Золото старых богов Мазин Александр

Глава 7

Дела княжьи

– Отпустишь их, скажу, что знаю.

Сигурд с Хравном переглянулись. Заговорил. Великий князь виду не подал, что обрадован.

– Они умрут, – холодно сообщил он. – Все, кто разбойничал. Но умрут легко. Обещаю. И ты тоже. А если сказанное тобой мне особенно понравится, я разрешу жить младшим. Думай.

Единственный уцелевший глаз Соловья, щёлка между распухшими веками, красная от лопнувших сосудов, закрылась. Разбойник снова замолчал.

– Поддать ему? – по-нурмански спросил Хравн Белокурый.

Сигурд качнул головой.

– Ждём.

Глаз снова открылся.

– Клянись, – прохрипел Соловей. – Клянись своим Богом, что младшие будут жить, и жить свободными.

– Клянусь. – Великий князь поцеловал крест.

– Моя младшая жена, Хворь, она… тоже.

– Она будет жить, – не раздумывая, подтвердил Владимир.

Соловей обмяк. Будто выдернули стержень, на котором он держался все эти дни.

– Слушайте, – проговорил разбойник чуть слышно. – Скажу, что ведаю…

– Ты был прав, князь-воевода, – сказал Добрыня, чуть поклонившись Сергею Ивановичу. – Свои воду мутили. По наущению ляшкому. Чтоб спасти родню, Соловей выдал тех, кого знал, но взять никого не смогли – сбежать успели, пока Соловей молчал. Что скажешь, князь Серегей?

Сергей Иванович ответил не сразу. Сначала глянул на остальных: великого князя Владимира, беспокойно теребящего ус, митрополита Михаила, в отличие от князя, держащегося невозмутимо. Больше в светлице никого не было. Беседа была тайной.

– Лехиты – враги нам, – сказал Сергей Иванович. – Были и есть. Особенно же после того, как ты, княже, Перемышль с Червнем себе взял. Пусть земли те не исконно лехитские, но великий князь Мешко за них на тебя в большой обиде был.

– Нам те земли нужны были, – напомнил Добрыня. – Чрез них у нас теперь граница с княжеством чешским куда ближе, а чехи – союзники нам и лехитам враги. Ещё б к тем землям червенским хорватские добавить, князя их Собеслава к повиновению привести. Святославу хорваты данью кланялись, пусть и сыну его поклонятся, верно? А чехи в этом нам союзниками станут. Против лехитов. По праву родства. Верно, княже?

– Всё так, – подтвердил Владимир.

Женатый на Адели, дочери чешского князя Болеслава Второго, прозванного Благочестивым, князь киевский мог бы надеяться на поддержку тестя.

Но уверенности в этом не было.

Да, Владимир женат на чешской княжне Адели, но покойная жена князя Мешко Дубровка – тоже чехиня и родная сестра Болеслава Благочестивого. Получается, Мешко и Болеслав чешский – тоже родня. А сын Мешко Болеслав тёзке чешскому родной племянник. И племянник этот, кстати, недавно отхватил у дяди изрядный кусок – княжество краковское… Хотя дядя вроде не протестовал. Видимо, потому, что на это же княжество зарился и сам Мешко. Но сын успел раньше.

Что вроде как устроило обоих. Иначе драки между лехитами и чехами было бы не миновать…

Что вполне бы устроило русов.

– То, что лехиты в наши дела лезут, спускать нельзя, – продолжал Сергей Иванович. – А вот чью сторону примут чехи, если ты на хорватов пойдёшь, сказать трудно. Они бы тоже от этих земель не отказались. Но для чешского князя, думаю, мы сейчас важнее Мешко, потому что через Прагу наши товары к германцам идут, а германские – к нам. Поссорится с нами Болеслав Благочестивый, так мы можем и другую дорожку сыскать. И стоит ему об этом напомнить.

– Стоит, – согласился Владимир. – Если в союзе с нами быть не захочет, так и ладно. Главное, чтоб против не пошёл. А с хорватами мы и сами управимся.

– А с лехитами что? – напомнил о главном митрополит Михаил. – Сами в Христа веруют, а против нас язычников подзуживают! Нельзя им такое спускать!

Племянник с дядей переглянулись.

– Спускать нельзя, – решил великий князь. – Накажем. Что посоветуете?

Сергей Иванович промолчал. Остальные – тоже, предоставляя Владимиру принять решение самому.

– Они нам гадили исподтишка, а нам такое невместно! – Не дождавшись подсказок, сказал великий князь. – Думаю так: если я хорватские земли под себя возьму, вот это и будет ответом. Достойным. Что думаете?

– Лехитам это точно не по нраву придётся, – согласился Добрыня.

– Одной стрелой – двух зайцев, – поддержал Сергей Иванович.

– Решено, – изрёк великий князь. – Воюем хорватов. Благословишь ли, владыко?

– Воюйте, – разрешил митрополит. – Раз лехиты язычников против христиан поддерживают, наказать их – дело благое. Опять же повоёванные земли и народ их можно в Истинную Веру привести. Воюйте.

«А ведь он болен, – подумал Сергей Иванович, приглядевшись к митрополиту. – Надо бы попросить Сладу глянуть».

– Осталась самая малость, – продолжил Владимир. – Уговорить чехов. Чтоб или с нами, или хотя бы не мешались. Что скажете?

– Посла к ним отправить, – немедленно отозвался Духарев. – Человека достойного с дарами правильными. И не медлить, потому что время, оно против нас: Мешко – князь сильный и всё окрест под себя подминает, а сын его Болеслав – и того хуже. Немалого ума и доблести человек. Не зря его с младых лет Храбрым кличут.

– Что ж худого в уме и храбрости? – удивился Владимир.

Добрыня хмыкнул и головой покачал: мол, хоть ты и великий князь, племянник, а вопрос задал.

– Ну для лехитов-то он хорош, – проворчал княжий дядька, – а нам не очень.

– Как понимаю, Болеслав этот сейчас вроде как не с отцом, не с дядей, а сам по себе? – вмешался Добрыня. – А не станет ли этот славный князь против нас, когда мы с хорватами сойдёмся?

– Сильный враг – больше славы! – твёрдо ответил Владимир.

– Тоже верно, – согласился Духарев. – Славы много не бывает, как твой отец говаривал.

– Это да, – согласился великий князь. – Но я, как и он, жадничать не буду. Он славой этой даже с печенегами делился, когда на ромеев ходил. А я вот с чехами поделиться готов. Захотят нас поддержать, я не против. Чай не копчёные, словене, нашего языка люди. Зачем же их обделять?

Добрыня с Сергеем Ивановичем рассмеялись. Даже митрополит не сдержал улыбки. Нечасто шутил великий князь в последнее время. Больше земель – больше забот, да и жена его, кесаревна Анна, шуток не одобряла. Разве что такого толка, какую устроит через пятнадцать лет её брат Василий дунайским булгарам[5].

– Кого послом в Прагу отправишь? – отсмеявшись, спросил Добрыня.

– А вот его. – Владимир указал на Сергея Ивановича. – Сам предложил, сам и сделает. И, думаю, лучше его не сделает никто.

«Вот так всегда, – подумал Духарев. – Инициатива наказуема. Сейчас ещё и дары велит самому подобрать».

Почти угадал. Так Владимир и предложил. Но всё же не из личных средств князь-воеводы, а из собственной сокровищницы.

В общем, уходил от Владимира Сергей Иванович в настроении приподнятом. Засиделся он в Киеве. Пора в дальнюю дорогу. А тут ещё и повод такой значительный. Не военный поход, конечно… Но и не мирный.

О финансировании самого посольства великий князь не сказал ни слова. Ну да ладно. Сергей Иванович в дальний путь не с пустыми руками намеревался пойти, а с товаром. Тем более что идти предстояло по таким землям, где верительные грамоты к чешскому великому князю были не защитой, а совсем даже наоборот. И самыми спокойными по факту могли оказаться те самые хорватские земли, на которые нацелился Владимир. Причём именно потому, что князь хорватов Собеслав отлично понимал: русам нужен только повод, чтобы захапать его княжество.

А дальше – ещё сложнее. Либо рискнуть и идти напрямик – через земли бывшей Великой Моравии, за которые нынче спорили князь чешский и князь Мешко и через княжество Краковское; либо взять в сторону и пойти по землям герцогства Каринтия, где жили словене, но правил весьма агрессивный баварский герцог Генрих по прозвищу Строптивый.

Сергей Иванович склонялся к прямому пути. Отношения с князем Болеславом у него были пока что приличные, да и пообщаться с ним было бы неплохо. И дружбу, так сказать, закрепить. Тем более что у Сергея Ивановича есть для Болеслава Храброго оч-чень эксклюзивный подарок.

А вот второй вариант маршрута был поплоше. Особой дружбы с герцогами Баварским и Каринтским у Духарева не было. Скорее даже наоборот, поскольку высокие связи Духарева в Германии относились ко двору Оттона Второго, который посадил Генриха Строптивого под арест. Из-под стражи герцог Генрих вышел только после смерти императора Священной Римской империи немецкой нации…

И немедленно поднял мятеж против малолетнего наследника Оттона Третьего. Не без успеха, надо отметить, потому что вернул себе не только Баварию, но спустя некоторое время и Каринтию. Вот такая она, средневековая европейская политика. Кто смел, тот и съел. А кто съел, тот впоследствии и подведёт под процесс правильное юридическое обоснование. И чтобы в этой войне клыков и желудков выжить, надо иметь надёжных покровителей в каждой партии. Грех жаловаться, имя Зергиуса из русов в германских землях было известно многим, и многие его считали своим. Однако герцог Генрих Строптивый среди последних не числился. Что являлось, безусловно, недоработкой. Кстати, не устранить ли её прямо сейчас?

Сергей Иванович задумался, но всё же решил: нет, не стоит. Такие акции следует готовить заранее и тщательно. Дары на герцогско-княжеском уровне должны быть исключительно целевыми. И включать не только самого, но его семью и доверенных лиц. Причём начинать надо именно с доверенных, дабы к моменту личной встречи создать у властителя правильную репутацию. Не то и в тюрьму можно угодить из-за какого-нибудь навета. А Сергей Иванович уже не в тех годах, чтоб обживать средневековые узилища.

Нет, в Чехию они пойдут через Краков. Надо бы, кстати, и Илью с собой прихватить. Уж больно парень окрутел в последнее время. Не занесло бы.

Глава 8

Дела духовные

– Ему шестнадцать, – напомнил Сергей Иванович. – Понятно, что девушки ему небезразличны.

– Это Славке они были небезразличны! – возразила Слада. – Только это по-другому называется. Я осмотрела Прибуту… На ней места живого нет!

– Жаловалась? – насторожился Сергей Иванович.

– Куда там! – Сладислава махнула рукой. – Совсем ума лишилась. Спрашиваю её, а она лыбится и слюни пускает. И добро б только слюни… Сок женский аж на пол капает. – Сладислава коснулась ладанки со Святыми Мощами, что пряталась под тканью на груди. Она всегда так делала, когда просила Господа смирить её гнев.

– Не наказывай её, – попросил Сергей Иванович.

– Её-то за что наказывать! – вновь вскипела Сладислава. – Девка дура! А вот с сыном что делать? Что ж он с ними как зверь? И исповедаться не желает! Я, говорит, за Господа мечом радею, и за то отец Евлалий все грехи наперёд отпустил. Кабы знать, что у него на душе? Что за семена в нём старый посеял?

– Рёрех худого ему не сделал бы, – проворчал Сергей Иванович. – Мы старому все тут жизнью обязаны.

– Я не о том, – Сладислава положила руку мужу на грудь, успокаивая. – Я старого как отца любила. Сердце болит, как подумаю, что душа его в аду горит.

«Или в Ирии с высокими мужами пирует», – подумал Духарев, но мысль не озвучил, понятное дело. Не то Сладушка ещё больше расстроится. На сей раз из-за его души.

– Завтра Илья в церковь с нами пойдёт! – заявила она решительно. – В нашу. Сам митрополит отслужить обещал. Ты тоже будь.

– Ну, это понятно, – кивнул Духарев.

Слада ещё что-то говорила. О душе, о бесах… Сергей Иванович не слушал. О своём думал. О том, что для него важнее. О политике.

Митрополит киевский Михаил, поставленный патриархом константинопольским Николаем, сам был из булгар[6], по-словенски говорил внятно, но духом был ромей. Иначе кто бы его послал присматривать за порфирородной кесаревной и её новоокрещённым мужем Василием, коего в миру звали Владимиром Святославичем? Ромей же ромей и есть, будь он хоть булгарин, хоть печенег, хоть сириец. И мисянская[7] церковь, коей покровительствовало семейство Сергея Ивановича, любовью ромеев не пользовалось. Конкуренция. Были даже случаи, когда с подачи ромейской обижали прихожан. Но так было до тех пор, пока Духарев не обозначил чётко: это моё.

Он – спафарий империи. Причём не просто «меченосец», а вдобавок с личным доступом к дверям императорских покоев и в кабинет императорского постельничего, то бишь паракимемона, коий по совместительству является чем-то вроде премьер-министра империи.

Сергей Иванович не поленился в своё время продемонстрировать компетентным людям подаренный Автократором Василием перстенёк с ликами обоих[8] императоров. Ну желает могущественный «меч» империи взять под покровительство булгарскую церковку, почему бы и нет? Известно же, что супруга его – мисянка. Иной муж жене браслеты дарит, а спафарий Сергий – личную церковь.

Учитывая, что в имперской табели о рангах свободный доступ к паракимемону был на локоть выше головного убора митрополита, а в канцелярии византийского премьер-министра оба они числились имперскими, скажем так, агентами влияния, то… В общем, понятно.

Впрочем, митрополит Михаил Духареву нравился. Достойный человек. Глубоко верующий, харизматичный… В общем – на своём месте. Вот только здоровьем слабоват.

– Я с Ильёй поговорю, – пообещал Сергей Иванович. – И в церковь завтра вместе с нами пойдёт. С митрополитом-то что? Как здоровье?

– Худо, – вздохнула Сладислава. – Болен тяжко и не бережёт себя. Еле на ногах, а опять в дорогу собрался. Аж в Ростов.

Илью Сергей Иванович застал за работой: тот помогал строить конюшню на расширившемся за счёт взятого у Свардига родовом подворье. Само собой, княжичу вовсе не обязательно было заниматься подобным трудом, но Илья не столько трудился, сколько развлекался. Ловил брошенное снизу уже обтёсанное по размеру брёвнышко и укладывал его в положенное место. А метал брёвна не кто иной, как Гудмунд Праздничные Ворота. Посланное им бревно красиво взлетало точно на нужную высоту, где и зависало на мгновение, достаточное, чтоб Илья, балансирующий на недостроенной стенке, брал его буквально из воздуха и направлял на нужное место, укладывая в смысле себе под ноги. Чтобы в следующий момент пробежать по нему до угла, перескочить на соседнюю стенку и принять следующее брёвнышко.

Зрелище было дивное: Илья меньше чем за минуту проходил от угла к углу, укладывая три брёвнышка, и двигался в обратную сторону, а внизу солидно перемещался Гудмунд, «подавая» княжичу стройматериалы. Четвёртая сторона оставалась незаложенной. Здесь должны были располагаться ворота.

Духарев засмотрелся: чувство равновесия Ильи могло конкурировать разве что с его силой.

Вместе с Сергеем Ивановичем на забаву богатырей взирала и артель плотников, которым молодецкая игра сэкономила минимум день работы.

Ещё минут десять – и стены выросли до нужной высоты, а подогнанные под размер брёвна закончились. Илья соскочил наземь, хлопнул по спине нурмана и подошёл к отцу.

– Гудмунд теперь мой! – заявил он, широко улыбаясь. – Не против, батя?

– А что великий князь?

– А ничего! Свен Гудмунда сам отпустил, так что без обид, а мне с Гудмундом упражняться – в самый раз! А то хлипкие все какие-то… – Илья пренебрежительно сморщил нос. – Чуть не удержишь руку – уже лежит! Так ты не против?

– Твой человек – ты и решай, – махнул рукой Духарев. – Пошли, сын, поговорить надо…

Начал Сергей Иванович с приятного:

– В Чехию со мной поедешь. Посольством от великого князя.

– С тобой в Чехию? Здорово! – Илья сначала обрадовался, но тут же погрустнел, вспомнив: – А Моров как же? Моров на кого оставим?

– Кулиба управится, – ответил Духарев. – Соловья с Соловичами ты убрал, теперь легко будет.

Илья подумал немного… И покачал головой:

– Не пойдёт. Радимичи хитрые да диковатые, а Кулиба прост. Что не по нему, сразу рубить. Силу, понятно, все уважают, да только с лесовиками одной силой нельзя. К ним подход нужен. Пусть Кулиба и дальше дружину моровскую водит, но для правления другой человек нужен. И у меня такой есть. Ты его знаешь. Сотник Малига. Он и с радимичами, и с Кулибой поладит, поскольку тоже полоцкий.

– Сотник? Он вроде у меня десятником числился? У того же Кулибы? – решил уточнить Сергей Иванович.

– Это я его – сотником, – ответил Илья. – Ты, бать, не сомневайся. Малига хорош, я его в разных делах проверял – не подведёт!

– Добро, – кивнул Духарев. – А Кулиба как? Не в обиде, что его младший подвинул?

– Кулиба оплошал! – жёстко произнёс Илья. – И не единожды. И я ему это внятно объяснил.

Сергей Иванович глянул на сына, шестнадцатилетнего юношу, который «внятно» подвинул воина с двадцатилетним, если не больше, боевым опытом, и на душе у него стало тепло. Воинские умения – это славно, но если к ним прибавить задатки прирождённого лидера. А теперь о грустном.

– Мать на тебя жаловалась. Девка у неё есть, Прибута. Говорит, после тебя она вся в синяках. За что ты её так?

– Я? – Илья было удивился, потом сообразил: – Так я ничего, бать. Она сама орёт: сильней, шибче… А у меня вот… – Он поглядел на собственные руки. – Да они все такие, бать, – вздохнул он. – Ну, такие…

– Хлипкие? – подсказал Сергей Иванович.

– Точно! Попалась мне одна… Попалась да потерялась, – Илья вздохнул, вспоминая Жерку. – А эти… Мякоть одна! Хлипкие! – Илья вздохнул ещё раз. – Что, матушка сильно осерчала?

– Простит, – пообещал Духарев, испытав немалое облегчение от того, что нет у сына садистских наклонностей. – Только ты с ними… помягче, сын. А то ведь и покалечить можешь.

– Могу, – сокрушённо проговорил Илья. – Да только где мне девку под себя найти? Может, подскажешь? Может, у нурманов поискать? Вон они какие здоровые! – кивнул в сторону Гудмунда, который и без Ильи продолжал развлекаться: подкидывал и ловил бревно пуда в три весом. Одной рукой подкидывал, другой ловил.

– Найдёшь, – успокоил Сергей Иванович. – Коня не гони. Жизнь, сын, штука такая: сама тебе нужное подарит, ты, главное, веди себя правильно.

– Это я запросто! – улыбнулся во все зубы Илья. Можно было не сомневаться: под «правильно» он понимает совсем не то, что Сладислава.

– Завтра в церковь пойдём, – сказал Духарев. – Матушка попросила.

Илья вздохнул. У него на завтрашнее утро были другие планы. Но «матушка попросила» – это не просьба, а приказ. Не обсуждается. Тем более батя тоже пойдёт – значит, дело серьёзное.

Обычно Илья возвышался над паствой мисянской церкви как боевой конь над пахотными лошадками. И слушал вполслуха, потому что священника здешнего, пугливого, мелкого, перед матушкой Сладиславой откровенно лебезящего, Илья не уважал. В его понимании священник – это воин Христов, разящий бесов молитвой, как он, Илья, стрелами. Таким был, к примеру, прошлый моровский священник, сожжённый язычниками вместе с церковью. Устраивал Илью, впрочем, и священник нынешний, отец Евлалий: жизнелюбивый, добрый к людям и, по мнению Ильи, совершенно правильно понимающий, как именно воин-христианин должен служить Господу. Что значило: не мешать Илье поступать так, как он, Илья, желает.

Однако матушка велела быть на службе – значит, надо быть и терпеть.

И Илья приготовился терпеть. Возвышаться над макушками смердов-мужей и платочками женщин, разглядывать фрески, креститься, когда положено, повторять в положенное время молитвы… В общем, поскучать.

Но вышло иначе. В отличие от обычного в это воскресенье церковь была полнёхонька. Ещё и снаружи стояли – не всем места хватило. Понятно, для семейства князь-воеводы место нашлось. Почётное. В центре. Прямо перед амвоном[9]…

На который вместо ожидаемого Ильёй священника-булгарина взошёл сам митрополит киевский.

Служил митрополит не на словенском, а на ромейском, который знали далеко не все прихожане. Однако даже и не понимая заслушивались. В речах, в пении, в самих молитвах ощущалась настоящая сила. Та, от которой душа трепещет, как крылья мотылька, и норовит взлететь из груди ввысь, к Небесам. И вдруг так хорошо стало Илье, будто, в ледяной воде омывшись, вспрыгиваешь на коня и летишь, раскинув руки, навстречу солнцу.

А потом была трапеза. И мудрые слова митрополита… Которые, признаться, проходили мимо сознания Ильи, потому что было ему более важно не то, что говорит высокопреосвященный, а то, как он говорит.

А ещё было понимание: происходящее очень важно для Ильи. А вот чем, он тогда не понял.

И спустя некоторое время и вовсе забыл о том, что испытал тем воскресеньем. Видно, дела мирские воинские важнее оказались. А может, некие силы внутри Ильи позаботились о том, чтобы забылось. Силы, у которых на Илью были собственные планы, самому Илье неведомые.

Однако прошло всего лишь несколько дней – и в памяти Ильи ничего не осталось от того чудного воскресенья.

Впрочем, и о том, что было, когда ведунья Явнея «водила» его за Кромку – к Морене и её великану-мужу, Илья тоже подзабыл. Дело прошлое, и Явнея теперь не ведунья уже, а обельная холопка у матери на побегушках… Впрочем, последнее как раз неважно. Важнее то, что у прошлого есть свойство возвращаться. Причём в самый неподходящий момент.

Глава 9

Интересное предложение

В дорогу князь-воевода взял сотню Гордея, которому, по его мнению, в Морове делать было больше нечего. А Илья взял троих, коих выбрал самолично: Гудмунда, Возгаря и Миловида. Вместо последнего он охотно взял бы Малигу, но Малига был нужен в Морове. Сам же Илья так решил и Сергея Ивановича уговорил. Теперь уж не переиграть.

Сотня – это много. Одних лошадей сколько! На каждого воина по два коня. А ещё обозные, резервные. И телег Духарев планировал взять сотню с хвостиком, причём минимум четверть – с провизией, амуницией и прочим обеспечением. Удивительно много требуется всего даже для одной сотни. И это ещё надо понимать, что идти они будут по обжитым местам. Кабы в степь шли, пришлось и того больше с собой тащить. Те же кузнечные снасти, к примеру.

А это ещё возимый запас уменьшен по осеннему времени, поскольку леса и реки полны человеческой едой и травы довольно, чтоб за ночь лошадям подкормиться. Но и для этого надо правильно лагерем встать. А правильное место не вдруг найдёшь. Полтысячи коней – изрядный табун. И в дороге растянутся больше чем на километр, и выпас им нужен изрядный. Даже напоить непросто, а ведь ещё и выкупать неплохо, и тут уже речка нужна или озеро приличных размеров.

Но ничего. Люди у Духарева опытные, справятся. А резерв должен быть. Вдруг поспешить потребуется, а лошади у Сергея Ивановича – не печенежские пони, которым на подножном корму сытно. У него кони добрые, им овёс нужен. Что, впрочем, тоже не проблема. Чай не по Дикому Полю идут – по обжитой местности. Фураж прикупить можно. А лучше бесплатно взять. Именем князя в счёт будущей дани. Чай не развлечения ради, а по княжьему делу едут.

Сергей Иванович усмехнулся. Ну не только по княжьему, но зачем в такую даль порожняком гонять?

Обоз, кстати, собирал и укомплектовывал Илья. При участии, разумеется, духаревского тиуна Кузьмы и Сладиславы. Сергей Иванович результат даже не инспектировал.

И сам этот поход он намеревался использовать для того, чтобы вплотную поработать с сыном. Илья для своих лет не просто хорош – изумителен. И воин – слов нет, и знаний в нём полезных – по маковку шлема. Но знать и применять знание – не совсем одно и то же. Опыт требуется. Причём самостоятельный. И не только стрелы на двести шагов метать и бронное туловище располовинивать. Вождю этого мало. Нужны административно-хозяйственные навыки. В первую очередь пища и отдых. Голодные усталые бойцы много не навоюют даже в критических ситуациях, а голодные кони вообще никуда не годятся. То есть и коня можно попросить. Шепнуть на ушко: ну давай, родной, потерпи ещё немного. И потерпит. Немного. А потом падёт.

Вождь должен уметь считать и распределять. Должен разбираться в людях, быть жёстким, но не жестоким. Что тоже нелегко в этом беспощадном времени, когда врагов и ослушников вырезают под корень. Всей семьёй. Вместе с детьми, потому что сегодня ребёнок, а завтра – мститель.

Не сказать, что подобное исключительно в природе человека. Вот лев, когда изгоняет из прайда старого самца, тоже первым делом убивает его детёнышей. И самки-матери воспринимают это как должное. Однако Духареву эти звериные правила были отвратительны. Может, отрыжка двадцатого века, может, убеждения христианские, а может, он был слишком уверен в себе, чтобы бояться малых детей. Потому и сам старался ни детей, ни женщин не трогать и сыновьям не велел. И те слушались. Даже Артём, плоть от плоти своего времени, уничтожавший врагов безжалостно и жёстко, детей и женщин старался щадить.

Артёмом Духарев гордился. И Богуславом. Они такие разные получились, братья, но оба – настоящие воины. И люди настоящие. Чёткие. Духарев-то в их годы таким раздолбаем был… Странно даже вспоминать.

А вот Илье до безупречности ещё далеко. Есть у него пара-тройка слабых мест. Например, с женщинами у него непонятки. Хотя тоже в духе времени. В этом мире с женщинами не церемонятся. Их используют. Грубо и утилитарно. Но не всех. У представителей здешней власти отношение к своим женщинам скорее по скандинавскому типу. У княжьих жён власти иной раз побольше, чем у воевод. У иных и дружины свои имеются, и, что особенно важно, суровые родичи мужского пола. По скандинавскому обычаю женщина вообще вправе уйти от мужа, прихватив заодно и приданое, и кое-что сверх того. Даже детей, если те выразят желание уйти с матерью. Разумеется, если женщине есть куда уходить, но тем, кто во власти, уходить, как правило, есть куда.

В этой ситуации обижать жену – чревато.

Получившие лёгкие травмы девушки-челядинки Илью всё равно обожали. Но то челядинки. А девушка гордая и родовитая, которой, скорее всего, и быть женой сыну моровского князя, на грубое обращение может и обидеться.

Но женщины – это полбеды. Ещё одна черта Ильи, которая не нравилась Духареву, – безбашенный авантюризм. Когда у парня падала планка или даже просто вожжа под хвост – он был способен в одиночку, не дожидаясь подмоги и поддержки, кинуться хоть на целое войско. Ну да, он сам – маленькое войско, но переоценка собственных сил – вреднейшее качество для воина.

Ещё один дефект – невнимание к деталям. Опять-таки связанное с переоценкой собственных сил.

И привычка сражаться до победы, а не до полного разгрома врага. А враг, поверженный, с переломанными ногами и дыркой в брюхе, возьмёт да и воткнёт в ногу победителя ржавый ножик… и месяц спустя гордый победитель скончается от заражения крови.

Ни Артём, ни Богуслав никогда не упустят угрозу из зоны внимания, не повернутся спиной к потенциальному противнику, если тот представляет опасность. Даже к женщине или калеке. А Илья – легко. Собственная сила его опьяняет. Это понятно, учитывая, что не так уж давно он был беспомощным калекой. И учитывая, что по возрасту он ещё совсем пацан.

Но стрела в спину возраста не спрашивает, а спина у Ильи широка. В такую трудно промахнуться.

Сергею Ивановичу очень хотелось, чтобы у Ильи было время повзрослеть, а для этого бреши в его воинской безупречности следовало заделать. Тем более что незадолго до отъезда у Духарева состоялся очень интересный разговор с черниговским князем…

Фарлаф, князь черниговский, был далеко не молод. Выглядел даже постарше Духарева. Но власть в своей вотчине держал крепко. Куда крепче, чем были связаны меж собой Киев и Чернигов. Хотя на верность Владимиру Фарлаф и присягнул, но отношения князей были скорее союзнические, чем старшего с младшим. На своей части Днепра Фарлаф был таким же полновластным хозяином, как Владимир – на своей. И в Диком Поле его боялись не меньше, хотя сам Фарлаф уже давно не водил рать на степняков.

– Мне нужен верный человек в Муром, – сказал черниговский князь Духареву, когда они от пустого трёпа перешли к серьёзному разговору. – Твой сын, я думаю, подойдёт. Отдашь?

Духарев подумал, что речь идёт о Богуславе, и уже прикидывал, как повежливее отказать…

Но Фарлаф имел в виду вовсе не Богуслава. Младшего.

Понравилось черниговскому князю, как лихо Илья разделал Соловья, славу которого по всей Руси успели разнести недобрыми устами. И то, что не бросил дело на полпути, а постарался и додавил птенцов-последышей, тоже понравилось.

– Послушал я советчиков бестолковых, послал в Муром человека нам, варягам, чужого – из племени тамошнего. Думал: свой со своими договорится легче. И что же? Свои его и убили, и ограбили. Казну унесли прямо из терема! А наместник чей? Мой! Значит, это меня, князя черниговского, старшего, осрамили!

Фарлаф хмыкнул с досады.

Духарев помалкивал, кивал сочувственно.

Он-то знал, что убили наместника вовсе не соплеменники. Но Фарлафу это знать необязательно.

– Твой сынок – он хваткий и удачливый. Опять же в местах наших бывал, мне сказывали. А покажет себя, я уж отдарюсь достойно. Ты меня знаешь.

Теперь уж Духарев хмыкнул.

Фарлаф понял правильно:

– Не деньгами отдарюсь – богатств у тебя, слыхал, поболе, чем у меня. Покажет твой Илья себя владыкой добрым, отдам за него дочку меньшую. А Муром – в придачу. Сына твоего князем назову. Младшим. Но то ведь не зазорно. Ты сам у Владимира в младших князьях – мытного права на землях Моровских у тебя нет. Будешь ты князь моровский, а сын твой – муромский! Любо! – И засмеялся забавному созвучию.

– Породниться с тобой – честь, – осторожно отозвался Духарев. – Но предложение твоё следует обдумать… Нет, я не отказываюсь! – поспешил уточнить Сергей Иванович, заметив, как нахмурился черниговский князь. – Но есть те, кому такой твой выбор может не понравиться.

– Сыновей урезоню, – обещал Фарлаф.

Духарев не стал уточнять, что имел в виду не двух сыновей Фарлафа, коих, понятно, тоже со счётов сбрасывать нельзя, а в первую очередь великого князя Владимира и его дядьку Добрыню, коим возникновение кровной связи между одним из сильнейших киевских домов и Черниговским княжеством вряд ли придётся по вкусу.

«Один Бог на небе, один Государь на земле» – вот идея, которой старался следовать Владимир. И сильный Чернигов в эту идею не укладывался.

Впрочем, будем решать проблемы по мере их возникновения. Пока же предложение Фарлафа, безусловно, щедрое и полезное. Вдобавок Муром – одна из контрольных точек на пути на восток. Нужная точка. Что Илья сумеет управиться с племенами, некогда ходившими под хузарами, а ныне возомнившими себя свободными, Духарев не сомневался. Но предпочёл бы привести эти племена не под Чернигов, а под Киев. Централизация власти в руках Владимира его вполее устраивала.

– До весны подождёшь? – спросил он Фарлафа. – Нынче дела у нас на западе важные. Великий князь хочет, чтоб Илья в них поучаствовал.

– Добро, – согласился черниговский князь. – До весны.

На том и порешили.

Глава 10

Путешествие на запад

Илье этот поход поначалу запомнился именно беседами с отцом.

Князь-воевода умел говорить так, что каждое слово ложилось в строку. Он не поучал, скорее делился знанием, а знал так много, что и представить трудно.

А чтоб голова Ильи от этих многих знаний не распухла, отец частенько передавал ему управление караваном, особенно когда они останавливались в городах. Князь-воевода с малой охраной степенно отправлялся к правителю или наместнику, а Илье надлежало проследить, чтоб люди и лошади были накормлены и обустроены, а товары – в целости и безопасности.

Там, где у князь-воеводы имелись собственные достаточно просторные подворья, дело несколько упрощалось. Но даже тогда им всё равно было не вместить несколько сотен людей и лошадей и больше сотни больших возов, которым лишь для того, чтобы только въехать в город, требовалось изрядное время. Хорошо хоть погода радовала. Дождь шёл временами, но умеренно. Ливней, превращавших тракты в непролазную грязь, не выпадало, что изрядно облегчало жизнь и лошадям, и людям. Хлопот и без грязюки хватало.

Нельзя сказать, что Илье со всем приходилось управляться самому: воями вполне успешно занимался Гордей, а прочими – отцов тиун Кузьма, не раз хаживавший западными дорогами, но коли ты старший, то проверить должен всех, потому что и ошибиться может всякий, и спрошено, если что, будет с тебя.

Хотя если честно, Илья не столько командовал, сколько учился. А уж учиться он умел.

Впрочем, и отдохнуть случалось, и поразвлечься. Ежели где в честь князь-воеводы устраивался пир, так Илья на нём, понятное дело, присутствовал. И не только пил-ел, но и удаль показывал, потому как что это за пир, где одно лишь брюхо набивают да песни поют. Тем более что в пенье Илья был не слишком умел – голос грубоват, а вот из всех мужских состязаний неизменно выходил победителем. Иной раз, чтоб скучно не было, мерялся силой сразу с двумя-тремя.

И девок в постель тоже наладился брать сразу по две-три. Однако числом качества не исправишь. Ласковы, угодливы…

Но пресны, как разваренная говядина. Ему б одну… Но такую, как Жерка. Ярую.

Запала дочь Соловья если не в сердце, то уж на локоть пониже точно. Среди теремных девок да челядинок таких не водилось.

Но что такое девки в сравнении с воинским весельем? Мелкая суета, да и только.

Но сечи, в которой можно отвести душу, тоже не подворачивалось. Поначалу. Пока шли своими землями.

Однако время пришло, и легли под колёса и копыта чужие дороги.

Ну не то чтоб совсем чужие. Знакомые многим и в обозе, и в дружине. Но уже не подданные ни Киеву, ни великому князю. Пока.

Когда пришёл черёд, Илья отправился в дозор с Возгарем и Миловидом. Гудмунда не взял. Нурман на лошади немного ловчей, чем коза на заборе, но только немного. А дозор, понятно, конный.

Дорога не обижала: сухая, ровная, широкая – два воза запросто разойдутся, подсыпана аккуратно, чтоб колёса о корни не бить. Слева – лес, справа – тоже лес, иногда редеющий, и тогда меж стволов проглядывала речка.

Илья развлекался: подбрасывал копьё повыше, не глядя, а потом так же, не глядя, ловил.

Однако за развлечением о главном не забывал. И стук копыт услышал первым.

Впрочем, стоило ему остановить Голубя, как остальные тоже услыхали топот.