Желание зверя Владимирова Анна
– Ваш друг приходил, Юджин, оставил мне записку, что вы в больнице. Что с вами?
– Уже все нормально, – огляделся я. Показалось, что ушел отсюда год назад. – Не переживайте.
– Я так испугалась, когда через неделю все в квартире осталось нетронутым… – нерешительно замерла женщина у входа в кухню.
Да, она убиралась у меня раз в неделю. В той жизни, в которой я надеялся, что мне это будет нужно всегда.
– Спасибо, миссис Вон. Но я хотел бы остаться один и ничего не объяснять. И вы уволены. Я отправлю вам расчет на карту.
Я бросил сумку на диван и осмотрелся. Мрачная безжизненная гостиная с рабочим столом и мониторами в углу были моим местом обитания. Спальня справа и кухня слева – все мое логово. Но сегодня меня до зубовного скрежета дернуло обратно в пустошь.
Ощущение какой-то безысходной необходимости бежать к кому-то изводило не хуже боли. Но ее можно было на время притупить пилюлей, а чувства – нет.
– До свидания, мистер Адам, – прошелестело тихое позади и щелкнул замок.
Квартира безмолвствовала. А в душе поселилась какая-то упругая пустота, отталкивающая прежние воспоминания. Я медленно скользил взглядом по своей прошлой жизни и чувствовал равнодушие. Ничто не находило отклика, все стало бесцветным. Реальной осталась только боль… и чей-то зов.
Я так и не прошел дальше дивана в тот день. Растянулся на подушках и уснул. И выпал в чужую жизнь – солнце, теплый город, стук каблуков по асфальту, обрывки голосов… А потом чувство тепла и кого-то другого рядом. Девушка. Она плакала. Я даже чувствовал влагу, скатившуюся с ее щек на плечо…
Проснувшись, провел пальцами по коже – промок от пота, будто в океан рухнул. Ледяной душ немного привел в себя и примирил с существованием в таком варианте. Но меня интересовала жизнь…
Когда-то я многое сделал, чтобы вернуть ее себе. И не собирался отдавать снова.
Месяц прошел в тупом созерцании. Я пытался вернуться к работе, но не выходило. Листал кадры, которые ждали обработки, туда-сюда… и не мог вспомнить, что меня привлекло в них. Все казалось пустым. И это пугало до холодного пота. Потому что однажды увлечение фотографией спасло меня.
Я сбежал в этот мир из прошлой жизни, полной крови и боли, и родился заново. Жизнь восстанавливалась кадр за кадром. И, наконец, приняла меня. Ужасы прошлого забылись.
А теперь – пустота.
Жизнь уместилась в отрезок между приемами обезболивающих, а сна я ждал едва ли не больше, чем передышки от физических мучений. Все надеялся, что подсознание приведет меня к разгадке, покажет картину, расскажет о том, кого потерял. Но тщетно.
Я сидел дома, пил обезболивающие, пытаясь привыкнуть… и метался во сне в чьей-то чужой жизни.
А еще нарастала непонятная жажда. Или голод… Я не мог различить. Тело ломило то ли от последствий наркоты, то ли от какой-то непонятной потребности.
– Киан, от наркотиков может нехило по мозгам ударить, – увещевал меня Юджин. – Давай-ка пойдем к неврологу и психиатру, обследуем твою голову. Кто знает, чем именно тебя пичкали…
А я просто слушал его и молча глотал прописанные таблетки, чувствуя приближение новой волны боли. Меня тянуло не спасать свою жизнь… а что-то с ней сделать, утолить эту потребность.
Однажды во сне я извернулся схватить ту, которая не давала покоя, и даже удалось рассмотреть мельком лицо – глаза большие, голубые, испуганные… красные от слез. Губы искусанные… И пахла она так одуряюще, что у меня аж голова закружилась…
Но удержать сон не вышло, и я проснулся злой и возбужденный настолько, что в паху, казалось, лопнут вены. Ночь со шлюхой не помогла. Вымотал девчонку до полного изнеможения, но самому легче становилось лишь отчасти и ненадолго. Я будто пил водку вместо воды, пытаясь утолить жажду, а добивался большего обезвоживания. Впору было либо ложиться в больницу, либо все же отдаться зову…
Однажды утром я подошел к окну и, взглянув поверх домов, почувствовал слабый толчок жизни в груди. Меня снова потянуло в ледяную пустыню так, как никогда прежде. Чутье не подводило ни разу. Нужно было просто перестать бояться пустоши – не она меня предала. Наоборот – позволила укрыться и сбежать, заметя за мной следы. Нужно было возвращаться… и искать их.
И я больше не стал мешкать – собравшись, уложил вещи в снегоход и поехал к перевалочной базе.
– Привет, – встретил меня у ворот старик Лова. – Давно не было! Пережидал бури?
Как обычно – шапка вся в ледышках, от самого несет перегаром. Я не знал его настоящего имени, меня и кличка устраивала. Если бы он не был волком, уже бы либо печень крякнула, либо замерз к чертям собачим.
– Да, – коротко кивнул.
– А про тебя расспрашивали… – он шмыгнул носом, ожидая реакции.
– Кто? – подобрался я. – Люди?
– Нет, – мотнул он головой. – Наши. Суровые такие, в костюмах.
Я сузил глаза, глядя на горизонт, стараясь не показывать старику, что меня это волнует.
– Надеюсь, ничего не сказал им? – хмыкнул равнодушно.
– Та что мне сказать? – пожал он плечами. – Они искали белого медведя, а не кого-то конкретного.
По спине прошел волной озноб.
Откуда Лове знать, что я – белый медведь? Я тщательно заметал следы, оборачивался далеко в лесу.
– Понятно, – кивнул, сделав вид, что ничего не произошло.
Больше ноги моей тут не будет. И этого ублюдка надежней будет прикопать в снегу, чтобы не разнюхивал что-то, что потом можно продать за бутылку водки.
Когда перевалочная база осталась позади, я оставил ненужные вещи в сумке у седла, а необходимое сложил на сани и спрятал снегоход, припорошив снегом в небольшом лесу. Сани мне сделали по заказу – легкие, вместительные и, главное, система сама затягивалась вокруг тела, стоило в нее лечь.
Я не любил сутками бродить в звере. Фотокамеры требовали температурных условий, ночевки под открытым небом на холоде не выдерживала даже термосумка, в которой я их хранил. Да и фотографировать лапами не выйдет. Предпочитал ночевать в палатке с комфортом в обычном тепле, разглядывая получившиеся кадры на портативном мониторе.
Мне нравилась моя жизнь до всего этого. Полная свободы передвижения и творчества, нашедшего отклик в сердцах людей, она казалась мне идеалом. Юджин называл меня чокнутым, а мне просто нужна была страсть такой величины, чтобы заполнить чернь, что наполняла прежнюю жизнь.
В этот раз я тоже взял все с собой в надежде, что меня оживит родная стихия. Только шел я не в поиски видов, а руководствуясь каким-то чутьем, еле ясной тягой куда-то, где станет легче.
К заброшенной базе вышел через трое суток, да и то только потому, что ходил последний день кругами. Внутри все ошпарило от внезапной уверенности – это моя цель. Ту ночь я не спал – кружил медведем вокруг, принюхиваясь. Запахи людей и техники были слабыми и ненасыщенными, будто остаточными. И никаких признаков жизни.
На следующую ночь я решился подойти ближе. Добрался до люка, но тот оказался закрытым… и опечатанным. Следов сигнального оборудования тоже не нашлось.
Покрутившись у замка медведем, я вернулся днем уже в обычном облике, не таясь – не осталось сомнений, что никого тут нет. Если я проберусь внутрь, никто не узнает. Да и неудивительно – слишком далеко и холодно, датчики не выдержат.
Вскрыть двери у меня заняло еще четверо суток – пришлось вернуться в город за оборудованием. Обратно я тащил на себе много всего, что могло понадобиться на заброшенной базе, начиная с инструментов и заканчивая огнестрельным оружием. Двери поддались, и вскоре передо мной оказался темный коридор.
Я направился по нему, ступая, как по минному полю. Внутри меня все натягивалось и скручивалось пружиной – такой страх и злость вызывало это место. Я шел не по отсекам, а по натянутым нервам. Определенно, место было мне знакомо.
Но того, кто звал, тут не оказалось.
По крайней мере, не сразу…
Уже когда разобрался с генератором и запустил систему жизнеобеспечения, наткнулся на лабораторию на нижнем этаже. И вот тут зверь уперся бы всеми четырьмя, будь я в его ипостаси. И все равно заставить себя войти внутрь стоило труда. Распахнутая клетка не оставила сомнений, кого именно в ней держали. Но следы деятельности «подмели» качественно – ни препаратов, ни запахов.
Когда стемнело, я направился в жилые отсеки. Побродив по комнатам, наткнулся на одну, в которой вдруг дернуло все нервы разом. Тут не убирались. По крайней мере, запахами никто не озаботился.
И это натолкнуло на мысль, что прятали тут все не от простых людей, а именно от оборотней. Может, тех, кто приходил к старику Лове?
Но все это стало неважным, когда приблизился к кровати и опустился на колени. В груди задрожало от волнения и неясной тоски. Я сгреб простынь и притянул ткань к лицу, прикрыв глаза. По памяти, как по мокрой гальке, зашелестели смутные воспоминания – дыхание… рваное… вскрик боли и стон… чувство скольжения чужих пальцев по коже… и дикое наслаждение, на которое тело среагировало моментально.
Я сцепил зубы от удара резкой боли в пах. В глазах потемнело, и я выпрямился, делая шаг назад. Это было слишком… больно, сильно, наживую. Терпеть эту наполненную воспоминаниями пустоту было невыносимо, и я вышел, закрыв комнату.
Глава 7. Ожидание
Шли дни.
Я обосновался на базе. Разобрался с системами управления, превратил одну из комнат в свою рабочую зону и перевез сюда все оборудование из квартиры. Забил холодильники мясом, бегая на охоту. Отсюда до всех моих маршрутов было лапой подать, и я надеялся, что меня исцелит одиночество и работа.
Мои фотографии изменились. Белый сменился красным. Я ловил редкие моменты освещения, взбирался на вершины в погоне за закатом, начал использовать цветовые фильтры… Но фотографии продолжали охотно брать в публикации. Потому что только я мог показать им север во всех его проявлениях, и даже через призму моей боли он был прекрасен.
Процесс и правда лечил. Только превратился в гонку со смертью. В погоне за кадром я рисковал все чаще, сознательно отправляясь в опасные места. Иногда ловил себя на мысли, что лучше сдохнуть, чем вернуться без очередного стоящего кадра, который даст передышку. Я будто стал наркоманом, только зависел от адреналина и чувства удовлетворенности кадром.
Критики захлебывались восторгом – никогда я не поднимал такую шумиху вокруг себя и своих работ. А меня интересовал только очередной вызов, на который этот край был щедр. Какая мне разница, что будет завтра, если вернется боль? Какой вообще смысл? Какого черта я ждал на этой базе, покидая ее лишь ради крайней необходимости?
Я выбирался в город закупить отличной от мороженого мяса еды, сбегать к Юджину за обезболивающим да боеприпасами запастись. Друг крутил у виска, настаивая на психиатре. Все это действительно больше казалось трюком мозгов и обманом. Потому что ночами я видел девушку. Она ходила по снегу босиком и звала за собой…
Зацепиться за ее черты не удавалось, но это и не было нужным. Я слышал звуки, запахи, обрывки каких-то фраз… И однажды – плач ребенка.
Проснулся в холодном поту с колотящимся в горле сердцем.
Тогда мне показалось, что чутье впервые обмануло, и не здесь мое место, но куда бежать – я не знал…
– Киан…
Я недовольно прижал аппарат к уху. Какого черта только включил его! За мной секунду назад захлопнулись двери квартиры, и я не намеревался сегодня ни с кем больше разговаривать.
– Нейл, я занят. – Невежливо вышло, но с любезностью у меня становилось все хуже.
– Слушай, дело есть. Наши очень просили. Заедь ко мне ненадолго. Ты мне должен, помнишь? Самое время вспомнить.
Я только шумно выдохнул через сцепленные зубы. Если не выеду сейчас, придется переться по темноте, а я не любил этого. Но Нейлу действительно был должен – он приложил немало усилий, чтобы мои следы потерялись в снегах и никто из прошлой жизни не смог меня найти. Создал для меня новую жизнь под именем Адама Нолдриджа…
…Я был в участке через пару часов. Потому что по улице было проще медведем пробежаться, но не проехать на снегоходе. Увидев меня в коридоре, Нейл махнул рукой тормозить и вскочил навстречу. А я смотрел, как он пробирается ко мне через затор посетителей в коридоре и чувствовал небывалое в последнее время – радость кого-то видеть.
Полный лысеющий коротышка оказался на самом деле человеком с добрым сердцем. Нас познакомил Юджин, к которому я загремел в больницу с огнестрельными. По большому счету, они оба были моей семьей. А я иногда забывал, что для семьи лучше, если ты будешь с проблемами, но рядом, чем где-то вне досягаемости.
– Привет, – выдохнул виновато, когда Нейл едва ли не выпал мне в руки, запнувшись о вытянутые ноги какого-то бомжа.
– А, черт! – встряхнулся он. – Привет! Пошли. – Он провел меня в комнату для допросов, но сесть не предложил. И только это немного смягчило следующий вопрос. – Ну как ты?
Я опустил взгляд виновато:
– Все нормально.
– Совсем себя не жалеешь, – тревожно вглядывался в мое лицо. – Последний снимок сделал в черных пещерах…
Да, рисковал я там запредельно – черные пещеры вот-вот обвалятся, подтопленные водой.
– Ты мне лекцию почитать позвал? – насупился я, опираясь спиной о стенку.
– Что у тебя происходит?
Я уже подумал, Юджин ему рассказал. Но нет…
– Тяжелые времена. Пройдет, – оттолкнулся я, выпрямляясь. – Нейл, мне правда надо спешить…
– Слушай, ко мне из Смиртона обратились, – он вытащил мобильный с заметкой. – Они просят сопровождение в пустошь. Я пообещал, что у них будет проводник.
Я нахмурился, опускаясь задом на край стола, чтобы не нависать над Нейлом, если придется отвечать ему одним взглядом.
– Кому? – хмурился я, чеканя вопрос.
– Знакомый один, ученый. Умолял меня помочь.
– Зачем?
– Я точно не знаю. Знаю только, что они базу строили где-то недалеко, ходили к нам за разрешениями. Вот и познакомились. Хороший мужик. Старой закалки, мало таких сейчас…
Хорошо, что я сел. В горле пересохло. Кого вдруг понесло на «мою» базу и что они там забыли?
Я попросил Юджина не рассказывать Нейлу о случившемся. Мое исчезновение приписали буре, мол, пережидал, когда уляжется, не успел уйти. И не зря.
– …Базу пока закрыли – не хватило финансирования, – продолжал Нейл. – Но что-то им там понадобилось снова.
– Что? – повторил вопрос.
– Что-то из оборудования. Думали, раньше вернутся, а ситуация затягивается.
– На кой тебе это надо, Нейл? – сузил я глаза.
– Наши отцы учились вместе, представляешь, – всплеснул он руками, наивно улыбаясь. – В Смиртоне. Я когда фото увидел – не поверил! А как нас разметало по миру! Я сто лет уже никого не встречал из столицы, а уж на пенсию скоро. А тут…
И он развел руками. А я закатил глаза.
– И много их? – потребовал глухо.
– Один. Одна, вернее.
Мои брови поползли на лоб.
– Киан, какая тебе разница?
– Погода сейчас нестабильна, – процедил я, тяжело дыша. – Если накроет снегопадом, можно на неделю застрять, а то и больше.
– Я говорил. Но там что-то очень важное, – фыркнул Нейл. – Ты б видел ее! Чуть не плакала…
Этого мне только не хватало.
– Платят хорошо, но я знаю, что тебе плевать. Поэтому прошу – своди девочку туда-обратно. С тебя не убудет.
Свожу, конечно. Раз она рвется по-тихому что-то забрать, значит, была там. Вдруг она знает, что произошло на базе? А вдруг и меня узнает? И тогда я из нее вытрясу все…
– А если случится с ней что? – нахмурился я. – Девушек я водить не нанимался, нежностей не обещаю…
– Тогда голову мне оторвут, – пожал плечами Нейл. – Только и всего…
Ладно, трясти придется нежно. Я молча поднялся.
– …Завтра в восемь быть тут, – правильно понял он мое хмурое молчание.
И я направился домой в мрачном предвкушении.
Я уже бывала в Климптоне в первый приезд на базу. Но сейчас черно-белый город, будто его черты были остро заточены, врезался своими видами в душу. Тут было жутко совсем одной. Непривычно. Город выглядел неуютно – невысокие дома, собранные в жилые районы, небольшой деловой центр с высотками и широкая полоса окраины, опоясывающая город. Ни парков, ни детских площадок. Дороги и пустыри.
Отец, несмотря на то, что не имел доступа в Климптон, пока шло расследование, и правда сделал все, что мог – достал мне пропуск в город, договорился со знакомым, чтобы меня проводили, и обещал, что обо мне позаботятся.
Из аэропорта я сразу поехала к человеку, контакт которого он дал. А когда обо всем договорились – отправилась ночевать в гостиницу.
Ночь я почти не спала, вскидываясь каждый час и упираясь взглядом в окно. Снег шел вчера весь день, и я уже испугалась, что застряну здесь надолго, но наутро неожиданно распогодилось. Окна сплошь заволокло узором, но сквозь него искрило солнце.
Прежде чем уехать, я набрала Джастиса по видеозвонку. На базе связь сбоила и раньше, и не было гарантий, что она там будет и я смогу посмотреть на малыша и узнать, как он. Джастис ответил не сразу, и это разогнало сердце за пару секунд, но вскоре в окошке вызова показалась мятая небритая физиономия:
– Лали… привет, – прокряхтел он. – Как долетела? Тебе нашли проводника?
– Да, все по плану.
– Хорошо, – он перевел экран на кювез. Ничего не менялось – датчики рисовали линии, отмерял быстрые удары сердца кардиоприбор. – У нашего бойца все стабильно. Не переживай. Читаю ему сказки, что ты оставила.
А я смотрела на своего ребенка и улыбалась, мысленно увещевая его подождать. Почему-то была уверена, что все у меня получится. Сгоняю на базу – четыре дня всего! – и на пятый уже умчусь обратно в Смиртон.
Я попрощалась с Джастисом и, еле дождавшись восьми тридцати, набрала полицейского, с которым свел отец. Он ответил сразу же:
– Ждет вас у входа в гостиницу. Такой высокий угрюмый тип со снегоходом…
Я подхватила рюкзак и быстрым шагом направилась к лифтам.
– …Вы только не обращайте внимание на его нрав, он на самом деле очень хороший и отзывчивый малый. А главное – север знает, как свои четыре лапы! Вы с ним в безопасности.
Я как раз вышла из лифта и направилась к дверям. Гостиница была маленькая, двухэтажная, а ступени занесены снегом вровень с входом, поэтому на «угрюмого типа» наткнулась сразу же, как только за мной с грохотом захлопнулись тяжелые двери.
Он стоял у большого двухместного снегохода с прицепом ко мне спиной. И правда высокий. А еще без шапки, и в легком пуховике. Ах да, оборотень же…
– Нашли? – беспокоился полицейский.
– Кажется, да, – бодро ответила я.
– Дайте ему трубку.
– Простите, – окликнула я мужчину. – Вас просят к…
И тут он обернулся. А я так и замерла с открытым ртом, холодея внутри и снаружи. Да, нужно было быстро брать себя в руки, не подавать вида… но я не смогла. Потому что это был он – мой медведь. Хозяин моих снов и отец моего ребенка.
Глава 8. Встреча
Его взгляд тяжелел с каждой секундой, брови сдвигались на переносице, а губы кривились в злой усмешке. Он медленно вскинул руку и отнял трубку от моего уха:
– Да, Нейл…
Я тяжело сглотнула, но на этом все, потому что он будто держал меня своим взглядом на прицеле. Дернусь – мне конец.
– …Да, все нормально, – отвечал он ровно полицейскому. – Не переживай. Доставлю в целости… Да, до связи…
Он не вернул мне аппарат. Убрал его в карман куртки. То, что у меня есть еще один, выданный отцом, немного успокоило.
– Я тебя знаю, – заглянула я в его глаза.
– Я знаю, что знаешь. – А теперь его голос задрожал злостью. – И ты мне все расскажешь…
– Расскажу, – согласилась с готовностью.
– Садись, – приказал он, кивнув на заднее сиденье.
Я растерянно нахмурилась:
– Зачем?
– Ты же на базу собиралась. Вот и проедемся, – приблизившись вплотную, он навис надо мной. – Расскажешь с экскурсией, в красках, какого черта там происходило и что вы со мной сделали…
Тут я поняла, что все мои предчувствия, что все будет хорошо – дурь. Рассказать ему, что у меня ребенок от него? Он прибьет меня тут же, потому что подумает, что ради этого его и держали.
Почему нет? Он один остался, а людям нужны оборотни его уровня для контроля остальных. Только медведей боятся дикие волки, расплодившиеся как в лесах близ Смиртона, так и здесь на Севере.
Логично предположить, что его накачали и заставили овладеть человеческой женщиной… как и друга Рэма. Вика рассказала, что люди ставили над ним эксперименты, пытаясь подобрать женщину. Даже думать об этом страшно, не то что пережить…
И мой Медведь, скорее всего, подумает так же. Я не смогу ему доказать, что наша связь – случайность, а ребенок рожден мной в секрете от людей.
На что вообще я надеялась, подчиняясь – непонятно. Но выбора у меня не было. Если он не отдаст мне свою вещь, я не спасу своего сына. А если не спасу… какой тогда смысл вообще?
В его глазах черным пламенем горела жажда жизни и свободы. И решимость перегрызть глотку каждому, кто встанет поперек дороги. Потому что после всего, что с ним сделали, жить, видимо, у него получается плохо. Иначе не хватался бы так за возможность все узнать, рискуя снова оказаться в клетке. Это я знаю, что ему ничего не угрожает и что он давно под защитой прав оборотней. Он мне не поверит.
– Ты точно не хочешь поговорить тут? – сделала я робкую попытку. – Нам не нужно…
– Я буду решать, – перебил он угрожающе. – Садись.
Я повиновалась. Уселась на сиденье, он пристегнул меня ремнями и при этом задержался на секунду взглядом, сузив злые глаза, но тут же отвернулся и сел за руль.
Снегоход тронулся, и в лицо ударил холодный ветер. Я опустила на глаза маску и натянула капюшон. Понятия не имела, к чему это все приведет. Найти целого папу вместо его свитера могло бы показаться удачей, о вряд ли ей было. Я понятия не имела, какой он человек. Да и зверь – тоже.
Я гнал по пустоши, вцепившись в руль, будто пытался убежать… Только как, если то, от чего бежал, сидело позади? Пока стоял от нее на расстоянии, было легко – надавить, усадить в снегоход и установить свои правила. Но когда подошел ближе, чтобы пристегнуть, мне в грудь будто выстрелил кто, и дыру заполнило жгучим пламенем…
Это ее я видел во сне. Это ею пахли простыни в той комнате! Это она не дает мне жить воспоминаниями о себе! И взгляд этот я уже видел раньше… Эта девчонка точно знает все.
Я стискивал зубы, надеясь, что наваждение пройдет, ветер выбьет из головы туман и остудит мысли. Но стоило слуху уловить позади ее крик, жар подскочил к горлу и выбил воздух из легких. Я сбавил скорость и остановился. Впереди возвышалось подножие гор, и нам предстояло взять правее…
– Прости, можно передохнуть? – отстегнулась она. – Чаю выпить… Я не завтракала.
Я обернулся, не подумав, и, зло дыша, залип на тонкой фигуре в белом комбезе. Она пахла теперь даже с расстояния. Как же захотелось курить! Хоть немного бы забил ноздри другим запахом! Но, к несчастью, я давно бросил. А девчонка самозабвенно расчехляла свой рюкзак.
– Будешь чай?
Я только отвернулся, стиснув зубы:
– У тебя пять минут.
– За пять минут я не успею.
– Твои проблемы.
Она помолчала позади, и я уже думал, заткнулась.
– Твои проблемы – не моих рук дело, – заявила вдруг.
– Неужели? – повернул к ней голову.
– Я пыталась тебя спасти.
И посмотрела на меня так уверенно и серьезно, что в другой ситуации меня бы это, может, и заинтересовало. Но сейчас грудь сдавило знакомой жаждой, и та ударила в живот горячей волной. Я вообще не мог думать в ее присутствии и вспомнить, чего от нее хотел. Потому что все больше хотел одного…
– Рот закрой, – рявкнул грубо. – Две минуты.
А сам зачерпнул снега и протер лицо. Я буду гнать снегоход всю ночь, лишь бы побыстрее в моем распоряжении появилась стенка, к которой припру девчонку…
…Но планы мои ей не понравились. Когда начало темнеть, она встала в позу… чуть не плача.
– Я не могу больше! – доносились в спину ее крики. И в груди все же шевельнулась жалость – она день не разгибается в кресле.
Жалость… Давно забытое слово в этих местах, и даже те, кто приходят издалека, перестают отдавать ему должное. А я вдруг вспомнил. Свернул в сторону своей обычной стоянки под защиту скалы и уже через полчаса соскочил со снегохода.
Она слезла следом:
– Спасибо! – хрипотца в ее голосе не позволила язвительности расцвести в полной мере.
Я молча осмотрелся и прошел к прицепу. Не было времени принюхаться – не хотел чувствовать запах девушки. Стащил палатку в чехле и принялся за установку. Слышал – снова взялась за термос. Наверное, и проголодалась… Стоило тряхнуть башкой, чтобы выбить из нее несуразные мысли. Какое мне дело? Ей было дело, когда я торчал там – в клетке на базе? Спасительница…
От злости дело спорилось быстрее – через полчаса утепленная палатка уже грелась теплопушкой. Я повесил внутри светильники, разложил кровать. Ей. Спать с ней в одном пространстве казалось не то что невозможным, а фатальным. Хотя какая-то другая сущность довольно взирала на то, как девчонка юркает за полог. Прячется в мое жилье. Вся она – моя…
Я зарычал, недовольный подсказками. Мой зверь сходил с ума? С чего ты взял, идиот, что она – твоя? Кто так задурил твою голову?
Я скинул чехол в прицеп, зло стиснув зубы. То, что отношения с людьми возможны, я знал…
…но стоило закрыть глаза, и память ставила шерсть дыбом на загривке от воспоминаний…
Начало собственной жизни не задалось. Я рос в стае белоглазых тварей – помесей на редкость жутких людей с волками. Не было в них ничего ни человеческого, ни животного. Год за годом я видел кровавый снег во сне и стеклянные глаза матери, глядящие в небо.
Но волю к свободе сломать несложно. И я жил вопреки жажде смерти, обеспечивая стаю убийц неприкосновенностью перед другими такими же тварями. Климптон стоял на границе самого красивого уголка мира снаружи и самого ужасного – в глубине.
Я никогда больше не подхожу к лесам в низине, предпочитая бродить в самой холодной части материка. Рывок на свободу едва не стоил жизни, и больше я не испытывал шкуру на прочность.
До этого времени.
Я не позволю кому бы то ни было прогибать меня под себя и угрожать смертью…
– Прости, я не знаю твоего имени… Ты будешь есть?
Я прикрыл глаза, замирая к ней спиной. Внутри все дернулось в ее сторону, но я остался стоять, будто примороженный.
– Тепло не выпускай, – глухо прорычал, оборачиваясь. А она и не выпускала. Стояла перед плотно опущенным пологом с чашкой горячего чая. – Не надо мне казаться милой.
– Я не планировала казаться тебе милой, – устало качнула она головой. – Мне просто страшно, что ты уйдешь.
Я сощурился на нее недоуменно. Она боится, что я ее тут брошу?
– Я еще не знаю, есть ли мне за что тебя ТАК наказать.
– Нет, – вздернула подбородок девчонка, и зверь внутри одобрительно зарычал. – Но ты же меня не слушаешь.
– Иди в палатку, – процедил. – Я не брошу тебя. Меня друг попросил тебя вернуть, и я не могу нарушить обещание.
– Хорошо, – приняла она мою гарантию. – А есть ты будешь?
Непонятный смешок сорвался с губ быстрей, чем я успел его подавить.
– Я смотрю, тебе не особенно нужна была палатка, – сузил зло глаза. – Может, поедем дальше?
Повторять дважды не пришлось – она скрылась за пологом, а я опустил плечи. Чувствовал себя так, будто сутки лазил по скалам с самым тяжелым объективом. Руки дрожали…
Только в одну секунду все ощерилось и напряглось внутри, а потом ветер донес волчий вой. Я влетел в палатку и, не глянув на девчонку, принялся раздеваться.
– Что случилось?
– Волки, – глухо выдавил.
– Это опасно?
И она тихо села на коврик. Я глянул на нее из-за плеча. Без пуховика она была еще меньше, а съежившись вообще вызывала недоумение – как такая додумалась сюда припереться? Этот мир не для нее.