Путешествие за смертью. Книга 2. Визитёр из Сан-Франциско Любенко Иван

Глава 6

Угроза

В кабинете следственной тюрьмы на Лубянке следователь читал показания обвиняемого Мяличкина и курил. Заключенный сидел напротив, но папиросу ему следователь не предложил. Наконец, представитель большевистского государства поднял голову и сказал:

– А вы, оказывается, большой хитрец. Ловко обошли вопрос своей вербовки Ардашевым. Но это дело поправимое. Я помогу вам. Прошу отвечать на мои вопросы. Итак, где, когда и при каких Ардашев предложил вам работать на белоэмигрантскую разведку?

– Послушайте, Наум Моисеевич, я уже говорил вам, что никакой вербовки не было. Я предан советской власти…

– Попрошу без амикошонства, – с нескрываемой злостью прервал арестанта Райцесс. – Для вас я гражданин следователь.

– Но вы же сами прошлый раз сказали, чтобы я обращался к вам по имени отчеству.

– Да, говорил. Но лишь потому, что поверил в вашу искренность и порядочность. А вы, батенька, меня надули. Развели тут мантифолию на уксусе.

Следователь вынул из портфеля уже заполненный бланк протокола допроса и протянул Мяличкину.

– Что это? – проронил сиделец.

– Ваши показания. Я как чувствовал, что вы начнёте вола вертеть. Пришлось потрудиться и самолично набросать допрос. Подписывайте: с моих слов записано верно, мною прочитано. Замечаний и дополнений не имею. Дата сегодняшняя и подпись, рядом – разборчиво – фамилия, имя и отчество.

– Позвольте, я прочту.

– Да уж, потрудитесь, голуба моя.

Подследственный углубился в чтение. Он то возвращался назад к первой странице, то вновь переходил к следующим. Вернув протокол следователю, он спросил:

– Получается, я заранее, имея умысел на нанесение вреда советскому государству, поступил на службу в Региструпр?

– Так и есть.

– И мой приказ ликвидатору об устранении горничной «Петербургской гостиницы» в Таллине был продиктован лишь желанием отвести от меня, как агента мирового капитализма, подозрение?

– А разве нет? Какой смысл был убивать её, имитируя самоповешение? Ради чего вы рисковали жизнью своего коллеги, отдавая ему столь бездумный приказ?

– Вы не разбираетесь в нашем ремесле. И я не подпишу этот бред.

– И не надо, – кивнул следователь и вполне миролюбиво выговорил: – Сегодня ночью вашу жену поместят в камеру к уголовникам. Я распоряжусь, чтобы вас держали у двери. Вы всё услышите и даже посмотрите в глазок. А потом туда же приведут дочь. Она ведь уже почти совсем взрослая.

Мяличкин впился глазами в следователя. Лицо арестанта покрылось смертельной бледностью, глаза засверкали от ярости. Он уже представил, как через секунду-другую его пальцы вопьются в жирную шею Райцесса, и он будет его душить, и душить с удовольствием, наблюдая, как тот сначала захрипит, а потом у него со рта хлопьями пойдёт белая пена и наконец жирный боров начнёт постепенно синеть. Когда станет ясно, что перед ним уже труп, он отбросит покойника на стул, и безжизненная голова ударится о стену. После этого он выкурит одну за другой две папиросы, а затем позовёт выводного конвоира. Наверное, его будут долго бить, но он уже не будет чувствовать боли, потому что его смерть, возможно, спасёт жену и дочь от позорных мучений. И, скорее всего, у следствия пропадёт к ним интерес, потому уже не будет обвиняемого Мяличкина. Вместо него останется сине-чёрный от побоев труп.

– Что вы на меня так смотрите? – пугливо поднял бровь следователь.

Арестант закрыл лицо руками. Его пальцы побелели.

– Хорошо, – прохрипел он. – Я согласен.

– Так подписывайте же! И закончим на этом.

– Прежде пообещайте, что отпустите супругу и дочь.

– Завтра же они будут на свободе. Даю слово чести.

– Как я это узнаю?

– Вам передадут две записки. Одну от жены, другую – от дочери. Поверьте, мы не кровожадны.

– Надеюсь, это произойдёт раньше, чем меня расстреляют?

– Вашу судьбу решит военный трибунал. Он заседает по средам и пятницам, а сегодня воскресенье… Подписывайте же!

Арестант придвинул к себе протокол допроса. Перо царапало бумагу, будто сопротивлялось, не желая быть соучастником самооговора.

Райцесс поднял подписанный лист, подул на него, чтобы чернила быстрее высохли и довольно заметил:

– А у вас красивая подпись, точно вензель. Она хорошо бы смотрелась на экслибрисе для домашней библиотеки. Вы книголюб?

– Какое это имеет значение?

– Впрочем, вы правы. Вопрос неуместный. Что ж, прощайте, – изрёк следователь, придвинув к подследственному початую пачку «Комсомолки» и коробок спичек. – Возьмите.

Мяличкин молча сунул папиросы в карман и поднялся. Райцесс окликнул конвойного и арестанта увели.

Собрав бумаги, бывший эсер покинул допросную комнату. Он торопился на Знаменскую, 19.

Глава 7

Деловой ужин

Вывеска перед рестораном гласила, что сегодня вечером для гостей выступит известная русская певица Софья Надеждина.

Женский голос постепенно наполнял собой всю надушенную дорогими ароматами залу от входа до самого дальнего столика. Он струился, точно пробившийся наружу родник, превратившийся затем в лесной ручей.

Пианист южной наружности – то ли турок, то ли грек – так вдохновенно играл на фортепьяно, что, казалось, не нажимал, а гладил чёрно-белые клавиши инструмента.

Клим Пантелеевич невольно залюбовался красотой исполнительницы. «В ней, – подумал Ардашев, – как говаривал чеховский Астров, было прекрасно всё: и лицо, и одежда, и душа… Правда, насчёт души и мыслей – сомневаюсь. Женская душа, как непроявленная фотографическая пластина. Тешишь себя надеждой, ожидая увидеть прекрасный лик, а вместо него проступают тёмные пятна с бурыми вкраплениями ржавчины на узнаваемом образе. Сначала наивно думаешь, что сам во всём виноват: то ли проявителя недостаточно, то ли с закрепителем перебор, или, может, выдержку на фотоаппарате поставил не ту… И так винишь себя много лет и только к концу жизни понимаешь, что дело было в другом: ты сам придумал себе далёкий от реальности образ. Ты хотел видеть её такой, какой она никогда не была. Мечта не сбылась. Снимок испорчен. И нет душевной гармонии, от которой прекрасными становятся «и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

– Странное дело, – выговорил американец, усаживаясь за стол. – В этой самой России беспорядки, Гражданская война, большевики никак не угомонятся и, несмотря на разруху и голод в своей стране, хотят прибрать к рукам благополучную Польшу… А во всём мире мода на русское. И даже в чешском ресторане звучат русские песни.

– Ничего удивительного, – пояснил Войта, – здесь чаще всего собираются русские эмигранты.

– Тогда понятно. Скажите, о чём поёт эта несчастная и столь очаровательная русская леди, упоминая Нью-Йорк?

– Я попытаюсь перевести первые два куплета, – сказал Ардашев. – Больше, к сожалению, не запомнил:

– И она умерла? – осведомился Баркли.

– Да. И мальчик тоже умер.

– Горе, какое горе… – поплёвывая на пальцы, листал меню банкир. – Это правда. Наш мир очень жесток. И я не думаю, что есть большая разница между жизнью в Европе или Америке. Несмотря на национальность, все люди подвержены одним и тем же искушениям, страстям и, как следствие, страданиям.

Появился официант с блокнотом и карандашом. Приняв позу вопросительного знака, он остановился в нерешительности, и глаза спрашивали: «Что будете заказывать, господа?».

– Do you have any whiskey[11]? – осведомился Баркли по-английски.

Услышав, вероятно, единственное знакомое слово, кельнер покачал головой.

– And cigars[12]? – не унимался американец.

– No[13], – выдавил из себя ресторанный лакей.

– What a pity[14]!

– Не стоит расстраиваться, мистер Баркли, – на ломанном английском начал объяснять Войта, – можно заказать услуги ресторанного посыльного и через четверть часа сюда доставят и виски, и сигары.

– Великолепно! Тогда, мой друг, сделайте одолжение, попросите купить бутылочку «Джонни Уокера» и коробку «Упмана». Прошу вас, выберите любые блюда, которые вам по душе. Я также не откажусь от ваших рекомендаций и с удовольствием попробую чешскую кухню. Виски и сигары будут приятным дополнением к нашему вечеру.

Пока Войта, зная вкусовые пристрастия шефа, делал заказ, Баркли наклонился к Ардашеву и, вынув вечное перо, вывел на салфетке: «$15000 cash, ок?[15]». Клим Пантелеевич раскрутил свой «Waterman» и дописал: «In advance, tomorrow»[16]. Цифры и буквы расплылись, меняя очертания и, превращаясь в кляксы.

– Sure[17], – согласился банкир и скомкал салфетку.

– Ситуация в которой вы оказались, очень серьёзная, – поведал частный детектив. – Вас отравили.

– Как? Чем? – воскликнул американец, подпрыгнув на стуле так, будто ему сунули под нос свежего нашатыря.

– Вчера я провёл химический анализ содержимого бутылки «Джонни Уокера», который вы пили.

– Вы были у меня в номере? – вылупив удивлённо глаза, спросил он.

– Прежде я протелефонировал в отель, чтобы сообщить о принятии вашего предложения, но портье сказал, что вас увезли в больницу. Заподозрив неладное, я поехал в «Де сакс» и поднялся к вам в комнату. Там я встретил знакомого полицейского. Он опрашивал ваших подчинённых и…

– Господи, я совсем забыл о них! Но ничего. Завтра утром соберу всех вместе… Простите, что перебил вас. Пожалуйста, продолжайте.

– В вашем виски содержится сульфат морфия. Взаимодействуя с алкоголем, он мог привести к смерти. Симптомы очень похожи на те, что были у вас.

– Вы хотите сказать, что всезнайка Эдгар, чопорный историк Алан или красотка Лилли плеснули в мой «Джонни Уокер» отраву?

– Я сказал именно то, что сказал: «В вашем виски содержится сульфат морфия». А вот как он там оказался – предстоит выяснить. Действительно, это мог сделать любой из них, но нельзя исключать и сговора. Кроме того, преступником может быть кто-то из персонала отеля и, наконец, добавить сульфат морфия в виски вполне по силам и постороннему злоумышленнику, пробравшемуся в комнату инкогнито. Дождаться, когда вы покинете гостиницу, незаметно проследовать мимо портье, открыть дверь отмычкой и смешать таблетки морфина с виски – проще, чем выкурить сигару. Поверьте.

– Вы упомянули полицейского. Вы не знаете, кто его вызвал?

– Поняв, что вы иностранец, врач скорой помощи решил перестраховаться и протелефонировал в полицию. Полицмейстер прислал инспектора, который не нашёл явных признаков отравления, но в больнице вам, на всякий случай, вкололи атропин. Он-то и вытащил вас с того света. Я лично исследовал содержимое бутылки в лаборатории, и потому ошибки быть не может. Таким образом, о причине вашего недомогания осведомлены четверо: вы, я, Войта и преступник.

– Но ведь это невозможно. Морлок в Америке. Как же мог морфин попасть в виски?

– Хороший вопрос.

– Это возможно, если Морлок – один из ваших сотрудников, – высказался Войта.

– Или если он в Праге. И приехал сюда вместе с вами, – добавил Ардашев.

– Да откуда у него деньги на билет, чтобы пересечь Атлантику? – проронил Баркли, удивлённо подняв голову.

– Вы же сами сказали, что отослали ему две тысячи долларов, – напомнил Клим Пантелеевич.

– Верно, я совершенно об этом забыл.

Неожиданно возник официант. Он откупорил виски, поставил рюмки и, положив на стол коробку «Упмана», застыл в нерешительности.

– Предлагаю скрасить ожидание блюд прекрасным «Джонни Уокером» и сигарами.

Ардашев и Войта согласно кивнули и, кельнер, разлив по рюмкам виски, удалился.

– «Упман» и «Джонни Уокер» прекрасно дополняют друг друга, – выпустив колечко дыма, вымолвил Войта.

– А вы, господин Ардашев, отказываетесь от сигары? – спросил Баркли.

– Я избавился от этой привычки много лет назад.

Появился официант с подносом.

– Ну наконец-то, – недовольно проворчал Войта.

– Всё как заказывали, господа: вепрево колено, запечённые свиные рёбрышки в мёде, телячья вырезка под соусом, свиная печень с обжаренным луком и мучным соусом и запечённый карп. Пиво нести?

– Обязательно! Пльзеньское! – велел Войта.

– Даже не знаю с чего начать, – поднял взгляд американец. – Столько всего! Хотя, вепрево колено я уже пробовал. Говорят, здесь хорошо готовят карпа. Вот его и попробую.

– «Хорошо» – не то слово! – выговорил Войта. – Карп восхитительный! В Чехии его обязательно подают на Рождество. Перед этим рыбу специально несколько месяцев подкармливают, чтобы появился жирок. Самые крупные особи вымачивают в тёмном пиве сутки-двое и потом, начинив пассированным луком, морковью и шампиньонами, запекают в сметанно-пивном соусе с лимоном. А две-три чешуйки носят в кошельке. Считается, что они приносят деньги.

– Интересный рецепт, надобно взять на вооружение, – улыбнулся Клим Пантелеевич. – Лет двадцать назад мне пришлось поколесить по странам Магриба[18]. Туземцы в тех краях готовят свой улов просто: на подготовленной к жарке рыбе делают косые надрезы на боках. Затем, её поливают смесью воды, лимонного сока, соли и перца. После того, как она пропиталась этим раствором, её смазывают сливочным маслом и запекают. Вкусно и незамысловато.

– Замечательное пиво! – вытирая салфеткой пену с усов, выговорил американец.

– К тому же, пиво и виски – братья, их делают из ячменного солода, – продолжил мысль Войта.

– Отсюда и появилось мнение, что родственные напитки можно смешивать в течение вечера, не опасаясь утреннего похмелья. Это же относится к вину и коньяку. А вот водка и пиво, или водка и вино – враги, поскольку в основе их приготовления лежат совершенно разные материалы. Судя по всему, человеческому организму трудно распознать эту смесь – отсюда и утренние мучения, – вторил помощнику Ардашев.

– О! Очень интересное мнение!

– Кстати, мистер Баркли, а что за письмо вам принесли вчера утром? – осведомился Клим Пантелеевич.

– Письмо? Какое письмо? – удивился банкир.

– То самое, после которого вы, по словам ваших подчинённых, расстроились, прошли в другую комнату и выпили виски. Вам вскоре стало плохо, вы почти потеряли сознание, и пришлось вызывать карету скорой помощи.

– Ах да, коридорный вручил деловое письмо из Америки. – Он покачал головой. – Действительно, я расстроился. Сорвалась выгодная сделка.

– А что было в четвёртом письме Морлока? Вы упоминали, что преступник угрожал Эдгару Сноу, вашему помощнику, не так ли?

– О да! В нём он оценил голову моего помощника в пять тысяч долларов. Оно осталось в Америке… А не выпить ли нам ещё виски, если, как вы сказали, мы можем запросто чередовать пиво и «Джонни Уокера»?

– Почему нет? – просиял Войта. – Я не против.

Опустошив рюмку, Баркли сделал несколько неглубоких затяжек и сказал:

– Мистер Ардашев, завтра утром я проведу небольшое совещание в гостинице, потом обналичу в банке чек и в час пополудни снова навещу вас. Я был бы очень признателен, если бы вы составили небольшое соглашение на поимку Морлока и указали бы там сумму, которую мы с вами уже обсудили. Командировочные расходы отнесите на мой счёт.

– Простите, мистер Баркли, – частный детектив упёрся взглядом в собеседника – сдаётся мне, что вы не совсем верно меня поняли. Я не могу вам обещать изловить Морлока, потому что это зависит не столько от меня, сколько от разного рода обстоятельств. Я могу лишь гарантировать свою безупречную и высокопрофессиональную работу, направленную на изобличение преступника. Наше с вами путешествие может быть далеко не безопасным. И со мной и моим помощником может произойти всё что угодно.

– Ну… – замялся банкир, – вы можете застраховать вашу жизнь. Однако прошу указать в отдельном пункте соглашения, что в случае вашей гибели обязанность по поиску и наказанию злодея перейдёт к мистеру Войте.

Ардашев покачал головой.

– Во-первых, я не суд, чтобы кого-то наказывать, а во-вторых, господин Войта не является стороной договора. Он всего лишь мой помощник.

Баркли развёл в недоумении руками:

– Но какие тогда у меня гарантии, что Морлок меня не прикончит?

– Никаких. Я не телохранитель. Моя задача – попытаться отыскать злоумышленника. Гарантий не может быть ещё и по той причине, что вы с нами не откровенны. – Ардашев поморщился и продолжил: – Знаете, я семь лет проработал адвокатом по уголовным делам. Не проиграл ни одного процесса. Но я защищал тех, в чьей невиновности был абсолютно уверен. Несмотря на это, почти каждый доверитель пытался скрыть от меня те или иные обстоятельства и убедить в том, чего, на самом деле, не было. Кто-то не хотел рассказывать о любовных связях на стороне, кто-то о своих тайных пороках или пристрастиях. Позже эти утаённые факты выплывали наружу как нефтяное пятно. Возникала неловкость в наших взаимоотношениях. Неприятно? Да. Но это можно пережить. Хуже другое: из-за отсутствия полной картины произошедшего я не мог использовать все свои знания и опыт в интересах подзащитного, поскольку был неверно осведомлён о его прежних действиях. Все беды в этом мире от недоговорённостей.

За столом повисло неловкое молчание.

Ардашев допил пиво, промокнул губы салфеткой и сказал:

– Простите, мистер Баркли, но у меня нет желания продолжать полемику. Завтра я пришлю в «Де сакс» бутылку виски из вашего номера. Обратитесь в полицию. Наверняка, после химической экспертизы судебный следователь возбудит уголовное дело по факту вашего отравления. Да и врачи подтвердят диагноз. – Клим Пантелеевич поднялся. – Благодарю за угощение. Честь имею кланяться.

– Да-да, большое спасибо! – вымолвил Войта с тенью сожаления. – Всё было прекрасно! Но нам пора.

– Всего доброго, – задумчиво проронил Баркли, выпуская сигарный дым. Он не поднялся и не подал руки, а лишь кивнул и наполнил рюмку новой порцией виски.

Послышались мажорные фортепьянные аккорды и, на сцену выскочил невысокий, толстоватый куплетист в цилиндре, с красным галстуком-бабочкой, в чёрном фрачном сюртуке и зауженных, клетчатых брюках. Казалось, актёр сошёл с большевистской карикатуры, изображающей буржуев-мироедов в «Окнах РОСТА». Пританцовывая, он запел под незамысловатую мелодию:

Куплетист расхохотался, сделал па и, помахав цилиндром, продолжил веселить публику строчками из старых, когда-то популярных водевилей.

Глава 8

Агент

В Москве, в доме № 19 на Знаменской улице, располагалось Регистрационное управление (Региструпр) РККА. Первоначально военная разведка находилась на Пречистенке, неподалёку от штаба Красной армии. Но в прошлом году Ленин, внимательно следивший за формированием новой спецслужбы, выразил своё неудовольствие её местом расположения, поскольку в данном случае ни о какой конспирации не могло быть и речи. Вот тогда начальник Региструпра Семён Арабов и добился переезда всего штата на Знаменскую, 19. Но с августа прошлого года Семён Иванович чаще находился в войсках, чем в столице, и всю оперативную работу за него вели заместители. Оперативными разработками занимались разные отделы, что нередко приводило к конфликтам и неразберихе. И потому в разведывательном ведомстве было решено организовать отдельную структуру – Оперативный отдел, который возглавил Янис Фридрихович Бердин (Кюзас).