Сердце ночи Корсакова Татьяна

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Корсакова Т., 2018

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2018

Дышать было больно. Так больно, словно в легкие набилась стекловата. Маленькая Эльза однажды взяла в руки стекловату, и папе потом пришлось везти дочь в больницу, доставать сотни невидимых колючек. Вот и сейчас колючки – только не в ладонях, а в легких. И в сердце, кажется…[1]

– Эльза, отпусти его! – Злой и немного испуганный голос пробивался к ней через эту колючую стекловату. Голос пробивался, а следом его хозяин. Держал за плечи крепко, сжимал до боли. Кажется, даже тряс. Зачем он ее трясет? Ей и без того больно. Так больно, что вот прямо сейчас горлом пойдет кровь… – Я тебя прошу, отпусти…

Голос стих, упал до шепота. Это лучше, не так больно. И кровавый туман перед глазами рассеивается, появляются люди. Но видит и держит Эльза только одного. Крепко-крепко держит за кадык и кадык его готова вырвать, стоит ему только дернуться, только слово сказать. Хоть одно-единственное слово…

…Он почти не изменился, только борода стала гуще, только серебра в ней прибавилось. А тогда, много лет назад, она была черная, с синевой. Тогда он казался совсем другим, не смотрел волком, улыбался Эльзе человеческой улыбкой, разве что самую малость настороженной. Эльзе улыбался, а на папу ее смотрел строго, даже с упреком.

– Зачем ты ее с собой, Петрович? Разве девчонке место в тайге?

Папа тогда, помнится, усмехнулся, Эльзу погладил по голове, сказал с гордостью:

– Это не какая-то там городская неженка, Архип. Эта дочка моя! А тайга? Что тайга? Мы корни свои знать должны. Вот ты знаешь?

– Корни? – Архип тоже усмехнулся кривоватой, недоброй какой-то ухмылкой. – Про корни мне не рассказывай, Петрович.

А и то верно! Что ему, косматому и бородатому, рассказывать про корни, когда эти корни вон прямо на его ручище вытатуированы! И татуировка такая искусная, что не верится, что это всего лишь картинка. Так и кажется, что рука этими самими кореньями оплетена от плеча до широкой кисти. Кореньями и шипами. А между ними – ключ. Красивый такой, с завитушками. Ключ сразу не разглядеть, только если с определенного ракурса. Эльза разглядела и залюбовалась. Наверное, поэтому не сразу поняла, что к ней обращаются.

– Что ты видишь? – Архип смотрел на нее строго, с внимательным прищуром. Как на допросе.

– Татуировку. – Врать она не могла, но и про ключ рассказывать не хотелось.

– И что за татуировка? – Другой бы отстал, а этот не отходил, всматривался требовательно в Эльзино лицо. – Что тут? – И руку протянул так, что ключ теперь стал не просто виден, а очевиден.

– Да что ты пристал к девочке, Архип? – Папа похлопал его по плечу. – А то сам не знаешь, что у тебя там намалевано?! Корни, крючки, завитушки на манер кельтских узоров.

– Так? – спросил Архип, не сводя с Эльзы тяжелого взгляда.

– Корни, крючки, завитушки, – повторила она и покивала для пущей убедительности.

– И все?

– И все.

Он вдохнул и с шумом выдохнул, словно с облегчением. Или Эльзе просто показалось? Здесь, на самой границе тайги, в крошечном охотничьем домике ей все виделось странным и необычным. Может, потому что это была ее первая охота? И самой себе Эльза казалась этакой бесстрашной амазонкой. Что ей какой-то неотесанный егерь с его татуировками, когда впереди столько приключений?!

Знать бы тогда, как все обернется…

Вот только Эльза не знала. Тогда не знала, а потом забыла. И вот сейчас вспомнила. Только не все, а самое страшное, самое мучительное…

Тогда тоже было мучительно. Все тело зудело от комариных укусов. Эльза чесалась, срывала ногтями подсохшие корки, и по грязной коже текла алая кровь. А еще хотелось пить. Жажда была почти такой же невыносимой, как зуд. Нет, все же чуть более невыносимой. Вода закончилась давным-давно, кажется, еще день назад. Вода закончилась, а комары и жара все не кончались. Вот такая получилась охота. Не они охотились, а на них. Наверное. Воспоминания прятались за зыбким маревом, за черной, мерзко гудящей комариной тучей.

Архип выступил из этой тучи в тот самый момент, когда Эльза решила, что больше не выдержит, что умрет вот прямо сейчас, потому что нет у нее больше сил, никакая она не амазонка, а самая обыкновенная городская неженка. Она и так слишком долго держалась. Ради папы, чтобы его не расстраивать. Но все… закончились силы…

Он стоял большой и лохматый, как медведь. Упирался пятками в усыпанную иглицей землю, придерживал на плече охотничье ружье, всматривался, разглядывал…

– Нашлась? – спросил сиплым голосом и сделал шаг им навстречу.

– Нашлась. – Папа положил ладонь Эльзе на плечо. Слишком горячую, слишком тяжелую, но Эльза держалась. Она нашлась. Архип нашелся. Архип многое умеет и многое знает. И в запасе у него наверняка есть вода. Вот в той обтянутой кожей фляге, что болтается на поясном ремне. Только бы вода, а не водка…

– Где?

– Там.

Они говорили о чем-то своем, только им двоим понятном, а Эльза злилась. Почти теряла сознание от жажды и бессилия, но все равно злилась. Потому что вот она сейчас упадет. А может быть, и вовсе умрет. Это будет совсем уж обидно – умереть на самой границе тайги, когда до спасения рукой подать. Вот этой, расписанной диковинными узорами рукой. Корни темно-синие, почти черные, словно высушенные, и шипы черные, а ключ большой, рельефный, как настоящий. Будто бы Архипу вздумалось вшить его себе под кожу. Или вздумалось? Что она вообще о нем знает? Что понимает?

Это раньше мир казался понятным и ярким, а теперь все изменилось, подернулось туманом и патиной. Как будто это и не мир вовсе, а старая-старая картина. Ожившая, но все равно мертвая, холодная…

– Отойди, девочка… – Эльза и не заметила, как черное дуло охотничьего ружья уставилось ей в живот. – Сделай шаг в сторону.

Архип с отвращением смотрел на нее сверху вниз. Эльза его понимала. Понимала и почти не боялась. Теперь, когда она много про себя узнала, не нужно удивляться таким вот вещам. Он охотник. Пограничник, как назвала его та смешная бабушка, чей домик стоял на опушке леса. Он пограничник, и он в своем праве. Потому что Эльза пересекла границу. Сначала пересекла, а потом еще и посмела вернуться с той стороны. И не важно, что память ее теперь как ветхая дерюга. Иногда достаточно просто чувств. А Эльзины чувства криком кричат, что она заслужила. И боль эту, и жажду, и свинец в живот…

Папу жалко. Папа тоже все понимает, сжимает Эльзино плечо стальной хваткой, крепко, до боли, до хруста в костях.

– Не смей! – в голосе его ярость пополам с отчаянием. – Ты не сможешь!

Папа всегда ее защищал, потому что она была его маленькой девочкой, любимой доченькой. Вот и сейчас он шагнул вперед, отталкивая Эльзу, почти отшвыривая ее от себя. Ей тогда так показалось, словно горячая волна ударила в грудь, припечатала к земле в тот самый момент, когда прогремел выстрел.

От боли и от осознания того, что случилось непоправимое, Эльза сложилась пополам, завыла почти по-волчьи, жалобно и протяжно. И тайга тоже завыла, отозвалась тысячей птичьих голосов, загудела, завибрировала.

А папа умирал… Он все еще стоял на ногах, прижимал к животу окровавленные ладони, с изумлением наблюдал, как на ковер из прелой прошлогодней иглицы падают черные капли. Папа смотрел на капли и не смотрел на Эльзу. Даже головы не поднял…

Превозмогая боль, она встала на четвереньки и так, на четвереньках, поползла к умирающему отцу, обхватила руками за подгибающиеся уже колени. Но даже такой милости ее лишили: грубо и зло дернули за шиворот, поволокли прочь. Она извивалась и лягалась. Она даже пыталась укусить эту разрисованную руку, с мясом выгрызть полыхающий серебром ключ. Но не получалось. Ничегошеньки у нее не получалось! И силы закончились предательски быстро, почти так же быстро, как и воздух в легких. Наверное, он ее ударил, легонечко ткнул кулаком в солнечное сплетение, потому что почти сразу же наступила спасительная тьма, наполненная лишь птичьим клекотом и громким, нечеловеческим каким-то криком. Лучше бы она умерла…

– …Вставай! – кто-то тронул Эльзу за плечо. Не ласково и не грубо, как палкой потыкал. – Вставай, нам нужно уходить.

Сил и ненависти хватило лишь на то, чтобы дернуть плечом. Глаза не открывались, словно запеклись кровавой коркой.

– Папа… – Голос трескался и крошился, пока не закончился вместе с силами.

– Я предупреждал. – Ее дернули вверх. На сей раз не за шкирки, а за подмышки. Дернули, перехватили поудобнее. – Вам не нужно было туда ходить. Ни тебе, ни ему.

Не нужно было. Эльза теперь это и сама понимала, вот только поделать ничего не могла. Ни с прошлым, ни с этим страшным человеком. Пограничником…

– Прости. – В его голосе не было раскаяния – одна лишь усталость, почти такая же безмерная, как и ее собственная. – Я бы хотел поступить иначе.

– Ты его убил! – Голос вернулся вместе с новой волной ярости. – Ты убил моего папу!

И сил хватило, чтобы извернуться, вырваться из его хватки. Наверное, он не ожидал, что Эльза на такое способна, потому и отпустил. А она не поползла, она побежала, не разбирая дороги, к тому самому месту, где впервые посмотрела в черный зрачок охотничьего ружья…

…Огромный костер догорал, лишь кое-где из его дымных недр вырывались алые языки огня, чтобы еще разок жадно лизнуть что-то черное, бесформенное, скрюченное…

Зря она думала, что не осталось ни сил, ни голоса. Остались! Она рвалась к этому погребальному костру, не обращая внимания ни на горячие облака пепла и дыма, ни на обжигающее прикосновение искр, ни на человека, который оставил ее сиротой. А он догнал и поймал, выдернул из костра, голыми руками погасил занявшуюся одежду, заглянул в глаза. В его собственных глазах не было ничего, кроме отсветов догорающего огня, а коренья на его правой руке, словно живые, оплетали, прятали от мира и Эльзы потайной ключ.

– Я понимаю, – сказал и подхватил Эльзу на руки. – Я прекрасно понимаю, как сильно ты меня ненавидишь…

Она ненавидела. Вот только все силы, те крупицы, что еще оставались, сгорели в костре вместе с ее папой. И небо кружилось-кружилось вместе с парящими в нем черными птицами, пока не превратилось в бездонный водоворот, пока не всосало в себя теряющую рассудок Эльзу…

…А теперь силы вернулись! И силы, и ненависть!

Их хватит на многое, нужно только сжать покрепче, а потом дернуть…

– …Только если ты, милая, его сейчас убьешь, то правды тебе никогда не узнать…

Смешная старушка. Та самая, что из домика на опушке. Говорит тихо, ласково и голосом своим вкрадчивым словно разжимает невидимый сжатый кулак, палец за пальцем.

– Отпусти его, девочка. Понимаю, что тяжело, но отпусти.

Отпустила. Пальцы разжала все разом, и убийца ее отца с тихим рыком рухнул на землю. Она бы тоже рухнула, если бы не Никита. Подхватил, удержал на ногах. Или он не потому ее держит, чтобы не упала, а боится за этого… за убийцу.

Боится. Он же врач, ему людей нужно спасать. А тут почти убийство. Интересно, убить убийцу – это грех? Проверить бы, да вот только нет сил. И колечко ледяное, словно осколок льда, не греет, а выстуживает.

– Элли, что ты творишь?.. – Никита держал крепко, одной рукой за плечи, второй за талию, прижимал к себе, горячо дышал в затылок.

– Я? – Она повела плечом. Хотелось, чтобы как в сказке, чтобы спали оковы. Да вот не спали, Никита в сказки не верил. Он верил в чудеса медицины и в длинные диагнозы. У нее диагноз какой-то мудреный и сложный, но зато все-все объясняющий. Даже вот это… – Я ничего. – Дыхание почти выровнялось, и стекловата из легких исчезла. – Давай мы у него спросим. – Смотреть на убийцу было мерзко, но Эльза себя заставила. Она даже заставила себя сделать шаг в его сторону.

Почему-то казалось, что решись она на убийство, Архип защищаться не станет, умрет без лишних слов и без сожаления. Точно так же, как без сожаления убил, а потом сжег ее папу… Вдруг сделалось муторно и так тошно, что хоть вой.

– Ты вспомнила. – Архип не спрашивал, он утверждал.

– Ненавижу… – Ненависти хватило, чтобы сделать еще один шаг. Она сделала, и Марфа тоже, оторвалась от Архипа, встала между ним и Эльзой, заслоняя. Вид у нее был несчастный и решительный одновременно.

– Не надо, – сказала шепотом. – Я прошу тебя, не надо.

Она понимала. Эта простоватая, смешная и пугливая женщина лучше других понимала, на что способна Эльза. Они ведь стояли плечом к плечу перед порождением тьмы, которое бесновалось, пытаясь прорваться с той стороны. Они чувствовали силу друг друга. Не такую силу, как у Никиты или у Лешего, не грубую мужскую, а тонкую, но куда более мощную, прицельную. У Марфы силы было меньше, чем у остальных. Можно сказать, почти и не было вовсе, но тогда именно эта капля, эта заимствованная крупица и помогла им выстоять, дождаться помощи.

И Марфа, бедная, наивная Марфа, сейчас была готова на все. Умереть была готова, только бы защитить того, кто защиты ее недостоин.

– Он недостоин… – Эльза так и сказала. Тихо-тихо сказала, чтобы только Марфа услышала.

– Он не такой… Ты не понимаешь… Не надо…

– Я такой.

Пока они стояли вот так, друг напротив друга, пока мерились силами, которые нельзя измерить, Архип поднялся на ноги. Марфу он аккуратно взял за плечи, отодвинул в сторону. Она сопротивлялась, упиралась пятками, цеплялась пальцами за его жилистые, татуированные руки, но все равно сдалась, лишь глянула на Эльзу с мольбой.

– Я такой. – Он уставился Эльзе в глаза точно таким же взглядом, как много лет назад. – Слышите все? – Обернулся, посмотрел на остальных. – Я, Архип Белобородов, убил ее отца. Убил, отсидел, вышел. Слыхали?!

– Зачем?.. – Дышать снова стало тяжело, захотелось дозы. Так давно не хотелось, а теперь вот… – Он был хорошим человеком, а ты его убил!

От ее крика всполошилась, заметалась под ногами кошка, а Никита вышел наконец из стопора. Теперь он приближался решительным шагом и в своей попытке защитить Эльзу чем-то напоминал Марфу. Вот только Эльзе не нужна защита. Ей нужна правда!

– Да, он был хорошим человеком. – Архип кивнул. – И да, я его убил. Прости.

Он и тогда просил ее прощения. Прямо на догорающем пепелище просил. Безумец! Ему место не в тюрьме, а в сумасшедшем доме.

– Зачем? – Пальцы сжались в кулак и разжались. На плечи успокаивающе легли ладони Никиты. Эльза повела плечом.

– Мы узнаем. – Архип держал Марфу за руку. Крепко-крепко держал, словно боялся потерять. Вот только Эльза знала: Марфа никуда не денется, она видела незримые цепи, что сковали этих двоих: беспощадного убийцу и безобидную повариху… – Я думаю, нас затем здесь и собрали, чтобы мы узнали наконец правду…

Чтобы они узнали правду…

Забинтованной рукой Анжелика оттолкнула Лешего, а потом сама оттолкнулась от бревенчатой избы, поковыляла к эпицентру событий. Так уж вышло, что эпицентром оказалась Эльза. Так уж вышло, что Эльза не просто девица с придурью, а девица с очень большой придурью. Да еще и со сверхспособностями. Вон как она припечала этого бородатого! Едва на куски не порвала. Анжелика шкурой чувствовала – не вмешайся бабулечка, не удержал бы Эльзу от смертоубийства никто, даже добрый доктор Никита. Марфа бы попыталась. У нее на лице все чувства написаны. Тут и психологом быть не нужно, чтобы понять, что ее с бородатым что-то связывает. Или связывало. С этим еще предстоит разобраться.

Так. Стоп! А кто сказал, что она, Анжелика, должна разбираться? Кто она тут? Какое вообще отношение имеет к происходящему? А никакого не имеет! Не имеет, и участвовать в этой вакханалии не намерена! Очевидно ведь, что дело далеко зашло, что никакая это не прогулка по тайге, а что-то куда более серьезное. Нет, она не подписывалась на то, чтобы шастать по лесу с сумасшедшей и убийцей! Пусть уж как-нибудь без нее узнают правду.

– Рыжая, ты куда это? – Леший попытался дернуть ее за рукав. Пришлось снова от него отмахнуться. Крыс на Анжеликином плече запищал угрожающе. Защитник.

– Отвали! – Оборачиваться она не стала, потому что нечего время на ерунду тратить. Нужно вот прямо сейчас расставить все точки над «i». – Значит, так! – становиться на линию огня между Эльзой и егерем было страшновато, но Анжелика себя заставила. – Я не знаю, кто тут с чем разбирается и кто кого убил. – Егерь дернулся, словно от пощечины, а Эльза вздрогнула. Выглядела она скверно, как после тяжелой болезни. – Но лично меня это не касается. Лично я увидела достаточно, чтобы понять самое главное.

– И что же для тебя главное, деточка? – старушка на месте не усидела, тоже подтянулась. Собачонка ее кудлатая скакнула следом, и Эльзина кошка зыркнула на нее недобрым взглядом. – Что ты поняла?

А, пожалуй, с бабулечкой объясниться будет проще всего, потому что бабулечка хоть и в теме, но все равно чужая!

– А поняла я, баба Маланья, что собрал нас тут богатый извращенец, чтобы ставить какие-то психологические эксперименты.

– Психологические?.. – Леший пнул дохлую ворону, и Анжелику затошнило. – Точно психологические? Потому что в книжках по психологии я не видел, чтобы крепких мужиков, – он кивнул на егеря, – сначала в воздух поднимало, а потом еще и об сарай шарахало.

– Плевать! Это, дружочек, не наши с тобой проблемы! – Ох, не надо было этого говорить, потому что Леший приосанился и вроде как обрадовался, что она их объединила в каких-то несуществующих «мы». – Швыряется она мужиками, ну и славненько! Ну и пусть себе швыряется, а я домой!

– Ты тоже. – Леший не улыбался и камерой своей в Анжелику не целился, а все равно захотелось его ударить.

– Что – я тоже? – а может, еще не поздно врезать, чтобы угомонился и не говорил ерунды?

– Ты тоже так умеешь. Швыряться. Только не мужиками, а целыми маршрутками. Не верите? – Он обвел взглядом присутствующих. – Если не верите, так я вам могу показать. У меня все задокументировано.

– Чушь! – Анжелика мотнула головой, и голова предательски закружилась. – Бред сивой кобылы!

– И ты рыжая. Вы все тут рыжие!

– Ну и что?! – Тоже еще аргумент! Мало ли у кого какой цвет волос!

– Пока не знаю, но что-то это точно значит.

– Это значит, что ты кретин! – получилось неубедительно, без огонька. – Рыжие мы или серо-буро-малиновые, это не важно! Вообще все вот это, – она обвела взглядом разгромленный двор бабы Маланьи, – не имеет никакого значения!

– Имеет, – неожиданно твердо и решительно сказала Марфа. Ишь ты, и голос прорезался! – Мы его видели. Мы все его видели.

Спросить бы, кого, но Анжелика не стала. В груди вдруг стало пусто и холодно. И в голове загудел набат. Черный человек в птичьей маске, хозяин Черной Погони. Тот самый, которого вроде как нет, но он все равно вроде как есть. И Погоня его чертова есть. А хотелось бы, чтобы не было. Но изрезанные осколками ладони саднят не просто так. Все было. И чудище из беснующихся птиц, и его хозяин. И они, как три дуры, стекло подпирали, чудище держали. Ну, так это еще один весомый аргумент, чтобы валить отсюда как можно быстрее и как можно дальше!

– Не выйдет. – Марфа смотрела ей в глаза и словно бы читала мысли. – Я его видела раньше. Все мы видели. Да? – спросила и посмотрела на Эльзу.

Анжелика тоже посмотрела. Ответ был очевиден. Эльзе в покер играть нельзя, у нее все написано на лице. Видела! И, пожалуй, не один раз, а куда как чаще. Потому вот так сейчас позеленела, пальцы сцепила в замок, зубы тоже сжала. Наверное, чтобы не клацали от страха. Анжелика ее понимала и даже не осуждала, она бы и сама позеленела. А может, и уже…

– Вы о чем сейчас, а? – снова сунулся Леший.

– Они, мальчик, о том, кто вас всех сюда позвал, – проскрипела старушка и погладила свою собачонку.

– Ошибаетесь, уважаемая. – За душевной беседой они и не заметили завхоза Михалыча. А он возьми да и появись с одной из тех папочек, с которыми так любил ходить адвокат Никопольский. – Мы здесь по воле другого, совершенно реального человека, – сказал и папочкой взмахнул.

– И какого человека, позвольте полюбопытствовать? – тут же спросила Анжелика. Вдруг да и удастся выяснить имечко. Нужно ж знать, к кому обращаться за расторжением контракта.

– Имя мне неизвестно, – сказал завхоз и прижал папочку к пузу. – То есть имен в договоре несколько, но я почти уверен, что того самого, – он поднял вверх указательный палец, – здесь нет.

– А на нет и суда нет! Отчаливаем! – Анжелика погладила Крыса по холке, и тот благодарно пощекотал ее щеку усами.

– Пока нет, но очень даже может случиться. – Во взгляде завхоза Михалыча плескалась вселенская тоска.

– Может, – поддакнул Леший. – Я изучил тот текст, что мелким шрифтом. Там много всего интересного.

Анжелика тоже изучила. Не дура ж она, честное слово! Неудачный брак ее кое-чему научил. Только вот получается, что она второй раз села в одну и ту же лужу, стала рабой договора, попала из огня да в полымя.

– Господин Никопольский предвидел подобную ситуацию. – Завхоз утер носовым платком вспотевший лоб. – Или, скорее всего, не он, а тот, на кого он работает. Поэтому просил напомнить тем, кто передумает, что их ждет в случае отказа от экспедиции.

За всех Анжелика не сказала бы, а вот лично ее ждал полный финансовый крах и долговая яма. У Лешего, похоже, перспективы тоже были безрадостные.

Марфа? Марфа пойдет за своим бородатым хоть на край света. Это и безо всяких договоров понятно.

Эльза? Эта тоже попрется к черту на кулички, по глазам видно. Но у нее хотя бы есть веский повод для риска. Да и вообще она безбашенная.

Никита? С этим пока не все понятно. Видно, что за Эльзой он присматривает. Но какого рода этот присмотр? Дружеский интерес или профессиональный?

Архип? Тут тоже не ясно. Этот может и не из корыстных побуждений, этот может быть идейный. Идейный такой убийца…

Завхоз?

– А что насчет вас, Семен Михалыч? – она так и спросила. Должны же они знать правду.

– А что насчет меня? – Он не удивился, словно был готов к такому вопросу.

– Вы уходите или остаетесь? У вас там в договоре тоже есть пункты мелким шрифтом?

– Есть. – Завхоз кивнул, рассеянным жестом погладил папочку. – Но я остаюсь не по этой причине.

– А по какой? – Ей и в самом деле было интересно, что может удержать здесь этого заурядного человечка.

– Мне, знаете ли, терять нечего, – ответил он просто.

– А деньги? Деньги потерять не боитесь?

– Деньги? – Он улыбнулся, снова погладил папочку. – Я, уважаемая Анжелика, себя потерять боюсь. У меня обстоятельства… – И не договорил, отвернулся.

– Обстоятельства непреодолимой силы, – пробормотал Леший, а потом вдруг добавил совершенно незнакомым, серьезным тоном: – А ведь, похоже, у нас тут у всех обстоятельства непреодолимой силы. Вот у меня, например, канал на Ютьюбе чуть не загнулся. Был такой годный канал. Подписчики, фанаты, поклонницы…

Анжелика фыркнула: какие еще поклонницы у этого патлатого!

– А потом бац – и словно диверсия какая-то! Словно бы кто-то целенаправленно меня уничтожал, доводил до ручки. – Он зыркнул на Анжелику и торопливо добавил: – Финансовой ручки, я имел в виду.

– И у меня обстоятельства непреодолимой силы, – сказала Марфа и бросила быстрый взгляд на егеря, словно бы тот знал о всех ее обстоятельствах. А может, и знал. – Я вообще осталась без всего.

– Совсем, что ли, без всего? – Леший глянул на нее с недоверием. – Или это образно?

– Не образно. – Марфа мотнула головой. – Без гроша за душой. Хоть в петлю…

Теперь уже Архип глянул на нее по-особенному. Надоели уже эти гляделки, честное слово! А с другой стороны, у нее, у Анжелики, тоже обстоятельства. Итальянец этот, черт бы его побрал! Не случайная это была встреча. Ох, не случайная! И записывающая аппаратура в номере тоже не случайно оказалась. У братца Иванушки с сестрицей Аленушкой на такое мозгов бы точно не хватило. У них не хватило, а вот у кого-то очень даже хватило. И пошла Анжелика по миру в одном только изумрудном колье…

– А ты? – Леший ткнул пальцем в сторону Эльзы. – Чем тебя взяли?

– Меня? – она будто и не слышала их предыдущего разговора. – Меня не требовалось уговаривать. – Мотнула головой точно так же, как до этого Марфа. – У меня уже давно ничего не было. Нечего терять…

Эльза ни на кого смотреть не стала, только губу закусила. Наверное, потому что пожалела о сказанном. Как же она жила, если терять нечего? Любому человеку есть что терять. Вот хотя бы изумрудное колье…

А Никита лицом потемнел. Желваки заходили под щетиной. Себя, что ли, винит в том, что этой несчастной даже потерять нечего? Ему-то уж точно было что терять. У таких обычно жизнь – полная чаша.

– Чего смотришь? – спросил не слишком ласково и глянул так, что захотелось запустить и в него чем-нибудь тяжелым. На нее злится или на себя? – У меня отпусков скопилось за пять лет. Решил прогуляться.

– Отпуска! Так и запишем. – Анжелика усмехнулась. Хотя, сказать по правде, радоваться тут было нечему. Кинули их всех! Сначала довели до ручки, а потом кинули.

– Ну, а с тобой и так все ясно, – сказал Леший снисходительно. – Про то, как ты с дедом своим лоханулась, в интернетах писали.

Захотелось одновременно и врезать, и провалиться под землю от стыда. Анжелика и попыталась врезать, но Леший оказался к такому готов – увернулся. Он увернулся, а она чуть не свалилась с ног. Некрасиво получилось. Почти так же некрасиво, как с наследством. Наверное, она бы не сдалась, попыталась взять реванш, если бы не завхоз Михалыч.

– Не нужно спорить, – сказал он успокаивающе. – Кое-что мы с вами выяснили. Про обстоятельства непреодолимой силы. У всех нас они, оказывается, имеются, и это означает…

– Это означает, что пути обратно вам нет, – закончила за него баба Маланья и вытерла руки о передник. – Многих она уже своей печатью пометила.

– Кто? – спросили они едва ли не хором. Почти все спросили, кроме Архипа.

– Черная Погоня. Кого крылом зацепила, кого когтем, но на каждом метку оставила. Теперь он вас везде найдет, нигде от него не спрячетесь.

– Бабушка, вот только ваших сказок нам сейчас не хватало! – Отмахнулся Леший, а отмахнувшись, уставился на свою разодранную в кровь руку. Птички задели?

– Раньше знаете, как было? – Старушка его словно бы и не слышала. – Раньше одной-единственной птицы хватало, чтобы метку поставить, одной только капельки крови. И он приходил на запах, забирал, что считал своим. Сначала понемногу брал, а дальше, видно, во вкус вошел. Звери к крови быстро привыкают. А потом ослаб. Тихо стало надолго. Если только птица какая к нему в логово человечка заманит…

Птица человечка заманит… Вот одна такая в самом центре Питера человечка почти и заманила. Может, не в логово, но на проезжую часть, под колеса маршрутки. И этот, в маске, там тоже был. Ждал крови?.. Или он не за ребенком приходил, а за ней, Анжеликой? Верить в такое не хотелось. Как не хотелось верить в то, что она одной лишь силой мысли сумела маршрутку опрокинуть. Сверхспособности – это, конечно, круто, но только если в американских боевиках. А когда вот так в жизни и без подготовки, то совсем даже не круто, а страшно.

– …Вы сейчас про обстоятельства какие-то говорили, детки. – Баба Маланья поправила черный платок. – Что жизнь вашу привычную кто-то поломал и перекроил, а я вам другое хочу сказать. Вам сейчас нужно вместе держаться, потому что поодиночке он вас как кутят слепых передушит. Особенно вас. – Она обвела взглядом мужчин. Пожалуй, только на Архипа не посмотрела. А тот стоял чернее тучи, сжимал и разжимал кулаки. Интересно, на кого злился? Потому что как-то страшновато идти в экспедицию с маньяком-убийцей. С них и Погони за глаза хватит. Анжелика сначала подумала, а уже потом удивилась, что, оказывается, предстоящую экспедицию уже приняла как данность.

– А почему это именно нас? – тут же уточнил Леший и навел на бабулечку объектив камеры. Вот же гад! – Чем это мы хуже их?

– Вы не хуже, мальчик. – Бабулечка усмехнулась. – Вы слабее. Приятно вам такое слышать или нет, это уже не мое дело, но вы супротив них – никто. Видел, что она, – бабулечка ткнула скрюченным пальцем в Эльзу, – с Архипом сделала? Вот и я кое-что видела. Сила у них. Еще не проснулась окончательно, но дай время – когда проснется, тому, кто станет у них на пути, не поздоровится.

– У меня нет, бабушка. – Марфа мотнула головой и Архипа своего взяла за руку. – Я обыкновенная. – В голосе поварихи Анжелике послышалось легкое разочарование. Ну конечно, кому хочется быть такой вот никакой?

– Может, и обыкновенная. – Баба Маланья в сторону Марфы даже не глянула. – С тобой не понятно пока, но если ты тут, значит, ты тоже важна.

– Для кого важна? – Марфа то краснела, то бледнела, но выглядела отчаянно решительной.

– Не знаю. Не разобралась пока.

– Так если они такие особенные, – в голосе Лешего тоже слышалась обида, – так пусть и шуруют в экспедицию одни! А мы их тут подождем, на завалинке.

– Да тебе вообще не стоило на белый свет рождаться, не то что на завалинке ждать. – Анжелика сказала это громко, прямо в камеру его сказала. Пусть теперь вырезает.

– А меня вот что интересует, – заговорил молчавший до этого Никита. – Как нам дальше действовать? Куда идти? Есть какие-нибудь инструкции?

– Инструкции есть, – оживился завхоз Михалыч и помахал своей папочкой. – Вот тут у меня конверт. Вскрыть велено, когда прибудем в точку сбора. Хотите, прямо сейчас и вскрою?

– Прямо сейчас вы, ребятушки, приведете в порядок мой двор, – тоном, не терпящим возражений, велела баба Маланья. – Или, думаете, птиц я буду убирать? – Дожидаться ответа она не стала, кивнула в сторону сарая: – Лопаты и мешки там. Птиц закопайте на опушке, я покажу где. А потом поговорим. Вот за ужином и поговорим.

И как-то сразу отлегло от сердца. Уборка территории и ужин – это банальность. А банальности в их нынешних жизнях, считай, почти и не осталось. Кто бы мог подумать, что Анжелика станет переживать по такому поводу! Но вот – переживает.

Из почти благостного состояния ее вывел ощутимый тычок в бок.

– А пускай вот они птиц силой мысли уберут! Чтобы без лопат и мешков! Пусть попробуют направить свою энергию в мирное русло.

– Я направлю. – Анжелика обернулась, посмотрела угрожающе. Ничего такого она, разумеется, делать не собиралась, но Леший попятился, проворчал испуганно:

– Дура, что ли?

– Мешки и лопаты в сарае, – повторила баба Маланья и поковыляла к дому. – А как вы птиц станете убирать, мне без разницы. У меня и своих дел хватает.

Лешему было не по себе. Да что там – не по себе! Ему было страшно! До дрожи в поджилках страшно!

Сначала он испугался за эту рыжую дуру, когда прорвавшись сквозь черную птичью тучу, он увидел ее оглушенную, окровавленную, с изрезанными осколками ладонями. Он тогда испугался так сильно, что даже забыл про камеру. Рыжая сидела на полу у разбитого окошка, смотрела на свои руки, а ее Крыс с сумасшедшим писком носился вокруг. Леший хотел было Крыса пнуть, но потом передумал. Не побоялся, а просто пожалел. Видно же, что Крыс переживает за рыжую. Переживает почти так же, как и сам Леший.

А потом оказалось, что с рыжей все хорошо, что ее ничем не прошибешь, и от сердца отлегло. Но случилась новая напасть. Тут Леший уже не сплоховал, все заснял с максимальными подробностями. И Эльзу с этим ее совершенно сумасшедшим взглядом, и Архипа, которого, словно букашку, пришпилило к стене сарая невидимой силой. И разговор, который за этим последовал, тоже снял. А пока снимал, снова начал бояться. Осознание того, что все происходит на самом деле, что нет тут ни розыгрыша, ни постановки, возникло почти сразу же. А вместе с ним пришло ясное понимание того, что все они попали, что никакая это не экспедиция, а что-то куда более серьезное и опасное. Понять бы еще, почему попали именно они. Нет, не так! Почему он, Леший, попал! Откуда такая чудовищная несправедливость!

И ведь спросить не у кого, никто ничего не знает. Ну, разве только бабка. Но какая ей вера при ее-то маразме! Или Архип. Только Архип это не тот, которому можно вот так просто задавать неудобные вопросы. Зверски убил человека, отсидел, вышел… Кто бы мог подумать!

Поэтому во время уборки двора Леший решил держаться Никиты, как самого адекватного. Адекватные люди вообще должны держаться вместе!

Никита работал молча. При этом действовал так быстро и ловко, что впору задуматься об имеющемся уже опыте. Архип тоже работал. Сгребал дохлых птиц в охапку и запихивал в мешки, а потом тащил эти мешки на опушку. Там уже орудовал лопатой Семен Михайлович, копал братскую могилу для птиц. Девицы куда-то исчезли. Наверное, пошли помогать бабке с ужином.

При мыслях об ужине в животе громко заурчало. Перекусить в монастыре им так и не удалось. А теперь, похоже, и заночевать не получится. Не бросать же дамочек тут одних. А в мужской монастырь им путь заказан.

На все про все ушло чуть больше часа. И за это время им так и не удалось поговорить. Никто не хотел разговаривать, а на камеру косились так, что Леший решил ее убрать от греха подальше. Камера ему еще пригодится в этой чертовой экспедиции.

Умывались у старого, вросшего в землю колодца. Архип с ведром и цепью управился так же быстро, как и с птицами, стащил с себя рубаху, плеснул в лицо ледяной воды, фыркнул по-звериному. А Леший не мог отвести взгляда с его исполосованного рубцами загорелого торса.

– Это что? – все-таки не удержался, спросил. – Авария какая-то была?

Архип глянул на него искоса, буркнул коротко:

– Шатун.

Шатун. Надо же! Леший представил себе этого шатуна и окончательно расхотел идти в экспедицию.

– Не боись. – Архип уже утирался льняным полотенцем. – Я тогда без оружия был. А с оружием ни один зверь нам не страшен.

Это смотря какой зверь, подумалось некстати. Если тот, которого они видели пару часов назад, то и ружье не поможет, пожалуй. Там вообще не ружье нужно, а осиновый кол и святая вода. Может, стоит все-таки смотаться в монастырь, запастись на всякий случай?

Никита умывался молча. Так же молча, как до этого работал. А завхоз так и вовсе вымыл только лицо и руки, раздеваться до пояса не стал. Завхоз не стал, а Леший рискнул. Когда еще доведется колодезной водицей окропиться! Хотя святой все равно было бы предпочтительнее.

Стол накрыли прямо на свежем воздухе. Только не во дворе, а в саду под старой яблоней. Застелили расшитой скатертью, уставили всякими деревенскими разносолами. Вообще-то Леший предпочитал пиццы и прочий фастфуд, но сейчас вот захотелось разносолов. Аж под ложечкой засосало. А тут и вареная картошка с укропчиком, и бочковые огурчики, и огромных размеров чугунная сковорода с жареным мясом и салом. А рядом на тарелке желтоглазая яичница. Вот прямо реально желтая, почти оранжевая! Леший таких яиц отродясь не видел и не ел. Было еще и соленое сало, и кровяная колбаса, и какая-то аппетитная штука, которую бабка называла сальтисоном. В общем, много чего было, чтобы не остаться голодным.

И девицы вокруг стола так и порхали, так и порхали. Под чутким бабкиным руководством расставляли тарелки, раскладывали приборы. Марфа нарезала на краешке стола этот самый сальтисон. Вид у нее был сосредоточенный и лишь самую малость несчастный. Одним словом, девицы держались молодцом. Все до одной!

И бдили. Леший попытался стянуть со стола кусок сала, за что тут же был бит мокрым полотенцем. Бит, разумеется, Анжелой. Но ни больно, ни обидно ему не было, просто есть захотелось еще сильнее.

За столом рассаживались несколько минут. Получилось так, что Леший оказался рядом с Ликой. Не специально, а совершенно случайно. Эльза дождалась, пока усядется Архип, и отсела от него как можно дальше. В отличие от Марфы. Та, наоборот, от егеря не отходила. Точно так же Никитос не отходил от Эльзы. Аккуратненько так присматривал, чтобы чего не вышло, чтобы не повторился недавний инцидент. Баба Маланья заняла место во главе стола, а Семен Михайлович – напротив нее. Невесть откуда он достал несколько бутылок водки, водрузил их в центр. Вообще-то Леший предпочитал вискарь, но сейчас не отказался и от водки. Стресс нужно было как-то снимать. Девицы тоже не отказались, даже баба Маланья с молчаливым одобрением приняла из рук завхоза чарку.

– Ну, коль уж так вышло, – начала задумчиво, – давайте выпьем за то, чтобы все хорошо закончилось, чтобы все вы вернулись обратно.

Получилось как-то не слишком оптимистично. Словно бы они не в экспедицию собираются, а на войну. Леший аж водкой поперхнулся, а Лика тут же презрительно фыркнула. Наверное, решила, что он не умеет пить. А он умеет! И пить умеет, и есть!

Еда у бабы Маланьи, кстати, оказалась обалденная! Куда там пиццам и прочим фастфудам! Леший и не знал, что бывает так вкусно. Или это все из-за стресса?

Наверное, чтобы унять стресс, по второй выпили быстро, едва лишь закусив. А после третьей Леший не выдержал.

– Ну, так что там насчет инструкций? – спросил, вальяжно откидываясь на спинку деревянного стула. – Семен Михайлович, оглашай! – Три чарки вернули ему и силу воли, и силу духа, и веру в победу. Будущее больше не виделось таким мрачным, как еще пару часов назад.

А остальные затаились. Особенно девицы. Марфа так даже вилку уронила. Вилку поднял Архип, молча вытер полотенцем, так же молча положил на Марфину тарелку. Смотрел он в это время на Эльзу, внимательно смотрел, с прищуром. Она его взгляд выдержала. Да что там – выдержала! В какой-то момент Лешему показалось, что Архип сейчас полыхнет синим пламенем под ее встречным взглядом и просыплется кучкой пепла прямо к Марфиным ногам. И вот как с такими идти в поход?

А Семен Михайлович уже нацепил очки и аккуратно распаковывал плотный пакет. Инструкции он извлекал так же бережно и аккуратно, зачитывал их хорошо поставленным голосом, с чувством, с расстановкой.

Зачитал, и Леший себя похвалил. Все-таки была у него чуйка на необычные дела и объекты! Искать им предстояло Вранову башню и прочее имение безвестно пропавшего почти двести лет назад Игната Горяева.

– …Золото и прочие драгоценности мы можем оставить себе и поделить по нашему усмотрению, – закончил Семен Михайлович и сдернул с носа очки. На носу его повисла капля пота. Наверное, от усердия.

– Да вы что?! – то ли обрадовалась, то ли умилилась Лика. – Вот так прямо можем оставить себе золото?!

– Тут так написано, – Семен Михайлович постучал пальцем по инструкции, смахнул с носа каплю.

– А ничего, что для начала нам нужно найти дом, который никто до сих пор не находил? – не унималась Лика.

И вот тут Леший был с ней полностью согласен. Вранова башня оттого и считалась объектом легендарным и даже мифическим, что ее до сих пор никто так и не нашел.

– А ничего, что оттуда, – Лика дернула подбородком куда-то в сторону предполагаемой тайги, – никто не возвращался?!

– Я возвращалась, – голос Эльзы звучал тихо, но расслышали ее все. – Я там была. Кажется.

– Кажется? – Лика уперлась локтями в стол, подалась вперед. – Ну и как оно там?