Мужская работа Казаков Дмитрий
Так что ну к чертям эту мудрость, пусть дочь остается ребенком, была бы здорова.
– А с ним тебе не скучно, – тут Сашка протянула ручонки. – Давай обниматься.
Я аккуратно обхватил ее, прижал в себе, а когда отодвинулся, то понял, что на глазах слезы, и что сейчас опозорюсь, расплачусь прямо тут, и это я, всегда считавший себя настоящим мужиком.
– Пока, – выдохнул я, и встал с таким трудом, словно на плечи мне поставили небоскреб.
С матерью я простился утром, забежал к ней, завез денег, починил барахливший телевизор, старый, еще с кинескопом – от нового, плоского, она шарахалась как от чумы. Заявление об увольнении швырнул в морду Петровичу еще вчера, чем его страшно удивил и вызвал поток смешанных с угрозами жалоб.
Ну ничего, пусть теперь помучается, гнида жадная, когда очередное ЧП придет.
– Ну что, все? – спросила Юля, когда мы вышли из палаты в коридор, под безжизненный белый свет. – Так и поедешь? Бросишь нас тут одних? Эх, ты…
– Не брошу, – язык мой ворочался как парализованный удав. – Там будет связь. Позвоню…
– Да ну? – она посмотрела на меня недоверчиво, отвела взгляд.
– Ты же понимаешь, что я не хочу никуда уезжать! – я все же справился с языком. – Остался бы тут, с вами, но что тогда?
Мимо прошмыгнула медсестра, стрельнула в нас любопытным взглядом.
– Метаться, пытаясь заработать эти деньги, и смотреть, как Сашка умирает? – продолжил я, дождавшись, пока вилявшая задом медсестра не исчезнет в одной из палат. – Так я хоть попытаюсь ее спасти, а тут и шанса не будет.
– Ты не вернешься, – сказала Юля с такой холодной обреченностью, что я вздрогнул. – Поэтому всех денег тебе не заплатят, и мне все же придется отдать почку. Завтра же подам документы.
– Нет, нет, – простонал я. – Не делай этого!
Она подошла ближе, положила голову мне на плечо, так что я ощутил ее тепло, ее дыхание.
– Ты пытаешься спасти Сашку всеми силами, я знаю, – прошептала Юля горячо. – Рискуя жизнью… Но даже этого может оказаться недостаточно, и поэтому я тоже буду пытаться спасти ее всеми силами.
Я стиснул зубы и несколько минут мы стояли молча, не обращая внимания на ходивших мимо людей – матери лежащих в палате детей, врачи, медсестры, посетители.
– Я вернусь, – сказал я, сглотнув. – Обещаю.
– Тогда иди, – Юля отстранилась. – И возвращайся.
Я поцеловал ее и зашагал в сторону лестницы, а у двери на нее обернулся и помахал жене. Только на улице обнаружил, что все так же сжимаю в руке плюшевого пингвинчика, и мне стало так горько, грудь пронзила такая боль, что я едва не завыл, точно сбрендивший волк.
Я так и не запомнил, как звать офисного дядечку из ООО «Гегемония», хотя видел имя в документах, да и все равно мне было, честно говоря.
– Присаживайтесь, Егор, – сказал он, улыбаясь, точно кукла из дешевого пластика. – Прибыли для доставки к месту работы?
– Ну да, дело такое, – я постарался улыбнуться в ответ, хотя поджилки тряслись. – Повезете как? На самолете? Прямо отсюда?
Хоть он и говорил не брать ничего, я прихватил рюкзак, и спрятал в кармашек паспорт. В главном отделении нашлось место для бутылки воды, зубной щетки и пасты, ну а еще там неожиданно оказался пингвинчик дочери.
При одной мысли о ней живот скрутило.
– Догадливость ваша есть хороша, – сообщил дядечка, поглаживая круглую лысину. – Прямо отсюда. Только не самолет.
А что тогда? Автомобиль?
– Но сначала маленькая операция! – он поднялся из-за стола, сделал приглашающий жест. – Прошу, Егор, направляйтесь вот сюда… дело в том, что там вас ждет многоязычный коллектив, а вы говорите только на родном языке. Так ведь, не ошибка?
Я помотал головой, с удивлением разглядывая массивную, едва ли не бронированную дверь в стене. И как это я ее проглядел во время первых двух визитов – черную металлическую громаду… или так психовал, что не заметил бы и слона в уголке?
Да нет, точно тут ничего не было!
– Но даже знание английского окажет мало помощи, – дядечка распахнул дверь. – Поэтому мы поставим вам переводчик.
– Что значит «поставим»? – я пересек порог следом за ним.
За дверью была то ли процедурная, то ли лаборатория – кушетка с подушкой, над ней нечто вроде старинного фена в виде колпака, стойки с приборами, а у окна дуга из блестящего металла, достаточно высокая, чтобы под ней прошел центровой-баскетболист.
– На затылок, – собеседник мой принялся натягивать на белые и гладкие пальцы такие же белые перчатки. – Ложитесь вот сюда, лицом вниз, это не будет совсем больно.
Я попятился:
– Э, на такое я не подписывался!
– Пункт три подпункт семь контракта, – сообщил дядечка, в оперчатенных руках которого появилась сеточка с носовой платок, с блестящими капельками в узлах. – Контрактер получает право совершать физические усовершенствования с телом Контрактанта… Но вы, Егор, можете отказаться, разорвать соглашение, вернуть деньги.
Нет, не мог я ничего вернуть!
И он, этот неправильный офисный планктон, больше похожий на робота, чем на человека, это знал.
– Твою мать… – буркнул я. – Больно не будет?
– Совсем нет. Но сознание может быть потеряно.
Я лег на кушетку, уперся лбом в холодную и почему-то колючую подушку. Попытался развернуть голову, чтобы видеть – что он там творит, но чужая ладонь уперлась в висок, не дала этого сделать.
Что-то коснулось волос на затылке, внутри у меня все сжалось, кровь заревела в ушах. Прикосновение было сначала теплым, потом я неожиданно ощутил сильнейший холод – во всем теле, от макушки, до пяток, и зубастая пасть вцепилась мне в основание шеи. Я почти услышал, как хрустнули позвонки, дернулся, но понял, что тело не слушается.
За первым укусом последовал второй, выше, потом третий – в глубине черепа. Перед глазами взвихрились разноцветные огоньки, показалось, что я распадаюсь на части, ноги летят вниз, руки в стороны, голова висит на месте, только крутится, ребра выворачиваются, словно решили превратиться в крылья.
Одновременно я чувствовал, как пот струится по лицу, по животу… внутри!
Последнее ощущение показалось отчего-то самым жутким, я застонал, но судорога намертво сжала рот. Огоньки сменились глухой чернотой, холодное и вонючее полилось в горло, царапая нёбо и гортань.
Я моргнул, и понял, что лежу на спине.
– Егор? – склонившийся надо мной розовый предмет оказался лицом дядечки. – Понимаете меня?
Рот открыть получилось со второй попытки.
– Д… да… – выдавил я.
– Чувствуете себя хорошо?
– Да, – увереннее произнес я, хотя меня тошнило, страшно болела голова, и еще казалось, что я нахожусь сразу в нескольких местах: и в этой процедурной-лаборатории, и дома, у нас в спальне, и еще где-то в коридоре торгового центра; несколько слоев реальности накладывались друг на друга, и это было страшно, хотелось закрыть глаза.
– Переводчик иногда приживается нехорошо, – дядечка со шлепком стянул перчатку. – Может мерещиться разное, могут быть сильные боли… тогда мы его удаляем, и разрываем контракт, поскольку это опасно. Но заранее предсказать ничего невозможно. Надеюсь, вы в порядке?
Как раз в этот момент мне в голову словно воткнули раскаленный железный прут.
«Нихрена не в порядке! – мог завопить я. – Снимите с меня эту штуковину! Немедленно». И что потом – меня проводят до выхода, а аванс придется возвращать, да и Сашку забирать из клиники, когда станет ясно, что мы не в состоянии оплатить операцию? И Юле продавать почку, самой ложиться под скальпель, рисковать здоровьем?
Так что нет, не дождетесь!
– Сейчс, немнжк, – выдавил я, садясь на кушетке.
Только не блевануть на пол, только бы я укоренился наконец в одном месте!
– Глова кружтся, – добавил я, и ощупал затылок, надеясь обнаружить следы сеточки-переводчика, но не нашел ничего, кроме волос, кожи и укрытых под ней костей.
– Прибор теперь внутри, его не видно, – стащивший вторую перчатку дядечка верно истолковал мой жест.
Я закрыл глаза, принялся дышать как можно глубже, как можно глубже, чтобы голова проветрилась, вся эта ерунда кончилась, я стал самим собой, безо всякой боли и всякой ереси, что привиделась…
И помогло!
Минут через пять я ощутил себя человеком, ну легкая тошнота не в счет.
– Готовы к отправке?
– Дело такое, готов, – сказал я.
Дядечка осклабился, точно кинозвезда на красной дорожке, и щелкнул пальцами. Металлическая дуга у окна засветилась, по ней с гудением побежали искры, запахло озоном. Искры стали гуще, и слились в молнии, те переплелись, и вскоре под дугой колыхался занавес голубовато-лилового пламени.
Мне хотелось закрыть глаза снова, и так, не открывая их, удрать отсюда.
– Что это? – спросил я.
– Доставка до места работы, – дядечка, судя по голосу, был очень собой доволен. – Прямо отсюда, как я и говорил.
– То есть… мне что? Лезть в это?
– О, это совершенно безопасно. Сейчас вы тут, а через миг уже там, где требуется. Там вас встретят и все расскажут.
Объяснение было, как всегда, совершенно бесполезным.
Нет, ну я видел фантастические киношки, где герои шлялись через такие штуки, и называли их порталами. Но то киношки, а то задрипанный офисный центр посреди родного города, банальнее только помойка.
Все же телешоу? Шуточки на потеху зрителям?
Хотя какая разница?
– Ладно, – я поднялся с кушетки, понял, что ноги мои дрожат, и очень сильно. – Счастливо оставаться.
Кое-как я сумел сделать эти пять шагов, а затем голубое пламя поглотило меня.
Глава 3
В голове мутилось, нижние конечности продолжали трястись, а я пытался сообразить, где нахожусь – где-то глубоко внутри я ждал, что голубое пламя окажется спецэффектом, и что пройдя через него, я упрусь мордой в пол, а дядечка с круглой лысинкой засмеется и скажет «Улыбнитесь! Вас снимают скрытой камерой!».
Но нет…
– Добро пожаловать в пределы Гегемонии! – произнес голос женский, но резкий.
Я сморгнул, паника клюнула в грудь изнутри, точно хищный птенец – я сошел с ума и брежу, а добрые доктора вкалывают мне успокоительное и держат мою тушку в «гостиничном номере» с мягкими стенами?
Передо мой стояли двое в темно-зеленой униформе.
Голос принадлежал высокой дамочке, на свирепом лице которой красовались… три холодных голубых глаза. Третий над переносицей ничем не отличался от остальных, он был ни нарисованным, ни имплантированным украшением, он так же моргал и смотрел на меня без приязни.
Рядом с дамочкой возвышался лысый верзила с кожей в тон униформе и глазами не темными, а сплошь черными, как шарики из угля; этот со скучающим видом пялился в сторону.
– Э… а… – протянул я.
– Добро пожаловать на службу! – произнесла дамочка. – Руку поднять!
Я автоматически подчинился, но потом отдернул конечность – кто они такие, и почему тут распоряжаются?
– Это приказ! – рявкнула дамочка. – А я – твой командир, центурион Лиргана! Правую – вверх!
Командир? Центурион? Это что, я в армии? Ну и ботва!
Только ошеломлением можно объяснить то, что я поднял руку – ненавижу всю военную дисциплину, хождение строем, отдавание чести и прочую ерунду, еще с детства. На запястье у меня защелкнулся почти невесомый браслет то ли из кожи, то ли из пластика, над ним выросли колонки цифр.
– Это персональный классификатор, – Лиргана отступила на шаг, смерила меня взглядом. – Снимать его нельзя, да у тебя и не получится. Он показывает уровень опыта. Набранный опыт повышает твой класс, открывает возможности и дает перспективы. Сейчас, поскольку ты варвар, только что поступивший на службу Гегемонии, у тебя нулевой класс. Служи честно, исполняй приказы, и ты сможешь добиться всего, стать гражданином…
Она рассказывала дальше, я почти не слушал, цеплялся за мысли, что разлетались как испуганные чайки, и орали так же громко. Итак, я все же в армии, черт знает где, черт знает какой – «центурион» намекает на Древний Рим, но вокруг совсем не амфитеатры с колизеями.
Огромный зал, без окон и украшений, в дальнем конце видна дверь, над ним большой черно-золотой герб: кулак, охваченный языками пламени.
– Ко мне обращаться по званию, вопросы начинать с «разрешите обратиться», – вещала Лиргана: ну точно, армейские порядки везде едины, что в первом веке до нашей эры, что в двадцать первом нашей.
Или я в будущем? Куда меня перенесла дуга, заполненная лилово-голубым огнем?
Первый испуг прошел, ощутил я себя увереннее, и обнаружил, что Лиргана очень даже ничего: фигура стройная, ноги длинные, под форменной курткой заметны тяжелые выпуклости, только какие-то странные… три груди, как три глаза, одна под правую руку, другая под левую, третья под язык? Интересно было бы попробовать, да и попробуем еще.
Я облизал губы, ощутил напряжение в паху.
Ну вот, не успел расстаться с женой, уже собираюсь вдуть трехглазой и трехгрудой бабе!
– Слюни подбери, кусок дерьма! – Лиргана, похоже, заметила, куда я смотрю. – Смирно!
Тело отреагировало так, словно я дембельнулся вчера, а не семь лет назад.
Презрения во взгляде центуриона с самого начала было хоть отбавляй, но теперь к нему прибавилась откровенная ненависть, тонкие губы исказила кривая усмешка, глаза сузились. Это меня удивило – обычно женщине приятно, когда в ней видят красивую женщину и ее хотят, но тут все иначе.
Лесбиянка? И вообще, у них в армии что, гендерное равноправие?
– Зачем ты пошел к нам на службу? – спросила Лиргана.
– Деньги нужны. Для семьи, – я осознал, что слышу вовсе не звуки русского языка, что мои собеседники говорят на каком-то ином наречии, но я все понимаю до последнего слова: это было страшно, удивительно, и неожиданно.
Переводчик в затылке?
– А точнее? – подал голос верзила и впервые посмотрел на меня.
Центурион метнула в него раздраженный взгляд, а потом вновь уставилась на меня. На миг, только на миг маска из презрения опустилась, и я увидел в ее взгляде похоть, нескрываемую, жадную.
Если бы было можно, то она бы повалила меня на пол прямо тут, уселась сверху и сама засунула мне в рот все три груди!
– Дочь у меня болеет, – я вздохнул. – Нужна операция, и очень дорогая. Срочно.
Говорить о том, что не знал, куда отправляюсь, я не стал – зачем, поздно уже.
Похоть с лица Лирганы ушла, ее место заняла ненависть, еще более сильная, чем раньше – теперь она смотрела на меня так, словно я изнасиловал ее ребенка у нее на глазах, потом убил его, пожарил и сожрал. Я даже отшатнулся – такой вулкан из злобного напора и желания уничтожать закипел в трех голубых глазах.
Да что же не так с этой бабой? Что я такого сказал?
– Это твой десятник Йухиро, – процедила центурион через стиснутые зубы, а потом этими зубами заскрежетала так, что я вздрогнул.
Вот свезло мне с командиршей!
Эта психованная меня в гроб вгонит не за пять месяцев, а намного быстрее. Проклятье! Может быть удрать, отступить, вернуться домой без денег, но живым и здоровым?
Но я вспомнил Сашку на больничной койке и отогнал трусливую мысль.
– Десятник, – подтвердил верзила, и провел ладонью по обритой макушке, где пробивалась алая поросль, и я вновь застыл с открытым ртом, поскольку на руке у него было шесть пальцев!
Да кто они такие? Инопланетяне? Мутанты?
Лиргана развернулась, затопала в сторону двери под гербом-кулаком, и я проводил взглядом ее крепкую задницу – вполне человеческую на вид, как раз потискать.
– Вижу, облик наш тебе непривычен, – Йухиро тоже говорил не на русском, уши кололо от необычных созвучий, но я все понимал. – Но ничего, милостью Гегемона и по мере вращения Священного Колеса разумные ко всему привыкают. Привыкнешь и ты. Пойдем.
И я пошел за ним, пытаясь справиться со страхом и недоверием.
Переходы, лестницы, стены, и ни единого окна, так что у меня даже голова закружилась. Йухиро привел меня на склад, где мне выдали такую же, как у него форму, только без знаков различия, зато с тем же черным кулаком в окружении золотых языков пламени на правой стороне груди.
Свои шмотки я запихал в рюкзак.
– Сейчас как раз обед, – сказал десятник, когда мы выбрались в коридор.
– Посторонись! – рявкнули за спиной.
Я прижался к гладкой металлической стене и в ужасе уставился на двоих типов уже в серой форме, которые тащили нечто вроде фонарного столба, завернутого в плащ-палатку, а тот шипел и извивался. Меня задели локтем, и мне же достался злобный взгляд от обладателя курчавой шевелюры, откуда торчали маленькие рожки, как у козленка.
У лестницы мы наткнулись на двух мужиков в небесно-голубом, куртки сплошь в нашивках и эполетах.
– Пилоты-атмосферники, – пояснил Йухиро. – Корабельные были бы в темно-синем. Пока не разобрался, что к чему, отдавай честь всем. Пока ты никто здесь, пустое место. Нулевой класс.
Я кивнул, но не слишком бодро – голова шла кругом.
Пилоты напоминали людей, разве что кожа слишком красная, словно оба только что обгорели, и волос совсем нет – ни бровей, ни ресниц, ни следов того, что они бреют головы, как тот же десятник. Есть ли вообще люди там, где я оказался, и где я оказался? Подземелье? Упрятанная в толще скалы военная база?
– А откуда они знают, что я нулевой класс?
– По браслету видно, – он поднял руку, и я увидел такой же браслет, и парящую над ним цифру «семь», полупрозрачную, словно из тумана или дыма. – Но не тревожься. Последние, чьи души пройдут чрез пламя очищающее, будут первыми в конце пути…
Последнюю фразу Йухиро произнес нараспев – явно цитата.
Очень хорошо, центурион, у которого я в подчинении, ненормальная и меня возненавидела с первого взгляда, десятник вроде неплохой мужик, но похож на религиозного фанатика, а еще мне придется ходить по струнке, отдавать честь всем подряд и шугаться громких звуков, поскольку я салага, и каждый может дать мне пинка… Красота, «приятная» работа меня ждет, но что для настоящего мужчины – это точно.
Ладно хоть честь тут отдают так же, как у нас.
На следующем повороте под ноги мне бросилось что-то маленькое, черное, то ли крыса, то ли кот.
– Брысь! – Йухиро махнул рукой, и мохнатое существо, у которого оказалось слишком много лап, взбежало по стене и юркнуло в вентиляционное отверстие без решетки. – Паразиты. Спасу от них нет, травим периодически, а их все равно тут тысячи.
Еще одна лестница, коридор, в нос ударили запахи жареного мяса, специй, и мы оказались в большой столовке. Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь, увидев типичное армейское помещение для принятия пищи, но хоть что-то знакомое, обычное – подносы, стеллажи, длинные столы и пластиковые стулья.
Мне чуть полегчало.
– Делай как я, – велел Йухиро, и я вслед за ним встал в хвост очереди.
Вот только жратва тут оказалась куда лучше, чем я ожидал – сочащиеся жиром куски свинины, облитые соусом вроде брусничного, соленая рыбка пластами, розовая плоть блестит и просится на язык, тушеные овощи вроде баклажанов, засыпанные черными семенами. У меня в желудке заворчало так громко, что стоявший перед Йухиро невысокий парень оглянулся.
Моргнул блеклыми глазами, облизал пухлые губы.
– Десятник, это новенький? – спросил он. – Вапще!
Йухиро кивнул.
– Ух как клево, ха-ха, блин! – он схватил поднос. – Разрешите, десятник, я к нему! Все покажу и расскажу!
Йухиро кивнул снова, и мы двинулись вдоль стеллажа, набирая с него тарелочки с печеными яблоками, что были все в сахаре, и с чем-то вроде сливок красного цвета с разными ягодами внутри.
– Я Макс, – заявил обладатель блеклых глаз и пухлых губ. – А тебя как зовут?
Меня словно током ударило – Макс? Никаких рогов, два глаза, кожа розовая? Неужели человек?
– Ег… Егор, – сказал я. – Тут еще люди, кроме нас с тобой, есть?
– В нашей центурии никого, ха-ха. Но как сказал Ленин – уникальность это супер! Бери больше, все на халяву! Я из Москвы, сюда три дня назад угодил, уже со всеми познакомился, тут хорошо… вапще!
Он болтал, не переставая, а я думал, что если из меня вояка аховый, то из этого мягкотелого хлюпика еще хуже – я-то хоть служил, а он, судя по замашкам, ошивался по барбершопам, крафтовым пабам и клубам. Зачем Гегемонии такое пушечное мясо?
Наверняка нам не дадут оружия, мы на самом деле что-то вроде стройбата, а рассказы насчет опасности – бред вербовщика.
– А они все – кто? – спросил я, понизив голос и мотнув головой в сторону столов, за которыми сидели десятки разных существ, с красной кожей и белоснежной, с чешуей и перьями на голове, без волос и с таким количеством волос, что хватило бы на медведя, но все на двух ногах, с двумя руками и одной головой.
И да – девчонок не меньше чем парней.
Хотя кто сказал, что армия Гегемонии должна быть устроена так же, как земные?
– Мы все тут разумные, – ответил Макс. – У них есть еще такой специальный термин, который, ха-ха, обозначает всех, кайтеритов, шавванов, всех, до самых диких варваров кроме нас, но я его не запомнил, ведь переводчик его переводит всегда вапще.
Варваром мне быть не нравилось, но на душе полегчало еще – тут есть люди.
Стеллаж закончился, и мы остановились, выглядывая свободные места.
– О, пойдем к Диль! – воскликнул Макс, и направился туда, где в одиночку сидела широкоплечая девушка с круглым лицом и серыми, точно мышиная шкурка, волосами. – Привет! Мы сядем?
Девушка по имени Диль посмотрела на нас недружелюбно, и буркнула «да».
У нее на запястье красовался такой же браслет, как у меня, как у Йухиро, Макса, всех остальных, и теперь я мог видеть парящую над ним цифру «ноль» – нулевой класс, такой же новичок, только что завербована. Уши были приплюснутыми, как у боксера, а обычные волосы и круглое лицо выглядели странно рядом с ярко-желтыми глазами и серо-фиолетовой, точно лишайной кожей.
– Ешь быстрее, у нас пятнадцать минут! – заявил Макс, но замолчать и не подумал, принялся рассказывать, как он однажды на халяву пожрал в Кремле, чуть ли не со стола у президента, и что там было не так, как тут, и вообще отстой.
Я взялся за ложку.
Еда на вкус оказалась не хуже, чем на вид и запах – мясо таяло во рту, черные семечки придавали баклажанам приятную остроту, рыба не уступала дальневосточным разносолам, красные сливки были не слишком сладкими. Мне не мешали ни любопытные взгляды со всех сторон, ни треп Макса, ни то, что Диль бормотала под нос молитву, поминая «предков Гегемона» и «благословения незримые».
Поднять руку на женщину – что-то за пределами моего понимания.
Поэтому когда я вслед за Максом переступил через порог казармы, то мигом уронил рюкзак на пол и бросился туда, где между двух рядов коек творилось непотребство – крепыш с головой как бильярдный шар одной мускулистой рукой держал за шею мелкую девчонку, а другой рукой, не менее мускулистой, хлестал ее по лицу; девчонка слабо трепыхалась, царапала его по груди, но еле-еле, из последних сил. Стоявшие вокруг наблюдали – кто равнодушно, кто возмущенно, но никто не вмешивался.
– Попробуй со мной, урод! – рявкнул я, ребром ладони врезав ему по запястью.
Кисть дернуло болью, хрипящая жертва брякнулась на пол, а лысый повернулся ко мне. Удивленно блеснули алые глаза на правильном лице, я заметил, что один глаз сильно меньше другого. Ярость плеснула мне в кровь, я ощутил, как тревоги, страхи и потрясения этого дня отступают перед ее жаркой волной.
И это было приятно.
– Тыы ещее ктоо? – протянул он, отступая на шаг, но не из страха, а чтобы создать дистанцию.
– Новенький. Только что прибыл, – подсказали из-за спины крепыша.
Он принадлежал к тому же народу, что и пилоты, кожа его имела красный оттенок. Ростом и длиной рук превосходил меня, а двигался мягко, словно перетекал с места на место. Судя по повадкам – местный вожак, и за спиной у него собралось его шакалье. Опасен, невероятно опасен.
– Равуда, не надо, – голос Макса дрожал от страха, но крепыш поднял руку, и мой земляк смолк.
– Ты вступился за Крыыску, – сказал названный Равудой. – Ты знаа…
Я не стал ждать, когда он закончит фразу, я просто врезал ему по физиономии. Сделал ложный замах левой, а ударил правой, понимая, что если не свалю его сразу, то он меня уделает.
Я почти попал! Я даже зацепил его ухо!
Зрители ахнули, Равуда мягким движением вскользнул вбок, меня унесло вперед. Ответный удар пришелся в ребра, там захрустело, меня швырнуло на ближайшую койку. Кувырнувшись через спинку, я приложился мордой о пол, на губах ощутил мокрое и соленое.
Я ухитрился вскочить, но только для того, чтобы получить новый удар, в грудь. Боль отдалась до позвоночника, перед глазами на миг стало темно, но я качнулся вперед, сокращая дистанцию.
Бил наугад, и на этот раз попал, кулак врезался в твердое, его отбросило.
– Стоп! Хватит! – орал женский голос, но его перебивали восторженные крики и улюлюканье.
Я проморгался и обнаружил, что крепыш-Равуда спокойно ждет в паре шагов, слегка пританцовывая на месте.
– О да, да, давай… – он поманил меня на себя. – Врежь мне, волосатик.
Наверняка для него последнее слово звучало оскорблением.
Я облизал кровоточащие губы, попытался восстановить дыхание и поднял руки. Посмотрим, чье кунг-фу сильнее, и кто тут Брюс Ли, а кто наглый злобный лысый ублюдок.
В этот раз я даже не понял, что он со мной сделал, просто казарма повернулась, пол шарахнул по спине, выбивая воздух из легких. Тяжелое округлое колено вдавилось мне в грудь, и красное лицо с белой акульей усмешкой нависло надо мной, тот глаз, что поменьше, подмигнул мне.
– Теперь пооонял, кто тут глааавный? – поинтересовался Равуда и надавил коленом. – Я буду делать то, что мне нравится, а ты будешь утираться и подчиняться.
Браслет у него на запястье высвечивал тот же ноль, что и у меня, но это ничего не значило.
– Отпусти его, Равуда, – вмешался Макс. – Хватит. Он же не знал…
– Я сам решаю, когда хватит, – крепыш поднялся, и я остался на полу, точно пойманная рыба. – Но пожалуй и в самом деле достаточно. Запомни мои слова, новенький.
Он отошел, и его тут же окружили, начали хлопать по плечам – верзила едва не под потолок макушкой, судя по внешности из того же народа, что и Диль, и альбинос с кривым носом, которому по виду было лет шестнадцать. Изящная девчонка с перьями на голове вместо волос повисла у Равуды на шее, поцеловала его в щеку.
– Ты как, ха-ха? – Макс опустился рядом со мной на корточки. – Это же Равуда… Гражданин Гегемонии, ну бывший… Отказался от гражданства и пошел в простые солдаты…
Я захрипел и кое-как ухитрился сесть, бросил взгляд на ту, кого бывший гражданин хладнокровно бил по лицу: от человека ее отличали разве что «островки» из чешуи на висках, и общая нехватка цвета, то есть серые волосы, невнятной окраски глаза, бледная кожа, но в целом – обычная недокормленная девка с лицом злым и обиженным, со слезами на щеках.
– Это Крыска, – буркнул Макс с ненавистью. – Она тащит все, что плохо лежит… Поэтому ее и бьют!
Я закрыл глаза, пытаясь понять, не сломал ли мне Равуда чего-нибудь, и если сломал, то что. Но нет, я заполучил несколько синяков, разбитые губы, общую помятость, и все это ради воровки-клептоманки нелюдского рода-племени.
Не зря мама с детства говорила мне, что моя горячность меня погубит!
– Пойдем, там рядом с моей есть свободная койка, – Макс подсунул руку мне подмышку, закряхтел. – Как сказал Наполеон – лучше сидеть, чем стоять, и лучше лежать, чем сидеть, ха-ха… Я воды принесу, и рюкзак я твой прихватил, не беспокойся.
Койка оказалась самой дальней от двери, в углу, куда селили изгоев и отщепенцев.
Я со стоном повалился на нее, Макс пробормотал что-то, прозвучали его удаляющиеся шаги.
– Как же ты так? – сказал рядом мягкий голос. – Мило влип в первый же день.