Тайный дневник Верити Гувер Колин

– Нет. Я просто хотел произвести на нее впечатление. После этого нам пришлось бежать, водитель здорово рассердился.

Он по-прежнему улыбается, словно вернулся в тот вечер с Верити и ее сексуальным красным платьем.

– После этого мы стали неразделимы.

Мне нелегко ему улыбаться. Улыбаться им. Думать, какими счастливыми они казались тогда, и видеть, во что превратилась их жизнь теперь. Интересно, есть ли в ее автобиографии подробное объяснение, как они попали из точки А в точку Б? В самом начале она упоминает смерть Частин. А значит, она написала ее, или, по крайней мере, дополнила, после первой большой трагедии. Интересно, как долго она над ней работала?

– Когда вы познакомились, Верити уже была писателем?

– Нет, она еще училась в колледже. Это случилось позднее – она написала первую книгу, когда мне пришлось на несколько месяцев уехать по работе в Лос-Анджелес. Думаю, так она коротала время, дожидаясь моего возвращения. Сначала ей отказало несколько издательств, но потом рукопись продалась, и сразу… Все случилось так быстро. Наша жизнь изменилась буквально в одночасье.

– Как она справлялась со славой?

– Думаю, мне это далось тяжелее, чем ей.

– Потому что ты предпочитаешь оставаться в тени?

– Так заметно?

Пожимаю плечами.

– Я тоже интроверт.

Он смеется.

– Верити не совсем обычный писатель. Она любит внимание. Модные вечеринки. А мне там всегда некомфортно. Мне нравится быть дома, с детьми. – Выражение его лица слегка меняется, когда он понимает, что говорит о девочках в настоящем времени. – С Крю, – поправляется он. Качает головой и кладет ладони на шею, словно потягивается. Или словно ему неловко. – Тяжело иногда вспоминать, что их больше нет, – тихо признается он, глядя сквозь меня в пустоту. – Я все еще нахожу их волосы на диване. Носки в сушилке. Иногда я окликаю их, потому что хочу им что-то показать и забыл, что они уже не прибегут ко мне по ступенькам.

Я пристально за ним наблюдаю, потому что все еще сомневаюсь. Я пишу романы в жанре саспенс. И знаю: когда возникают подозрительные ситуации, их практически всегда сопровождают подозрительные люди. Я разрываюсь между желанием побольше узнать о том, что случилось с девочками, и желанием уйти, причем как можно скорее.

Но сейчас я смотрю не на мужчину, который устраивает представление, чтобы вызвать сочувствие. Я смотрю на мужчину, который впервые стал откровенен.

И мне хочется сделать то же самое.

– Мама умерла совсем недавно, но я понимаю, о чем ты. Каждое утро в ту первую неделю я вставала и готовила ей завтрак и только потом вспоминала, что есть его уже некому.

Джереми опускает руки на стол.

– Интересно, как долго это продлится. Или теперь так будет всегда.

– Думаю, время определенно поможет, но, возможно, не повредит и подумать о переезде. В доме, где они никогда не жили, будет возникать гораздо меньше воспоминаний. Их отсутствие станет нормой.

Он проводит рукой по щетине на подбородке.

– Не уверен, что мне нужна норма, где нет никаких следов Харпер и Частин.

– Да, – соглашаюсь я. – Понимаю.

Он смотрит мне в глаза, но молчит. Иногда люди смотрят друг на друга так долго, что становится не по себе. Приходится отводить взгляд.

И я отвожу.

Смотрю на тарелку и провожу пальцем по волнистому краю. Казалось, его взгляд проник гораздо глубже моих глаз, в самые мысли. И даже, хотя он этого не хотел, ощущения очень интимные. Когда Джереми на меня смотрит, создается ощущение, что он изучает меня до самых глубин.

– Пойду работать дальше, – почти шепотом говорю я.

Несколько секунд он не двигается с места, но потом выпрямляется, быстро пододвигая стул, словно только вышел из транса.

– Да, – говорит он, встает и начинает собирать тарелки, – а я подготовлю лекарства для Верити.

Относит посуду в раковину и, когда я выхожу из кухни, произносит:

– Спокойной ночи, Лоу.

Когда я слышу, как он меня назвал, мое спокойной ночи застревает в горле. Улыбнувшись, я покидаю кухню и спешу вернуться в кабинет Верити.

Чем больше времени я повожу в компании Джереми, тем сильнее мне хочется снова углубиться в ту рукопись и узнать его еще лучше.

Беру ее с дивана, выключаю свет в кабинете Верити и забираю рукопись к себе в комнату. Дверь не запирается, и я передвигаю к ней деревянный сундук от кровати, блокируя выход.

После целого дня дороги я очень устала и мне нужно принять душ, но перед сном можно успеть прочитать хотя бы одну главу.

Нужно.

Я могла бы написать целые романы о первых двух годах наших отношений, но они бы не продавались. Между мной и Джереми было недостаточно драмы. Мы почти не ссорились. Никаких трагедий. Два года между нами царили исключительно приторная любовь и обожание.

Я. Была. Им. Захвачена.

Одержима им.

Сомневаюсь, что эту ситуацию можно было назвать здоровой – настолько я стала от него зависима. И, на самом деле, зависима до сих пор. Но когда мы находим того, благодаря кому исчезает весь негатив в нашей жизни, очень тяжело не впасть в зависимость от этого человека. Я нуждалась в Джереми, тогда моя душа оставалась живой. Когда мы только повстречались, она была изголодавшейся и истощенной, но его присутствие меня излечило. Иногда я чувствовала, что если его не будет рядом, я не смогу существовать.

Мы встречались почти два года, когда его на время перевели в Лос-Анджелес. Тогда мы только съехались – неофициально. Я сказала неофициально, потому что в какой-то момент просто перестала возвращаться домой. Перестала оплачивать счета и аренду. И только спустя два месяца после того, как я полностью съехала, Джереми узнал, что у меня больше нет квартиры.

Однажды вечером он предложил мне переехать к нему – во время секса. Иногда он так делает. Принимает важные решения о нашей жизни, пока меня трахает.

– Переезжай ко мне, – сказал он, медленно в меня проникая. И опустился губами к моим губам. – Расторгни договор.

– Не могу, – прошептала я.

Он замер и отстранился, чтобы на меня посмотреть.

– Почему нет?

Я опустила руки вниз по его спине, побуждая его продолжить движение.

– Потому что я расторгла его два месяца назад.

Он снова замер, пристально глядя на меня своими насыщенно-зелеными глазами с такими черными ресницами, что я ожидала почувствовать вкус лакрицы, когда их целовала.

– Мы уже живем вместе? – спросил он.

Я кивнула, понимая, что он реагирует совсем иначе, чем я надеялась. Он словно остолбенел.

Мне нужно было исправить ситуацию – перевести разговор в другое русло. Дать ему понять, что ничего особенного не произошло.

– Мне казалось, что я сказала тебе.

Он вышел из меня, словно наказывая.

–Ты не сказала мне, что мы живем вместе. Я бы это запомнил.

Я поднялась и села перед ним на колени, лицом к лицу. Провела ногтями по обеим сторонам его подбородка и приблизилась губами к его губам.

– Джереми, – прошептала я. – За последние полгода я не провела дома ни одной ночи. Мы живем вместе уже какое-то время.

Я взяла его за плечи и опрокинула на спину. Его голова опустилась на подушку, и я хотела лечь сверху и его поцеловать, но он, казалось, немного злился. Словно хотел обсудить этот вопрос, который я считала закрытым.

Я не хотела больше говорить. Я просто хотела, чтобы он довел меня до оргазма.

Поэтому я села на его лицо и опустилась на его язык. Почувствовав, как его руки схватили меня за зад, притягивая к губам, я запрокинула от наслаждения голову. Именно поэтому я к тебе переехала, Джереми.

Я наклонилась вперед, схватилась за спинку его кровати и впилась в нее зубами, сдерживая крики.

И разговор был окончен.

Я была счастливее, чем когда-либо в жизни, пока его не перевели в Лос-Анджелес. Конечно, это было лишь временно, но нельзя отнимать у кого-то единственное средство выживания и ожидать, что этот «кто-то» сможет существовать дальше.

В любом случае, я почувствовала себя именно так – словно меня оторвали от единственного источника, питающего мою душу. Конечно, иногда я получала небольшие порции, когда он звонил мне по телефону или по видеосвязи, но одинокие ночи в нашей кровати были ужасны.

Иногда я садилась на подушку, кусала спинку кровати и трогала себя, представляя, что он подо мной. Но потом, достигнув оргазма, я падала обратно в пустую кровать и пялилась в потолок, задаваясь вопросом, как я вообще выжила в те годы своей жизни, когда рядом не было его.

Разумеется, я не могла признаться ему в этих мыслях. Пусть я и была им одержима, но любой женщине известно: если она хочет навсегда удержать мужчину, она должна вести себя так, словно сможет забыть его за один день.

Именно тогда я и стала писателем.

Мои дни наполнились мыслями о Джереми, и если бы я не придумала, как заполнить их мыслями о чем-то другом, пока он не вернется, я боялась, что не выдержу и не смогу скрывать, насколько меня убивает его отсутствие. Я создала вымышленного Джереми и назвала его Лейн. Когда я скучала по Джереми, то писала главу про Лейна. И следующие несколько месяцев моя жизнь стала меньше посвящена Джереми и больше – вымышленному персонажу. Который, по сути, по-прежнему был Джереми. Но писать об этом, вместо того чтобы просто сходить с ума, казалось более продуктивным.

Я написала целый роман за те несколько месяцев, пока его не было. Когда он появился у входной двери, чтобы сделать мне сюрприз неожиданным возвращением, я только закончила редактировать последнюю страницу.

Это была судьба.

Я поприветствовала его минетом. И впервые все проглотила. Настолько счастлива я была его видеть.

Проглотив, я повела себя как истинная леди и улыбнулась ему. Он по-прежнему стоял у входной двери, полностью одетый, только джинсы были спущены до колен. Я встала, поцеловала его в щеку и сказала:

– Сейчас вернусь.

Добравшись до ванной, я заперла за собой дверь, включила в раковине воду, и меня вырвало в унитаз. Когда я позволила ему кончить себе в рот, я не подозревала, как много его спермы там окажется. Как долго мне придется глотать. Нелегко было сохранить самообладание, пока его член затапливал мою глотку.

Я почистила зубы, вернулась в спальню и обнаружила, что он сидит за моим рабочим столом. У него в руках было несколько страниц моей рукописи.

– Это ты написала? – спросил он, повернувшись ко мне на стуле.

– Да, но я не хочу, чтобы ты это читал, – я почувствовала, как начинают потеть ладони, вытерла их о живот и подошла к нему. Когда я дернулась вперед, чтобы схватить бумаги, он резко встал. И поднял их высоко над головой, чтобы я не могла достать.

– Почему мне нельзя прочитать?

Я подпрыгнула, пытаясь опустить его руку и дотянуться до страниц.

– Это еще недоработано.

– Все нормально, – заверил он, делая шаг назад. – Я все равно хочу прочитать.

– Но я не хочу, чтобы ты это читал.

Он схватил остальную часть рукописи и прижал к груди. Он всерьез вознамерился ее прочесть, и мне нужно было непременно его остановить. Я не знала, насколько хорошо у меня получилось, и боялась – ужасно боялась, – что он будет меня меньше любить, если подумает, что я бездарно пишу. Я вскочила на кровать и бросилась ему наперерез, но он проскочил в мою ванную и заперся изнутри.

Я начала стучаться кулаками в дверь.

– Джереми! – вопила я.

Нет ответа.

Он игнорировал меня минут десять, пока я пыталась вскрыть дверь кредитной картой. Потом шпилькой для волос. Потом обещаниями повторного минета.

Прошло еще пятнадцать минут, когда он наконец подал голос.

– Верити?

В этот момент я сидела на полу, прижавшись спиной в двери ванной.

– Что?

– Очень хорошо.

Я не ответила.

– Правда, хорошо. Я очень тобой горжусь.

Я улыбнулась.

Я впервые познала, каково это – когда читатель наслаждается тем, что я для него создала. Из-за этого единственного комментария, милого и простого, мне захотелось, чтобы он продолжил чтение. После этого я оставила его в покое. Залезла в нашу кровать, свернулась под одеялом и заснула с улыбкой на лице.

Он разбудил меня два часа спустя. Его губы коснулись моего плеча, пальцы провели невидимую линию вдоль талии, опускаясь к бедру. Он прижался ко мне сзади и принял мою форму. Как же я скучала…

– Ты проснулась? – прошептал он.

Я мягко застонала, давая понять, что да.

Он поцеловал меня за ухом и сказал:

– Ты охренительная.

Сомневаюсь, что я улыбалась так широко когда-либо прежде. Он перевернул меня на спину и убрал волосы с моего лица.

– Надеюсь, ты готова.

– К чему?

– К славе.

Я рассмеялась, но он оставался серьезен. Он снял штаны и стянул мои трусики. Проникнув в меня, он сказал:

– Думаешь, я шучу? – Поцеловал меня и продолжил: – Твое творчество сделает тебя знаменитой. У тебя невероятный ум. Я бы отымел его, если б мог.

Мой смех перемешался со стоном, он продолжал заниматься со мной любовью.

– Ты говоришь так, потому что правда в это веришь? Или потому что ты меня любишь?

Он ответил не сразу. Движения стали медленными, неторопливыми. Взгляд пристальным.

– Выходи за меня, Верити.

Я не отреагировала – решила, что мне, возможно, послышалось. Он действительно только что предложил мне выйти за него замуж? Судя по выражению его лица, в тот момент он был влюблен в меня сильнее, чем когда-либо прежде. Я должна была сразу же ответить «да», ведь этого желало мое сердце. Но вместо этого я спросила:

– Почему?

– Потому что, – ухмыльнулся он. – Я твой главный фанат.

Я рассмеялась, но потом его улыбка исчезла, и он начал меня трахать. Быстрыми, мощными движениями – он знал, что они сводят меня с ума. Спинка кровати билась об стену, и подушка выскакивала у меня из-под головы.

– Выходи за меня, – попросил он снова, его язык оказался у меня во рту, и мы разделили первый за это время настоящий поцелуй.

В тот момент мы так остро нуждались друг в друге, а нашим губам было так сложно удержаться вместе из-за движения тел, что поцелуй получился влажным и болезненным, и я прошептала:

– Хорошо.

– Спасибо, – выдохнул он едва слышно. И продолжил заниматься любовью со мной, его невестой, пока мы не покрылись потом, и я почувствовала привкус крови во рту, потому что он случайно прикусил мою губу. Или я прикусила его. Точно я не знала, но это стало неважно, потому что теперь его кровь была моей кровью.

Когда он наконец кончил, он сделал это внутри меня, без презерватива, пока его язык был у меня во рту, его дыхание скользило по моему горлу, и моя вечность переплелась с его вечностью.

Потом он потянулся к джинсам, лежавшим на полу. Снова залез на меня, поднял мою руку и надел мне на палец кольцо.

Он заранее все спланировал.

Я даже не посмотрела на кольцо. Я закинула руки за голову и закрыла глаза, потому что его рука оказалась у меня между ног, и я знала – он хочет посмотреть, как я кончу.

И я кончила.

Следующие два месяца мы вспоминали тот вечер как вечер нашей помолвки. Два месяца я улыбалась каждый раз, когда смотрела на кольцо. Два месяца у меня на глазах выступали слезы, когда я представляла нашу свадьбу. И нашу брачную ночь.

Но потом оказалось, что вечер нашей помолвки стал вечером зачатия.

И теперь начнется реальность. Самая суть моей автобиографии. Тот самый момент, когда другие писатели выставили бы себя в лучшем свете, а не залезли в рентгеновский аппарат.

Но там, куда мы отправимся, света нет. И это последнее предупреждение.

Впереди тьма.

6

Плюс кабинета Верити – вид из окон. Стекла возвышаются с пола до самого потолка. И никаких преград. Просто огромные сплошные стекла, через которые видно все. Кто их моет? Я пытаюсь найти хоть какое-нибудь пятнышко или пыль.

Минус кабинета Верити – тоже вид из этих окон. Сиделка поставила коляску Верити на задней веранде, прямо перед кабинетом. Я вижу ее профиль, она сидит лицом на запад. Сегодня прекрасная погода, сиделка сидит перед Верити и читает ей книгу. Верити пялится в пустоту, и я задаюсь вопросом – осознает ли она хоть что-нибудь? И если да, то насколько много?

Ветер колышет ее тонкие волосы, словно с прядями играют призрачные пальцы.

Когда я смотрю на нее, начинаю сочувствовать еще сильнее. И поэтому я не хочу на нее смотреть, но с такими окнами это невозможно. Я не слышу, что именно читает ей сиделка – возможно, окна звуконепроницаемы, как и остальная часть кабинета. Но я знаю, они там, и поэтому мне сложно сосредоточиться на работе, не поднимая взгляда каждые несколько минут.

Пока мне не удалось найти практически никаких заметок по серии, но я просмотрела только часть материала. Я решила, что лучше потратить сегодняшнее утро на беглое чтение первой и второй книги и заметки о каждом персонаже. Я создаю для себя систему заметок, потому что мне нужно знать этих персонажей так же хорошо, как их знает Верити. Знать, что ими движет, какая у них история.

Замечаю за окном какое-то движение. Поднимаю взгляд и вижу, что сиделка уходит в сторону задней двери. Несколько секунд наблюдаю за Верити, пытаясь определить, отреагирует ли она как-то на то, что ей перестали читать. Она неподвижна. Руки на коленях, голова опущена набок, словно ее мозг не способен даже послать сигнал, что нужно выпрямиться, пока не заболела шея.

Умной и талантливой Верити больше нет. Неужели ту аварию пережило только тело? Словно она яйцо, сломанное и разлитое, и остались только крошечные фрагменты твердой скорлупы.

Снова опускаю взгляд на стол и пытаюсь сосредоточиться. Но невольно задаюсь вопросом, как Джереми со всем этим справляется. Внешне от тверд как камень, но внутри должна быть пустота. Грустно думать, что теперь это его жизнь. Уход за яичной скорлупой без желтка.

Звучит жестоко.

Я стараюсь не быть жестокой. Просто… Не знаю. У меня ощущение, что всем было бы лучше, если бы она не пережила аварию. Сразу чувствую себя виноватой за эту мысль, но потом вспоминаю последние месяцы, которые я провела, ухаживая за мамой. Я знаю, что мама предпочла бы смерть той мучительной недееспособности, на которую ее обрек рак. Но так прошло лишь несколько месяцев ее жизни… Моей жизни. А у Джереми такой будет вся жизнь. Ему придется ухаживать за женой, которая больше не жена. Быть привязанным к дому, который больше не дом. И я не могу представить, чтобы Верити желала ему такой жизни. Не могу представить, чтобы она желала такой жизни себе. Она даже не может разговаривать или играть с собственным ребенком.

Молюсь, чтобы она это не осознавала, ради ее же блага. Представить не могу, насколько ей может быть тяжело, если ее разум прежний, но из-за повреждений мозга она не в состоянии проявить себя физически, не способна реагировать, взаимодействовать или выражать собственные мысли.

Снова поднимаю голову.

Она смотрит прямо на меня.

Я вскакиваю, и стул откатывается назад по деревянному полу. Верити смотрит сквозь стекло прямо на меня, повернув голову, глядя мне в глаза. Подношу руку ко рту и делаю шаг назад; я чувствую угрозу.

Я хочу исчезнуть из ее поля зрения и крадусь вправо, в сторону двери. Несколько мгновений мне не удается скрыться от ее взгляда. Она, как Мона Лиза, наблюдает за мной, пока я иду по комнате. Но когда я дохожу до двери кабинета, зрительный контакт разрывается.

Ее взгляд меня не преследовал.

Опускаю руку и прислоняюсь к стене, наблюдая, как Эйприл возвращается на улицу с полотенцем. Она вытирает подбородок Верити и берет у нее с колен маленькую подушечку, чтобы приподнять голову, проложив ее между плечом и щекой. Теперь Верити больше не заглядывает в окно.

– Черт, – шепчу я в пустоту.

Я боюсь женщины, которая едва шевелится и даже не может разговаривать. Женщины, которая не способна самостоятельно повернуть голову и на кого-то посмотреть и тем более установить пристальный зрительный контакт.

Мне нужно воды.

Открываю дверь, но вскрикиваю от неожиданности, когда у меня за спиной начинает звонить телефон.

Черт подери. Ненавижу адреналин. Пульс скачет с бешеной скоростью, но я выдыхаю и пытаюсь успокоиться, прежде чем ответить. Звонят с незнакомого номера.

– Алло?

– Мисс Эшли?

– Это я.

– Это Донован Бэйкер из «Криквуд апартментс». Вы подавали заявку несколько дней назад?

Какое облегчение, теперь мне есть на что отвлечься. Возвращаюсь к окну и вижу, что сиделка повернула стул Верити, и теперь я вижу только ее затылок.

– Да, чем могу помочь?

– Я звоню, потому что сегодня мы рассмотрели вашу заявку. К сожалению, мы обнаружили, что недавно вас выселяли, и поэтому не можем одобрить заявку на квартиру.

Уже? Я же съехала всего несколько дней назад.

– Но ведь вы уже приняли мою заявку. Я должна переехать на следующей неделе.

– Вообще-то это был только предварительный этап. Окончательно заявку мы рассмотрели только сегодня. Мы не принимаем заявки с недавними выселениями. Надеюсь, вы нас понимаете.

Сжимаю ладонью шею. Деньги я получу недели через две, не раньше.

– Пожалуйста, – упрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал не так жалко, как себя ощущаю. – Раньше я никогда не задерживала выплату аренды. Я только что получила новую работу, и если вы позволите мне въехать сейчас, я оплачу аренду за год вперед. Клянусь.

– Вы еще можете подать апелляцию, – говорит он. – Это займет несколько недель, но бывает, апелляции удовлетворяют ввиду исключительных обстоятельств.

– У меня нет нескольких недель. Я уже съехала с предыдущей квартиры.

– Мне очень жаль, – говорит он. – Я отправлю вам наше решение по электронной почте, и внизу письма будет контактный номер для подачи апелляции. Хорошего дня, мисс Эшли.

Он заканчивает разговор, но я по-прежнему прижимаю телефон ухом к плечу. И надеюсь, что вот-вот проснусь от этого кошмара. Спасибо, мама. Какого черта мне теперь делать?

В дверь кабинета мягко стучат. Я вздрагиваю и поворачиваюсь. Ну что за день такой. На пороге стоит Джереми и смотрит на меня с глубоким сочувствием.

Я оставила дверь открытой, когда зазвонил телефон. Возможно, он слышал весь разговор. В список прилагательных за сегодняшний день можно добавить слово «опозоренная».

Кладу телефон на стол Верити и падаю в ее стул.

– Моя жизнь не всегда была таким провалом.

Он тихо смеется и заходит в комнату.

– Как и моя.

Я ценю это замечание. Опускаю взгляд на телефон.

– Все в порядке. Я разберусь.

– Я могу одолжить тебе денег, пока не поступит аванс. Придется снимать их со счета нашего фонда, но через три дня они уже будут здесь.

Я еще в жизни так не смущалась, и я знаю, что он это видит, потому что я буквально сжимаюсь в комок, наклонившись над столом и закрыв лицо руками.

– Очень мило, но я не возьму у тебя денег.

Какое-то время он молчит, потом опускается на диван. Расслабленно садится, наклонившись вперед и сложив ладони.

– Тогда оставайся здесь, пока аванс не поступит на счет. Ждать придется недели две, не больше.

Он осматривает кабинет и видит, как много я не сделала с тех пор, как вчера приехала.

– Мы не против. Ты совсем не помешаешь.

Качаю головой, но он перебивает меня.

– Лоуэн. Ты согласилась на непростую работу. И лучше ты потратишь здесь много времени на подготовку, чем вернешься завтра в Нью-Йорк и поймешь, что нужно было остаться подольше.

Мне действительно нужно больше времени. Но две недели в этом доме? С женщиной, которая меня пугает, с рукописью, которую мне читать не следует, и мужчиной, про которого я знаю слишком много интимных подробностей?

Не самая лучшая идея.

Снова начинаю мотать головой, но он поднимает руку.

– Хватит деликатности. Хватит смущения. Просто скажи «хорошо».

Смотрю на коробки, выстроившиеся вдоль стены у него за спиной. Коробки, к которым я еще не прикасалась. А потом думаю, что если я проведу здесь две недели, у меня будет время прочитать каждую ее опубликованную книгу, сделать по ним заметки и, возможно, – набросать план трех новых.

Вздыхаю и с некоторым облегчением уступаю.

– Хорошо.

Он улыбается, потом встает и идет к двери.

– Спасибо, – добавляю я.

Джереми поворачивается ко мне. И я жалею, что не дала ему просто уйти – могу поклясться, я вижу на его лице следы сожаления. Он открывает рот, словно хочет сказать «Не за что!» или «Без проблем». Но потом просто закрывает рот, выдавливает улыбку и уходит прочь, закрыв за собой дверь.

* * *

Днем Джереми сказал мне, что я должна выйти на улицу, прежде чем солнце скроется за горами. «Ты поймешь, почему Верити хотела иметь беспрепятственный обзор из своего кабинета».

Я захватила на заднюю веранду одну из ее книг, чтобы почитать. Там стоит около десятка стульев, и я выбираю место за уличным столиком. Джереми и Крю внизу, у воды, снимают старые доски с причала. Очень милое зрелище – Джереми передает деревяшки Крю. Тот складывает их в большую кучу, а потом берет у отца новые. Джереми каждый раз приходится его ждать, потому что Крю относит их дольше, чем Джереми отрывает новые. Доказательство родительского терпения.

Он немного напоминает мне моего отца. Папа умер, когда мне было девять, но кажется, я никогда не видела его сердитым. Даже на мою мать, с ее ехидными замечаниями и взрывным характером. Хотя иногда меня это возмущало. Я воспринимала его терпение как слабость, когда дело касалось ее.

Продолжаю наблюдать за Крю и Джереми между попытками закончить главу. Но соображать становится трудновато, потому что несколько минут назад Джереми снял рубашку, и хотя я уже видела его без рубашки, я никогда не видела его без майки. После двух часов работы у причала его кожа взмокла от пота. Когда он бьет по дереву молотком, у него на спине напрягаются мускулы, и я сразу вспоминаю последнюю главу Верити. Там было столько интимных деталей об их сексуальной жизни, которая, судя по прочитанному, была очень активной. Куда более активной, чем в любых моих отношениях.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»