Желание Спаркс Николас

– Тебе понравился твой день рождения?

– Было нормально.

– Всего лишь нормально?

– Меня выворачивало все утро. Не очень-то хотелось радоваться.

Мама сложила ладони вместе.

– А я все равно рада, что у тебя была возможность повидаться с подругами.

Потому что в следующий раз ты увидишься с ними очень и очень нескоро, не понадобилось добавлять ей.

– До сих пор не верится, что я буду встречать Рождество вдали от дома.

– Тетя Линда позаботится, чтобы оно тебе запомнилось.

– Все равно это уже не то, – захныкала я.

– Да, – признала мама. – Скорее всего. Но мы отлично проведем время, когда я приеду в январе.

– А папа приедет?

Она сглотнула.

– Возможно.

И это значит, что может быть и нет, подумала я. Разговоры родителей на эту тему я слышала, но папа ничего не обещал. Если он даже теперь видеть меня не желает, что же с ним будет дальше, когда я стану похожей на женское воплощение Будды?

– Мне так жаль, что приходится уезжать.

– Мне тоже, – кивнула мама. – Хочешь немного поговорить с папой?

А разве тебе не стоило прежде спросить у него, хочет ли он поговорить со мной? Но я опять промолчала. А какой в этом смысл?

– Да ладно, – помолчав, сказала я. – Просто я…

Я не договорила, на мамином лице отразилось сочувствие. И как ни странно, несмотря на то что они с папой отсылали меня неизвестно куда, мне показалось, что она об этом сожалеет.

– Я знаю, что во всем этом нет ничего легкого, – шепнула она, удивив меня.

Затем она полезла в сумочку и вручила мне конверт. Он был полон наличных, и я задумалась, в курсе ли ее поступка папа. У нас в семье лишних денег не было, но мама даже не попыталась объяснить, откуда они взялись. Вместо этого мы просидели вдвоем еще несколько минут, пока не услышали объявление о посадке. Когда подошла моя очередь, родители обняли меня, но даже при этом папа отводил взгляд.

Все это случилось почти месяц назад, а казалось, будто в совершенно другой жизни.

На обратном пути на пароме было уже не так холодно, как утром, и серость в небесах почти полностью сменилась сияющей синевой. Я решила посидеть в машине, несмотря на то что растянуться на заднем сиденье было уже невозможно – его заняли закупленные нами припасы. Попытками строить из себя мученицу я дала понять тете Линде и Гвен, что даже покупка рождественской елки не сделала воскресную поездку хоть сколько-нибудь сносной.

– Как хочешь, – пожала плечами тетя, когда я отказалась перебраться вместе с ними в паромную каюту. Они с Гвен вышли из машины, поднялись по трапу на верхнюю палубу и исчезли из вида. Даже неудобная поза не помешала мне уснуть и проспать целый час. Еще час я слушала музыку на моем плеере, потом в нем сели батарейки, небо почернело, и вскоре я уже извелась от тесноты и скуки. В окне, под яркими паромными огнями, я видела несколько пожилых мужчин, собравшихся возле своих машин, – выглядели они как рыбаки и, наверное, были ими. Как и тетя с Гвен, они быстро ушли в каюту.

Я поерзала на сиденье и поняла, что зов природы становится все настойчивее. Опять. Уже шестой или седьмой раз за день, хоть я почти ничего не пила. Совсем забыла упомянуть: мой мочевой пузырь, о котором я еще недавно почти не думала, вдруг превратился в особо чувствительный и доставляющий огромные неудобства орган, из-за которого я была всегда вынуждена точно знать, где находится ближайший туалет. Без малейшего предупреждения клетки мочевого пузыря могли внезапно начать истерически вибрировать, выдавая сообщение: «Опорожни меня сию же минуту, а то пожалеешь!» – и я уже усвоила, что в этом случае выбора у меня нет. «А то пожалеешь!» Если бы безотлагательность этой ситуации описывал Шекспир, у него, наверное, получилось бы что-то вроде: писать или не писать – это НЕ вопрос.

Я неуклюже выбралась из машины и взбежала по трапу в каюту, где мельком заметила, что тетя и Гвен с кем-то болтают в одном из уютных уголков. Потом быстро разыскала туалет – к счастью, незанятый, – а когда уже шла обратно, тетя Линда жестом поманила меня к ним. Но я притворилась, будто не вижу, и покинула каюту. Меньше всего мне нужен был очередной разговор со взрослыми. Первым моим порывом после спуска по трапу было направиться прямиком к машине. Но играть в мученицу оказалось бесполезно, батарейки в моем плеере сели, так какой смысл сидеть в тесноте? И я решила немного осмотреться, надеясь, что это поможет скоротать время. По моим подсчетам, до прибытия осталось около получаса – вдалеке уже виднелись огни Окракоука, – но, увы, экскурсия получилась немногим интереснее залива Памлико. В центре парома находилась каюта, о которой я уже говорила, машины тесно стояли на нижней палубе, над каютой размещалась рубка, видимо, с капитаном внутри, и доступ туда был запрещен. Но я заметила ближе к носу парома несколько пустых скамеек и от нечего делать прошла туда.

И сразу же поняла, почему они пустуют. Воздух здесь казался ледяным, ветер словно колол кожу мелкими иголками, и хотя я засунула руки глубоко в карманы куртки, мне все равно было холодно. По обе стороны в темной океанской воде виднелись мелкие белые барашки, похожие на вспышки, которые быстро гасли, и при виде этих волн я вспомнила его, хоть мне и не хотелось.

Дж. Парень, из-за которого я так влипла.

Что я могу о нем рассказать? Семнадцатилетний серфер из Южной Калифорнии, пляжный красавчик, проводящий лето в Сиэтле у двоюродного брата, который оказался другом одной из моих подруг. Впервые я увидела его на немноголюдной тусовке в конце июня – только не подумайте, что это было сборище из тех, где родители отсутствуют, выпивка льется рекой, а из-под дверей спальни ползет дым марихуаны. Родители убили бы меня за такое. Тусовка состоялась даже не в доме, а на озере Саммамиш, и моя подруга Джоди была девушкой того самого двоюродного брата, который привел к нам Дж. Джоди и убедила меня пойти с ними, хотя я сомневалась в том, что хочу, но едва появилась в компании, как заметила его, не прошло и двух секунд. Длинноватые светлые волосы, широкие плечи, густой загар, почти недостижимый для меня: моя кожа после пребывания на солнце изображала ярко-красное яблоко. Даже издалека я отчетливо видела мышцы его пресса, будто он был живым анатомическим пособием.

А еще он встречался с Хлоей, старшеклассницей из одной государственной школы. Я знала Хлою в лицо, но знакома с ней не была, и выглядела она так же шикарно, как Дж. Сразу становилось ясно, что они вместе; будучи по натуре наблюдательной, как Нэнси Дрю, я не могла не заметить этого, тем более что они не скрывались и прямо-таки висли друг на друге. Но это не помешало мне, пока я сидела весь день на своем полотенце, поедать его глазами почти так же, как братьев Тейлор в церкви. Признаться, в последнее время я немного помешалась на мальчишках.

Этим все должно было и закончиться, но, как ни странно, не закончилось. Благодаря Джоди, я увиделась с ним Четвертого июля – на этот раз тусовка была ночной, по случаю фейерверков, но в присутствии родителей, – а потом еще раз, через пару недель в торговом центре. И каждый раз он был с Хлоей и меня вообще не замечал.

А потом наступила суббота, 19 августа.

Ну, что сказать? Я как раз посмотрела «Крепкий орешек 3: Возмездие» вместе с Джоди, хотя уже видела этот фильм раньше, а потом мы пошли к ней домой. В тот раз ее родителей там не было. Зато был двоюродный брат Дж. и Дж. вместе с ним, но без Хлои. Мы с Дж. разговорились на задней веранде, и каким-то чудом он, кажется, заинтересовался мной. И держался дружелюбнее, чем я ожидала. Рассказывал мне про Калифорнию, расспрашивал о моей жизни в Сиэтле, мимоходом упомянул, что они с Хлоей расстались. Вскоре после этого он меня поцеловал и был таким прекрасным, что я начала терять голову. Короче, я очутилась на заднем сиденье машины его двоюродного брата. Я не задавалась целью заняться с ним сексом, но мне, как и, вероятно, всем моим ровесникам, было любопытно, как это происходит, понимаете? Хотелось знать, из-за чего весь сыр-бор. Не то чтобы Дж. принуждал меня – просто так получилось, и все заняло меньше пяти минут.

После он повел себя очень мило. Когда я спохватилась, что мне уже пора, чтобы успеть вернуться домой к одиннадцати, как было заведено в нашей семье, он проводил меня до машины и снова поцеловал. И пообещал позвонить, но не позвонил. А через три дня я увидела его в обнимку с Хлоей, и когда они поцеловались, я отвернулась раньше, чем он меня заметил, и в горле засаднило так, словно я наглоталась наждачной бумаги.

Позднее, узнав о беременности, я позвонила ему в Калифорнию. Джоди взяла его номер у его двоюродного брата, так как сам Дж. свой телефон мне не сказал, и когда я назвала себя, он сделал вид, что меня забыл. Только когда я намекнула, что произошло между нами, он вроде бы вспомнил наш вечер, но даже тогда мне казалось, что он не имеет ни малейшего понятия, о чем мы говорили или даже как я выглядела. Вдобавок он спросил, зачем я звоню, таким раздраженным тоном, что и без высокого балла за тест SAT[5] было совершенно ясно: я нисколько его не интересую. Хоть я и собиралась сообщить ему о беременности, я бросила трубку раньше, чем эти слова вырвались у меня, и больше мы с ним не разговаривали.

Кстати, мои родители об этом не знали. Я никому не сказала, кто отец, не объяснила, каким внимательным он казался поначалу и как потом забыл меня напрочь. От этих слов ничего не изменилось бы, да и я к тому времени уже знала, что отдам ребенка на усыновление.

Знаете, что еще я не сказала никому?

Что после этого телефонного разговора с Дж. почувствовала себя глупо, и если родители были разочарованы моим поступком и злились, то я сама злилась на себя еще сильнее, чем они.

Пока я с покрасневшими ушами и носом, из которого уже лило, сидела на скамье в передней части парома, я заметила краем глаза, как неподалеку что-то промелькнуло. Повернувшись, я увидела, что мимо трусит пес с оберткой от «сникерса» в зубах. Выглядел он точь-в-точь как Сэнди, моя любимица, оставшаяся дома, разве что размером чуть меньше.

Сэнди, помесь лабрадора и золотистого ретривера, виляла хвостом, казалось, безостановочно. У нее были нежные, выразительные глаза оттенка темной карамели, и если бы она играла в покер, то проигралась бы подчистую только потому, что совсем не умела блефовать. Я всегда могла в точности определить, что она чувствует. Когда я хвалила ее, ее ласковые глаза сияли счастьем; когда я расстраивалась, они были полны сочувствия. В нашей семье она жила уже девять лет, мы взяли ее, когда я училась в первом классе, и почти всю свою жизнь она спала на моей постели, в ногах. Но теперь она обычно устраивалась в гостиной, потому что у нее пошаливали тазобедренные суставы и лестница стала серьезным препятствием. Однако, несмотря на то что у нее поседела мордаха, глаза ничуть не изменились. Они смотрели все так же ласково, особенно когда я клала ее лохматую голову к себе на колени. Я задумалась, вспомнит ли она меня, когда я вернусь домой. Глупо, конечно. Не может быть, чтобы Сэнди меня забыла. Она же всегда любила меня.

Верно?

Верно?

От тоски по дому на глаза навернулись слезы, я отерла их ладонью, но тут новый всплеск гормонов вмешался, настаивая: КАК ЖЕ Я СОСКУЧИЛАСЬ ПО СЭНДИ! Не раздумывая, я вскочила с места. И увидела, как Копия-Сэнди подбежала к какому-то мужчине, который сидел у края палубы на складном садовом стуле, вытянув перед собой ноги. На нем была оливково-зеленая куртка, а рядом с ним я заметила фотоаппарат на треноге.

Я замерла. Как бы мне ни хотелось рассмотреть собаку – и да, погладить ее, – я не горела желанием ввязываться в натужный разговор с ее хозяином, особенно если он заметит, что я недавно плакала. Я уже собиралась отвернуться, когда мужчина что-то шепнул собаке. И я увидела, как она повернулась, подбежала к ближайшей мусорной урне, встала рядом с ней на задние лапы и аккуратно выбросила в урну обертку от «сникерса».

Удивленно заморгав, я подумала: ух ты! Вот здорово.

Пес вернулся к хозяину, улегся и уже собирался закрыть глаза, когда хозяин уронил на палубу пустой бумажный стаканчик. Немедленно вскочив, пес подхватил его, отнес в урну и вернулся. А когда через минуту упал еще один стаканчик, я не выдержала.

– Что вы делаете?! – воскликнула я.

Мужчина повернулся на стуле, и только тогда я поняла свою ошибку. Это был скорее подросток одним-двумя годами старше меня, с волосами оттенка шоколада и темными, весело поблескивающими глазами. Его куртка из оливковой парусины с затейливой отстрочкой выглядела неожиданно стильно, особенно в этом захолустье. Когда он вскинул бровь, у меня возникло тревожное чувство, будто он меня ждал. Я молчала, с удивлением думая, что тетя была права. Здесь в самом деле есть мои ровесники, или, по крайней мере, кто-то из них сейчас направляется в Окракоук. Население острова состоит не из одних только рыбаков, бывших монахинь и пожилых женщин, которые едят булочки и читают любовные романы.

Собака словно тоже оценивала меня. Она навострила уши и виляла хвостом, с силой ударяя им по ноге парня, но, в отличие от Сэнди, готовой сразу же обрушить шквал любви на каждого нового знакомого и наверняка подбежавшей бы ко мне, этот пес помедлил, снова подхватил бумажный стаканчик и повторил все тот же номер, выбросив его в мусор.

Тем временем его хозяин продолжал разглядывать меня. Даже пока он сидел, видно было, что он подтянутый, мускулистый и определенно симпатичный, но мое помешательство на мальчиках закончилось еще в тот момент, когда доктор Бобби размазала гель по моему животу, и я услышала сердцебиение. Я отвела взгляд, жалея, что не вернулась в машину сразу и вообще подала голос. Зрительный контакт давался мне с трудом – всегда, кроме пижамных вечеринок, на которых мы с подругами играли в гляделки, – и уж конечно, меньше всего в жизни мне нужен был еще один парень. Особенно в такой день, как тот, когда я не только раскисла, но и не накрасилась, и была одета в мешковатые джинсы, высокие «конверсы» и пуховик, придающий мне сходство с зефирным монстром.

– Привет, – наконец произнес он, врываясь в мои мысли. – Я просто наслаждаюсь свежим воздухом.

Я не ответила. И продолжала упорно смотреть на воду, делая вид, будто не слышала его, и надеясь, что он не спросит, плакала ли я.

– Ты как, ничего? Похоже, ты плакала.

Прекрасно, подумала я. Говорить меня с ним не тянуло, но и не хотелось, чтобы он счел меня плаксой и размазней.

– У меня все отлично, – заявила я. – Просто глаза надуло ветром, пока я сидела на носу парома, и они заслезились.

Я сомневалась в том, что он мне поверил, но ему хватило деликатности не подать и виду.

– Там красиво.

– Только после захода солнца смотреть почти не на что.

– Ты права, – согласился он. – За весь рейс так ничего и не случилось. Незачем даже браться за фотоаппарат. Кстати, я Брайс Трикетт.

Его голос звучал негромко и мелодично, хоть мне и не было до него никакого дела. Тем временем собака уставилась на меня и завиляла хвостом. И я вспомнила, зачем вообще заговорила с ним.

– Ты учишь собаку выбрасывать мусор?

– Пытаюсь, – и он вдруг заулыбался, показывая ямочки на щеках. – Но она еще молодая, работы предстоит много. Несколько минут назад она удрала, так что пришлось начинать сначала.

Завороженно глядя на эти ямочки, я ненадолго потеряла нить мысли.

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем ты учишь свою собаку выбрасывать мусор?

– Не люблю, когда мусор валяется где попало, и не хочу, чтобы его сдувало ветром в океан. Это вредно для окружающей среды.

– Я о другом: почему ты просто не выбрасываешь его сам?

– Потому что сижу.

– Это мелко.

– Порой и мелочи служат цели, верно?

Ха-ха, мысленно отозвалась я. Но я, в сущности, сама подставилась под дурацкий каламбур, и нехотя признала, что как таковой он довольно оригинален.

– И потом, Дейзи не против, – продолжал он. – Она считает, что это игра. Хочешь познакомиться с ней?

Не дожидаясь ответа, он произнес «вольно», и Дейзи вскочила. Подбежав ко мне, она заюлила у моих ног, заскулила, облизывая мне пальцы. Она не только выглядела как Сэнди, но и на ощупь была точно такой же, и я, гладя ее, перенеслась обратно в простую и счастливую жизнь в Сиэтле, какой она была еще до того, как все пошло наперекосяк.

Но реальность вернулась так же быстро, как и пропала, и я осознала, что задерживаться рядом с этими двоими у меня нет никакого желания. В последний раз потрепав Дейзи по голове, я сунула руки в карманы и попыталась придумать какой-нибудь предлог, чтобы уйти. А Брайс заканчивать разговор не собирался.

– Кажется, я прослушал твое имя.

– А я его и не называла.

– Верно, – согласился он. – Но я, пожалуй, смогу узнать его сам.

– Думаешь, ты догадаешься, как меня зовут?

– Обычно у меня отлично получается, – заявил он. – А еще я умею читать по руке.

– Ты серьезно?

– Хочешь, докажу?

И не успела я ответить, как он легким движением поднялся и шагнул ко мне. Он оказался чуть выше ростом, чем я ожидала, – долговязым и тонким, как баскетболист. Но не центровой или форвард, как Зик Уоткинс, а, пожалуй, атакующий защитник.

Вблизи я разглядела ореховые крапинки в его карих глазах, потом вновь заметила легкий оттенок насмешки на его лице, который уже видела раньше. Он пристально всмотрелся в мое лицо, удовлетворился результатами и указал на мои руки, все еще засунутые в карманы.

– Теперь можно взглянуть на твои руки? Просто подержи их вверх ладонями.

– Холодно.

– Это недолго.

Выглядело это странно, и чем дальше, тем страннее, ну и ладно. Я показала ему ладони, он наклонился над ними, сосредоточился. Протянул палец.

– Не возражаешь? – спросил он.

– Валяй.

Он легонько провел пальцем по линиям на одной моей ладони, потом на другой. Жест показался мне неожиданно интимным, и я заволновалась.

– Ты явно не из Окракоука, – протянул он.

– Ого! – воскликнула я, стараясь не выдать свои чувства. – Надо же! И то, что ты никогда прежде не встречал меня, здесь совершенно ни при чем.

– Я имел в виду, что ты не из Северной Каролины. И вообще не с юга.

– Заметил, наверное, что у меня нет южного акцента.

Как и у него, вдруг дошло до меня, и это было странно, ведь я думала, что на юге все говорят как Энди Гриффит. А Брайс тем временем продолжал водить по моей ладони еще несколько секунд, потом убрал палец.

– Ладно, кажется, теперь я понял. Можешь спрятать руки обратно в карманы.

Так я и сделала. И стала ждать, но он молчал.

– И?..

– Что «и»?

– Ты получил все ответы?

– Не все. Но достаточно. И почти уверен, что знаю твое имя.

– Нет, не знаешь.

– Как скажешь.

Каким бы симпатичным он ни был, эта игра мне надоела, пора было уходить.

– Я, наверное, пойду посижу в машине, – сказала я. – Холодает. Было приятно познакомиться, – я повернулась, отошла на несколько шагов и услышала, как он прокашлялся.

– Ты с Западного побережья, – сказал он мне вслед. – Но не из Калифорнии. Думаю… из Вашингтона. Может, из Сиэтла?

Его слова заставили меня замереть, а когда я обернулась, то поняла, что скрыть потрясение мне не удалось.

– Так я прав, да?

– Как ты узнал?

– Точно так же, как узнал, что тебе шестнадцать и ты второй год учишься в старших классах. Ты не единственный ребенок в семье, и у тебя есть… пожалуй, старшая сестра? И твое имя начинается на «эм»… но не Молли, не Мэри и не Мари, а длиннее и строже. Например… Маргарет? Только ты, вероятно, называешь себя Мэгги или как-то так.

У меня от удивления слегка отвисла челюсть, я была слишком ошеломлена, чтобы хоть что-нибудь ответить.

– В Окракоук ты приехала не насовсем, а лишь на несколько месяцев, правильно? – Он покачал головой и снова сверкнул улыбкой. – Ну все, хватит. Как я уже сказал, я Брайс и я рад знакомству с тобой, Мэгги.

Прошло несколько секунд, прежде чем я наконец сумела выговорить:

– Ты узнал все это, просто посмотрев на мое лицо и ладони?

– Нет, в основном услышал от Линды.

Я не сразу поняла, о ком речь.

– От моей тети?

– Пока я сидел в каюте, я поговорил с ней. Она немного рассказала о тебе, когда ты проходила мимо. Кстати, это я починил твой велосипед.

Уставившись на него, я смутно припомнила, что видела тетю и Гвен беседующими с кем-то.

– Тогда к чему были все эти разговоры про мое лицо и ладони?

– Ни к чему. Просто ради шутки.

– Это было некрасиво.

– Возможно. Но видела бы ты свое лицо. Ты такая симпатичная, когда понятия не имеешь, что сказать.

Я почти не сомневалась, что ослышалась. Симпатичная? Он только что назвал меня симпатичной? Пришлось снова напомнить себе, что это неважно – ни в том, ни в другом случае.

– Я вполне могла обойтись без этих твоих фокусов.

– Ты права. Больше не буду.

– И вообще, с какой стати моя тетя рассказала тебе обо мне?

И мысленно добавила: что еще она ему наговорила?

– Она хотела узнать, не соглашусь ли я побыть твоим репетитором. Иногда я берусь за такую работу.

Да ты меня разыгрываешь.

– Ты будешь моим репетитором?

– Я пока ничего не обещал. Хотел сначала познакомиться с тобой.

– Не нужен мне репетитор.

– Значит, я ошибся.

– Просто тетя слишком тревожится.

– Понимаю.

– Тогда почему кажется, что ты мне не веришь?

– Понятия не имею. Я просто исхожу из того, что услышал от твоей тети. Но если репетитор тебе не нужен, меня это вполне устраивает, – он по-прежнему улыбался, показывая ямочки. – Ну и как тебе, пока нравится?

– Что нравится?

– Окракоук, – пояснил он. – Ты ведь здесь уже несколько недель, да?

– Маленький он какой-то.

– Это точно, – он рассмеялся. – Я тоже не сразу к этому привык.

– Ты здесь не с рождения?

– Нет. Как и ты, я чужанин.

– Чужанин? Что это?

– Любой, кто не отсюда родом.

– Это ненастоящее слово.

– Здесь оно в ходу, – объяснил Брайс. – Мой отец и мои братья тоже чужане. А мама – нет. Она родилась и выросла здесь. Мы переехали всего несколько лет назад, – он ткнул большим пальцем через плечо, в сторону пикапа старой модели с выцветшим красным кузовом и большими широкими шинами. – Если хочешь посидеть, у меня в машине есть запасной стул. Сидеть на нем гораздо удобнее, чем на скамейке.

– Я, наверное, пойду. Не хочу тебя беспокоить.

– Ты меня нисколько не беспокоишь. Пока не появилась ты, поездка была довольно скучной.

Я не сумела определить, заигрывает он со мной или нет, и потому промолчала. По-видимому, мое молчание Брайс принял за знак согласия и продолжил:

– Отлично. Сейчас схожу за стулом.

Не успела я опомниться, как складной стул уже стоял на палубе, обращенный к океану, а Брайс усаживался на свое место. Внезапно мне показалось, что меня загнали в угол, я подошла к предложенному мне стулу и настороженно села.

Брайс вытянул перед собой ноги.

– Не то что на скамейке, ведь правда же?

Я все еще пыталась привыкнуть к тому, что он такой симпатичный, и к мысли, что моя тетя, бывшая монахиня, подстроила наше знакомство. А может, и нет. Меньше всего моим родителям хотелось, чтобы я так быстро познакомилась с каким-нибудь парнем, о чем они наверняка сообщили тете.

– Да уж. Но все равно холодно.

Пока я говорила, Дейзи вальяжно подошла и улеглась между нами. Протянув руку, я слегка потрепала ее по голове.

– Осторожнее, – предостерег Брайс. – Чем дольше гладишь ее, тем больше ей это нравится, так что остановиться она тебе не даст.

– Ничего. Она напоминает мне мою собаку. В смысле, которая осталась дома.

– Да?..

– Правда, Сэнди старше и чуть крупнее. Я по ней скучаю. А сколько лет Дейзи?

– В октябре исполнился год. А сейчас уже почти четырнадцать месяцев.

– Для такой молодой собаки она прекрасно воспитана.

– Еще бы. Я дрессирую ее со щенячьего возраста.

– Учишь выбрасывать мусор?

– И не только. Например, не удирать, – он переключил внимание на собаку и заговорил другим, более увлеченным тоном: – Но с ней еще работать и работать – правда, умница?

Дейзи заскулила и завиляла хвостом.

– Если ты не из Окракоука, сколько ты живешь здесь?

– В апреле будет четыре года.

– Как же так вышло, что твоя семья перебралась сюда?

– Мой отец был военным, а когда вышел в отставку, мама захотела пожить поближе к своим родителям. И поскольку мы часто переезжали с места на место из-за отцовской работы, он рассудил, что будет справедливо предоставить маме решать, где мы поселимся на некоторое время. И объявил, что нас ждет приключение.

– Ну и как, удается приключение?

– Временами, – признался он. – Летом здесь сплошное веселье. Остров наводняют приезжие, особенно накануне Четвертого июля. И побережье здесь замечательное. Дейзи любит там бегать.

– Можно узнать, зачем тебе фотоаппарат?

– Для всего интересного, наверное. Но сегодня интересного было немного, даже до темноты.

– А вообще часто бывает?

– В прошлом году на рыболовном судне вспыхнул пожар. Паром свернул с курса, чтобы спасти экипаж, потому что береговая охрана еще не подоспела. Печальное было зрелище, но команда не пострадала, а я сделал отличные снимки. Есть еще дельфины, и когда они выскакивают из воды, тоже иногда получаются неплохие кадры. Но вообще-то сегодня я прихватил фотоаппарат для своего проекта.

– Какого проекта?

– Чтобы стать иглскаутом[6]. Я дрессирую Дейзи и хочу сфотографировать ее, чтобы снимки вышли что надо.

Я нахмурилась.

– Не поняла. Значит, можно стать иглскаутом, если дрессируешь собаку?

– Я готовлю ее к более сложному курсу дрессировки, – объяснил Брайс. – Она учится быть помощником людей с ограниченной подвижностью, – и он, словно предугадав мой следующий вопрос, добавил: – Тех, кто передвигается в инвалидном кресле.

– В смысле, вроде собаки-поводыря у слепых?

– Примерно. Навыки от нее требуются другие, но принцип тот же.

– Например, она должна уметь выбрасывать мусор?

– Именно. Или приносить пульт дистанционного управления, или телефонную трубку. Выдвигать ящики, открывать дверцы шкафов или двери.

– Открывать двери? А разве она сможет?

– Конечно, для этого нужна особая ручка, не обычная круглая. Она встает на задние лапы, нажимает на ручку передними, потом открывает дверь пошире, просунув в нее морду. Это у нее отлично получается. И ящики умеет выдвигать, если к ручкам привязаны веревки. Над чем предстоит еще поработать, так это над сосредоточенностью, чтобы она не отвлекалась, но думаю, тут дело в ее возрасте. Надеюсь, ее возьмут в официальную программу, и почти уверен, что она с ней справится. Для этого от нее не потребуется никаких сложных навыков – ими займутся профессиональные дрессировщики, но я хочу дать ей преимущество на старте. А когда она будет готова к работе, то переедет в свой новый дом.

– Так тебе придется ее отдать?

– В апреле.

– Я бы на твоем месте оставила собаку себе и забыла бы про иглскаутов с их проектом.

– Дело не столько в проекте – скорее, в оказании помощи тому, кто в ней нуждается. Но ты права. Это будет нелегко. Мы с ней не расставались с тех пор, как я взял ее.

– То есть только когда ты на уроках?

– Даже тогда, – поправил он. – Я ведь уже закончил учебу, но был на домашнем обучении, со мной занималась мама. И с моими братьями тоже.

Дома, в Сиэтле, я знала только одну семью, дети в которой находились на домашнем обучении, и это была семья религиозных фундаменталистов. С ними я была едва знакома, знала только, что всем дочерям в этой семье полагается носить только длинные платья и что каждое Рождество они выставляют во двор перед домом огромный вертеп.

– Тебе это нравилось? В смысле, учиться дома?

– Очень, – ответил он.