Шеф-повар Александр Красовский 2 Санфиров Александр

– Так, Саныч, быстро организуй машину. Дорога каждая минута. Сейчас скатаемся на квартиру, посмотрим, все ли вещи Красовского на месте.

Анатолий Владимирович, – обратился он к повару. – Ключи от квартиры гони.

Семенихин скрылся в подсобке и через минуту вынес ключи.

Никодимов схватил их, сунул в карман и быстрым шагом направился к себе. Начальник охраны, погрозив пальцем охранникам, последовал за ним.

Оставшись втроем, охранники и повар переглянулись, после чего один из охранников развел руками и произнес.

– А мы чо? А мы ни чо, нас никто в известность не ставил. И вообще непонятно, что на пацана нашло, до сегодняшнего дня парень был, как парень, разве, что серьезный не по годам.

Толик в ответ тихо сообщил.

– Парню наследство прилетело немалое от родственницы, вот у него крышу и снесло. Утром его Никодимов к себе вызвал и видно чем-то напугал, он и рванул, куда глаза глядят.

А что толку, финны всех таких беглецов назад возвращают, сами знаете. И в карманах у него пусто, наследство, наследством, так до него еще сколько ждать.

– Машины Красовского на месте нет, – сразу отметил водитель посольского автомобиля, когда вся кампания заехала во двор пятиэтажки.

Никодимов, сидевший рядом с водителем, с холодком в душе почувствовал, как быстро увеличиваются его шансы на возвращение в Союз и службу на Колыме.

Войдя в квартиру, он ринулся в комнату беглеца и сразу понял, что не ошибся. Вещей повара в комнате не было.

– Не волнуйся, Сергей Геннадиевич, никуда он не денется, в американское посольство его охрана не пропустит, и на машине раскатывать денег у него не хватит, – успокаивал начальник охраны третьего секретаря посольства.

– Как же, денег нет у него? – скептически думал Никодимов. – Вчерашние визитеры вполне могли ему энную сумму оставить, хотя хрен их знает, финны прижимистый народ, много не дадут. Ладно, с Красовским все ясно, сбежал, сука, надо возвращаться в посольство и докладывать по инстанции.

Как назло посол уехал в Москву, а первый советник еще тот кадр, палец дай, по локоть руку отгрызет. Но делать нечего, надо идти сдаваться.

Люда Красовская пришла домой около шести часов. Переодевшись, разобрала сетку с продуктами и уселась на кровать. Делать ужин не хотелось. Включила телевизор и снова улеглась в койку.

Но встать все-таки пришлось, потому, что в дверь кто-то решительно постучал.

– Иду, иду! – на всякий случай крикнула Люда и пошла к двери. Открыв её, она с удивлением увидела своего шурина.

– Паша, привет, что-то случилось? Да проходи ты, не стой в дверях, – предложила она.

Раскрасневшийся от мороза и быстрой ходьбы, Павел поздоровался и, заявив, что пришел поговорить по важным вопросам, с удовольствием скинул с себя милицейский тулуп, подаренный отцом, в котором щеголял последние годы.

Сумку, принесенную с собой, он занес в комнату и положил на пол, а сам уселся за стол.

– Люда, понимаешь, тут такое дело, – начал он издалека.

– Пашка, хватит мямлить, – прервала его невестка. – Говори все как, есть, что-то с Сашей случилось, или Клара Максимовна заболела?

– Нет, – поморщился парень. – С мамой все в порядке. В общем, Сашка сбежал из посольства и остался в Финляндии.

– Как? выдохнула Люда. – Как сбежал, зачем? Ничего не понимаю.

– Короче, наша родственница оставила ему наследство, приличное, а в посольстве у него захотели все это наследство ну, не совсем отобрать, а отдать только часть чеками Внешторгбанка, а половину отданного перечислить в Фонд мира. Ну, а Сашкец, распсиховался и сбежал. Ты же знаешь, какой он, когда его разозлить.

– Не знаю, – покачала головой Люда. – Я его злым никогда не видела. Увы, видимо, я его плохо знала, никогда бы не подумала, что он способен на такой поступок, значит деньги ему дороже, чем я?

Последние слова она уже почти кричала со слезами на глазах.

Пашка смотрел на невестку и поражался, как точно брат описывал будущую реакцию жены на его слова.

– Люда, пожалуйста, успокойся, выслушай меня. Я сегодня разговаривал с братом, он специально позвонил сразу после побега, чтобы никто не успел нас подслушать. И он мне кое-что рассказал.

– И что же тебе рассказал этот гад, предатель!?

– Ну, во-первых, он сказал, что любит тебя и не собирается расставаться навеки, и как только подвернется случай, заберет тебя к себе. Во-вторых, он сказал, что первое время на нас, его родственников начнется давление, будут требовать, чтобы мы заявили, что не хотим иметь ничего общего с предателем страны, и являемся патриотами своей Родины.

И, в-третьих, он предположил, что у нас могут возникнуть проблемы с работой, поэтому решил помочь деньгами.

– Какими деньгами? – растерялась Люда.

– А сейчас поглядим, какими, – сказал Пашка, доставая из сумки молоток и отвертку.

– Люда, сними, пожалуйста, цветок с подоконника, – попросил он невестку.

Та, заинтригованная словами шурина, молча убрала горшок и поставила его на стол.

Пашка осторожно простучал толстую подоконную доску и дернул ее на себя. В образовавшуюся щель между ней и оконной рамой воткнул отвертку и, действуя ей, как рычагом, отодвинул подоконник еще дальше, а потом вообще снял его из пазов.

Сунув руку в открывшуюся нишу, вытащил оттуда небольшой сверток.

Развернув его, и увидев две пачки сторублевок, он присвистнул и сказал.

– Знаешь, только сейчас поверил, что Сашка не сочинял. Здесь двадцать тысяч рублей, десять тысяч он просил оставить тебе, а десять тысяч нам с мамой.

– Откуда у него такие деньги!? – выдохнула Люда. – Почему я о них ничего не знала?

Пашка пожал плечами.

– Объяснять ничего он не стал, сказал только, что все расскажет, когда придет время. Просил только не шиковать и тратить деньги на нужные вещи.

Да, и последнее, он сказал, что ты должна для себя решить, хочешь ли остаться здесь, в Советском Союзе, или уехать к нему. Сам же он любит и ждет тебя. Он написал адрес, по которому ты сможешь ему писать, это адрес его нотариуса, занимающегося наследством. Сама понимаешь, много в письмах не напишешь, теперь мы надолго будем под колпаком у КГБ. Думаю, что Сашкец быстро найдет способ увезти тебя за рубеж, он отличный повар, и голова у него варит, будь здоров.

– Waiting! Waiting for the sun! – хриплый голос Джима Моррисона гремел, заполняя децибелами салон автомашины. В унисон ему я тоже громко орал.

– Вэйтин, Вэйтин фо зе сан!

Машина плавно неслась по высохшему под мартовским солнцем шоссе, хотя вокруг простирались заснеженные поля и перелески.

Время близилось к шести часам вечера, но было еще светло. Закончив переговоры с Пащкой, я сразу выехал из Хельсинки в сторону Йоэнсуу.

Очень удачно получилось, что маман отсутствовала, и я смог обговорить без воплей и шума все вопросы, оставалось только надеяться, что у родственников все сложится хорошо. Вряд ли мне еще раз удастся позвонить домой. Скорее всего, на центральную АТС дадут команду не соединять мамин номер с загранкой, а если соединят, то записывать будут непременно.

Вчера с Салоненом я обговорил массу вопросов, в том числе намекнул, что возможно приеду в ближайшие дни побывать на могиле четы Пеккарайнен, в ответ он сообщил адрес соседки Ритты, у которой есть ключ от ее дома. Она, кстати, знает, что я являюсь наследником.

В Йоэнсуу я приехал, когда уже изрядно стемнело, горло немного саднило от трехчасового подпева ансамблю The Doors. В городе редкие фонари плохо освещали улицы и почти у всех прохожих в руках имелись фонарики. В темноте я ухитрился проехать нужный поворот и потом еще минут пятнадцать пытался найти дом Ритты.

В отличие от соседних зданий, светящихся занавешенными окнами, этот стоял, выделяясь только черным силуэтом на фоне звездного неба.

У соседки на дверях имелся бронзовый молоточек с блюдцем, издавшим мелодичный звук, когда я стукнул в него этим молоточком.

– Terve, – робко сказал я, когда дверь открылась.

– Terve, Alex, – невозмутимо ответила пожилая женщина, как будто я к ней приезжал тысячу раз.

– Я пойду, схожу с тобой, – произнесла она, снимая связку ключей с крючка прикрепленного на стене рядом с дверью.

Зайдя в дом, она включила рубильник в щитке, и в коридоре загорелся свет.

Мы с ней прошлись по комнатам, после чего, рассказав мне, где взять дрова, как включить и выключить обогреватели и прочую технику, соседка засобиралась домой, сделав напоследок комплимент.

– Алекс, оказывается, ты уже неплохо говоришь по-фински, удивительно. В том году я тебя с трудом понимала.

– Ничего удивительного, – подумал я, – когда погружаешься в языковую среду, учеба идет сама собой.

Поблагодарив женщину и пообещав, что когда буду уезжать, все аккуратно выключу, и закрою, и ключ верну ей.

Оставшись один, первым делом я затопил печь. Носить дрова не пришлось, они уже лежали в большой берестяной корзине.

Зная, что печь даст тепло часа через три-четыре, а в доме был изрядный дубак, я перебазировался на кухню, где включил тепловую пушку и на газовой плите заварил большую турку кофе.

Усевшись за стол, налил полную кружку ароматного напитка и развернул пачку галет, купленных по дороге.

Отпивая мелкими глотками кофе и разгрызая галеты, я машинально скользил взглядом по сторонам и размышлял о бренности человеческой жизни.

Буквально вчера, в этом доме жили два пожилых любящих человека, они встречали здесь рассвет, радовались жизни, встречали гостей, и вот их уже нет, а в доме сидит дальний родственник, в общем-то, совсем чужой человек.

Наверняка, Ритта, оставляя мне дом, надеялась, что я буду жить в нем, и воспитаю здесь своих детей.

Увы, прости, старушка, но, скорее всего этого не случится, хотя рано мне зарекаться, никто не знает, что произойдет завтра, или даже через пять минут.

Улегся я спать поздно и долго не мог заснуть. Все мысли были о родных. Особенно переживал за жену. Трудно ей сейчас придется. Но что сделано, то сделано. Да и сейчас не сталинские времена. В тюрьму не отправят и с работы не уволят. Разве что на Люду наедут на работе, чтобы подала на развод. Пашка заканчивает учебу в этом году, поедет работать в деревню, как и собирался. У отца по партийной линии могут быть проблемы, но у него есть отмазка, он ушел от нас одиннадцать лет назад и с него все взятки гладки.

В конце концов, я заснул.

К утру дом прогрелся, и вставать было гораздо комфортней, чем ложиться спать.

Сделав небольшую зарядку, я сделал мыльно рыльные процедуры и начал одеваться, сегодня нужно было много чего сделать.

Первым делом я заглянул к соседке. Ханна-Мария Нюлунд вчера пообещала съездить со мной на кладбище.

Когда я зашел за ней, она уже была в боевой готовности, и мы поехали на городское кладбище. Там немного постояли у могилы, Ханна-Мария прочитала молитву. После этого я отвез женщину домой, а сам направился к Эйнару Салонену.

Его офис занимал несколько кабинетов делового здания в центре Йоэнсуу.

Оставив машину у входа, я зашел в приемную.

Двое пожилых финнов сидели в креслах, ожидая приема, а за стойкой находилась молодая девушка, встретившая меня дежурной улыбкой.

Она поинтересовалась, по какому вопросу я появился. После того, как я объяснил, что являюсь наследником Ритты Пеккарайнен, она встала и скрылась в кабинете шефа.

Выйдя из кабинета и вновь усевшись за стойку, она сообщила, что мистер Салонен примет меня через сорок минут, так что я вполне могу зайти в соседний кафетерий и провести время за чашечкой кофе.

Я решил последовать ее совету и не прогадал, кофе со сливками оказался бесподобен, так же, как и свежая выпечка.

Явившись, через тридцать пять минут в офис, обнаружил, что посетителей там уже нет. А еще через пять минут меня пригласили зайти к Эйнару Салонену.

Тот предложил мне присесть и спросил:

– Алекс, ты же обещал, что приедешь через неделю. Что-то случилось?

– Случилось, – сказал я. – Понимаешь, Эйнар, в посольстве узнали о наследстве и в связи с этим решили меня отправить домой, а заниматься наследственным делом поручить сотрудникам консульского отдела.

– Хм, но ты же подписал договор со мной? – недоуменно произнес Салонен.

Я усмехнулся.

– Меня со вчерашнего дня решили держать в посольстве под замком, пока не отправят в Союз.

– Так ты убежал из посольства? – наконец, сообразил этот тугодум.

– Убежал, – согласился я, – И приехал к тебе посоветоваться, как дальше быть?

– Понимаешь Алекс, – задумчиво произнес Салонен, – Я являюсь поверенным в делах Ритты Пеккарайнен в моих обязанностях довести до всех заинтересованных лиц её завещание. Мы с тобой кроме этого подписали договор, что я представляю твои интересы в государственных органах страны для вступления в наследство, за что получаю соответственную оплату, из тех денег, что лежат сейчас на счету покойной.

А решение твоих неприятностей, как ты понимаешь, тоже стоит денег…

– Все понятно, – прервал я его длинную тираду, достав из кармана тонкую пачку марок. – Сколько будет стоить твоя консультация?

На лице собеседника появилось озадаченное выражение.

– Я слышал, что сотрудникам вашего посольства валюты на руки практически не дают, – тихо пробормотал он, и уже обращаясь ко мне, сказал.

– Очень хорошо, стоимость консультации тебе скажет моя секретарша. Ну, а сейчас давай разберем конкретней все твои проблемы.

– Ну, что же вроде с документами мы разобрались, – вздохнул нотариус спустя час. – Теперь надо решить вопрос с твоей машиной. Повезло, что Ритта дала тебе доверенность на автомобиль с правом продажи. Так, что ты оформишь сейчас продажу самому себе. Потом придется мне еще съездить с тобой в комиссариат полиции.

– А зачем эти лишние хлопоты, – спросил я. – У тебя и меня других проблем хватает.

– Алекс, ты наверняка знаешь, что у нашей страны заключен договор с Советским Союзом, и мы вынуждены выдавать всех ваших беглецов обратно. Уверен, что в скором времени наш МИД получит требование о твоей выдаче.

Ты же не хочешь такого финала?

– Не хочу, – сообщил я, догадываясь, что предложит собеседник.

– А раз не хочешь, то придется тебе уехать в Швецию, там сможешь подать заявление предоставлении тебе постоянного места жительства в этой стране, ну, или гражданства. Только ПМЖ тебе могут дать довольно быстро, а вот гражданством будут проблемы. А уж потом, когда на тебя будет оформлено наследство, мы попытаемся добиться для тебя ПМЖ в Финляндии.

И ехать в Швецию лучше на машине, которая по документам принадлежит именно тебе, а не родственнице. Тем более, как я теперь понимаю, кое-какие деньги у тебя имеются.

– Все понятно, – сообщил я, понимая, что придется расстаться еще с энным количеством марок.

– Я сейчас позвоню своему коллеге в Стокгольме, попрошу его помочь тебе с подачей заявления. Кстати, как у тебя со шведским языком? – спросил Эйнар.

– Никак, – вздохнул я.

– Понятно, а с английским?

– Ну, с английским у меня полный порядок, – улыбнулся я, заговорив на языке Байрона и Шекспира. – Намного лучше чем с финским.

– Так, что же ты мне голову морочил!? – рассердился Салонен, тоже переходя на английский язык. – Мы бы в два раза быстрей обо всем договорились, уже надоело тебе каждое слово объяснять. Надо было финский язык лучше учить, раз бежать собирался, а то говоришь, как будто каши в рот набрал.

Мысленно я усмехнулся. Соседка Ритты утром сообщила, что я намного лучше стал говорить по-фински, а Салонен, наоборот, считает, что я говорю на нем еле-еле.

После того, как мы перешли на английский язык, у нас, действительно, дело пошло быстрей.

Мы оформили договор купли продажи автомашины и пешком отправились в комиссариат полиции, расположенный на другой стороне улицы.

Но тут мы слегка затормозили. Несмотря на протекцию Салонена, техталон на машину мне обещали сделать только завтра.

– Ну, ладно, – успокаивал я сам себя, – сейчас у нас в посольстве переполох, решают что делать, где меня искать, когда еще ноту составят. А до этой ноты ко мне здесь официально не подкопаться. Заграничный паспорт с открытой визой на весь 1976 год имеется, деньги есть, машина есть, через три месяца будет дом и кафе. О! Кстати! Надо съездить посмотреть, что в кафе творится. Я, конечно, Салонену верю, что там все в порядке, но раз есть возможность своими глазами взглянуть на свою будущую собственность, надо её использовать.

Оплатив работу нотариуса у его улыбчивой секретарши, я распрощался с ним до завтра, пообещав зайти перед отъездом. В приемной у него уже сидели клиенты, поэтому мы долго не разговаривали.

Появилась мысль съездить к Тойво, но без приглашения ехать было неудобно, поэтому я зашел в магазин, и, купив кое-что к ужину, отправился в дом Ритты, своим я его еще боялся назвать, чтобы не сглазить.

Сегодня в нем уже чувствовался жилой дух, исчезла влажность. Но я все же принес еще две охапки дров, чтобы к вечеру еще раз протопить печь.

Книг в доме не было ни одной, кроме библии. Но её читать не хотелось, перелистнув пару страниц положил библию на столик, а затем включил телевизор, чтобы не сидеть в мрачной тишине.

Через некоторое время выключил телик и улегся спать, чтобы компенсировать бессонную ночь.

Проснулся около семи вечера, жрать хотелось не по-детски и я начал готовить ужин.

Когда телятина в духовке уже подрумянивалась, в дверь кто-то постучал.

Открыв её, на пороге я увидел Ханну-Марию с пожилым мужчиной видимо её мужем.

В руках женщина держала нечто завернутое в полотенце и пахнущее пирогом.

Они стояли молча и смотрели на меня, ожидая приглашения зайти.

Я их ожидания оправдал, и пригласил заходить, сообщив, что очень рад встретить гостей, тем более что они пришли, как раз к ужину.

Парочка зашла в дом, разделась в коридоре и прошла в комнату.

Ханна-Мария сразу заметила раскрытую библию на столе и одобрительно улыбнулась.

Она представила мне своего мужа Мартина, после чего я пригласил их к столу. Пирог с брусникой, который они принесли, пришелся очень кстати. Потому, что о десерте я забыл.

Говорят, что финны малоразговорчивы и не очень любопытны. Однако к Нюлундам это не относилось.

Отведав телятину, запеченную в фольге, с гарниром из отварного картофеля и цветной капусты, Мартин пришел в восторг и заявил, что я готовлю лучше покойной Ритты и его жены.

– Да, Мартин, надо бы тебе аккуратней быть со словами, – подумал я, глядя на Ханну – Марию. Скорее всего, та ему их еще припомнит.

Сидели мы довольно долго, старики много чем интересовались, все же я вскоре должен стать их соседом, но, в конце концов, выдохлись.

Тут я и задал вопрос, интересовавший меня со вчерашнего дня.

– Ханна, Мартин, вы знаете, когда я учился в школе, у меня был одноклассник Толя Нюлунд. Мы с ним учились до восьмого класса. Я уже тогда знал, что у него есть родственники в Финляндии, потому, что он иногда приносил в школу жвачку и неплохо одевался. С того времени я о нем ничего не слышал. Хочу спросить он случайно не ваш родственник.

Ханна засмеялась.

– Слышал Мартин, правду говорят, что мир тесен. Алекс, в Петрозаводске живет младший брат Мартина, Оскар. А твой одноклассник – это наш племянник. Мы всё о нем знаем. Он окончил университет, и работает строителем. Мартин даже два года назад ездил к ним в гости, к сожалению, Оскара, с семьей к нам пока не выпускают, хотя мы постоянно посылаем им приглашения.

После слов Ханны я вспомнил, что Ритта мне как-то говорила, что у соседей тоже есть родственники в Карелии, но тогда не обратил внимания на её слова.

Сейчас же я понял, как мне нехило повезло, появился какой-никакой канал связи с Карелией. Как рассказала Ханна, Мартин летом собирался съездить в Карелию в гости к брату и ему будет несложно опустить в почтовый ящик письмо, адресованное Люде. Думаю, что мои письма, посланные почтой из Финляндии, тоже дойдут до адресатов, но будут перлюстрированы вдоль и поперек.

Ближе к десяти часам вечера я проводил соседей до дома и, вернувшись, стал готовиться ко сну.

Уже, когда ложился в кровать подумал.

– А ведь Никодимов может запросто вычислить, где я сейчас нахожусь и прислать своих ребят, чтобы меня по-тихому упаковать. Он вполне мог их вызвать из Ленинграда. В КГБ хватает таких спецов с открытыми визами.

Другое дело, что вряд ли из-за меня в Питере поднимут большой шухер, кто я такой, чтобы так рисковать? Мелкая сошка, не заслуживающая внимания. Обо мне даже в газетах не напишут и, слава богу.

Мысль, пришедшая в голову, никак не уходила. Даже спать расхотелось. Я снова оделся, вышел на улицу и загнал Волгу в пустой гараж, где Ритта держала свою Ладу.

– Приедут, редиски, увидят, что машины нет, дом закрыт, может, не полезут? – думал я, заходя в дом и тревожно оглядываясь по сторонам.

На всякий случай ушел спать в мансарду, а на люк, которым закрывался выход винтовой лестницы, поставил комод.

Снова, как и в первую ночь, заснул не сразу. Никто за мной ночью не явился, так, что утром я встал продрогший от холода, так, как закрытый люк не пропускал теплый воздух с первого этажа, а обогреватель я включить забыл.

Спустившись, быстро отогрелся в тепле и начал собираться в путь. Мне еще предстоял сегодня визит в полицию и в автосервис. До Стокгольма путь неблизкий, почти полторы тысячи километров, и надо обязательно проверить машину.

Мы с Салоненом обсудили и другой, маршрут, намного короче, но решили с паромной переправой не связываться. А на севере, граница со Швецией не охранялась от слова совсем. Только фуры осматривались таможней, да и то спустя рукава.

И снова уехать в этот день мне не удалось. В начале пришлось долго ждать документов в комиссариате, у меня даже появились нехорошие мысли, не задерживают ли меня специально. Но через час мне с извинениями вручили документы, и я поехал в автосервис. А там, как назло пришлось стоять в небольшой очереди. Хотя я и привык к кажущейся финской неторопливости, но сейчас она до жути раздражала, когда я смотрел на размеренно работающих мастеров. Так и хотелось им дать пинка, чтобы шевелились быстрей.

Ближе к четырем часам мои мытарства все же завершились. На полностью заправленной машине я выехал из автомастерской, облегчив свою мошну, уже и так облегченную нотариусом и комиссариатом.

Сегодня с утра моросило, а к вечеру дождь перешел в мокрый снег. На улице было серо и тоскливо.

– Поеду, пожалуй, завтра, – подумал я, глядя на то, что снегопад становится все сильней. – Зато если выеду с утра, за день проеду северную Финляндию и половину Швеции. Переночую в мотеле, а к середине дня буду в Стокгольме. А пока надо навестить кафе, которое вскоре станет моим.

Однако, подъехав к кафе, я обнаружил, что ключи от него я оставил дома, и теперь могу только походить вокруг и полюбоваться на закрытые двери и задернутые жалюзи.

– Ладно, – вздохнул я, усаживаясь в машину. – Через три месяца мне это кафе еще в печенках будет сидеть, пока организую его работу. Хорошо хоть, что Салонен взял на себя заботу по оплате счетов и налогов за дом и кафе, которые мне придется ему компенсировать.

Дома у Ритты я ночевать не решился и на всякий случай остановился в ближайшем мотеле по дороге на Куопио. В прошлой жизни я бывал в Финляндии не один раз и могу сказать, что через сорок четыре года ночевка в мотеле станет намного дороже. Сейчас же все удовольствие обошлось мне в несколько марок.

Ночь прошла спокойно, я почти не просыпался, несмотря на то, что от сильного ветра неприятно шуршал утеплитель в стенах.

Утром, выйдя на улицу, обнаружил, что снег продолжает падать и шоссе, проходящее в нескольких метрах, уже во всю чистят грейдеры. Температура резко упала, и по погоде можно было подумать, что все еще в разгаре февраль, а не первая декада марта.

Поежившись, я зашел в бар мотеля и слегка перекусил. Купил в запас свежий батон и налил полный термос кофе. После этого очистил от налипшего снега машину и тронулся в путь. По занесенной снегом дороге пришлось ехать осторожно, не более семидесяти километров в час.

Когда проехал километров двести, погода стала меняться, снега стало сыпать меньше и периодически проглядывало солнце. Под его лучами асфальт быстро высыхал, и вскоре можно было притопить педаль газа. Настроение сразу поползло вверх, я включил магнетолу, и сейчас балдея, слушал прошлогодний альбом Pink Floyd «Wish you were here».

Как давно я его не слышал, но сейчас слушал, как в первый раз и вспоминал то, другое лето 1977 года, когда мы с моим другом заполучили эту пластинку и записывали ее на пленку. Закончилась запись тем, что пьяный в дугу приятель вызвал для меня такси. Куда я, качаясь, как тополь на Плющихе, влез со своим тяжелым «Юпитером», доставшимся мне, как говорил Аркадий Райкин, через товаровед, через зав. магазин, и стоившим вместо трехсот пятидесяти рублей все пятьсот.

Если бы маман знала, сколько на самом деле стоил этот магнитофон, её бы точно хватил удар. Но деньги были мои, заработанные честным трудом проводника на сдаче бутылок и провозе зайцев.

Ближе к часу дня, я почувствовал, что изрядно проголодался и решил остановиться, чтобы перекусить. На финских дорогах обочин нет, поэтому пришлось катиться до ближайшего кармана, предназначенного для отдыха водителей.

До Швеции оставалось подать рукой, но я решил все-таки подкрепиться перед границей.

В заезде, кроме меня никого не оказалось. Разложив на сиденье тряпицу, я выложил на нее; батон, остатки тушеной говядины, картошку, приправленную сливочным маслом и большой термос с кофе.

Погода, между тем, снова начала портится, опять пошел снег, но на этот раз не мокрый, а сухой, неприятно колющий лицо.

– Блин! Надо быстрей перекусить и сматывать удочки, – подумал я и откусил большой кусок батона с мясом.

В это время в снежной круговерти из ближайшего лесочка появилась темная фигура и направилась прямо ко мне.

– Кого еще там несет? – подумал я. По мере того, как фигура приближалась, стало понятно, что идет невысокая лыжница, почти по пояс, проваливаясь в снегу. Лыжи вместе с палками она тащит на плече.

Когда она с громким стоном облегчения выбралась в расчищенный заезд, я понял, что это девушка, лет двадцати, в синем лыжном костюме и типичной скандинавской шапочке с ушками. Одна лыжа у неё была сломана почти посередине и сейчас она с удовольствием бросила эти обломки, как дрова под скамейку.

Брюки лыжницы потемнели от воды по середину бедер. Но ей, явно было не холодно после прогулки по глубокому снегу, это было хорошо заметно по её раскрасневшемуся широкоскулому лицу.

– Явно в ней есть кровь саамов, – подумал я.

– Привет, – сказала она низким грудным голосом, подойдя ко мне. – Довезешь меня до Торнео?

– Привет, – ответил я. – Довезу, конечно, как не довезти такую красивую девушку.

Щеки девушки от моего комплимента заалели еще сильней.

– Деревня, – насмешливо подумал я и чтобы продолжить разговор сообщил.

– Меня зовут Алекс, я еду в Стокгольм. А ты как тут очутилась?

– А меня зовут Тууликки, – ответила девушка, румянец на ее щеках начал убавлять интенсивность. – Я хотела на лыжах доехать до Торнео. И вот, не получилось. Как назло, лыжа сломалась. Пришлось от лыжни до дороги по снегу добираться. Еле дошла.

Я улыбнулся.

– Хорошее имя, как раз под такую погоду.

– Тууликки тоже засмеялась.

– Мама рассказывала, когда я родилась тоже шел снег и ветер был сильный, вот папа и назвал меня Немного ветра.

Я же это время думал.

– Хорошее сейчас время, девчонка без всякой опаски просит довезти до дома. А ты сам не думаешь, что это подстава и сейчас тебя начнут разводить на бабки, обвинив в домогательствах.

Тууликки, между тем, голодными глазами смотрела на мой перекус.

– Присоединяйся, – предложил я, наливая ей кофе в крышку термоса и отламывая половину батона с мясом.

– Долго уговаривать спортсменку не пришлось, она уселась на заднее сиденье и с удовольствием пила кофе и болтала со мной.

– Интересно, – подумал я. – Болтливость у нее наверняка от саамов, таких разговорчивых финнов я что-то не встречал.

Через некоторое время я заметил, что девушку потряхивает от холода. А на сиденье вокруг её брюк собирается небольшая лужица.

Я завел двигатель и включил печку на полный обогрев.

Вскоре в кабине потеплело, но лужица на сиденье не уменьшалась.

– Я вышел из машины и, покопавшись в багажнике, нашел свои тренировочные штаны и шерстяные носки.

Заглянул в кабину и, сунув брюки с носками в руки девушки, сказал:

– Давай, переодевайся.

Я не простоял и пяти минут, как дверь машины снова открылась, и мне подали мокрые брюки и носки.

– А девица-то без комплексов, – думал я, выжимая мокрые насквозь штаны и носки.

– Перебирайся вперед, – предложил я, убрав остатки перекуса.

Тууликки ловко перелезла на переднее сиденье, отогревшись в сухих штанах и шерстяных носках, она уже не напоминала нахохленного воробышка.

Убрав остатки воды с заднего сиденья, и поставив лыжные ботинки девушки под струю горячего воздуха из печки, я уселся за руль и тронул машину.

До Торнео оставалось ехать тридцать километров, прошла же Тууликки на лыжах чуть больше десяти.

– Нехилые на севере Финляндии девушки живут, – одобрительно подумал я. – Сорок километров для них не крюк.