Мой кровный враг Шнейдер Наталья
– Алан Мид.
– Роза Эйдо, – машинально представилась я, хотя Алан уже знал, как меня зовут. Но ум был занят другим. Семья Мидов при определенных обстоятельствах может претендовать на престол – тогда почему человек, представляющийся этой фамилией ходит в повидавшей виды одежде? Алан Мид… Имя было связано с чем-то скандальным. Вспомнила!
Последний светский скандал, случившийся перед самым моим отъездом из дома. Младший из пятерых братьев Мид. Что-то там было про девушку, друга и поединок. То ли он увел девицу, то ли девица его…
Ах, да! Увел девушку у друга, тот вызвал его на поединок и погиб. А скандал случился потому, что оба участника были вроде как несовершеннолетними, и ответственность за них должны были нести родители – так что дело едва не кончилось кровной местью, сам король собирался мирить два повздоривших рода. Помирил ли?
– Тот самый Алан Мид? – спросила я.
Он поморщился.
– Надо же, насколько у людей долгая память.
– Это последняя сплетня, которую я успела услышать перед отъездом в Бенрид. Извини, если задела.
– А когда вернулась?
– Два дня назад. Но ты не ответил.
– Я ответил. А потакать твоему любопытству не собираюсь.
– Вообще-то это не я к тебе в попутчики напрашиваюсь, – ехидно проговорила я.
Алан обреченно вздохнул.
– Хорошо. Что ты хочешь знать?
– Да ничего, в общем-то. Просто…
Я замялась, подыскивая слова. Не говорить же открыто – ты прославился не просто как дамский угодник, а как человек, который не слишком заботился о репутации девушки да еще и убил лучшего друга. А потом уверяешь, что ты безобиден?
Впрочем, какая мне разница, в самом деле?
– Извини. Глупо с моей стороны. И разговор этот дурацкий. – Я махнула рукой и, отвернувшись, пошла прочь. – Не стоило все это затевать, – проговорила я, чуть замедлив шаг, но не оборачиваясь. – Я все равно не знаю, куда иду и зачем, поэтому… незачем.
Никуда я не иду, на самом деле. Была бы я парнем, оставался бы смысл цепляться за жизнь – род должен продолжаться. Титул можно и добыть мечом или верной службой, в конце-то концов. Лишь бы не пресекся род. Но оба моих брата мертвы. Род Эйдо мертв. Даже если я вдруг, убив магистра, уйду, даже если выйду замуж, и у меня родятся дети, они будут носить другую фамилию. Хотя сейчас сама мысль об этом не вызывала ничего, кроме горькой усмешки. «Мертвы», – гудело набатом в голове. «Все мертвы». Алан отвлек меня – ненадолго, и спасибо ему за это. Но…
– Мне сейчас не нужно ничье общество, – повторила я, не оборачиваясь. – Извини.
Я прибавила шагу.
– Да погоди ты! – воскликнул он. Догнав в несколько прыжков, ухватил за рукав, разворачивая. Я зашипела, потянулась к магии – шарахнуть чем-нибудь не убийственным, просто чтобы этот прилипчивый тип отстал.
– Думаешь, я не вижу, что ты сама не понимаешь, на каком свете? – негромко проговорил Алан. – Куда ты пойдешь одна в таком состоянии? До первой осины с веткой поудобней? Или до первого чумного?
До своего замка. А потом вопрос «куда пойти» перестанет быть актуальным.
– Не все ли тебе равно? – усмехнулась я.
– Не все равно. Потому что я еще помню, каково это.
Откуда бы? Его-то все живы. Хотя… война ведь была.
– Твои тоже?..
– Фрей погиб, прикрывая обоз с беженцами от чумных. Остальные живы. Но я не о том. После той дуэли… – Алан вздохнул. – Слушай, не знаю, как ты, а я так и не успел поесть. Давай-ка сядем, заморим червячка, заодно и поговорим.
Я хотела было сказать, что вовсе не голодна, но живот предательски заурчал.
– Я не вернусь на постоялый двор.
– Да и чумные с ним. У меня есть сухари и немного сыра. Будешь?
– Нечем отдаривать.
– Да брось ты, – отмахнулся он.
Алан шагнул с дороги, потянув меня за рукав, уселся, скрестив ноги. Хлопнул ладонью рядом.
– Не дури. Даже идти куда глаза глядят лучше на сытый желудок.
Я, помедлив, опустилась рядом. Алан достал из мешка тряпичный узелок – ткань выглядела белоснежной. Внутри действительно оказались сухари – белые, душистые.
– Вина? – предложил он, вытащив следом флягу.
Я покачала головой. Слишком велик соблазн напиться и ни о чем не думать.
– У меня вода есть.
Свежая, сегодня только набрала из родника. Родников на наших землях было много…
Алан с аппетитом захрустел сухарем, прожевав, сказал.
– Догадаться, что тебе сейчас хреново… извини уж, отвык от галантного обхождения – много ума не надо. Ты – Эйдо, а что с ними случилось, ни для кого не секрет.
– Для меня… – Я глотнула ком в горле, заставила себя вдохнуть и выдохнуть. Нельзя плакать. – Для меня секрет. Про отца мне написали, а как умерли мама и братья…– Голос сорвался, пришлось замолчать. – Если ты знаешь, что… – Да что ж так трудно дышать! – Что на самом деле случилось с моей семьей – расскажи.
– Точно могу сказать только про Эдварда и Мартина. Братья?
Я кивнула. Говорить сил не было.
– Я видел их имена в списках погибших во время обороны столицы.
Что ж, по крайней мере, не в тюрьме и не на плахе – или что там еще могли сотворить победители с теми, кого назвали изменниками?
– Ты там был? В столице?
Алан кивнул.
– Пару раз, значит, чумных он видел, – не удержалась я. – Еле ноги унес, значит.
Не стоило, наверное, открыто уличать его во лжи, следовало бы подождать, пока нестыковок в рассказе накопится побольше, да сделать выводы самой. Или просто уйти, ничто ведь не обязывает меня поддерживать знакомство. Но я никогда не была сильна в интригах, а теперь и вовсе не способна была думать хотя бы на шаг вперед. Не существовало никакого «вперед». Было только бесконечное «сейчас» – и темнота дальше.
– Еле унес, – подтвердил Алан. – А в столице я больше занимался ранеными, чем сражался. Бойцов там и без меня хватало, а вот целителей…
Может, и не врет. Но не это сейчас интересовало меня по-настоящему.
– Ты их видел? Тела?
– Не могу сказать. Я не знал в лицо твоих братьев. Видел только имена в списках. Туда добавляли сведения все, кто мог опознать хоть кого-то из мертвых. В тот день многие погибли… – Его лицо на миг потемнело. – Два моих лучших друга остались там.
Я кивнула. Если он не видел тела, а в списки добавляли имена все, не особо проверяя погибших – может быть, есть еще надежда? Какая-то вероятность ошибки? Могли ведь и перепутать. По слухам, чумные прорвались за ворота в городские кварталы – погибшие исчислялись сотнями. А то и вовсе имел место злой умысел – объявить наследников рода Эйдо мертвыми, и пусть доказывают, кто они на самом деле. Впрочем, в этом нет смысла, мы и так объявлены никем… По большому счету, я и на фамилию сейчас права не имею – ведь она неотделима от титула, а титула нас лишили.
Грудь словно сковал ледяной обруч, мешая дышать.
– А… мама? Ты что-нибудь слышал? В церковной книге была только дата смерти.
Приди письмо на полтора месяца раньше, я бы успела ее увидеть. Может быть, даже смогла бы что-то изменить.
– Что стало с леди – не знаю. По слухам, у нее случился разрыв сердца, когда она узнала о судьбе сыновей.
Я опустила голову. На что я надеялась, собственно? Что в записи вкралась какая-то ошибка? Что случится чудо?
Алан вдруг сгреб меня в объятья, прижал к себе.
– Да проревись ты, – прошептал он мне в макушку. – Нельзя ж так, на тебя же смотреть больно…
От него – точнее, от его дара – пахло липовым цветом и малиной. Как от тех отваров, которые няня давала мне в детстве после того, как я возвращалась домой в мокрых рукавицах, весь день прокатавшись на санках с горы или играя с братьями в снежки. Я прокусила губу – рот наполнился металлическим привкусом крови. Повела плечами, высвобождаясь – Алан держать не стал.
Я криво улыбнулась, отодвигаясь в сторону.
– И что, это вернет мертвых?
– Станет легче.
Я покачала головой.
– Слезы выматывают, но ничего не меняют. – Я проверила это совсем недавно, сидя в кромешной тьме. – Справлюсь. По крайней мере, маму не вышвырнули из собственного дома. И ей не пришлось просить милостыни у родни.
– Как тебе? – поинтересовался Алан.
Я вздернула подбородок.
– Я ни у кого не просила милостыни и не намерена этого делать. Или найду способ себя прокормить, или сдохну с голоду.
Алан вдруг широко улыбнулся.
– Я сказал себе так же шесть лет назад. Как видишь, не сдох. И ты справишься.
Я пожала плечами. Посмотрим. Пока у меня одна цель, будет ли что-то потом – известно лишь богу.
– Да ты ешь, – спохватился он.
Я обнаружила, что до сих пор сжимаю в руке сухарь. Отгрызла кусок, не почувствовав вкуса. Надо есть. Иначе я ослабею. Надо жить.
– Я обещал рассказать о себе. – Алан помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова. – Дурацкая вышла история. Два самовлюбленных сопляка повздорили. Знаешь, как это бывает – зацепились языками на ровном месте, слово за слово… я даже не вспомню сейчас, что именно мы друг другу наговорили. Только дело было на балу, я решил позлить Дилана и начал откровенно ухаживать за его возлюбленной. Ну, ты понимаешь – улыбаться, прижать чуть крепче во время танца, шептать на ушко всякие глупости на грани приличий, чтобы она смеялась и краснела, а он злился…
Я кивнула. Эта игра никогда не меняется.
– Я был совершенно уверен, что Джоан его любит, потому танцами и улыбками на этом балу все и закончится. – Алан вздохнул. – Только оказалось, что Дилан был вовсе в этом не уверен. И после того, как я протанцевал с ней второй подряд танец…
Я покачала головой. Вообще-то это уже было на грани приличий. Два танца подряд допускалось танцевать только с женихом после помолвки или с мужем.
– Знаю, – кивнул он. – Говорю же, дурак был. В общем, Дилан швырнул мне в лицо перчатку. При всех.
И замять дело уже не получилось.
– Сейчас я понимаю, что даже после этого все можно было остановить, – в голосе Алана прозвучала горечь. – Если бы сэр Грей…
Сэр Грей? Друг отца?
– …приехавший обговаривать условия поединка, предложил мне извиниться – а он должен был это сделать как секундант оскорбленной стороны – я бы согласился не раздумывая.
Так вот откуда я знаю эту историю. Сэр Грей, видимо, и рассказал. Может быть, и при нас, детях.
– Я не хотел его убивать. Был уверен, что Дилан поставит щит, потом тоже бросит в меня что-нибудь, я легко отобью, на том все и закончится. Я ведь никогда не был бойцом. Только щит он поставить не успел.
Глава 4
Алан надолго замолчал. Я тоже не говорила ничего – да и что тут скажешь?
– Я хотел поехать к его родителям вместе с телом. Понятно, что никакие извинения не помогут, и все-таки так казалось правильным. Думал, убьют – так убьют. Сам виноват. Сэр Грей отговорил. Дескать, кому станет легче, если еще и мои родители потеряют сына. – Он снова горько усмехнулся. – Только отец, выслушав подробности, обозвал меня безмозглым выродком и велел мне убираться с глаз долой. Я и убрался. Совсем.
– А ты уверен… – Я осеклась. – Извини.
Это мне сейчас казалось чем-то чудовищным, если самому отрезать себя от семьи. Я бы простила им что угодно – лишь бы живы были. Алан мог судить иначе. Поэтому не стоит спрашивать, уверен ли он, что правильно понял отца. Задним умом все крепки. Да и… хотел бы – давно вернулся и поговорил бы. Похоже, нашла коса на камень. А может, и возвращался, и пытался поговорить. И незачем бередить старое праздным любопытством.
– Уверен ли я, что он имел в виду именно это?– усмехнулся Алан. – Нет. Но мама всегда говорила, что отец – редкостный упрямец, а я – еще хуже. Я ей пишу время от времени, чтобы знала, что жив-здоров. Может, она и отвечает – только я не остаюсь на одном месте так долго, чтобы дождаться письма.
Алан помолчал.
– Может, оно все и к лучшему. Пятому сыну все равно ничего не светило, а так – лучше, чем наемником.
– «Так» – это как? – поинтересовалась я.
– Странствующим целителем. Сам себе хозяин.
Я вытаращила на него глаза.
– Целителем? Не знахарем?
– Обижаешь, – ухмыльнулся он. – Зелья, конечно, тоже собираю, как без них. Но настоящие, зачарованные, не просто травки. Хотя без травок тоже никак, само собой. При болезни королей, например, хороша вишня, а при долгой хандре – зверобой…
– Но почему? – не удержалась я от любопытства. – Ты мог бы наняться в любую знатную семью, или в любую из столичных лечебниц. Не пришлось бы… – Я осеклась.
– Ходить в латаных штанах? – рассмеялся Алан. – Невелика плата за свободу.
– Свободу?
– Конечно. Нанявшись к какому-нибудь лорду, я стал бы прислугой. Пусть очень дорогой и образованной – но все же прислугой, пусть почти равным— но все же «почти». Тем, кто полностью зависит от жалования и настроения господина. Захочет – заплатит. Захочет – велит прогнать. А так я сам прихожу в замок и спрашиваю, нужна ли помощь целителя. И если нужна – остаюсь. На своих условиях. И ухожу, как только перестаю быть нужным.
Он улыбнулся.
– Может, лет через десять, когда я стану старой развалиной…
Я фыркнула. Лет через сорок – может быть.
– …такая жизнь мне надоест, и я променяю ее на теплый угол и каждодневную похлебку, – продолжал Алан, словно не заметив моего смешка. – А пока— я свободен как ветер, и меня это устраивает. Собственно, потому я так уверенно и напрашивался в попутчики – мне все равно, куда идти. Везде будут больные или раненые… а сейчас так особенно.
– Война же закончилась.
– Ой ли? – протянул Алан. – Очень многие решили под шумок прихватить соседских земель. А теперь хозяева собираются вернуть их обратно – и далеко не все пишут прошения королеве. Да и болезни… в войну желудочный катар кажется мелочью, поболит – и перестанет. А потом оказывается, что совершенно ничего невозможно есть, кроме жидкой каши. И так со всем. Работы хватит, куда бы мы с тобой ни пошли.
– Мы с тобой? – подняла бровь я. – Разве мы уже идем вместе?
– А разве нет? – Он обезоруживающе улыбнулся. – После того как я, можно сказать, душу излил, меня отвергают?
Я почему-то смутилась.
– Дело не в тебе, дело…
– …во мне. Когда так говорят, дело обычно оказывается как раз таки «в тебе».
– Да перестань ты, я вовсе не о том!
– Так и я не о том, – Алан снова посерьезнел. – Ты сейчас не знаешь не только куда идти, но и как жить, и стоит ли вообще жить.
– Да назло им всем не умру! – вскинулась я.
– Для начала – и это сойдет. Но раз тебе все равно куда идти и мне все равно – так давай вместе пойдем все равно куда! И веселее, и спокойней… А там разберешься, что ты хочешь от этой жизни.
Это я и так знаю. Чтобы моя семья была жива, а магистр – мертв. Только…
– … я имею в виду из осуществимого.
– Мысли читаешь? – не удержалась я.
– Нет, у тебя на лице все написано, только дурак не поймет.
А ты не дурак.
– Да и вообще… – Он протянул мне сверток с сухарями. – Еще будешь?
Я помотала головой.
– Тогда пойдем. – Алан вернул еду в сумку и поднялся. – Поищем ночлег.
– Эй, я еще не согласилась!
– Завтра разберемся, на свежую голову, – отмахнулся Алан. Протянул мне руку. – Пойдем. Вечереет, а спать в чистом поле опасно.
– Я ночевала в лесу по дороге из Локка, – сказала я, не торопясь опираться на протянутую руку.
Не рассчитала путь, не подумав, что в этот раз еду не верхом и не в карете.
– Нодья, охранный купол, прекрасно проспала всю ночь.
– Повезло, – без тени улыбки произнес Алан. – Я бы не рискнул.
Я внимательно посмотрела на него. Нет, похоже, не врет и не запугивает. Неужели в округе и в самом деле неспокойно? Потому и дорога пустынна, и постоялый двор? Оперлась на протянутую ладонь – широкую и крепкую. Алан вздернул меня на ноги, легко, точно пушинку, подхватил за талию, едва я пошатнулась, и выпустил, когда я утвердилась на ногах.
Показалось мне, или его рука задержалась на талии чуть дольше, чем следовало?
– Там, в паре лиг от большой дороги, есть село поменьше, – сказал он, не замечая моего смущения. – Поищем, кто пустит заночевать.
Я покопалась в памяти – да, было село. Не маленькое – дворов двадцать – но и не такое большое, как Клейдон, где до войны было больше двух сотен дворов.
– А что нам мешает остановиться прямо здесь? – поинтересовалась я. – И никуда не идти? Сам же говорил, в округе неспокойно.
– В Клейдоне привыкли кормиться с проезжающих. Нас обдерут как липку. Ты разве не заметила, что на постоялом дворе цены поднялись втрое, если сравнивать с довоенными?
– Меня не было здесь шесть лет, – зачем-то начала оправдываться я.
– Извини, забыл. Словом, они поднялись. Так что мы пойдем туда, где жители не настолько избалованы путешественниками, – с этими словами Алан свернул на развилке в лес. И тут же остановился так резко, что я едва не ткнулась носом ему между лопаток. Высунулась из-за его спины и обнаружила трех верзил.
От того, как они держали мечи – дрянные, надо заметить – хотелось то ли смеяться, то ли плакать. Разбойнички…
– Кошелек и девку, – потребовал один.
Алан приподнял бровь.
– Помилуйте, откуда у меня кошелек?
Кто-то резко дернул назад за плечо, и прежде, чем я успела сообразить, что происходит, меня обхватили поперек груди, прижав к телу – давно немытому телу – а шеи коснулся нож.
– Девка твоя больно громко орала, что может весь постоялый двор купить, – прорычали у меня над головой.
А больше ничего эти идиоты не слышали? Про магию, например?
Я встретилась взглядом с Аланом. Потянулась к магии – пока не выплетая заклинание до конца, только чтобы он заметил – и понял.
– Мужики, вы уверены? – спросил он, глядя мне в глаза. – Ваша жизнь на кону, не моя.
«Мужики» предсказуемо заржали, тот, что меня держал, даже на миг расслабил руку с ножом. Чем я и воспользовалась, магией рванув клинок от шеи и одновременно со всей силы наступив разбойнику на стопу, где подъем. Вес во мне птичий, конечно, но ему хватило, чтобы охнуть – а, может, он просто ошалел от того, что нож ожил и рванулся из пальцев.
Я подхватила еще теплую рукоять в воздухе – едва не выскользнула из вспотевших ладоней – развернувшись, всадила нож мужику в грудь, действуя совершенно бездумно: тело само вспомнило, чему его учили. Разбойник вместо того, чтобы упасть замертво, попытался меня сграбастать. Я отшвырнула его магией, шмякнув о ближайшую осину – мужик сполз по стволу, и, наконец, затих.
Я обернулась – кровь колотилась в висках, мешая дышать. Алан убрал нож в ножны, бросил на траву тряпицу, которой только что вытирал оружие. Бурая, в алых пятнах тряпка плавно опустилась, закрыв лицо того, что требовал кошелек и девку. У лежавшего рядом не было головы. Третьему досталась та самая сотня воздушных клинков – или на сколько там способен Алан, и я отвела взгляд, едва заметив алое. В свиных тушах не было столько крови…
К горлу подкатило, рот наполнился кислым.
Алан оказался рядом мгновенно, обнял, притиснув к себе так, что я ничего не видела, но липовый цвет и малина все же не могли заглушить мерзкого запаха. Меня затрясло.
Надо было вывернуться, пойти самой, это ж просто неприлично так прижиматься к почти незнакомому мужчине, но я только крепче вцепилась в его дублет, позволяя себя вести.
– Садись, – сказал, наконец, Алан. Все еще придерживая за плечо, помог опуститься на бревно.
Я судорожно вздохнула, поежилась. Оказывается, человек с проткнутым сердцем еще пытается тебя убить, не понимая, что сам мертв. А поле боя воняет не только кровью, но и дерьмом. Я сглотнула горький ком, снова подкативший к горлу, и не сразу заметила, что Алан протягивает флягу.
– Держи. Осторожней только, крепкое.
Я помотала головой.
– Не дури, – сказал он.
Помедлив, я все же взяла флягу, из горлышка которой остро шибало хмельным. Закашлялась, едва не разлив содержимое – рот и горло обожгло.
– Что это за гадость?
– Перегнанное вино.
Я нахмурилась – вообще, такие вещи должны быть по моей части, я же алхимик, как-никак. Но разум отчаянно отказывался подчиняться, пока я с усилием, словно выдирая пальцами гвоздь из стены, не выкопала воспоминания.
– Из Ландернау, что ли, вез?
Там, говорят, придумали пропустить вино в перегонный куб, и то, что получалось, по слухам, сшибало с ног с одного кубка. Какой там кубок, у меня от неполного глотка в голове зашумело! Но как можно по доброй воле пить этакую гадость?
– Если из Ландернау – он золотым выходит, откуда у меня деньги? – ухмыльнулся Алан. – Сам перегнал. Из браги. Отличная штука: и раны обеззараживает, и мозги прочищает.
– По-моему, наоборот.
– Это ты просто мало выпила. Глотни еще. Одного глотка хватит. – Он помолчал и добавил: – Я же говорил, что ты не убийца.
Перед глазами, словно наяву, снова встал тот мужик с ножом в груди, я, зажмурившись, мотнула головой и выпила еще. На какой-то миг действительно стало ни до чего – отдышаться бы. Отчаянно кашляя и хватая ртом воздух, я вернула флягу.
– Привыкну.
– А оно тебе надо – привыкать?
Я пожала плечами. Алан озабоченно оглядел меня с головы до ног.
– Подождешь меня с полчаса? Пойду, пошарю…
Меня передернуло.
– … да и обычай требует вздернуть труп разбойника за ноги на дерево.
– А это действительно нужно? – поинтересовалась я, в который раз пытаясь подавить тошноту.
– Чтобы другим неповадно было. – Алан пожал плечами так спокойно, будто говорил об испорченной одежде.
Я покачала головой.
– Не понимаю. Они совсем-совсем идиоты? Напасть на мага?
– Голод и отчаяние толкают людей на страшные вещи, – негромко проговорил Алан. – Если бы они потребовали только кошелек, я бы позволил им уйти.
– А они бы потом отобрали последнее у того, у кого не хватит сил – или хватит совести… кого отчаяние толкнет не на большую дорогу, а в петлю.
– Тоже правда. – Алан глянул в ту сторону, где лежали трупы, и махнул рукой.
– Чума с ними, от пары медяков не разбогатеем. Пойдем отсюда.
В деревне Алан решительно миновал несколько добротных домов и остановился у покосившегося плетня. Я с сомнением разглядывала потемневшую дранку на крыше, кажется, даже с прорехами, окна, наглухо закрытые ставнями – видать, стекол в них вовсе не было. Глина, которой обмазан сруб, потемнела и потрескалась. Более-менее ухоженным выглядел только огород – ровные грядки со свеклой и морковкой, пышные кусты капусты, еще не закрутившейся в кочаны. Никаких сорняков. Видать, с огорода только хозяева и кормятся…
– Или вдова, или бобыль старый живет, – сказал Алан. – Такие охотней пускают, все приработок. И дети по головам скакать не будут.
По мне – так и пусть дети скачут, лишь бы чисто было внутри. Отец говорил: чернь живет в грязи. Если что, заночую во дворе.
Я бы не взялась гадать, сколько лет хозяйке – может, тридцать, может, шестьдесят, а то и все шестьсот. Волосы скрыты платком, лицо выдублено солнцем, загар подчеркивает все морщины. Руки – заскорузлые, с широкими, как у мужчины, ладонями и глубокими трещинами, куда намертво въелась земля. Босые ноги, припорошенные пылью. И по тому, как она поклонилась гостям, даже мне, не слишком разбирающейся в хворях, стало ясно, что со спиной у нее не все ладно. Алан поклонился в ответ – как равной, пришлось и мне склонить голову. Я решила молчать, слушать и делать выводы, и так уже наворотила сегодня дел.
– Пустишь заночевать, хозяюшка? – улыбнулся Алан. Да так улыбнулся, будто в целом свете не было никого прекрасней этой скрюченной тяжелым трудом и невзгодами женщины.
– Пустить-то пущу. – Ее лицо смягчилось. – Чай лавок не пролежите. Только кормить нечем, не обессудьте.
– Были бы стены и крыша, а с остальным мы разберемся, – снова улыбнулся он.
– Проходите.
Я зашла вслед за Аланом, огляделась. Топили в избе по-черному – копоть ровным слоем покрывала потолок и примерно пол-ярда стены, ниже она была чистая, беленая. Земляной пол, присыпанный чистым песком, выскобленный добела стол, широкие лавки вдоль стен, похоже, заменяющие кровать и самой хозяйке. Большой сундук в дальнем углу.
Чисто. Остальное – ерунда.
Алан тоже огляделся, сунул мешок под лавку. Повернулся к женщине.
– Позволишь, хозяйка?
Не дожидаясь ответа, сплел заклинание. Хозяйка охнула, как-то неловко выпрямилась, вытянувшись в струнку, обмякла. Неуверенно повела плечами, а потом склонилась едва ли не до земли.