История одной (не)любви Углицкая Алина
И Ноэлю уже совсем не хотелось туда ходить. Ему больше нравилось сидеть у камина, слушая, как потрескивают дрова, и следить за танцем маленьких огненных фей.
Мама сказала, что это саламандры. Духи огня. И что только особые люди могут их разглядеть. Такие, как он и как она. Те, кто родился с Даром.
Ноэль уже знал, что ни мистер Доббс, ни Шарль, ни добрая Катарина, от которой вкусно пахнет сладкими леденцами и ванильными булочками, саламандр не видят. Они не видят ни прозрачных сильфид, что кружат в небе стайкой стрекоз, ни дриад с волосами цвета первой листвы и искрящимися изумрудными крылышками.
И с ними об этом нельзя говорить. Потому что есть мир тайный, созданный для таких, как Ноэль и его мама. А есть мир явный. Тот, что существует для всех.
Но сейчас в поле зрения мальчика появилось новое действующее лицо. Незнакомец с жестким, будто высеченным из камня лицом. У него светлые волосы, но не такие светлые, как у мамы. Черные брови, черный мундир, красный плащ и красивые блестящие пуговицы, на каждой из которых выдавлен двуглавый лев.
Только увидев их, Ноэль понял, что должен заполучить это сокровище! Он даже сжал вспотевшие от волнения кулачки.
Мама назвала гостя сударем, значит это очень важный человек. Важнее, чем мистер Доббс. Вряд ли он захочет поделиться своими красивыми пуговицами с простым мальчиком.
Но ведь их у него очень много! Зачем ему столько?
Ноэль мысленно сосчитал: больше, чем пальчиков у него на руках. Он не знал точное количество, потому что больше десяти считать не умел. Конечно, можно было выпростать руку из материнской хватки, сесть на пол и снять носки. Тогда пальчиков стало бы больше…
Но Ноэль постеснялся. Вдруг этот сударь решит, что он совсем глупый мальчик?
В маленькой столовой мать наконец-то отпустила его. Ноэль тут же залез в плетеное кресло, спрятался за спинкой и теперь подглядывал в дырочку.
Незнакомец, назвавшийся Йеванном Райсом, лишь мельком взглянул на него. Он больше смотрел на маму, и маме это очень не нравилось.
Даже сейчас, когда она перебирала бокалы в буфете, Ноэль чувствовал странное напряжение между ними. Странный гость не сводил с нее глаз. Холодных. Оценивающих. Он не вошел в столовую, остановился в дверях, привалившись плечом к косяку. И безотрывно смотрел на нее.
Ноэль проследил за его взглядом.
Мама казалась обычной. Такой, как всегда. Привычный шиньон, волосы гладко зачесаны, открывая высокий лоб; тонкая шея. Только руки немного дрожат, да в голосе слышно волнение. Будто мама боится чего-то. Или злится.
Ноэль знал этот голос. Однажды, когда он впервые увидел огненных фей и захотел их поймать, то сунул руку в камин и сильно обжегся. Тогда он громко кричал от боли. И когда мама схватила его, у нее был точно такой же голос. Тихий и напряженный.
Таким голосом она говорит с Катариной, когда отчитывает ее. И с мистером Доббсом, когда он приходит к ним за арендной платой. И когда на улице кто-то вдруг окликает ее…
– Ваш бренди.
Ноэль проследил, как мама поставила на стол бокал с коричневой жидкостью. Он узнал ее по запаху. Это была та самая жидкость, которой мама растирала его, когда он болел.
Гость оторвался от косяка, неторопливо прошел к столу. Взял бокал и понюхал его содержимое.
– Думаете, я решила вас отравить?
– Нет, конечно, вы же знаете, что это бессмысленно.
***
Йеванн сделал глоток. Покатал бренди на языке.
Дерьмовый напиток.
И неожиданно для самого себя заговорил:
– Я все думал, что скажу, когда найду тебя. У меня было достаточно времени, чтобы решить, какие именно это будут слова.
Дея промолчала. Ее неприятно царапнула его фамильярность, но она и виду не подала. Только глаза опустила.
– Вижу, тебе это неинтересно, – он зло усмехнулся и залпом опустошил бокал. – Но ты же узнала меня, не так ли? Узнала, едва увидела. И напомнила, что я тебе должен.
Она холодно пожала плечами:
– Нет, вы мне ничего не должны. Это было мое решение. И мне за него отвечать.
Она уже успокоилась. Почти.
Однажды это должно было случиться. Так почему не сейчас?
– Так вот как ты это воспринимаешь, – он усмехнулся. – Что ж, так даже лучше. Будем считать, что я твое наказание.
Она сжала руки. Сжала так, что побелели костяшки пальцев, а в груди заныло беспокойное сердце.
Если бы он только знал, как близки его слова к истине! Если бы только знал, сколько раз она корила себя за то, что не прошла тогда мимо, не оставила его умирать! Сколько ночей проревела в подушку, проклиная свою судьбу и свой Дар. И как возненавидела себя за то, что не удержала Бертрана.
Ведь тогда, два года назад, стражи пришли за ней. Не за ним. Но Берт не дал ей сказать ни слова. Он сознался, что использовал Дар, и его забрали… забрали…
– Я сразу понял, что это не он, – голос Йеванна прервал ее мысли. – Я хоть и лежал тогда в отключке, но запомнил, что рядом со мной была женщина. Молоденькая девушка со светлыми волосами. В предсмертном бреду мне казалось, что это ангельский ореол.
Дознаватель задумчиво посмотрел на пустой бокал и поставил его на стол.
– Но когда за тобой вернулись, дом был уже пуст. Ты сбежала.
– Почему император приказал вам жениться на мне? – прошептала Дея, не глядя на него. – Ведь вам тоже это не нравится.
– Так заметно? – Он хмыкнул. – Кто я такой, чтобы оспаривать приказы монарха?
– И все же?
– Большей частью из-за твоего Дара. Венарий знает, что ты последняя из Вейлиссов. Он надеется, что один из наших детей унаследует твою способность возвращать умерших и пробуждать древнюю кровь.
Она посмотрела на него с искренним удивлением.
– Но я не умею поднимать мертвецов! Я не некромант.
– Разве я упомянул некромантию? – Он снова усмехнулся. Отчаянно. Зло. – О нет, я сказал «возвращать умерших». Так, как вернула меня. Ты разве не знала?
В ее глазах плескалась настоящая паника.
Йеванн понял: она не врет, не играет. Действительно не знала, не заметила, что он тогда умер! Его душа покинула тело, но эта девушка своими руками, своим бесценным Даром не позволила ей отлететь. Вернула назад из мира Теней. Привязала к бренному телу…
И разбудила спящее в нем чудовище…
Лучше бы она дала ему умереть.
Глава 3
– Ох, что же теперь с нами будет, миледи? – причитала Катарина, укладывая вещи в сундуки и саквояжи. – Как же так? О, Праматерь Эола, спаси нас, грешных, и сохрани…
Дея не слушала. Она сидела на кровати, уронив руки на колени, и смотрела в одну точку. Её разум терзали тысячи мыслей, но среди них выделялась одна: по законам Иллурии она супруга дознавателя. Не просто дознавателя – темного мага. Больше того, демона-полукровки! Она поняла, кто он, едва заглянула в его глаза.
Это немыслимо!
Светлая ворожея, целительница – и полудемон!
За всю историю Объединенной Империи еще не случалось подобного мезальянса.
Застонав, она сжала виски.
Да этот брак хуже, чем мезальянс! Только извращенная фантазия Венария могла такое придумать! И для чего? Освятить брак целительницы и полудемона в надежде, что кто-то из их детей сможет возвращать мертвых?
Нет, никогда!
Дея шумно вздохнула.
Она сильная. Она справится. Она прямо сейчас пойдет к нему и поговорит.
Йеванн и сам понимает, что их брак невозможен. Невозможно скрестить гадюку с ужом, хоть они оба змеи!
К тому же, она не собирается снимать вдовье платье и нарушать обет, данный над могилой Бертрана. Он пожертвовал собой ради них. Ради нее и Ноэля. Как она может осквернить его память?
Но ради спокойствия сына она сделает вид, что смирилась. Последует за Райсом, куда он прикажет. Будет играть роль его жены.
Нужно лишь прочертить между ними границы. Установить правила.
Да, так будет лучше всего.
– Миледи? – испуганный голос Катарины оторвал ее от печальных мыслей.
Дея вскинула голову.
– Я уложила ваши вещи и вещи милорда Ноэля, – сообщила горничная, утирая слезы кончиком фартучка. – Скажите, мне будет позволено отправиться с вами?
Дея медленно покачала головой и призналась:
– Не знаю. Прости, Катарина, я ничего не знаю. Мне нужно переговорить с… – это слово не желало слетать с ее губ. Но перед глазами стоял брачный договор, его строчки пылали, словно выжженные каленым железом. – С нашим гостем.
Сколько она тут просидела? Солнце уже перевалило за полдень и запуталось в голых ветках старого вяза…
– Где Ноэль?
– Он спит, миледи. Я покормила его обедом и уложила.
– А наш гость?
– Он в гостиной, – Катарина понизила голос до шепота, будто дознаватель мог услышать ее, – приказал подать ему целую баранью ногу и бутылку артьенского вина!
– Артьенского? – Дея постаралась сосредоточиться, но смысл слов от нее ускользал. – Оно же баснословно дорогое!
– А я о чем! – горничная была рада посплетничать. – Дал мне целый фортин! И сдачу сказал оставить себе! Вот.
Она разжала ладонь, в которой тускло блеснули две медные монетки.
Дея завороженно уставилась на монеты.
Этот Райс так богат, что швыряет деньги без счета? Золотой фортин – монета, которую она не держала в руках с тех пор, как отдала последние сбережения за возможность пересечь границу Шенвейса и купить временное гражданство. Теперь ее средства ограничивались серебряными лирами да медными сье, которые приходилось зарабатывать собственным трудом.
Нет, Дея не прислуживала в трактирах, не разносила деревянные кружки с элем и не мыла полы. Она даже не пошла в содержанки, о чём ей не раз намекал мистер Доббс, глядя на нее сальными глазками. Она вспомнила, чему их учили в монастыре, и стала белошвейкой. А еще научилась плести кружева, которые расходились среди местных кумушек как горячие пирожки.
Да, ее нежные пальцы были исколоты иголками, а спина зачастую болела так нестерпимо, что приходилось просить Катарину размять позвоночник. Но несмотря на все трудности, целых два года она была относительно довольна.
Ее сынишка ни в чем не нуждался. Они снимали этот милый домик на окраине Рузанны, могли позволить себе мясо по субботам и рыбу по четвергам, а еще книжки с картинками, деревянных лошадок и много чего еще, что так нравится маленьким мальчикам.
Но три месяца назад все изменилось. В соседнем квартале открылось модное ателье, а за ним и магазин готовой одежды. Часть клиенток ушли туда, а те, что остались, стали требовать скидки.
Заказов становилось все меньше, денег тоже. Дея залезла в долги.
А теперь должна даже служанке.
– Возьмите, миледи, – Катарина протянула ей медные сье.
Сердце Деи болезненно сжалось. Эти монетки могли бы покрыть долг за молоко или яйца…
Но она нашла в себе силы покачать головой:
– Нет, он сказал, чтобы ты оставила сдачу себе. К тому же, я и так задолжала тебе жалованье за прошлую неделю.
Дея поднялась, чуть пошатываясь от внезапно нахлынувшей слабости. Оперлась на спинку кровати.
– Но, миледи…
– Все хорошо. Не переживай об этом. Лучше позаботься об ужине, раз наш гость так любит поесть.
– Накрывать на троих?
Дея уже была в дверях, когда ее нагнал этот вопрос. Она замерла, вцепившись пальцами в медную ручку. Качнула головой:
– Нет, мы с Ноэлем поужинаем у меня. А гостю… гостю накрой в столовой.
Она просто не сможет есть с ним за одним столом. Это выше ее сил.
***
Дея заглянула в комнату сына. На цыпочках подошла к детской кроватке.
Ноэль крепко спал, раскинув в стороны сжатые кулачки. Катарина задернула шторы, чтобы ему не мешал дневной свет.
Дея нагнулась и осторожно прижалась губами к пухлой щечке ребенка. Вдохнула его запах. Закрыла глаза.
Да, это именно то, ради чего стоит жить. И стоит мириться. И стоит забыть о себе.
Частичка Бертрана. Все, что осталось ей от прошлого и недолгого семейного счастья.
Дея никогда не думала о своих чувствах к мужу. О том, что испытывает к нему. Детство прошло в сиротском приюте при храме Праматери, а в шестнадцать лет игуменья выдала ее замуж за первого, кто заплатил достаточный взнос за невесту. Им оказался Бертран Девилье – тридцатилетний аптекарь.
Девушки из приюта Эолы Великой очень ценились как покладистые и покорные жены.
Но Дее сказочно повезло. Бертран оказался хорошим человеком. Добрым и нежным. Впервые после смерти родителей она почувствовала себя окруженной заботой.
Он ни к чему ее не принуждал. Два года ухаживал так робко и деликатно, словно она была хрупким цветком, готовым сломаться от малейшего ветра. Два года ждал. И Дея сдалась. Оттаяла сердцем. Отогрелась в его руках. Приняла своим мужем.
А потом появился Ноэль. Для нее это стало маленьким чудом. Таким же естественным и необъяснимым, как звезды, что по ночам сияют на небе.
Только потеряв Бертрана, единственного человека, который о ней заботился, Дея поняла, что обязана ему всем, что имеет. Всем, что было хорошего в ее жизни.
Ее сердце сдавили горе и скорбь.
Вот уже два года она бережно хранит память о муже. Но сегодня ее впервые поцеловал другой мужчина. Поцеловал грубо, зло, не скрывая своего отношения к ней. Она должна ненавидеть его за это! Должна! Тем более он косвенно виноват во всем, что случилось.
Она прикоснулась к своим губам, невольно вспоминая вкус этого поцелуя. И почувствовала, как внутри разливается странный жар.
Взгляд затуманился, ноги задрожали.
Она потрясла головой, прогоняя внезапную слабость.
Что с ней такое? Он ее чем-то околдовал?
Дея не знала и не хотела этого знать. Но на могиле Бертрана она поклялась, что ни один мужчина в мире не коснется ее. Ни один не снимет с нее вдовье платье.
Теперь она собиралась сдержать свою клятву.
***
Йеванна не оказалось внизу. Дея заглянула в гостиную, в столовую, где на столе стоял одинокий бокал и пустая бутылка из-под вина.
Подумав, она прошла в кухню. Там тоже никого не было.
На миг ее охватила робкая надежда: а вдруг он ушел? Понял сам, что их брак – безумие, и ушел?
Но скрип входной двери и тихое чертыханье, сказанное знакомым простуженным голосом, подсказали, что он еще здесь.
Она вышла в прихожую как раз в тот момент, когда Йеванн переступил порог и закрыл за собою дверь. Он постукивал сапогом о сапог, чтобы сбить снег. На его плечах поверх песцового меха серебрились снежинки. В руках темнел лошадиный стек.
Почувствовав ее появление, он вскинул голову и криво усмехнулся:
– Снегопад.
Но его глаза не смеялись. Они оставались холодными и цепкими.
А еще от него разило вином.
Дея глянула на куски снега, что уже начинали превращаться в грязные лужи.
– Я скажу Катарине прибрать здесь, – произнесла, стараясь скрыть неприязнь.
И уже развернулась, собираясь уйти, как он ее остановил:
– Позже. Сейчас нам нужно поговорить.
Это были ее слова! Это она должна была их сказать! Но испугалась. Да, испугалась, едва встретилась с его взглядом.
Так легко быть храброй, сидя в своей комнате. А здесь, рядом с этим мужчиной, вся ее храбрость куда-то исчезла. Остался лишь неприятный комок внутри, а еще страх.
Страх перед тем, кто сильнее. В ее глазах Йеванн Райс был стихией, которую она не могла контролировать.
Мысленно помолившись, Дея повернулась к нему.
– Я тоже хотела поговорить с вами, – ее голос немного дрожал. – Но сейчас не лучшее время.
– Да? – он снял перчатки и двинулся на нее. – Это почему же?
– Вы… вы пьяны! – ахнула Дея, когда он качнулся.
– О, да, – уголок его губ саркастически дернулся вниз, – вас это смущает, моя прелестная вдовушка?
Он окинул ее странным взглядом, от которого у Деи по спине пробежал холодок. Смесь разочарования, сожаления и презрения.
– Скажите, сколько мужчин задирали эти скромные юбки?
– Что? – она задохнулась от его слов. – Да кто вам дал право так…
Он грубо оборвал ее:
– Напомнить? Юридически я ваш муж последние два года. И раз вы так щедро дарили свою любовь зеленщику и мяснику, то почему бы не подарить ее мне?
Отступать было некуда. За спиной только стена, да еще вход в столовую.
Дея машинально шагнула через порог, лишь бы увеличить расстояние между ними.
Йеванн не торопился. Он понимал: она никуда не сбежит. Но ее страх возбуждал в нем охотничьи инстинкты. Ее паника пробуждала в нем хищника. Ее отступление – желание гнать добычу. И он наслаждался моментом.
Шаг за шагом он двигался на нее, и шаг за шагом она отступала. Пока наконец не уперлась поясницей в стол.
Ее черные глаза распахнулись во всю ширь. Она поняла, что оказалась в ловушке.
– Садитесь, – фыркнул Йеванн, указывая на кресло. – Я не собираюсь насиловать вас прямо здесь.
– Вы… Вы ужасный человек! – выдохнула она, вкладывая в голос всю ярость и ненависть. – Я вас ненавижу!
– О, да, – он ухмыльнулся, глядя на ее сжатые кулачки. – Я сам себя ненавижу. Но это никак не относится к нашему делу.
Расстегнув плащ, он бросил его на спинку кресла, уселся с хозяйским видом и закинул ногу на ногу.
– Итак, – смерил ее внимательным взглядом, – вы хотите стоять? Что ж, стойте. Так даже интереснее. Я представлю, что вы непослушная горничная, которую следует наказать.
И демонстративно положил на колени стек.
Бледные щеки Деи вспыхнули ярким румянцем. Колени подломились, и она буквально свалилась в соседнее кресло.
– Чего вы добиваетесь?!
Этот мужчина издевался над ней. Зачем она только вообще спустилась? Хотела поговорить? С ним? Наивно надеялась, что он ее будет слушать?
Вместо ответа он бросил на стол пачку бумаг. Дея узнала свои долговые расписки и векселя.
Она дернулась, инстинктивно желая схватить их и спрятать, но большая ладонь полудемона припечатала стопку к столу.
– Где вы это взяли? – прошептала Дея, не сводя глаз с бумаг.
– Скажем так, я решил навестить домовладельца, а заодно пройтись по местным лавкам. И узнал о вас много чего интересного.
– Собирали сплетни? – она горько усмехнулась.
Едва стало известно о ее плачевном положении, как на Дею буквально посыпались непристойные предложения. Зеленщик предлагал ей капусту за поцелуй, мясник пытался зажать в углу, а мистер Доббс сказал, что забудет про долг и вообще про арендную плату, если она будет с ним милой и покладистой.
А вот их жены готовы были растерзать ее в клочья.
Еще недавно они приходили к ней с пирогами, уговаривали снять вдовье платье и выйти в свет, не хоронить себя раньше времени. Она шила для них панталоны и нижние юбки, брала за свою работу копейки и считала этих женщин своими подругами.
Но едва попросила в долг – и они перестали ходить к ней в гости, а на улице отворачивались и старательно делали вид, что вообще незнакомы.
А два дня назад Дея случайно услышала, как жена молочника называет ее попрошайкой.
Такой душевной боли она давно не испытывала. И вот сейчас этот мужчина собирался ее добить.
Глава 4
Йеванн разглядывал девушку, что сидела перед ним. Поникшая, с застывшим в глазах отчаянием.
Ее глаза преследовали его даже во сне. Две черные звезды на тонком, словно высеченном на камее лице.
Как долго он пытался забыться? Вырвать этот образ из памяти? Сколько женщин побывало в его постели, прежде чем он понял, что незнакомка с бледным лицом проросла в его душу?
Темные маги не женятся на светлых, не влюбляются в них, не вступают в интимные связи. Но он хотел эту женщину, хотел до боли, до ломоты во всем теле. И сам не понимал, что с ним творится.
Его желания – противоестественны. Но они есть, и от них никуда не деться.
Почти каждую ночь она снилась ему.
Боль от раны в груди, ледяная вода, в которой лежит его тело, холод и тьма…
Безвременье и пустота…
А потом резкий толчок. Жар, охвативший каждый сустав, каждое нервное окончание.
Золотая петля, что захлестнула душу в последний момент. Вырвала из желанной тьмы, вернула в мир света, привязала крепким узлом к бренному телу…
Он помнил момент, как почувствовал рядом с собой чье-то присутствие. А еще почувствовал вернувшуюся боль и понял, что жив.
Сил открыть глаза не было, но он все же сумел разлепить покрытые морской солью ресницы и увидеть ее. Ангела с золотой короной на голове. Услышать ее нежный голос. Почувствовать исцеляющее прикосновение рук…
Он хотел схватить ее за руку, хотел сказать, что она совершает ошибку, что его судьба – умереть здесь и сейчас. Так надо! Так должно было стать!
И не смог. Потому что инстинкты кричали, что нужно жить, и глупое тело цеплялось за жизнь.
А она…
Она что-то шептала, сращивая его раны.
Он еще вяло удивился, как ей хватило сил вырвать арбалетный болт из его грудины? Он ведь помнил удар, помнил, как его откинуло навзничь, а грудь разорвало от боли. Помнил, как кто-то столкнул его за борт. А потом потерял сознание.
Видно, волны прибили его тело к берегу.
Но почему… почему он не умер?
Он хотел задать незнакомке этот вопрос. Но с губ слетел только стон.
– Тише, уже все закончилось, – прошептала она, наклоняясь к нему.
Ее волосы мазнули его по щеке, дыхание коснулось потрескавшихся губ…
И в этот момент ее спугнули.
Со стороны берега послышался шум. Бряцанье оружия и топот нескольких ног.
– Он здесь! – закричал мужской голос. – Я его чувствую, он живой!
– Йеванн? Ты жив? Мы идем!
Он узнал голоса.
И его прекрасное видение тоже.
Читать бесплатно другие книги:
