Интервью для Мэри Сью. Раздразнить дракона Мамаева Надежда

ГЛАВА 8, она же вопрос восьмой:

— Что бы вы хотели изменить в своем прошлом и почему?

— Скажи, задавать вопросы, на которые тяжелее всего ответить, — это у тебя врожденный дар или были талантливые учителя?

— Нет, это профессиональный рефлекс. — Я внимательно посмотрела на Брока.

— Тяжело с тобой, — покачал головой дракон.

Я обиделась. Всего-то пятьдесят три килограмма! А еще «мне донести ничего не стоит…».

— Если тяжело, поставь обратно. Туда, где взял.

Но Брок прижал меня еще крепче. Хотя, казалось бы, куда еще-то.

— Я не о том, но раз ты хочешь знать…

На поляне уже вовсю смеялись и разговаривали. Кто-то даже пробовал бренчать на местном музыкальном инструменте — нехайтарпе. Сия жуткая штуковина напоминала половинку чурбака, к которой с дури притачали и клавиши, и струны одновременно. Но и этого изобретателям показалось мало: к нехайтарпе прилагался еще и смычок. Но, несмотря на все пришпандоренные гаджеты, звучала она отвратно. У меня создалось ощущение, что кошка, которую тянут за хвост, и то орет мелодичнее.

Тем не менее слушатели мужественно терпели, поскольку в роли исполнителя выступал здоровенный детина: такому попробуй возрази, вмиг уверишься в гениальности музыканта, бороздя носом землю на бреющем полете.

Сначала здоровяк долго прилаживался, натягивал струны, а потом, видно, решил: «Нехай тэк!» — и мелодия полилась в народ. Народ мучился, но терпел, пока Ярика, состроив глазки, не сумела-таки выманить у меломана инструмент и не забренчала сама. К слову, у нее это выходило гораздо благозвучнее.

А мы с Броком сидели на границе света и тьмы, так, чтобы случайные глаза нас не увидели, а уши — не услышали. Дракон рассказывал без пафоса, не оправдываясь и не обвиняя. И я понимала: каждое его слово — правда.

Испепелил ту бриталь старший брат Брока — Вьельм. На то была веская причина: кто-то из жителей городка убил его возлюбленную. Она, сбитая магическим огнем, камнем упала в расщелину.

Самки всегда слабее самцов, невеста не смогла расправить крылья и ударилась о камни. Падая с такой высоты, с которой рухнула Марна, в живых не остаются даже драконы.

Все это произошло в день свадьбы. Во время первого полета, когда супруги должны были лететь крылом к крылу. Вьельм обезумел и решил покарать убийцу-мага, который поспешил укрыться за стенами бритали. Гнев и отчаяние во сто крат увеличили пламя дракона, что был не столь силен, сколь полон ярости. И все же горожане его атаку отбили.

Вьельм улетел, но вернулся с подмогой, и Брок, находившийся в то время далеко от брата, не смог его остановить.

Началась война.

Ящер закончил говорить и продолжил смотреть немигающим взглядом в сторону огня. Я же своей журналистской печенкой почуяла, что сказанное Броком лишь вершина айсберга. Но у кого можно выведать все остальное? Блуждающий взгляд наткнулся на шкуру, который усердно подбивал клинья к Ярике. Вот уж неугомонная натура, решившая, что оборотней в этом мире мало и нужно срочно увеличивать их поголовье.

Блохастый вовсю увивался вокруг девушки и не подозревал, что я не хуже таежного клеща нацелила на его шкуру свои репортерские жвалы.

Ночь наступала медленно, но неотвратимо. Наконец, когда почти круглая желтая ноздреватая луна зависла в зените, все, кроме караульных, уснули.

Йон и еще трое стражей должны были охранять покой обозников до часа волка — времени самого темного, когда предрассветные сумерки еще не прорезал розовый отсвет восходящего солнца, а ночная тишь словно сжалась и загустела в предчувствии, что ее срок на исходе.

Я дождалась, пока дыхание Брока выровняется, а лагерь погрузится в сон. Повременила еще полчаса и потом начала изображать бессонницу.

Играла старательно — на бдящую публику. Наконец, решив, что зевков и потягушек достаточно, встала и двинулась к оборотню. По дороге обо что-то зацепилась и, падая, инстинктивно выставила руки вперед. Ладони сразу же выпачкались в чем-то жидком. Чертыхаясь, встала, отряхнулась и двинулась дальше, костеря про себя любителей оставлять посреди дороги плошки с водой.

Похоже, что сегодня был вечер бесед. Пусть так. Главное, чтобы за этими разговорами я сумела узнать всю правду.

У догоравшего костра шкура перешучивался с одним из охранников. Остальных видно не было. Эти двое вели разговор о возвышенном и вечном, а если проще — трепались о нас, женщинах.

— Слушай, Йон, я вот никогда не понимал девок. Ей говоришь: «Пошли!» — а она жмется и только твердит: «Нет-нет». А если отступишься, согласившись с этим ее «нет», смотрит так, словно смертельно оскорбил и на сеновал все же идти надо было…

— А это завсегда так, — глубокомысленно изрек оборотень. — Я тоже, чем больше пытаюсь их уразуметь, тем меньше понимаю. Единственное, в чем точно убедился: принять дев такими, какие они есть, способна только земля.

— Ну да, тверди все едино: что баба, что мужик, что мрак и пепел, что дохлый дракон.

Я вступила в круг света, заставив сторожей технично свернуть научно-философский диспут.

— Чего тебе не спится? — по праву знакомца вопросил оборотень, как-то подозрительно кося глазом.

Я передернула плечами и зыркнула на охранника, оказавшегося широкоплечим юнцом. А со спины и не скажешь — здоровый какой. Парень сбледнул и спросил:

— Может, надобно чего, госпожа ведьма? Аль хотите водички попить? Так в котелке еще остался отвар…

Я хмуро глянула на говорунов, потом на котелок:

— Больше всего я сейчас хочу бутылку хорошего вина и амнезию, но пока в наличии вижу только этот ваш отвар и суровую реальность.

Парень окончательно загрустил. То ли не знал, что это за зверь такой — амнезия, а, следовательно, всучить его в ведьминские руки, чтобы отстала, не имел никакой возможности, то ли печалился из-за внезапно прерванной занимательной беседы.

Я, не спрашивая разрешения, присела между ним и Йоном. Журналисты, когда учуют сенсацию, могут быть дюже настырными, беспринципными и въедливыми. Шкура, словно догадавшись об этом, непроизвольно от меня отодвинулся.

Я пододвинулась ближе. Он — еще раз отодвинулся. Я начала преследование в стиле бешеной улитки. Таким макаром мы переползали по бревну, пока оно не закончилось и шкура не поприветствовал землю тем местом, из которого растет хвост. И все это в гробовой тишине, под испуганным взглядом второго дозорного.

— Не смотри на меня так, — нашелся Йон, встал и потер бедро.

— Как? — уточнила я, осматривая завоеванную бревенчатую территорию. Повернула голову к парню, что до моего появления так мило трепался с перевертышем.

Тот, поймав мой взгляд, принял превентивные меры и тоже отодвинулся, а потом и вовсе выдал:

— Я, пожалуй, того… обойду дозором лагерь и сменю Бакулу…

— Чего это он? — не поняла я, глядя в спину удаляющемуся охраннику.

— А ты себя со стороны видела? — хмыкнул Йон, вставая.

Шкура обошел меня по дуге и присел ровно на то место, с которого только что дезертировал дозорный, а потом продолжил:

— Волосы растрепаны, глаза горят, на лице такое выражение — сожрать живьем готова, а за тобой еще и метла летит.

Я повернула голову. Действительно, в двух локтях от земли парила моя метелка. А я и не заметила. Пока таращилась на свой транспорт, Йон решил меня добить:

— Да и руки, судя по всему, в крови. Притом учти, что ты для обозников — ведьма. Можешь как мор прогнать, излечить, так и младенца живьем сожрать. Это какое у тебя будет настроение.

Вот зря он заговорил о хлебе насущном. Желудок сразу же заурчал.

— Ничего нет поесть? — Я резко сменила тему разговора. Шкура осекся на полуслове.

— Есть… — ошарашенно выдал он и кивнул на костер: — Запеченная репа осталась.

Перед тем как допрашивать Йона, я решила, что неплохо бы подкрепиться. Попробовала эту самую репу и убедилась: не следовало человеку становиться вершиной пищевой цепи, чтобы питаться такой вот полезной диетической гадостью. Не стоит она того. Но, несмотря на сомнительные гастрономические плюсы запеченного корнеплода, репу все равно сжевала. А потом уставилась на блохастого.

Не сказать чтобы оборотень сдался без боя. Но я, почувствовав себя в привычной среде, где допрос становится младшим братом светской беседы, вытащила из перевертыша все, что тот знал.

Когда вытрясла из шкуры все ответы, задумалась. Ушла в свои мысли, заглядевшись на пламя костра. Очнулась лишь тогда, когда подала свой скрипучий голос желна. Встрепенулась и краем глаза поймала задумчивую улыбку оборотня, который разглядывал мой профиль.

Но мне было не до мыслей, что бродили у перевертыша в голове. Без него имелось над чем подумать. По словам Йона выходило, что история началась задолго до того дня, когда энг сжег бриталь.

Все произошло гораздо раньше.

История началась тогда, когда на свет появились близнецы. Энг парящей твердыни радовался сразу двум сыновьям, но дракон был правителем и понимал: наследие он может передать только одному.

Брок родился вторым. Задержался во чреве матери всего на несколько вздохов. А старший брат Вьельм — его точная копия — оказался первенцем. Время шло, драконы росли, становились на крыло. Один готовился взять бразды правления в свои руки и вдохнуть часть своей силы в твердыню, второй постигал азы военного искусства и дипломатии вдали от дома, под бдительным оком наставника. Родители решили, что так будет лучше: незачем младшему видеть каждый день то, что никогда ему не достанется.

Подходило время пробуждения силы. У каждого дракона, в котором теплится искра дара, магия своя, уникальная. Даже небо не в силах предугадать, что за карты сдаст каждому из крылатых сыновей судьба, тщательно перетасовав колоду своих даров. Так, в семье огненных драконов может родиться ледяной, у матери, ткущей облака света, — сын, творящий мрак, или у отца, которому подвластна вода, — сын вовсе без дара. Да, не все драконы способны к магии, как не каждый человек имеет абсолютный слух. Скорее даже наоборот, магия не так часто просыпается в детях крылатого племени, но в семьях знати — почти всегда.

Простым сынам неба достается лишь способность менять облик. Над огнем, водой или мраком рядовые драконы, не имеющие дара, не властны.

О силе магической искры говорит рисунок, что проступает на теле ящера к тридцати годам: чем он больше и ярче, тем сильнее оказывается дар.

Я невольно вспомнила Брока, вернее, ту часть его тела, которую видела: ни на спине, ни на груди и плечах отметок этой самой силы я не заметила. Потому с языка сорвалось:

— У него не проснулся дар?

Собеседник грустно усмехнулся:

— Лучше бы так и было.

Сила в Броке пробудилась неожиданно рано, рывком, обожгла нутро первородным огнем, выламывая кости, прорезая кожу тысячей стилетов, расплавляя кровь, клеймя рисунком, как тавром. Всю правую ногу дракона за одну ночь украсила вязь. От лодыжки до бедра кожу покрывали изображения языков пламени и руны. И это притом, что цветной рисунок в три пальца толщиной у драконов считался свидетельством изрядной силы. Некоторые крылатые радовались даже черно-белой вязи рун, нанесенных на запястье словно строчка письма.

Броку тогда минуло семнадцать. Родители обрадовались известию и стали ждать. Если младшего судьба одарила такой силой, то что же ждет старшего? Но время шло, энг, которого уже два десятка лет точила изнутри болезнь, слабел и в один из полетов не рассчитал сил, что таили в себе грозовые облака.

Твердыня не могла остаться без правителя. Дело даже не в том, что оплот начал бы медленно снижаться, а его твердь — разрушаться. Гораздо быстрее распаду подвержены умы и сердца подданных. А смута, что на земле, что в небе… — последствия едины. Для всех Вьельм был будущим энгом. Дракону, которого отец-правитель считал своим наследником, пришлось принять венец владыки, хотя дар в нем еще не пробудился.

Для всех новым энгом стал старший сын, а вот свою силу в сердце парящей твердыни влил младший — Брок. Но об этом знали лишь несколько драконов.

Жизнь шла вперед, проходили годы, а магическая искра в Вьельме так и не спешила вспыхнуть.

Брок же, влив свою силу в сердце оплота, вновь занялся тем, что стало для него привычным: войной и дипломатией. Стычки драконьих племен, что на словах подчинялись энгу, но на деле покорялись лишь силе, заключение союзов и демонстрация мощи, дипломатические переговоры с другими расами — все дела, для которых нужны решительность и хитрость, легли на крылья младшего.

Старший же освоил тонкую науку управления монетой и сердцами подданных и не только стал хорошим правителем, но и обеспечил своим владениям процветание. Однако простые драконы вдвойне полюбили молодого энга за то, что полет парящей твердыни стал как никогда ровным, а земли, впитавшие часть силы, — тучными и богатыми. Год от года угодья прирастали, а оплот ширился.

Наконец настало время, когда сила пробудилась и в Вьельме, но, увы, она не оправдала чаяний матери и покойного отца — всего лишь тонкий серый ободок не толще кольца на среднем пальце. После этого старший брат стал носить перчатки, скрывая ото всех ту толику дара, которую пожаловала ему судьба. Завидовал ли он Броку? Навряд ли…

Так шли годы, Брок и Вьельм заматерели. Тело одного покрылось паутиной шрамов — даже регенерация не может насовсем скрыть следы побед. Чело второго изрезали ранние морщины, а острота зрения спасовала перед свитками, которые старший искренне ненавидел, но все равно корпел над ними.

Брок был уже далеко не юн, когда встретил ту, которую решил назвать своей женой, надеть на нее мужний пояс.

Марна происходила из обедневшего, но знатного рода. Юна, красива, невинна и, как казалось Броку, влюблена в него так же, как и он в нее. Но то казалось, а любовь подобна банковским процентам — вовсе не такова, какой кажется. Йон юлил, изворачивался и изъяснялся экивоками, но все же основную мысль я поняла: старший увел у младшего невесту.

Хотя, как по мне, если девушка сама уходить не хочет, то и не уведешь ее никуда. Но это мое сугубо женское мнение, которое я не спешила озвучивать. И правильно сделала. Дальше стало еще интереснее: Вьельм развязал войну, а потом решил, что самое лучшее средство решения проблем — это уйти в депрессию. Энг впал в нее с полной самоотдачей.

Увы, Брока никто не спрашивал, чего он хочет, так что младшему пришлось брать на себя и командование армией, и управление оплотом. Причем не только своим, но и теми парящими твердынями, которые принесли вассальную клятву.

Соседи же внизу не думали дремать. Поначалу в стычках с людьми драконы одерживали победы, но потом правитель Верхнего предела, тот самый Энпарс, нашел против крылатых мощное оружие. Оно выжигало дракона в считаные секунды, пробивало броню, плавило кости, въедалось в кровь. Ни один маг, будь то человек, дракон, эльф или гном, ранее не был способен на заклинание такой силы.

Сыны неба отступили и даже заключили позорный для себя мир, выплатив немалую дань людям. Причем, поскольку Вьельм от венца правителя не отказался, младшему пришлось еще и изображать своего брата-близнеца. В итоге такого маскарада для простых драконов героем, который прекратил войну, стал благородный Вьельм.

Йон рассказал много, но вопросов возникло еще больше. Кто напал на ту драконицу? Что за оружие изобрел даже не маг, а просто кнесс? И любит ли до сих пор Брок свою Марну? Последнее к политике отношения не имело, но отчего-то волновало меня едва ли не больше прочего.

Ночь подходила к концу. Мои силы давно иссякли, и сейчас я держалась на голом упрямстве. Вино, в котором заляпала рукава рубахи по дороге к костру, въелось в ткань и засохло, так что выглядела я как настоящая ночная ведьма — очень кровожадная, невыспавшаяся и зело злая.

Последнее будто чуяли дозорные, и к нам с Йоном не приближались. Когда же караульным пришло время смениться, я тоже почла за лучшее хоть немного поспать. Но моей мечте, видимо, сегодня сбываться дюже не хотелось. Едва я прилегла, как рядом заметался в бреду Брок. Будь я хотя бы не такой уставшей, сработал бы инстинкт самосохранения, но я на автомате протянула руку, чтобы погладить его и успокоить, ведь дракон мешал мне заснуть. Зря, ой зря я сделала это.

Брок был далеко не маленький мальчик, а вполне себе мужик. Даже не совсем мужик, а здоровенная драконья морда в человеческой ипостаси. И мне, хрупкой, с ним, даже сонным, было не потягаться. Поэтому, когда лапища ухватила меня за запястье и рывком подтянула к себе, я и пискнуть не успела.

Оказавшись прижатой к теплому боку Брока, я попыталась высвободиться. Куда там. Даже пошевелиться не смогла. Зато дракон затих и начал елозить носом по моей макушке, будто принюхивался. Пришлось замереть, как той знаменитой мыши под веником.

Брок же собственническим жестом еще ближе притянул меня к себе, уткнулся своей сопелкой в мои волосы и задышал, втягивая воздух часто и коротко. Его ладони начали движение. По моей спине, шее, ключицам. А потом он резко развернул меня, так, что я оказалась нос к носу с этим потерявшим всякую совесть ящером. Так и не проснувшимся ящером! Хотела гаркнуть от возмущения и только открыла для этого дела рот, как его тут же закрыли.

Он не целовал. Кусал поцелуем, словно голодный, дорвавшийся до еды. С силой, с яростью, обжигая губы, проникая языком, завоевывая. Я попыталась вырваться, но он прижал меня еще крепче. Его дыхание опаляло мою кожу — хриплые выдохи, отчаянные, словно у пловца, вынырнувшего с глубины, вдохи.

Руки Брока требовали, а тело заявляло о готовности произвести не только неизгладимое впечатление, но и потомство. Его сильные ладони опустились ниже, остановились на моих бедрах. Сжали — почти до синяка. Не ласка, ультиматум.

Все происходило столь стремительно, что я оцепенела, а потом забилась с удвоенной силой, уже не церемонясь. Укусила за нижнюю губу, потом, чуть откинув голову, нанесла удар лбом. От такого «хука черепом» у меня чуть искры из глаз не посыпались, но одну рыжую попаданку, желавшую поскорее выбраться из слишком горячих объятий, это не смутило: колено попало точно в пах.

Брок застонал сквозь зубы и проснулся. Ну еще бы: к такой побудке мало кто останется равнодушным.

Дракон распахнул глаза, и я поняла две вещи: во-первых, возможно, в этом мире будущей популяции драконов только что был нанесен серьезный урон, а во-вторых, даже у проснувшегося Брока желание не пропало. Слишком уж много в его заострившихся чертах проступило откровенного, хищного, голодного, первобытного.

Я медленно перевела дыхание. На лбу наверняка будет шишка. Да и из носа Брока потекла кровь. Но, казалось, дракону это безразлично. Как и то, что он уже не спит, не грезит и должен вроде как понимать, что все происходящее — реально. Чудилось, что еще миг — и он набросится на меня, распластает на траве, наплевав, что вокруг — спящий лагерь. Просто накинется и подомнет под себя.

Но Брок все же выдохнул и, приложив немалые усилия, спросил:

— Что. Ты. Тут. Делаешь.

— На звезды гляжу и чувствую, как ты проявляешь ко мне симпатию. Животом — особенно сильно чувствую, — зло выпалила я. — А если проще — подвергаюсь изнасилованию.

— Я не… — Он осекся на полуслове и, видимо, прислушиваясь к собственным ощущениям, с подозрением воззрился на мою до неприличия задранную рубаху.

— Я тебя успокоить хотела, ты опять метался в кошмаре, а в результате… Схватил, подтащил и начал использовать.

Дракон приложил ладонь к носу, потом с сомнением посмотрел на кровь, оставшуюся на пальцах. Когда он поднял на меня взгляд, в нем без слов читалось, что не больно-то такую драчливую и поиспользуешь…

А меня с запозданием начали одолевать сомнения: слишком уж Брок действовал… Нет, не привычно, но так, как шагает путник по тропе, которую однажды уже прошел — уверенно, не сомневаясь на поворотах.

Я буквально впилась взглядом в его лицо. Та ночь с маковым молоком, будь оно неладно… Ящер со своим хвостатым благородством мог ведь и солгать. Или не солгал? Может, этот дракон со всеми и по первому разу такой напористый и уверенный?

Нет, я знала один точный способ проверить: а была ли полностью совместная ночь? Но, увы, одноразовый тест на невинность махал мне белым платочком: в свое время я была достаточно любопытной, чтобы остаться целомудренной. Поэтому успела избавиться от того, что ранее считалось девичьим достоинством, а в веке двадцать первом — стало скорее недостатком.

И вот теперь… Оставалось разве что усмехнуться, вспомнив, как когда-то на лекции разбирали этот интересный медицинский факт и бытующее по его вине устойчивое выражение: «до свадьбы заживет». Именно этими словами развратные хлопцы сманивали невинных необразованных деревенских барышень, уверяли, что «все срастется», и шептали на ушко прочие убедительные доводы, отлично приводящие к горизонтальному и обнаженному времяпрепровождению.

Сейчас задумалась, как ответить на вопрос: «Было ли у нас с Броком что-то более существенное, чем поцелуи?» Журналистская натура ехидно подсказывала единственно верный ответ: «Частично».

Зато наших соседей дилеммы не мучили. Чей-то сонный голос проворчал:

— Или уже займитесь делом, или не мешайте честным людям спать! — а потом этот же комментатор усовестил уже конкретно Брока: — Да, девка у тебя точно — огонь, ложиться на нее, что на шипящие угли, но ты вроде как с пламенем дружен…

Дракон не сказал ничего, только посмотрел. Советчик мгновенно заткнулся, а спустя пару секунд так выразительно захрапел, что удостоился тычка от соседа, который лежал рядом.

Я почувствовала, как жар идет по щекам.

Но кое-что все же не давало покоя. В первый раз Брок едва не придушил меня в бреду. Когда его успокаивал Йон — я тоже не заметила повадок мартовского кота, почему же сейчас…

— Ты это специально? — спросила я почти наугад. — Мстишь за вчерашнюю ночь?

Как оказалось, попала в яблочко. Непробиваемый дракон фыркнул, а потом признался:

— А что я должен был подумать, если проснулся, а ты прижимаешься ко мне? Решил или продолжить вчерашнее, или проучить…

— А до того как проснулся? — начала допытываться я.

Судя по тому что Брок нахмурился, вопрос ему жутко не понравился, но он все же ответил:

— Сначала был кошмар. Один и тот же, что снится из ночи в ночь. А потом накрыло спокойствие, словно густой утренний туман, который окутывает молочной дымкой настолько плотно, что не видишь собственных пальцев. Кошмар ушел, но ярость и отчаяние так до конца и не улеглись…

«И перешли из фазы „сражайся“ в фазу „размножайся“ без промежуточных остановок», — домыслила я то, что так и не озвучил дракон. Все с вами ясно, господин крылатый.

— Давай спать, скоро рассвет.

— Давай, — подозрительно быстро согласился дракон и… вновь притянул меня к себе.

На этот раз без какого-либо подтекста, просто делился теплом. Но я дернулась, попытавшись вернуться на свою лежанку.

— Сама же сказала, что нужно выспаться. А когда ты рядом, меня кошмары не мучают.

«Правильно, они меня душат наяву или лезут целоваться», — про себя возмутилась я, хотя вслух сказала совершенно иное:

— Тебя и с Йоном кошмары не мучили в доме Бажены.

Но ответа на свое замечание так и не дождалась. Дыхание Брока стало редким и менее глубоким. Вот же умеет мгновенно засыпать, паршивец! Подивилась я и… сама тут же мгновенно провалилась в объятия Морфея.