Редкая птица Катериничев Петр

Глава 1

Пляж – как раскаленный противень, а я – коржик на нем. Хотя пляжем этот лоскут песка является лишь для меня одного – рядом шоссе, оттуда несет гарью автомобильных выхлопов и перегретого асфальта. Приличные люди отдыхают в девятнадцати кэмэ отсюда – в тени навесов, на мельчайшем намытом земснарядом белом песочке или на травке, подстриженной по последней моде, коротко – как затылок звезды американского баскетбола.

В тридцати кэмэ есть и затененные дорожки для любителей пробежек, и подогретые либо охлажденные бассейны с морской водой – на любителя, и коттеджи с саунами, бильярдными и просмотровыми залами, алкогольно-безалкогольными напитками всех расцветок и обслугой – девочками любой масти и оттенка кожи… В народе эту бодягу издавна именуют уважительно – Территория. С заглавной буквы.

Контингент отдыхает теперь разный – от бывших в употреблении партократов и дармократов (или дерьмокрадов – греческое слово «демократия» слабо привилось среди отечественного демоса, равно как и среди «кратоса») до новых коммерсантов средней руки, полумафиозных торговцев, тех, кто в законе, и тех, кто при законе, национал-радикалов, масонов, борцов с коррупцией, профессиональных компрадоров, ура-патриотов, полководцев без армий… Ковчег: каждой твари по паре. Хотя всех объединяет одно: люди они состоятельные.

С похмелья всегда так – думается о грустном. Для своих «слегка за тридцать» я худощав, одинок и беден. Особенно с утра. Да еще фрустрация накатила минут семнадцать назад. То есть – потеря жизненных ориентиров и целей. Понятия не имею, чем займусь вечером, где взять денег, да и зачем они мне.

Солнце припекает все сильнее, и если я по-прежнему похож на коржик, то уж непременно с кремовой начинкой: мысли растеклись изнутри по черепной коробке и тают, тают… Остается одна: заставить себя подняться, пройти два десятка шагов и упасть в прохладу моря…

Неожиданная тень падает на спину, и состояние блаженной ломоты улетучивается. У меня, как у Диогена, одно желание – чтобы тень убралась.

Открываю глаза и вижу два массивных ботинка. А выше – тушу их обладателя. В черном с блесткой костюме и при галстуке парень уместен здесь, как катафалк на свадьбе.

– Привет, Дрон.

Дрон – это я. Олег Владимирович Дронов. Но все – то ли из-за собственной невоспитанности, то ли из-за моей юности – называют меня кратко. Потому неопределенно киваю – привет, дескать, старина… Хотя мы друг другу и не представлены. И снова укладываю лицо на руки.

– Тебя хочет видеть Ральф.

Вслед за этой фразой перед моим носом падает бумажка. Зеленая.

– Сто баксов, – цедит фигура, словно я сам стал путать Франклина с Вашингтоном.

Вытягиваю из пачки сигарету, закуриваю и рассматриваю банкнот с интересом первоклассника, научившегося вчера читать.

– Тебя хочет видеть Ральф! – Тон собеседника нетерпеливо наглый.

– А я хочу видеть блондинку в бикини. А лучше – без, а еще лучше… – Тирада остается незавершенной – лакированный остроносый ботинок превращает мои губы в вареную свеклу, – сплевываю кровь, песок и остатки сигареты. Обидно – это моя последняя сигарета.

– Он хочет видеть тебя сейчас. И подбери баксы. Хотя я бы на тебя и рваного не потратил.

Когда тебя приглашают столь изысканно, отказать трудно. Зато в голове прояснилось – и без всякого купания.

Просовываю ногу в джинсы – и падаю лицом в песок. Пинок у верзилы – словно удар бампером «членовоза» на средней скорости. Кровоподтек будет со слоновье ухо.

Поднимаюсь, слыша сзади какое-то бульканье, оборачиваюсь – оказывается, здоровяк так смеется. Широкое лицо лоснится потом, а в глазах столько же тепла, сколько в блестящих латунных пуговицах на его пиджаке.

Медленно бреду по песку босиком – кроссовки в одной руке, в другой – тенниска. Мой конвоир движется сзади. У дороги земля тверже – неловко ступаю, роняю тенниску, надо бы поднять… Верзила радостно делает шаг вперед, примеривая пинок, я резко наклоняюсь, касаясь руками земли, а пятка катапультой летит ему в пах. Звук средний – что-то между хрустом и чавканьем.

Резко разворачиваюсь. На лице верзилы – гримаса невыносимой боли, огромная туша медленно оседает в пыль. Но времени хватает, чтобы четырежды пробить по блиноподобной физиономии. Ощущение такое, словно нокаутируешь сковородку. Ну, а смотреть на то, во что превращается лицо после такой обработки, можно лишь человеку с крепкими нервами.

Просто меня всегда возмущало хамство. И – наглость. Хамить, пусть и незнакомым людям, – все равно что писать на ветру: ветер – штука переменчивая.

Занятый философичными рассуждениями, я не забываю осмотреть содержимое карманов моего визави. Под пиджаком, как и следовало ожидать, новенькая желтая «сбруя», в кобуре под мышкой – укороченный оперативный кольт с прекрасно изготовленным глушителем – хлопок из такого не слышнее щелчка пальцами в пустой комнате. В боковом кармане нахожу отличный пружинный нож немецкой стали, который немедленно присваиваю, в портмоне – сто пятьдесят «штук» рублями, восемьдесят баксов и удостоверение сотрудника службы охраны горисполкома Приморска.

Последнее я изучаю наиболее тщательно, хотя подлинность той или иной бумаги в наше время отнюдь не гарантирует подлинность ее обладателя.

Тем не менее – «ксива» настоящая, и я возвращаю все вышеупомянутое в пиджак. В руках эти сокровища просто не унести, а в тенниске, с кольтом за поясом и чужим бумажником в кармане я буду выглядеть вызывающе. Поэтому решаю позаимствовать и пиджак. Как ни странно, в плечах он мне впору, ну а чтобы сделать его таковым и в талии, пришлось бы выпивать на дню литров по шесть пива, заедая сие великолепие голландской ветчиной.

В кармане брюк обнаруживаю ключи – один от машины, другой от неизвестного мне жилища – на цепочке с красивым брелком. Поднимаюсь на дорогу, – «жигуленок»

– «шестерка» припаркован у обочины в тени чахлой акации. Порывшись в бардачке, нахожу то, что искал, – бутылку водки. «Смирновская» – красиво жить не запретишь…

Верзила продолжает «отдыхать», чем-то напоминая перебравшего борца «сумо».

Я же хочу усилить впечатление. Обильно поливаю спиртным его лицо и сорочку, как заботливая няня, приподнимаю голову и, зажав ноздри, вливаю щедрую порцию в рот.

Парень поперхнулся, приоткрыл веки и стал глотать уже самостоятельно. Похоже, он начал приходить в себя, а это вовсе не входит в мои намерения. Отрываю от него бутылку, как мамаша соску от ребенка, отступаю на нужное расстояние и, когда верзила встает на ноги и делает выпад, дважды коротко бью его в подбородок – апперкотом и хуком справа. Теперь, по моему разумению, он отключился минимум минут на тридцать, – не люблю я все эти новомодные баллончики и газовые спринцовки – никогда нельзя ручаться за результат. А так – полежит на солнышке полчаса, потом еще с часок начнет соображать, как добраться до городка, – с такой физиономией да еще с таким амбре его вряд ли подберет попутка, а на такси денег теперь нет. А за вышеозначенное время – «сову эту мы разъясним», как говаривал бдительный Шариков.

Поворачиваю ключ, – двигатель урчит ровно, мягко. Хоть и чужая машина, а приятно. И фрустрацию, сиречь хандру, как майкой сдуло. Теперь я при деньгах, при авто, при «пушке» и «пере» – все стильное, прямо «с иголочки». Не хватает только блондинки с золотистым загаром и в бикини, а лучше – без…

И еще, сильно мешает жить вопрос: кто и зачем снарядил за мной этого дсбильноватого мастадонта?

Впрочем, от него имеется нечто реальное и существенное – сто «зеленых» с непонятной репутацией и приглашение от Ральфа. В любом случае я знаю, чем займусь сегодня вечером.

Отклонять приглашение Ральфа, да еще сделанное в столь изысканной форме, смертельно опасно. Впрочем – не более опасно, чем его принять.

Телескопический объектив приблизил окровавленное лицо лежащего на песке.

Несколько раз щелкнул скоростной затвор. Потом объектив переместился на сидящего в машине Олега Дронова, и снова – щелчки. Последний раз – вслед удаляющемуся зеленому «жигуленку».

– «Седьмой», я «первый», прием.

– «Первый», «седьмой» слушает.

– Объект отработал в предполагаемом режиме. Разрешите приступить к выполнению штатного варианта.

– Разрешаю.

– Есть.

– «Второй», я «седьмой», прием.

– «Второй» слушает.

– Объект отработал в предполагаемом режиме. Приступайте к выполнению штатного варианта.

– Есть.

«Шестерка» быстро набирает обороты. Бросаю прощальный взгляд на пляж – он похож на раскаленный противень, а лежащее тело – на кусок сдобы. Июль, два часа пополудни-смертельная жара!

Глава 2

Скорость хорошая. Автомобиль словно летит над шоссе в колеблющемся мареве.

Кажется, асфальт разогрет настолько, что протекторы оставляют в нем рельефную колею.

К моей радости, в бардачке нашлись и сигареты. Закуриваю и лениво размышляю, какие статьи действующего законодательства я нарушил. Понятное дело, чтобы определиться, что можно нарушить еще – не увеличивая тяжести содеянного, ну и, разумеется, пятна на совести.

Итак: злостное хулиганство, нанесение более или менее тяжких телесных повреждений, оскорбление должностного лица – при возможном исполнении (исключительно действием, не до разговоров было), захват холодного и огнестрельного оружия (хотя сие – недоказуемо, марка револьвера и наличие глушителя позволяют предположить, что оружие нетабельное, и должностное лицо, «отдыхающее» сейчас на пляже, таскало криминальную «пушку» с собой по легкомыслию, как и я сейчас, причем исключительно с целью сдать первому же попавшемуся представителю власти. Безвозмездно.

Остается мелочевка: угон транспортного средства, покушение на убийство (недоказуемо!) и кража пачки сигарет. Короче – чист, как простыня в брачную ночь!

Скорость хорошая. И девчонка появилась неожиданно, словно ее вытолкнули на шоссе перед самой машиной. Мои руки мягко и плавно повернули руль, тоненькая фигурка в каком-то миллиметре пронеслась рядом с автомобилем и медленно замерла на асфальте, когда моя нога вдавила педаль тормоза. Все-таки не так уж плохо, когда мозги заняты совершенно никчемными размышлениями! Стоило им взять руководство на себя, начать взвешивать, как поступить, в какую сторону крутить руль, – и девчонка была бы размазана по радиаторной решетке.

Закуриваю и выбираюсь из машины. Девушка сидит на асфальте и смотрит на меня испуганными оленьими глазами.

– Не ушиблась? – протягиваю ей руку.

– Нет.

– Поднимайся.

Она легко встает, а я замечаю вдруг и длинные, чисто промытые волосы цвета льна, и пушистые ресницы вокруг фиалковых глаз…

– Тебе в город? – хрипло спрашиваю я, а сам снова радуюсь собственной голове, так редко берущей на себя труд хоть о чем-то думать.

– Да.

– Тогда нам по пути! – догадываюсь я, делаю приглашающий жест рукой и улыбаюсь оскалом жизнерадостного олигофрена.

– Вы так любезны, – замечает девушка, словно два часа дожидалась на жаре, а проезжающие мимо хлыщи обдавали ее пылью и презрением.

Девушка движется к машине, слегка покачивая бедрами, я любуюсь длинными, покрытыми золотистым загаром ногами и вдруг понимаю, что под коротенькой белой юбочкой ничего нет – никакого бикини. «Осуществляются мечты» – как говорил Райкин. Похоже, я все-таки перегрелся.

Девчонка оборачивается и смотрит мне в глаза, – у меня такое чувство, словно я подросток, подглядывающий из-за портьеры за взрослой дамой, и как раз сейчас упал карниз… Или у меня крыша поехала…

А все же она изумительно хороша!

С присущей мне элегантностью открываю дверцу авто и замираю в позе грума.

Она смотрит на жаркое замшевое сиденье, улыбается, словно извиняясь – «Ой, совсем забыла!» – достает из сумки белый комочек и…

Девушка поднимает юбочку-эластик до пояса, чтобы не мешала, не торопясь просовывает в трусики ножку, другую, выпрямляется и медленно подтягивает от коленей вверх. Оправляет юбочку, щеки ее очаровательно покраснели, словно у школьницы, услышавшей приятную непристойность…

– Извините, – и садится в машину.

Я же плюхаюсь на водительское место с видом человека, который только и делает в последнее время, что подвозит голеньких девчонок с диких пляжей до городка.

– Меня зовут Лена. Можно сигарету?

Гордо подаю ей «Кэмел». Непосредственность, с которой она забралась в чужое авто и угощается чужими сигаретами, напоминает мне мою собственную.

– Олег, – говорю я, протягивая зажигалку.

– Мужественное имя. Хотя – несколько аскетичное.

– Да? – удивленно тяну я. – Никогда не считал себя аскетом.

– Но вы и не сластолюбец… Это ваша машина? Ее непосредственность очаровательна и безгранична. Просто хочется сдать ей под расписку и «жигули», и «ствол», и самого себя. Как представителю власти. Безвозмездно.

– Нет, – честно отвечаю, – я ее угнал. До этого машина принадлежала Центральному совету профсоюза гомосексуалистов-надомников.

Все это я проговариваю грустно и устало – как и положено погрязшему во грехе. Девушка смеется:

– Все вы врете.

– Да, – снова честно отвечаю я. – Вру. А вы?

– Что – я?

– Любите врать?

– Люблю. Только это не вранье, а фантазерство.

– И что же вы придумываете?

– Что хочу. А сейчас мне нужно выдумать вас.

– Ну и как, получается?

– Пока не очень.

– Почему?

– По-моему, вы не поверите.

Снова жму на тормоз. Но не потому, что собираюсь убеждать милую попутчицу в том, как я ей верю, а руль мешает мне отчаянно жестикулировать. Просто поперек дороги стоит знак «Ремонт». И стрелочка, приглашающая в объезд, по проселку.

– Я верю только тому, что вижу, – произношу я задумчиво. Может, она примет меня за интеллектуала?

– Это вы о дороге?

– Нет, это я о том, что вы – натуральная блондинка.

Она краснеет, но ответить не успевает.

Из тени придорожных акаций выходит… девушка изумительной красоты. Только волосы у нее рыжие, глаза – зеленые, а на носике – замечательные веснушки. На нас с попутчицей она смотрит, как девственница на счастливых молодоженов во время брачной мессы.

– Ребята, не подкинете до Приморска, если вам по пути?

Вот что значит воспитание: «Если вам по пути!» Как будто, кроме проселка на Приморск, отсюда исходят шоссе на Париж и тракт на Санкт-Петербург!

С присущей мне элегантностью открываю дверцу авто. Девушка смотрит на жаркое, обтянутое замшей сиденье…

На мгновенье зажмуриваю глаза… Сейчас она поднимет юбочку, под которой ничего нет, не спеша наденет трусики, чтобы я успел полюбоваться ее фигуркой и оценить натуральность волос, потом щеки ее очаровательно покраснеют, словно у школьницы, услышавшей приятную непристойность…

«Вот вы и попались, Штирлиц!..»

«Белая горячка (деллирий) развивается на фоне систематической интоксикации организма алкоголем, причем дозы…» – начинаю вспоминать читанное когда-то в учебнике психиатрии.

– Спасибо. – Девушка садится и захлопывает за собой дверцу.

Уф! Пронесло! «Жигуленок» послушно съезжает на проселок.

– Меня зовут Олег, девушку рядом – Лена. Леночка сидит, рассматривая ведомую только ей точку на ветровом стекле, и очень похожа на капризную любовницу, раздосадованную нарушенным уединением и невниманием кавалера.

– А меня – Юля. Кстати, я вас знаю.

Лена бросает скорый, почти неуловимый взгляд в зеркальце заднего вида и снова изучает ветровое стекло, – рыженькая смотрит на меня.

– Да?

– Да. Вы – Дрон.

– Дрон? – Леночка удивленно вскидывает брови, словно яобманывал ее все семь лет супружества. – Так вас еще и так зовут?

– Я многолик.

– Дрон – это такая легендарная птица. Оставшаяся в единственном экземпляре.

Редкая. Слышали? – Юля радостно переводит взгляд с меня на Лену. Хочется надеяться, что радуется она моей редкости и тому, что отношения мои с сидящей рядом дамой не так близки, как ей показалось вначале.

– Нет, не слышала, – мстительно глядя на меня, отрезает Леночка.

– Ну это вроде… – Юля раскраснелась и еще больше похорошела. – Говоруна!

Мультик помните, по Киру Булычеву? «Птица-говорун умна и сообразительна!»

Помните?

– Помню. Но ведь всех говорунов истребили. Ведь так? Резко жму на тормоз.

– Почему мы остановились? – спрашивает Леночка.

– У меня именно здесь предполагается личное, глубоко интимное дело.

– Что?..

– Мальчики – направо, девочки – налево. Можно наоборот.

Долгим взглядом смотрю на брелок и ключ в замке зажигания. Но так вот, демонстративно, забирать его считаю неудобным. Выходя из машины, окидываю взглядом верного «росинанта». Если уж ему суждено быть угнанным дважды в течение пары часов – значит, судьбина такая.

Углубляюсь в кусты, пиджак болтается вокруг тощего торса, зато и «сбрую» можно заметить, только заведомо зная, что она надета. Спиной чувствую взгляд двух пар любопытных девичьих глаз.

Что ни говорите – а приятно быть редкою птицей!

– «Седьмой», я «второй», прием.

– «Второй», я «седьмой», слушаю.

– «Седьмой», у меня внештатная ситуация.

– Степень сложности?

– Коэффициент "с". Прошу выяснить возможное влияние.

– Принято.

– Разрешите форсировать штатный вариант?

– Действуйте.

– Есть.

Глава 3

Глеб Жеглов и Володя Шарапов За столом засиделись не зря, Глеб Жеглов и Володя Шарапов Ловят банду и главаря-а-я…

Под бодрые звуки «Любэ» краденый «жигуленок» выезжает на большак. Пока ехали по проселку, девчонки сидели тихо, как мышки. Кстати, вернувшись к машине, я не обнаружил ни одной, ни другой.

Не было их минут семь, и я уже начал досадовать: такое приятное (вдвойне!) знакомство и – без всякого продолжения! А потому теперь поглядываю то на Лену, то на Юлю и размышляю, какой бы разговор начать. Например, о том, что за редкая я птица!

Но девушки молчат, а самому говорить о себе мешает застенчивость. В голове – снова никаких мыслей, только желания. И те-эротические. Как сказали бы в былые времена, «для служебного пользования».

«Эммануэль, Эммануэль…» – напеваю мелодийку из одноименного фильма. Не знаю, что за композитор колдовал над ней, но я готов поставить все реквизированные у громилы деньги против его жалкого сантима – эту песенку знаю с детства, причем со словами: «Жить без любви, быть может, можно, но как на свете без любви прожить…»

«Ата-а-а-с!» – бурно кончают «Любэ», а нам, похоже, опять не до любви.

Сразу за поворотом вижу патруль. Похоже – милицейский. Хотя белая фата – вовсе не гарантия девственности. И кто только теперь не носит форму. Знавал я одного интернационального гвардейца – он успел сменить штук семь форм и повоевать на стороне «всех воюющих сторон», как пишут в прессе, пока не решил открыть свой личный бизнес в этом милом южном городке, – накопленный опыт позволял ему рассчитывать на успех. Открыл. Похороны были скромными. Но имели, я бы сказал, воспитательное значение.

Два укороченных «акаэма» смотрят прямо в ветровое стекло с затаенной укоризной. И их хозяева тоже. Я понимаю и тех, и других.

В наше постсудьбоносное время Приморск сохранил статус чего-то среднего между Швейцарией с ее нейтралитетом, банками и непоколебимой надежностью и Лас-Вегасом. А наличие рядом Территории придает городку необходимую респектабельность, как тень сталинских высоток – нищете и скученности трущоб.

Короче, все склоки, разборки, войны – за пределами этого благословенного места. А ежели уж, паче чаяния, случается найти «жмурика», не похожего на бомжа и с признаками насильственной смерти, то, как правило, уже часа два к этому времени в одном из отделений сидит пришедший с повинной и глубоко раскаявшийся грешник, в состоянии сильного душевного волнения превысивший пределы необходимой обороны и ненарочно (или нечаянно) «замочивший» голыми руками (или случайным бытовым предметом) хама, который вел себя нагло, вызывающе и небезопасно для окружающих, да к тому же был вооружен. Все вышеотмеченное в протоколе тут же подтверждается свидетелями, заслуживающими всяческого доверия.

Ну а что до экспертизы – то разве поспорит какая-то мензурка с живым человеком? Если четыре персоны в один голос уверяют, что потерпевший поскользнулся и ударился головой об угол стола, причем случайно, то эксперту остается лишь отыскать обширную гематому в затылочной части черепа…

Но вооруженный патруль почти в черте городка – это что-то совсем из ряда вон… Это же не Таджикистан и даже не Москва – здесь люди отдыхают. И какие люди!

Нет, это не милиция. Скорее, какой-то спецназ. Милая мода: сейчас не то что республика – каждая область и город завели себе кто «беркутов», кто «соколов», кто «пантер», кто доморощенных «альф» или «бэт». И между спецназами соцсоревнование – кто из них спецназнее… Сегодня «беркут» поклевал «пантер», завтра «пантеры» порвали «беркутов»…

– Стар… нант… аев, – представляется офицер, лениво поднося ладонь к кепочке. И выражение морды лица он, вроде, тоже позаимствовал из американского боевика. А может, и нет, – просто и для наших стала обычной этакая смесь лени, презрения и превосходства, какую испытывает вооруженный человек рядом с безоружным.

– Что-то случилось? – Леночка улыбается офицеру, демонстрируя безукоризненные перламутровые зубки.

– Так вы из отряда «Сокол»! – восклицает Юля, восхищенно рассматривая нашивки и шевроны на пятнистой униформе.

Вообще-то красивыми девчонками в Приморске никого не удивишь. Их здесь больше, чем во всех остальных городах СНГ вместе взятых. А уж в это время года – и подавно.

Но старлей " потек". То ли воинская служба сделала его таким восприимчивым, то ли просто перевели сюда из какого-то дальнего гарнизона. А может, он вообще не имеет никакого отношения ни к Приморску, ни к Территории, ни к охране порядка? И стоит здесь с ребятками на тех же основаниях, на каких я разъезжаю на данной «шестерке»? Именно это и предстоит выяснить, прежде чем сдать в руки властей «пушку», авто и самого себя – до выяснения.

– Так вас в Приморск недавно прислали? – снова спрашивает Леночка. Хочется похвалить ее непосредственность. Но старлею, похоже. Юля понравилась больше. Не сводя глаз с ее загорелых ног, мельком бросает взгляд на права, которые пытаюсь предъявить (мои собственные, с фото!), и снова переводит его на девичьи ноги.

– В Приморск направляетесь? – спрашивает военный с сообразительностью, напоминающей мою собственную после встречи с Леночкой. Очень хочется сказать, что в Марсель, но боюсь – поверит и потребует таможенную декларацию.

– Да, – отвечаю.

– Что в багажнике?

Хотел бы я сам это знать – может, пуд героина, а может, и труп мэра города.

Поэтому отвечаю правду:

– Ничего особенного.

– Ничего подозрительного на дороге не заметили? – продолжает спрашивать старательный старлей, хотя мои ответы ему так же интересны, как мне – его вопросы.

Пожимаю плечами. Разве не подозрительна девчонка, выскочившая перед самым автомобилем, словно за ней кто-то гнался, надевающая без тени смущения в твоем присутствии трусики и при этом так же похожая на проститутку, как я – на инструктора обкома партии былых времен. Разве не подозрительна девчонка, ждущая попутку в месте, где нет ни моря, ни пляжа и куда добраться можно только на автомобиле. Да и не было никакого спецназа в городе вчера вечером, – такие вещи в Приморске становятся известны быстрее, чем направление ветра.

Ребятишки с автоматами, видя мирную беседу шефа с пассажирами, отошли к пятнистому «уазику» у обочины, закурили. Похоже, больший интерес у них вызвала как раз Леночка – о вкусах, как говорится, не спорят. Хотя мне нравятся обе.

– Разрешите ваши документы? – обращается офицер к Юле. По-моему, он просто хочет познакомиться, но не находит способа изящнее.

– У меня нет с собой, – просто отвечает девушка.

– Ее зовут Юля, и по вечерам она бывает в кафе «Три карты», – произношу я.

– Каждый вечер? – интересуется старлей у девушки, не удостоив меня взгляда.

По-моему, он принял меня за жиголо или альфонса, что лишний раз подтверждает – в Приморске он человек новый.

– Почти. Так вас недавно перевели в город?

– Этой ночью.

– И сразу на дежурство?

– Служба. Но сегодня вечером я свободен. А вы?

– Еще не решила.

– Так решайте. «Три карты» – приличный кабак?

– Неужели вы полагаете, что я бываю в неприличных?

– Да нет, я не то… – вояка на секунду смешался, – я имею в виду форму одежды, так сказать, чтобы не выглядеть неуместно…

– Смокинг необязателен, – смеется Юля. – Только…

– Что только?

– Это очень дорогой ресторан. Старлей хмыкает и сальным взглядом собственника окидывает фигурку девушки:

– А я человек не бедный. Так до вечера?

– Может быть, – пожимает плечами Юля.

– Так нам можно ехать?! – произносит Леночка раздраженным тоном отвергнутой красавицы. Лейтенант усмехается всепонимающей гримаской опытного сердцееда, полупрезрительно кивает мне:

– Езжайте.

– Товарищ старший лейтенант, для вас сообщение от «сокола-три»! – кричит один из бойцов от «уазика».

Старлей неспешно идет к машине – и, наверное, кажется самому себе в этот момент Микки Рурком, Сталлоне и Шварцнеггером одновременно.

«Жигуленок» набирает скорость. И тут девчонки начинают хохотать. Сначала Леночка – она словно поперхнулась чем-то, плечи затряслись:

– Пе… пе… петух гамбургский… ха-ха-ха…

Юля тоже смеется, уткнувшись носом мне в шею:

– К-к-конь педальный! Ха-ха-ха…

– Булит недобитый!

– Хамса баночная!

– Башмак конвойный!

Насмеявшись, девушки вытирают слезы. Закуриваем втроем.

– Дрон, поймайте что-нибудь веселенькое, – просит Юля.

Щелкаю тумблером.

Это конец, конец любви, пробил ее последний час…

– Не, это трагедия, – улыбаясь, комментирует Леночка. – Так и кажется: душка-певец уже выложил свое хозяйство на чурбачок, допоет – и. ухнет топором.

Забывая, что его конец – национальное достояние и принадлежит народу.

– «…по сообщению Интерфакса. Между тем близкие к правительственным кругам заслуживающие доверия источники утверждают, что вице-премьер не только знал об открытии этого счета, но и заранее перевел на него пятьдесят миллионов долларов, валютные средства, которыми расплатились покупатели за первую партию стратегического сырья. В свою очередь Николай Игнатьев, доверенное лицо вице-премьера, обвинил…»

– Дрон, да выключи ты эту мутату!. – возмутилась Леночка.