Другая женщина Джонс Сэнди
– И что же ты собираешься делать? – спросила Пиппа, возвращая меня в настоящее. – Ты чувствуешь, что тебе нужно это узнать? Или ну ее?
– Мне он очень нравится, Пип. И потом, у нас с ним все так хорошо идет. Я никогда ничего такого не чувствовала, и я не хочу рисковать: вдруг я что-то сделаю не так и все испорчу? Это просто пятнышко на экране радара. Я уверена, оно рано или поздно пропадет.
Соглашаясь со мной, она кивнула. И потом протянула руку, чтобы коснуться моей и тем самым словно бы придать мне побольше уверенности.
– Ну, а его мамаша какая оказалась? – спросила она. – Как по-твоему, ты ей понравилась?
– О, она оказалась милейшая женщина. Очень старалась, чтобы я чувствовала себя как дома. У меня была жуткая мысль, что я просто очередная девица в длинной-длинной цепочке подружек, которых он привозит ей представить. Особенно эта мысль укрепилась после нашего инцидента в машине. Но когда мы уже уезжали, она отвела меня в сторонку и сказала: «Он очень давно не привозил сюда своих девушек».
– Получается, что тут у нас огромный плюс, – буднично заметила Пиппа, явно стараясь, чтобы я перестала терзаться думами о его бывшей. – Его мать тебя обожает. А ведь говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через его мамашу.
– Мне казалось – через его желудок? – Я рассмеялась.
– И через него тоже. Хотя всем нам известно, что на самом-то деле – через его член.
Я поперхнулась вином, а она свалилась с дивана.
С Пиппой не соскучишься. Мы познакомились в обувном магазине, где обе тогда работали, и меня сразу же привлекла ее способность показать жизни «козу», когда дела складываются не слишком блестяще. Нашей тамошней начальнице, Айлин, не очень-то нравился Пиппин темперамент, и было ясно, что рано или поздно все придет к драматической развязке.
Однажды она услышала, как Пиппа говорит покупательнице:
– Боюсь, у меня нет таких сапог сорокового размера, зато есть балетки тридцать четвертого, не желаете?
От беззвучного хохота у меня потекли слезы, и мне пришлось извиниться перед собственной покупательницей и удрать в подсобку. Туда вскоре прибежала и Пиппа. А за ней тут же явилась Айлин.
– При работе с клиентами необходимо поддерживать определенный уровень профессионализма, – заявила она, грозя нам пальцем. – Вы обе сегодня пересекли эту линию. Мне придется обсудить ваше поведение с руководством.
– Давай-давай, Айлин, – пропела Пиппа. – Я тут совсем один…
У меня перехватило дыхание, я почувствовала, что краснею и что мочевой пузырь у меня вот-вот лопнет. Айлин (у которой, так уж случилось, были темные кудри) воззрилась на нее:
– Если ты думаешь, что это смешно…
– Вам никогда не хотелось примерить джинсовый комбинезон? – вежливенько осведомилась Пиппа и вышла[4]. Я сумела протянуть там еще неделю, а потом последовала за ней. Впрочем, я благоразумно и заблаговременно уведомила начальство о своем уходе. Я бы и рада была обладать Пиппиным нахальством, но мне недоставало ни ее храбрости, ни ее строптивости. Почему-то я полагала, что для следующего места работы мне понадобится рекомендация с предыдущего. Но Пиппе было на это начхать. И, надо отдать ей должное, она оказалась права. Она немедленно получала работу во всех барах, где только хотела. И при этом училась в Открытом университете по специальности «здравоохранение».
Мы были очень разные – и при этом такие похожие. Я не могла себе представить ничего ужаснее необходимости ходить на работу по вечерам, и никакие пытки не заставили бы меня вернуться на студенческую скамью. Однако в результате получилось, что у нас с ней полная гармония. Я работала весь день (с понедельника по субботу, среда – выходной). Пиппа каждый вечер вкалывала в «Универсальном баре» в Ковент-Гардене, а днем училась. Так что мы никогда не путались друг у друга под ногами, и нам всегда очень приятно было посидеть вместе в воскресенье и обсудить, что нам принесла очередная неделя. Советы и утешения неизменно требовались не ей, а мне. Казалось, Пиппе все как с гуся вода. Казалось, большинство превратностей судьбы ее совершенно не трогают. Она была гораздо более легкомысленной и непринужденной, чем я. Она преспокойно избавлялась от одних парней и заводила новых. И она не собиралась покоряться правилам, установленным общественными элитами. Мне бы не помешала хоть какая-то доля ее беспечности. Я бы с радостью отказалась от этого груза – потребности вечно разбирать по косточкам каждую жизненную ситуацию. Такая потребность калечит душу. Но в тех редких случаях, когда я решала на время забыть обо всякой осторожности, меня неизменно ждал полный крах. Видимо, во всей этой пресловутой непринужденности имелись и свои минусы, о которых как-то не принято говорить. Именно желание больше походить на Пиппу некогда заставило меня вести себя столь несвойственным мне образом с этим Грантом или Грегом в тот день, когда мы отмечали совершеннолетие Бет.
– Почему ты меня не остановила? – простонала я на другой день, когда мы лежали на моей кровати, смотрели какой-то сериал на Netflix и вспоминали, как он меня поднял, как я обхватила его ногами за пояс и как он вынес меня из комнаты. – Все же было так очевидно. Всем напоказ.
– В этом и прелесть, – отозвалась она. – Ты в кои-то веки решила ни о чем не переживать. Просто сделать что хочется. И наплевать на всех прочих.
В том-то и беда, подумала я.
– Никогда больше ни с кем никуда не пойду, – застонала я, пряча лицо в ладони. В тот момент я давала это обещание совершенно искренне.
6
Несмотря на все мои старания, я никак не могла выкинуть из головы навязчивые мысли о Ребекке. Мне хотелось знать, кто она и что между ними было. Но я опасалась открывать этот ящик Пандоры. Я была не до конца уверена, что мне хочется поднимать его крышку. Адам тоже, кажется, был как-то не в себе все две недели, которые прошли с нашего визита к его матушке. Так что я обнаружила, что стараюсь обходить загадку надписи про «мне каждый день тебя не хватает» и всего, что с ней связано. Я надеялась, что когда-нибудь мы случайно натолкнемся на что-то такое, что позволит нам об этом поговорить.
Первый шанс мне выпал, когда мы с Адамом наряжали елку у меня в квартире. Он беспокоился, что отбивает хлеб у Пиппы, но у нее не хватало терпения на такой нудный и кропотливый труд. Перед этим я три года подряд украшала елку сама. Обычно она беспечно наблюдала за мной в сидячем положении, время от времени подбрасывая вверх мальтийские шоколадные драже и затем ловя их ртом. Впрочем, она всегда была мне благодарна за мои труды и вознаграждала меня бутылкой ликера «Адвокат». У нас даже выработалось что-то вроде традиции, хотя почему она так поступала, толком не знали ни я, ни она.
– Почему мы не пьем эту штуку круглый год? – поинтересовалась я у нее на прошлое Рождество. – Должна быть какая-то веская причина.
Мы приняли уже по три «снежка»[5]. Теперь мы уже больше не заморачивались с вишенками для коктейлей.
– Я понимаю, – отозвалась она. – Но ты представь, как эта штука стоит на своей рождественской полке в супермаркете. Вечно полная надежд и оптимизма. И умоляет покупателей, которые проходят мимо: «Ну купи меня, я же тут ненадолго. Сам же знаешь, будешь жалеть, что не купил».
Я засмеялась и подхватила:
– «Что, если в праздники к тебе кто-нибудь заявится в гости и попросит сделать эгног? Как ты без меня обойдешься?»
В общем, у нас сложилась освященная временем традиция, хотя пока к нам так и не пришел гость, который потребовал бы подать ему «Адвокат» с лимонадом или что-нибудь в этом роде. Я с таким ни разу в жизни не встречалась. Даже в детстве, когда соседи заглядывали к моим родителям. Короче говоря, за свои почти тридцать лет – никогда. Вообще.
И тем не менее именно «Адвокат» с лимонадом лучше всего справлялся с тем, чтобы привести меня в рождественское настроение. Так что я извлекла его из глубин буфета и встряхнула загустевшее желтое содержимое бутылки.
– Не соблазнишься? – спросила я у Адама. Точнее, у его пятой точки: все остальное таилось под деревом, где он возился с удлинителем.
– Я так полагаю, это прошлогоднее предложение? – Он частично вылез из-под веток и посмотрел вверх.
Я с покаянным видом кивнула и добавила:
– Но с ним никогда ничего не делается.
– Спасибо, мне ничего не нужно. – Он скорчил рожу. – Ну, что скажешь?
Мы отошли подальше, любуясь на плоды нашего мастерства.
– А теперь посмотрим – может, нам стоило сначала проверить гирлянду, а потом уж вешать, – произнес он.
Впервые за долгие годы случилось чудо – все лампочки зажглись сразу же. Мы облегченно повалились на диван, гордясь собой.
Поджав под себя ногу, я повернулась к нему. Он улыбался до ушей – а ведь последнюю пару недель все время выглядел таким серьезным. «Все у меня отлично», – отмахивался он всякий раз, когда я спрашивала, почему он такой тихий.
– Как у тебя на работе? – спросила я, наблюдая, как сомнительного вида смесь застывает у меня в стакане.
– Получше. – Он вздохнул. – На этой неделе наконец-то смог высунуть голову из воды.
Значит, это насчет работы он так волновался. Все «а что, если…», которые жужжали у меня в голове, мигом заткнулись. А что, если он больше не хочет со мной быть? А что, если он встретил кого-нибудь еще? А что, если он пытается найти способ сообщить мне об этом? Я медленно выдохнула. Я была довольна: значит, дело в его работе. Ничего, с этим мы справимся.
– Почему так? Что тебя держало под водой? – осведомилась я.
Он надул щеки, выпустил воздух.
– Проект, которым я занимаюсь, как-то очень разросся, никто из нас такого не ожидал. Я думал, что заткнул все дыры и мне все-таки удается его контролировать. Но тут мы столкнулись с одной проблемой.
– С какой? – Я наморщила лоб.
– Просто глюк в программе. Мне такие вполне по зубам. Но чтобы все наладить, требовалось гораздо больше времени, чем нам отводили.
– А что же изменилось?
– Начальство наконец образумилось и привлекло еще одного специалиста. Слава богу, все пошло совсем по-другому.
– Супер, – отозвалась я. – И как ты, нормально с ним уживаешься?
– С ней. На самом деле это женщина. – И после очень короткой паузы он добавил: – Ну да, на самом деле она вполне.
Два «на самом деле» подряд? Обычно он был такой красноречивый. Я усилием воли заставила себя не изменять очертания улыбки, не дрогнуть ни одной мышцей, растягивавшей мои губы.
– Вот и славно. – Я старалась говорить как можно непринужденнее. – А как ее зовут?
– Ребекка, – ответил он будничным тоном.
Мне хотелось, чтобы он еще что-нибудь добавил, но что тут добавлять? И все равно мне почему-то показалось, что сама лаконичность его ответа очень многозначительна. Словно он о чем-то умалчивает.
– Забавно. – Я не знала, что еще сказать.
– Что забавно? – осторожно спросил он, как будто уже предчувствовал, что я вот-вот произнесу, хотя даже я сама представляла это себе лишь смутно.
– Что ее зовут Ребекка.
Он повернулся ко мне.
– Я так понимаю, это не твоя Ребекка? – При этом я издала короткий смешок, словно чтобы сделать этот вопрос не таким тяжелым.
Несколько секунд он глядел на меня, сдвинув брови. Потом медленно покачал головой и отвел глаза.
Я не знала, о ком мне хочется узнать больше – об этой Ребекке с работы или о «его» Ребекке. Трудно было определить, где кроется больше проблем.
– Но это было бы странно, правда? – не унималась я. – Представь – является к тебе на работу твоя бывшая. Что ты почувствуешь?
Он потер глаза. Задействуя только два пальца на каждой руке – большой и указательный.
– Это вряд ли произойдет.
– Ну ладно, а какая она, эта нынешняя Ребекка? – Я решила сначала разобраться с непосредственной угрозой. – Видимо, она тебе очень помогает.
– Да, она отличный спец. Похоже, знает свое дело, так что я могу не трудиться проговаривать с ней все детали. Судя по всему, она уже довольно давно работает в нашей компании. Понятия не имею, где они ее прятали до сих пор.
Означало ли это, что он бы ее непременно заметил, если бы ее не прятали? Я совершенно не хотела знать, какой она там спец. Я хотела узнать только ее главные биологические параметры. Например, цвет волос. Но я понимала, что, если вопросы, которые скачут у меня в голове, вырвутся наружу, всякому покажется, что я – из тех девушек, которые патологически помешаны на своем парне и во всех существах женского пола видят опасность. Но разве я была не такая? Разве Том не превратил меня в такую? Я ничего не могла с собой поделать. И спросила:
– Значит, она секс-бомба?
Он сморщил лоб, словно придумывал наиболее дипломатичный ответ. Если бы он слишком поспешно ответил «нет», я бы знала, что он врет. А ответить «да» в такой ситуации мог бы только полный псих. Мы оба понимали, что ему не выиграть.
– Думаю, она ничего.
Вот все, что он сумел из себя выдавить. Что ж, это был оптимальный вариант – с учетом всех остальных.
– А твоя бывшая, та, которая тоже Ребекка, работает в Сити? – спросила я.
Он сел прямее.
– Нет, – ответил он неохотно.
И что – это все?
– То есть она не в твоей сфере? Вы не через работу познакомились?
– Мне казалось, я не упоминал о Ребекке, – процедил он.
Меня стала заливать волна жара, начиная с кончиков пальцев на ногах: я далеко не сразу сообразила, что он действительно о ней не говорил. А я-то считала, что его уклончивое «давай не будем об этом» как-то связано с той фотографией, где он снят вместе с женщиной. Я предположила, что ее зовут Ребекка. И чего только себе не напридумывала. Мне хотелось затолкать в себя обратно все эти глупые слова, показывающие, как же я не уверена в себе.
– Что это ты вообще? – спросил он, поворачиваясь ко мне. Лицо у него было серьезное.
Я придвинулась к нему, положила на себя его руку, повалилась головой ему на колени. Отвлекающий маневр – чтобы мои щеки успели остыть.
– Думаю, я просто чувствую, что в твоей жизни есть большие куски, о которых я еще не знаю, – призналась я. – А я хочу о ней все знать. Все, что можно узнать.
И я со смешком взяла его кисть, лежавшую у меня на животе, и поднесла ее к губам.
Сердце у меня колотилось. Я ждала его реакции. Может, я проявила чрезмерную настырность? Вот он сейчас встанет и уйдет – что тогда?
Мне казалось, что каждая секунда – длиной в час. Я лежала щекой на его ноге и чувствовала, как под его кожей бьется пульс. И пыталась предсказать, как же он поступит.
– Что ты хочешь узнать? – спросил он наконец.
Я выдохнула. Оказывается, все эти долгие секунды я не дышала. Ждала его ответа затаив дыхание.
– Все!
Он рассмеялся:
– Видимо, под этим ты подразумеваешь любовную сторону моей жизни. Девушек ведь всегда по-настоящему интересует только это, когда они задают такие вопросы?
Я вжала голову в плечи и сморщила нос:
– Меня так легко раскусить, да?
Он посмотрел на меня сверху вниз, и я видела, как в глазах у него отражаются волшебные елочные огни. Он улыбнулся, и внутри у меня все задрожало от волнения.
– Ну ладно, только чур ты первая… – произнес он. – Самое необычное место, где ты занималась любовью?
Я чуть не задохнулась. Мне пришлось сесть.
– Это легко. У меня была одноразовая история на крикетной площадке. Но ты об этом уже знаешь.
– Расскажи еще раз. И поме-е-е-едленнее.
Я запустила ему в голову диванную подушку, но он перехватил ее в полете.
– Тогда другой вопрос. Ты когда-нибудь была влюблена?
– Не твоя очередь, – заметила я.
Склонив голову набок, он задрал брови:
– Да или нет?
Вдруг оказалось, что этот момент отягощен каким-то странным ожиданием. Удивительно: о самом что ни на есть реальном половом акте, даже с каким-то неназванным незнакомцем, мы можем рассказывать очень весело и жизнерадостно. А вот о невидимом чувстве, которое именуется любовью, мы всегда говорим с таким напряжением.
– Один раз, – ответила я, стремясь, чтобы голос мой звучал спокойно и ровно.
– В кого?
– Его звали Том. Мы с ним на работе познакомились, когда у меня был магазинный период.
Он вопросительно глянул на меня.
– Ну, ты же знаешь. Между парикмахерской фазой и стадией дизайна интерьеров.
Я была уверена, что когда-то уже вкратце сообщала ему о своей пестрой трудовой биографии.
– Ах да. – Он вздохнул. – Эпоха Просвещения.
Я улыбкой поблагодарила его за то, что он немного разрядил обстановку.
– И что же случилось? – спросил он.
Я откашлялась и ответила:
– Мы познакомились, когда мне было двадцать. Три года встречались. И я уже начинала подумывать, что у нас есть общее будущее.
– Но?
– Но, несмотря на то, какие чувства я к нему испытывала и какие он, по его словам, испытывал ко мне, он при этом ухитрялся спать еще и с другой.
– О-о, – протянул он. – А как ты узнала?
– Это была моя очень близкая подруга. Дражайшая Шарлотта. Она решила, что ее любовь к нему сильнее, чем ее дружеские чувства ко мне.
– Господи помилуй. Видимо, теперь вы с ней больше не друзья.
Я усмехнулась:
– Нет, мы больше не друзья, прямо даже удивительно. Я с ней после этого не разговаривала. И не намерена разговаривать с ней в будущем.
– Получается, это и был твой последний… перед тем, как мы с тобой встретились? – спросил он.
– Слушай, ты уже мне задал пятьсот вопросов, а я пока ни одного, так нечестно, – засмеялась я. – Он был мой единственный серьезный. С тех пор прошло три года, у меня были всякие истории, ничего особенного. А потом я встретила тебя.
Он улыбнулся.
– А теперь моя очередь, ну правда, – заявила я.
Откинувшись на спинку дивана, он уставился прямо перед собой, избегая моего взгляда.
– Как насчет тебя? Ты когда-нибудь был влюблен?
Не отвечая, он стал ковырять носком ноги край темно-синего коврика, который лежал под журнальным столиком. Я не хотела выбивать из него признания. Может, он еще переживает из-за этого.
– Ну, не важно, – прощебетала я, хотя настроение у меня совсем не соответствовало этому веселому щебету. – Если тебе…
– Да, – тихо произнес он.
Я решила попытать счастья:
– В Ребекку?
Он кивнул:
– Я думал, что проведу с ней всю оставшуюся жизнь. Оказалось – не судьба.
После такого ответа мне подумалось: лучше бы я никогда не спрашивала.
– Ладно, хватит обо всем этом, – заявил он. Казалось, он встряхнулся и заставил себя вырваться из того места, где блуждали его мысли. – Я хотел у тебя спросить, как насчет того, чтобы провести вместе некоторое время в рождественские дни. Если трудно, я понимаю… ну, если тебе… я просто думал…
Дотянувшись до него, я прижала палец к его губам. Улыбаясь, он проговорил:
– Значит, ответ – да?
Он привлек меня к себе, поцеловал.
– Придешь на рождественский обед? – с воодушевлением спросил он.
Я сморщила нос:
– В само Рождество не могу.
Он так и поник, а я добавила:
– Я поеду к родителям. Но ты тоже можешь приехать. Они будут только рады с тобой познакомиться.
– Ты же знаешь, я не могу, – грустно ответил он. – Мама одна – Джеймс в этот день обедает со своей подружкой Хлоей, так что ей нужно, чтобы я был с ней. Для нее это всегда тяжелые дни.
Я кивнула. Он уже рассказывал мне, что его отец умер за два дня до Рождества.
– Тогда приезжай на День подарков[6], – предложил он.
– Но ко мне как раз собираются брат с женой, мы планировали легкий обед. И они привезут свою малышку.
Впрочем, я уже понимала, что мне легче будет приехать к нему, чем ему – ко мне. У отца была мать, у матери – отец, у них обоих – Стюарт, Лора и ребенок. А к Памми разве что соседка заглянет.
– Наверное, я могла бы приехать под вечер… – неуверенно произнесла я.
– И переночевать. Как тебе? А на другой день покатаемся, выберем приятный паб или еще что-нибудь.
Казалось, мы словно дети, которые с чрезмерным воодушевлением строят планы на праздники.
Назавтра я позвонила Памми, чтобы убедиться, что она не возражает против моего визита. Мне казалось, что этого требует вежливость.
– Вот так неожиданность, – сказала она, тем самым вынудив меня оправдываться.
– Памми, простите меня, пожалуйста. Я думала, Адам с вами уже говорил. Он сказал, что утром вам сразу же позвонит.
– Нет, милая, он не звонил, – ответила она. – Впрочем, не важно. Буду очень рада вас видеть. Вы у нас останетесь?
– Да, – ответила я. – Хотя, скорее всего, я приеду только под вечер.
– Значит, вы захотите выпить с нами чаю? – осведомилась она.
– Моя мама готовит к обеду индейку, так что если вечером что-нибудь совсем легкое… это будет замечательно. – Я не хотела выглядеть грубой или неблагодарной.
– Но мы не станем вас дожидаться, чтобы…
– Господи, да нет, конечно. Вы все делайте как обычно, а я к вам присоединюсь, как только смогу.
– Потому что Адам всегда быстро успевает проголодаться, он к этому времени уже будет умирать от истощения, – добавила она.
– Ну да, конечно, я понимаю. Садитесь за стол и все такое, а я с вами и с ним потом просто попью чаю.
– Значит, мы будем есть все вместе? – Казалось, она меня не слышит.
– Великолепно, – отозвалась я, хотя уже не совсем понимала, на что я, собственно, соглашаюсь.
7
Тогда казалось, что это отличная идея. Но когда я очутилась у мамы с папой, то подумала, что с радостью осталась бы у них. Там было тепло и уютно – и все напоминало мне о давних Рождествах. К примеру, когда я, восторженная семилетка, посреди ночи трясла младшего брата за плечо, чтобы он проснулся, и потом мы крались вниз по лестнице в ужасе оттого, что можем увидеть Санта-Клауса, – но при этом нам не хотелось его пропустить.
– Он поймет, что мы не спим, – шептал Стюарт. – А тем, кто не спит, он не оставляет подарков.
– Ш-ш, – отвечала я. Сердце у меня билось где-то в горле. – Прикрой глаза рукой, подглядывай через щелочку между пальцами.
Мы спускались на ощупь, ориентируясь по перилам, и пробирались к елке, которая стояла в углу главной гостиной. Проходили мимо камина, на котором заранее оставили стакан молока и сладкий пирожок. Подсматривая сквозь пальцы, я видела в лунном свете, озарявшем комнату, что на тарелке остался только кусок пирожка. Я громко ахала.
– Что такое? Он приходил? – нетерпеливо вскрикивал Стюарт.
Я различала очертания завернутых подарков под елкой, и сердце у меня прыгало от радости.
– Приходил, – сообщала я, с трудом сдерживая возбуждение. – Он приходил.
С тех пор прошло лет двадцать, и в этом смысле мало что переменилось. Хотя уже День подарков, мы по-прежнему относимся к нему так, словно это день самого Рождества. По-прежнему собираемся вокруг все той же елки. «Если не сломано – незачем чинить», – твердит папа уже десяток лет, хотя не помешало бы помочь одной-двум хиреющим веткам. Мама по-прежнему настаивает, что подарки под елкой не имеют к ней никакого отношения, а мы со Стюартом переглядываемся, словно заставляя себя в это поверить.
– Ну, как продвигается твое новое романтическое увлечение? – поинтересовалась моя невестка Лора, ненадолго оторвавшись от знаменитой маминой жареной картошки.
Я просто кивнула: рот у меня был набит хрустящим йоркширским пудингом. И потом ответила, улыбаясь:
– Хорошо продвигается.
– Вижу, вижу характерный блеск глаз, – заметил папа. – Я ведь тебе говорил, Валери? Я сказал твоей матери пару недель назад, что у тебя опять появился в глазах этот блеск.
– Опять? – переспросила я.
– Я ведь говорил, Вэл? – воззвал он в сторону кухни, где мама наполняла уже второй соусник. – Я же тебе говорил, что у нее опять тот же блеск в глазах?
– Да что значит «опять»? – засмеялась я. Мы со Стюартом сделали друг другу большие глаза. Рождество – не Рождество, если папа не переусердствует по части хереса.
– Он хочет сказать – впервые со времен Тома, – проворчала мама, врываясь в столовую все в том же непременном фартуке. Мне, наверное, никогда не понять, почему она его надевает только на Рождество, хотя готовит почти каждый день. – Честное слово, Джеральд, деликатности у тебя, как у…
Я выжидательно посмотрела на нее.
– Ну же, ма, – потребовал Стюарт. – Деликатности, как у?..
– Деликатности, как у… – повторила она. Никто не знал, куда она собирается вырулить с этой своей фразой.
Я фыркнула.
– У нас тут одновременно идут три разных разговора, – простонала мама, изображая протест. Она прекрасно умеет делать вид, что для нее все это чересчур, но я точно знаю, что больше всего на свете она обожает, когда вокруг нее – вся семья. А теперь она особенно довольна, потому что появилась маленькая Софи.
– Так чьи там глаза блестели? – негромко спросил папа, словно обращаясь к самому себе.
– Ты говорил про глаза Эмили. – Мама округлила свои собственные. – Потому что у нее новый молодой человек.
– Когда же меня с ним познакомят? – громко вопросил папа. – Надеюсь, он не скотина, как тот, другой.
– Джеральд! – воскликнула мама. – Выбирай выражения.
– Сколько вы уже вместе? – спросила Лора с неподдельным интересом.
– А, всего три месяца, не очень долго, – небрежно ответила я. И тут же пожалела, что выбрала такой тон: получалось, что у нас с Адамом – просто мимолетный романчик. – Но я бы хотела, чтобы вы с ним познакомились.
– Главное, смотри, чтобы он с тобой хорошо обращался, а не как тогда. Не вздумай мириться ни с какими его…
– Джеральд!
Мы все расхохотались, и я пожалела, что с нами нет Адама. Мне очень хотелось, чтобы он встретился с моей безумной семейкой. Просто чтобы он знал, во что ввязывается.
Я уехала очень неохотно, зная, что мне будет не хватать пьяной игры в шарады и маминой неспособности запомнить, сколько слогов в «Танцующем с волками». В ходе игры Стюарт каждое Рождество загадывал ей название этого фильма – исключительно для того, чтобы все мы полюбовались, как она пытается беззвучно его произнести. И тем не менее каждый год она вела себя так, словно вообще впервые слышит об этом названии.