Предложение джентльмена Куин Джулия

Глава 19

"Мисс Пози Рейлинг (юная падчерица покойного графа Пенвуда), не частая гостья этой колонки и - как это ни прискорбно, но автор этих строк вынуждена отметить - не пользующаяся большим успехом на великосветских мероприятиях, повела себя на музыкальном вечере, устроенном в доме ее матери во вторник вечером, более чем странно. Она настояла на том, чтобы ее посадили у окна, и большую часть времени провела, глядя на улицу, что-то пристально высматривая… А может быть, кого-то?"

"Светские новости от леди Уислдаун", 11 июня 1817 года

Сорок пять минут спустя Бенедикт сидел в кресле и с трудом сдерживал зевоту: матушка иногда бывает такой занудой.

Молодая особа, которую она хотела с ним обсудить, превратилась в семь молодых особ, каждая из которых, по ее словам, была лучше предыдущей.

Бенедикту казалось, что он сойдет с ума. Хотелось соскочить с кресла, повалиться на пол и замолотить по нему руками и ногами…

– Бенедикт, ты меня слушаешь?

Бенедикт поднял голову и заморгал. Вот черт! Теперь, когда мать поймала его'на том, что мысли его бродят где-то далеко, придется делать вид, что тема разговора ему если не слишком интересна, то хотя бы не вызывает отвращения. На самом деле с ума можно сойти от всех этих девиц, которых она прочит ему в жены.

– Я пыталась рассказать тебе о Мэри Эджвер, - проговорила Вайолет, и голос ее прозвучал скорее насмешливо, чем раздраженно.

Бенедикт тотчас же почувствовал подозрение. Когда речь шла о том, чтобы затащить ее детей к алтарю, мать никогда не веселилась.

– О какой Мэри?

– О Мэри Эдж… Ну да Бог с ней. Тебя, похоже, что-то мучает, и тебе не до нее.

– Мама… - неожиданно для себя самого проговорил Бенедикт.

– Да? - спросила мать, склонив голову набок и заинтригованно и несколько удивленно глядя на него.

– Когда ты познакомилась с папой…

– Это произошло тотчас же, - тихо сказала Вайолет, догадавшись, о чем он хочет ее спросить.

– Значит, ты знала, что он именно тот, кто предназначен тебе самой судьбой?

Мать улыбнулась, однако в глазах ее появилось задумчивое выражение.

– Только я в этом ни за что бы не призналась, - проговорила она. - По крайней мере не сразу. Я воображала себя не романтичной, а практичной особой и не признавала любви с первого взгляда. - Она замолчала, и Бенедикт понял: она сейчас не с ним, а на балу, состоявшемся много лет назад, на котором впервые повстречала отца. Наконец, когда он решил, что мать уже забыла, о чем они говорят, она снова перевела взгляд на него и сказала:

– Но я знала.

– С самого первого момента, как его увидела?

– Скорее, с первого момента, когда с ним заговорила.

Она взяла носовой платок, предложенный ей Бенедиктом, промокнула глаза и застенчиво, словно стыдясь своих слез, улыбнулась.

Бенедикт почувствовал, что в горле у него застрял комок, и отвернулся, чтобы мать не заметила навернувшихся на глаза слез. Интересно, будет ли кто-то оплакивать его через десять лет после смерти?

И внезапно он почувствовал ужасную зависть к собственным родителям. Они нашли свою любовь и сумели распознать и бережно хранить ее. Не многим людям так повезло в жизни.

– У него был такой теплый, задушевный голос, - продолжала Вайолет. - Когда он говорил, создавалось такое ощущение, будто он говорит только для тебя.

– Я помню, - ласково улыбнулся Бенедикт. - И как только ему удавалось это делать, имея восьмерых детей? Уму непостижимо.

Мать судорожно сглотнула и подозрительно дрожащим голосом проговорила:

– Да, в этом ему не было равных. Вот только детей было не восемь, а семь. Гиацинту он так и не увидел.

– И тем не менее…

– И тем не менее, - кивнула мать. Протянув руку, Бенедикт погладил ее. Он не собирался этого делать, однако удержаться не мог.

– Итак, - сказала Вайолет, слегка пожав руку Бенедикту, прежде чем положить свою на колени, - признавайся, почему ты завел разговор про отца?

– Так просто, - солгал Бенедикт. - Без всякой причины…

А впрочем, к чему лукавить?

Он замолчал. Мать терпеливо ждала, и на лице ее застыло такое выражение, что Бенедикт не смог больше сдерживаться.

– А что может случиться, если мужчина влюбляется не в ту женщину, в какую ему стоит влюбиться?

– Не в ту? - переспросила мать.

Бенедикт кивнул, уже жалея, что завел этот разговор. Не нужно было ничего рассказывать матери, и все-таки…

Он вздохнул. Мать всегда прекрасно умела слушать. И если уж говорить откровенно, как никто другой, могла дать прекрасный совет в сердечных делах. Вот если

Бы она еще и не стремилась во что бы то ни стало женить его, ей бы цены не было.

– Что ты имеешь в виду? - осторожно спросила она.

– Я имею в виду… - Бенедикт замолчал и, подумав, продолжал:

– Я имею в виду, если, например, такой мужчина, как я, влюбляется в женщину, на которой он не должен жениться.

– Ты хочешь сказать, в женщину не нашего круга?

– Что-то вроде этого, - проговорил Бенедикт, пристально разглядывая картину на стене.

– Понятно. Что ж… - Вайолет нахмурилась. - Думаю, это зависит от того, насколько далеко она находится от нашего круга.

– Далеко.

– Очень или не очень?

Бенедикт был убежден, что ни один мужчина его возраста и имеющий его репутацию никогда не стал бы разговаривать с матерью на такую тему, но тем не менее ответил:

– Очень.

– Понятно. Что ж, в таком случае… - На мгновение она закусила губу и порывисто продолжала:

– Что ж, в таком случае я тебе вот что скажу… Я тебя очень люблю и во всем буду тебя поддерживать. - Она откашлялась. - Если мы, конечно, говорим о тебе.

Отрицать было бы глупо, и Бенедикт кивнул.

– Однако, - продолжала Вайолет, - я бы посоветовала тебе все хорошенько взвесить. Любовь, конечно, является основой любого брачного союза, но нельзя забывать и о влиянии извне. Если ты женишься, скажем, - она откашлялась, - на женщине, принадлежащей к классу прислуги, то приготовься стать объектом бесчисленных сплетен, изгоем. Для такого, как ты, вынести это будет нелегко.

– Для такого, как я? - ощетинился Бенедикт.

– Не сердись. Я вовсе не хотела тебя оскорбить. Но вы со своим братом ведете жизнь, полную развлечений и удовольствий. Вы красивы, интеллигентны, умны. Все вас любят. Даже передать тебе не могу, насколько мне это приятно. - Она улыбнулась печальной улыбкой. - Нелегко быть человеком, который не пользуется успехом.

И внезапно Бенедикт понял, почему мать всегда заставляла его танцевать с девицами типа Пенелопы Фезерингтон. С такими, которые стояли у стен танцевального зала и делали вид, что им вовсе не хочется танцевать.

Мать и сама не пользовалась успехом!

Это было трудно себе представить. Его мать, необыкновенно популярная сейчас особа, имеющая множество подруг… И отец, считавшийся самым завидным женихом сезона.

– Только ты можешь принять решение, - продолжала Вайолет, возвращая его в настоящее. - И боюсь, оно будет нелегким.

Бенедикт молча уставился в окно, соглашаясь со словами матери.

– Однако, - прибавила она, - если ты решишь соединить свою жизнь с женщиной, которая не принадлежит к нашему классу, можешь не сомневаться в моей поддержке.

Бенедикт пристально взглянул на нее. Не многие великосветские дамы сказали бы такое своим сыновьям.

– Ты мой сын, - просто сказала Вайолет, - и я жизнь за тебя отдам.

Бенедикт открыл было рот, но не нашелся, что ответить.

– Я не откажусь от тебя только потому, что ты женишься на женщине не нашего круга.

– Спасибо, - единственное, что смог выдавить из себя Бенедикт.

Вайолет вздохнула - достаточно громко, чтобы привлечь его внимание. Вид у нее был усталый, лицо грустное.

– Как бы я хотела, чтобы твой отец был сейчас вместе с нами, - проговорила она.

– Ты редко об этом говоришь, - тихо сказал Бенедикт.

– Но я всегда об этом мечтаю. - На секунду мать закрыла глаза и, открыв их, повторила:

– Всегда.

И внезапно все стало на свои места. Глядя на мать, наконец-то впервые осознав всю глубину любви родителей друг к другу, Бенедикт вдруг понял, что любит Софи. Любит всем сердцем. И лишь это имеет значение.

Он думал, что полюбил таинственную незнакомку с бала-маскарада. Думал, что хочет жениться на ней. Но понял теперь, что она лишь мечта, призрак, женщина, которую он так никогда и не узнал.

А Софи - это Софи. И кроме нее, ему никто не нужен.

Софи не слишком верила в судьбу, но после часа, проведенного с Николасом, Элизабет, Джоном и Элис Уэнтуорт - юными кузенами и кузинами Бриджертонов, - она начала думать, что, быть может, судьба смилостивилась над ней, не позволив ей получить место гувернантки.

Она страшно устала.

Впрочем, раздраженно подумала она, усталостью то состояние, в котором она пребывала в данный момент, никак нельзя было назвать.

Усталость не предполагает тихого помешательства, в которое она впала после общения с четырьмя малолетними отпрысками клана Бриджертонов.

– Нет, это моя кукла! - кричала Элизабет Элис.

– Нет, моя! - вопила Элис в ответ.

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Ладно, ладно не ссорьтесь, сейчас я вас помирю, - заявил Николас и с важным видом направился к девчушкам.

Софи застонала от отчаяния. У нее было такое чувство, что десятилетнему мальчишке, разыгрывавшему из себя пирата, вряд ли подходит роль миротворца.

– Никому эта кукла будет не нужна, - заявил он, и в глазах его появился дьявольский блеск, - если я просто оторву ей…

Софи бросилась к детям с криком:

– Нет, ты этого не сделаешь, Николас Уэнтуорт!

– Но тогда они перестанут…

– Я сказала - нет! - решительно перебила его Софи.

Он взглянул на нее, явно прикидывая, стоит ли ее слушаться, и, решив, что стоит, отошел, что-то бурча себе под нос.

– По-моему, пора придумать новую игру, - шепнула Гиацинта.

– Совершенно верно, - ответила ей Софи тоже шепотом.

– Отдай моего солдатика! - завопил в этот момент Джон. - Отдай! Отдай! Отдай!

– Нет, у меня никогда не будет детей, - заявила Гиацинта. - Или еще лучше: я никогда не выйду замуж.

Софи хотелось сказать, что, когда Гиацинта выйдет замуж, в ее распоряжении наверняка будет целая армия нянек, чтобы помочь ей растить детей, однако решила оставить свое мнение при себе.

Джон схватил Элис за волосы, а та в ответ ткнула его кулаком в живот, и Гиацинта болезненно поморщилась.

– Ситуация выходит из-под контроля, - шепнула она Софи.

И внезапно Софи осенило.

– Давайте играть в жмурки! - воскликнула она. - Ну как, согласны?

Элис с Джоном радостно закивали, Элизабет тоже кивнула, однако не столь охотно.

– А ты что скажешь, Николас? - спросила Софи, обращаясь к последнему ребенку.

– Можно и сыграть, - медленно ответил он, не сводя с Софи мерцающих дьявольскими искорками глаз.

– Вот и отлично, - проговорила она деланно-веселым тоном.

– Только глаза завяжем тебе, - прибавил Николас.

Софи открыла было рот, чтобы возразить, но в этот момент остальные трое детей запрыгали и завизжали от восторга. Софи еще надеялась отказаться, но Гиацинта повернулась к ней и, насмешливо улыбаясь, сказала:

– Дети просят.

Участь Софи была решена. Она тяжело вздохнула - специально, чтобы порадовать детей, - и без возражений повернулась к Гиацинте спиной, чтобы та завязала ей глаза шарфом.

– Не просвечивает? - спросил ее Николас.

– Нет, - солгала Софи.

Поморщившись, мальчишка заявил Гиацинте:

– Шарф просвечивает. И как он только догадался?

– Завяжи еще одним.

– Это просто возмутительно, - пробормотала Софи, но тем не менее слегка наклонилась, чтобы Гиацинте было удобнее завязывать.

– Вот теперь нормально! - крикнул Джон. Софи одарила детей сладчайшей улыбкой.

– Ну, теперь все в порядке, - заявил Николас, похоже, взяв на себя роль руководителя. - Подожди десять секунд, чтобы мы успели отбежать.

Софи кивнула и, услышав дикий топот, истошно закричала:

– Смотрите, ничего не разбейте! - Однако крик ее не возымел на детишек никакого действиям. - Ну что, готовы? Молчание. Значит, да.

– Иду искать, - возвестила Софи.

– Мы тут! - послышался крик, сопровождаемый хихиканьем.

– Иду!

Снова хихиканье, громче прежнего. Софи споткнулась и чуть не упала.

– Где вы? - крикнула она уже с гораздо меньшим энтузиазмом.

– Мы тут!

– Тут!

– Тут!

– Сейчас я тебя поймаю, Элис, - предупредила Софи, решив начать с самой младшей и соответственно самой слабенькой девочки. - Вот погоди!

Сбежать Бенедикту так и не удалось. После того как мать вышла из гостиной, он опрокинул стаканчик бренди, о котором давно мечтал, и направился было к двери, но по пути его перехватила Элоиза, которая сообщила ему, что он ни в коем случае не должен уходить, поскольку мама приложила столько усилий, чтобы собрать всех детей вместе, потому что Дафна собирается сделать важное сообщение.

– Снова беременна? - спросил Бенедикт.

– Только сделай вид, что удивлен. Ты не должен был об этом знать.

– Никакого вида я делать не собираюсь. Я ухожу.

Подскочив к нему, Элоиза схватила его за рукав.

– Ты не можешь этого сделать!

Тяжело вздохнув, Бенедикт попытался высвободиться из цепких пальцев сестрицы, но безуспешно.

– Еще как могу. Вот смотри. Делаю один шаг, потом другой…

– Ты же обещал Гиацинте помочь ей с арифметикой! - выпалила Элоиза. - Она тебя целых две недели не видела!

– Можно подумать, что, если она не выполнит задание, ее исключат из школы, - буркнул Бенедикт.

– Да как ты смеешь так говорить! - воскликнула Элоиза.

– Ну прости, пожалуйста, - успокаивающе проговорил Бенедикт, надеясь избежать лекции, но не тут-то было.

– Если нам, женщинам не разрешается учиться в таких заведениях, как Итон и Кембридж, это совсем не означает, что мы образованны хуже мужчин, - заявила Элоиза.

Бенедикт безвольно прислонился к стене.

– Более того, я считаю, что нам не разрешается учиться в этих учебных заведениях потому, что, если бы нас туда допустили, мы бы обогнали мужчин по всем предметам!

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, - вздохнул Бенедикт.

– И не смей говорить со мной таким покровительственным тоном!

– Поверь мне, Элоиза, я и не собирался говорить с тобой покровительственным тоном.

Подозрительно взглянув на него, Элоиза скрестила руки на груди и проговорила:

– Смотри не разочаруй Гиацинту.

– Хорошо, - устало ответил Бенедикт.

– По-моему, она в детской.

Рассеянно кивнув, Бенедикт направился к лестнице.

Он начал подниматься на второй этаж, так и не заметив, что Элоиза повернулась к матери, выглянувшей из музыкального салона, подмигнула ей и широко улыбнулась.

Детская располагалась на втором этаже. Бенедикт редко поднимался так высоко: спальни большинства его братьев и сестер находились на первом. Только Грегори и Гиацинта по-прежнему жили в комнатах, соседних с детской. Но сейчас Грегори большую часть года проводил в Итоне, а Гиацинта обычно терроризировала кого-нибудь в другом крыле дома, так что у Бенедикта просто не было причины бывать на втором этаже.

Кроме того, помимо детской, здесь находились спальни для слуг высшего разряда. К которым относились и горничные. А значит, и Софи. Наверное, сидит сейчас в уголке и что-нибудь штопает - но только не в детской, где полно нянек. Что делать горничной в детской?

– Хи-хи-хи! Ха-ха-ха!

Бенедикт удивленно вскинул брови. Смех был явно детский. Гиацинта, которой четырнадцать, вряд ли сумеет изобразить такой.

"Так кто бы это мог быть? Ах да! Кузены и кузины Уэнтуорт пожаловали в гости. Что ж, приятно будет с ними пообщаться. Очень милые детки, разве что чересчур резвые. Сколько же времени я их не видел? Да пожалуй, несколько месяцев".

Когда он подошел к детской, смех усилился, послышался пронзительный визг. Бенедикт улыбнулся, нажал на ручку двери, дверь распахнулась и… И он увидел ее. Не Софи, а ее, таинственную незнакомку с бала-маскарада. И в то же время это была Софи.

Она стояла с завязанными глазами посреди комнаты и, улыбаясь, шарила руками вокруг себя, пытаясь поймать хихикающих детей. Бенедикту была видна лишь нижняя часть лица, и именно поэтому он ее узнал!

В мире была лишь одна женщина, у которой он видел только нижнюю часть лица. Та же улыбка. Та же крохотная ямочка на подбородке. Все то же!

Так, значит, Софи и есть женщина в серебристом платье, с которой он познакомился на балу-маскараде!

И все вдруг встало на свои места. Всего два раза в жизни он испытал необъяснимое, почти мистическое влечение к женщине. Это показалось ему чрезвычайно странным. Он всегда считал, что способен испытывать подобное чувство к одной-единственной женщине. Значит, сердце не обмануло его.

Он искал ее долгие месяцы. Он тосковал по ней еще дольше. А она все время была здесь, прямо у него под носом. И она ему не сказала… Неужели она не понимала, через какие страдания заставила его пройти? Сколько часов он провел без сна, казня себя за то, что предает даму в серебристом платье - ту, на которой мечтал жениться, - потому что влюбился в простую горничную! И наконец решил поставить крест на таинственной незнакомке, попросить Софи выйти за него замуж, презрев общественное осуждение.

А оказывается, Софи и есть та самая таинственная незнакомка… В голове Бенедикта зашумело, словно к ушам приставили две огромные морские раковины, перед глазами поплыли красные круги. Он не мог отвести от Софи глаз.

– Что случилось? - спросила Софи. Дети вдруг примолкли и, разинув рты, уставились на Бенедикта широко раскрытыми глазами.

– Гиацинта, - выдавил он из себя, - не могла бы ты на минутку выйти из комнаты?

– Но…

– Я сказал - выйди! - жестко повторил он.

– Николас, Элизабет, Джон, Элис, пойдемте, - дрогнувшим голосом поспешно проговорила Гиацинта. - В кухне есть печенье, а я знаю, что…

Остального Бенедикт не слышал. Гиацинте удалось выйти из комнаты самой и увести детей в сотую долю секунды.

– Бенедикт? - спросила Софи, пытаясь развязать узел на затылке. - Бенедикт, это ты?

Он захлопнул дверь с такой силой, что стекла зазвенели. Софи вздрогнула от неожиданности.

– Что случилось? - прошептала она.

Он молча продолжал наблюдать за тем, как она дергает за узел. Ему приятно было видеть ее такой беспомощной. В данный момент он не чувствовал к ней ни капли сострадания.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? - спокойно спросил он, хотя руки у него тряслись.

Софи замерла, вернее - окаменела. Бенедикт даже мог поклясться, что чувствует исходящее от ее тела тепло. Так продолжалось несколько секунд. Наконец, смущенно откашлявшись, она снова принялась за узел. Платье ее туго натянулось на груди, однако Бенедикт не почувствовал ни малейшего желания.

Впервые он не испытывает желания к этой женщине, усмехнулся он про себя: ни к таинственной незнакомке, ни к горничной.

– Может быть, поможешь мне? - нерешительно спросила она.

Бенедикт даже не пошевелился.

– Бенедикт?