Волчий лог Росси Делия

Инга

Я завидовала. Завидовала сильно, по-черному.

Смотрела на рыжую и не могла побороть противное, ноющее, как зубная боль чувство. Оно разъедало душу ржавчиной, оставляло на губах горький привкус полыни, оседало в ноздрях запахом прелого мха. Отвратное ощущение. Мерзкое.

Сердито фыркнув, отвернулась от целующейся парочки и потрусила прочь. Нетронутый снег хрустко скрипел под лапами. Лес расступался. Высоченные ели выстраивались в затейливый хоровод, гибкие березки белели тонким кружевом, нагие осины стыдливо жались друг к другу, торопливо спускаясь с пригорка в низину, к воде.

Я скатилась к ручью и с трудом затормозила всеми четырьмя лапами.

Тихий плеск пролился на горящую душу прохладным бальзамом. Гремящий. Древнее место силы, вскормившее несколько поколений волков.

Перекинулась, опустилась на колени и склонилась к плоским камням, по которым весело бежал шумный поток. Подтаявший снег хрупко обломился под ладонями.

– Отпускаю все обиды и злобу. Пусть уйдут они водою студеной да ветром стылым, – прошептала своему отражению и умылась.

Когда-то бабушка научила меня этому старинному наговору, сказав, что в жизни все может пригодиться. Что ж, она была права. Пригодилось. И не раз.

Ледяные капли стекали по коже, попадали за ворот куртки, подбирались к груди. Образ целующейся пары, стоящий перед глазами, постепенно растворился и исчез. На душу опустился покой. Я уселась у выступающих корней и бездумно уставилась на журчащую воду, не замечая ни холода, ни прячущегося за кронами деревьев солнца, ни медленно застывающего сердца.

Хорошо… И не болит больше ничего.

Треск обломившейся под тяжестью снега ветки заставил меня очнуться. Надо же, совсем не заметила, как начало темнеть. Я оглянулась по сторонам. Тишина. Только с молоденькой березы сыплется белая крошка. Она кружит в воздухе и неслышно оседает на высокий сугроб, и эта маленькая метель вызывает ненужные воспоминания.

Перед глазами снова возникло любимое лицо. Темные, густые брови, внимательный взгляд из-под них, сурово сжатые губы и нос с горбинкой. Она совсем небольшая, эта горбинка. Ее видно только вблизи, и то, если очень хорошо присмотреться.

Я грустно усмехнулась. Теперь мне больше не придется присматриваться. Место занято, как говорится. И главное, кем? Какой-то пришлой девчонкой, которая приехала неизвестно откуда и поселилась в соседнем доме. В том, что Митяю принадлежал.

В груди снова заворочалось темное и недоброе. И дышать больно стало. Так, будто ребра тисками сжали. И захотелось избавиться от своих чувств, выкинуть их из сердца, утопить в Гремящем и забыть. Забыть о тех коротких ночах, когда женщиной себя почувствовала, избавиться от желания под сильной мужской рукой оказаться, защиту ощутить и уверенность в том, что не придется больше одной быть. И радость, что в душе робкой надеждой проклюнулась.

Не выдержав, перекинулась и с разбегу прыгнула в воду. Холод окатил тело, пробрался под шерсть, к самой коже, остудил голову и вернул ясность мыслей. Хорош страдать. Никому мои глупые мечты не нужны, вот и нечего навязываться. Егор свое счастье на стороне нашел. А я…

Выбралась на берег и встряхнулась. Все. Пора домой. Подурила – и хватит.

Назад возвращалась дальней тропой, огибающей Волчью поляну. Смотреть на чужое счастье не хотелось. Зачем? Пусть себе наслаждаются.

Подмерзший наст поскрипывал под лапами, с неба медленно падали снежинки. Солнце уже скрылось за верхушками елей, и в лесу заметно потемнело.

– Инга? – удивленный мысленный окрик заставил меня остановиться.

Черт! Только Чадова не хватало. Что он здесь забыл?

Волк стоял посреди ельника и смотрел тяжелым взглядом прищуренных желтых глаз.

– Гуляю, – с насмешкой взглянула в горящие черные зрачки.

– Одна? В такое время?

– А что? Имею право.

Мыслеобразы Чадова окрасились в темный. Его голос в моей голове зазвучал в приказном тоне.

– Давай за мной. Альфа ясно сказал, чтобы никто не бродил по лесу в одиночку.

– А ты? Тебе можно?

– Это моя работа, – спокойно ответил волк.

Работа… Странно только, что глава безопасности лично занимается обходом территории.

Молча подчинившись, потрусила вперед. Присутствие Чадова за спиной раздражало, но я старалась подавить недовольство. Не время психовать. Волк не должен догадаться, что я чувствую.

Скорость росла. Я торопилась избавиться от ненужного конвоя, почти не замечая мелькающие мимо осины и легко уворачиваясь от еловых лап.

Сэм больше не пытался со мной заговорить. Он бежал следом, и от него исходили сила и уверенность, так похожие на те, что переполняли обычно Егора.

«Не думать о Брагове. Не думать, – застучало в голове. – Он – чужой. Табу».

Добежав до березовой рощи, я остановилась, разглядывая открывающуюся с пригорка картину. Сердце привычно дрогнуло. Волчий Лог лежал передо мной, как на ладони. Ровные стрелы улиц, серые крыши домов, вечнозеленые самшитовые изгороди. Вдали, за укрытыми снегом яблоневыми садами, виднелось белое здание усадьбы. Родная и с детства знакомая картина.

– Надеюсь, дальше дойдешь сама?

В вопросе Чадова не было иронии. Сэм вообще не умел иронизировать. И чувством юмора не блистал, впрочем, как и любыми другими чувствами. Непрошибаемый и невозмутимый, как чурбан. Старый верный пес Егора.

– Не беспокойся, не заблужусь, – буркнула в ответ и перекинулась, представив одежду, в которой выходила из дома. По спине пробежал холодок.

– Теплее одеваться надо, – наставительно произнес Сэм.

Он уже успел вернуть себе человеческий облик и теперь пристально смотрел на меня своими грязно-желтыми глазами. Крупный, словно из грубого камня вырезанный, с криво опущенным из-за шрама уголком рта и некрасивой белой полосой, пересекающей лицо от уха до подбородка, Чадов выглядел немного устрашающе. Неподготовленный человек точно бы испугался, если бы этого громилу увидел. Нет, остальные волки тоже не маленькие, но этот…

– Иди уже, нянюшка, – хмыкнула я, натягивая рукава пониже.

Правда, это особо не помогло. Мороз крепчал, а куртка была слишком легкой даже для осени, не то, что для зимы. Я ее пару лет назад на распродаже в «Манго» купила, очень удачно, почти даром, хотя она была не из дешевых. Так с тех пор и таскаю. Что сказать? Дурацкая привычка. Влезу в одну вещь, и не могу ее потом на другую поменять. Прикипаю, как к родной.

– Иди, чего стоишь? – посмотрела на Сэма, не зная, как от него отделаться. – Тебе ж еще дальние окраины дозором обходить.

Ничего не ответив, Чадов развернулся и исчез в лесу, а я, облегченно вздохнув, спустилась к дороге и пошла к поселку.

Хруп… Хруп… Хруп… Снег тихо хрустел под ногами. Этот звук так напоминал хруст кукурузных палочек, которые любит Никитка, что я невольно улыбнулась. При мысли о сыне стало теплее. Правда, мороз, будто почувствовав, что жертва приободрилась и ускользает из рук, тут же взялся за меня всерьез. Он щипал щеки, пробирался под тонкий свитер, проходился по голой шее ледяным шарфом, заставляя ежиться и прибавлять шаг. И я уже почти бежала, стараясь быстрее оказаться в тепле родной кухни.

Не сбавляя скорости, миновала водокачку, обошла новый дом Соломиных, стоящий на отшибе, и свернула на Лиственную. Позади послышался рев двигателя, и меня обогнал «БМВ» Гладкова. Черная машина хищно мигнула фарами, подняла шлейф белой поземки и рванула к перекрестку. Ее немного занесло на повороте, но Костя так и не сбавил скорость. Наверное, в город торопится, к своей девушке. Игорь говорил, что наш доктор завел какую-то зазнобу, но шифруется, не хочет от Егора нагоняй получить, за то, что с простой женщиной связался. Можно подумать, альфа не узнает… Брагов знает все и про всех, а если что-то и упустит, так ему Сэм доложит. В лучшем виде.

Я усмехнулась и припустила быстрее. Интересно, Никитка уже от Никона вернулся, или опять допоздна засидится? С одной стороны, плохо, что сын так привязался к чужому волку, а с другой… Что я могу возразить, если мальчишке мужское влияние нужно?

Я так задумалась, что, только дойдя до дома, заметила знакомую невысокую фигурку.

– Инга! Можно вас?

Твою ж мать! Опять эта рыжая! Третий день мне проходу не дает. Как познакомились, так и крутится рядом. Хотя, познакомились – сильно сказано. Эта ненормальная сама ко мне привязалась и буквально вынудила назвать свое имя, а перед этим с непонятным воодушевлением известила, что она Ника и что мы теперь соседи. А уж радовалась как, когда я неохотно представилась! Можно подумать, сестру потерянную нашла.

– Здравствуйте, Ника.

Приветствие вышло не очень. Как я ни пыталась пересилить собственную неприязнь, она проскальзывала в голосе, и чуткое ухо могло ее уловить.

Пара альфы, безусловно, не была глухой.

– Похоже, я вам не нравлюсь, – обезоруживающе улыбнулась она и уставилась на меня своими наивными серыми глазищами.

А глаза у нее, между прочим, красивые, тут уж не придерешься. Такой необычный теплый цвет. Смотрит – и будто пуховым платком окутывает, укрывает от холода и тоски.

– Вам показалось, – сбросив непонятное наваждение, сухо ответила девчонке.

И кого я пытаюсь обмануть?

Рыжая не поверила.

– Возможно, когда мы узнаем друг друга поближе, ваше мнение обо мне изменится к лучшему, – дипломатично заметила она, и я криво усмехнулась.

Точно, чокнутая оптимистка! Прав был Глеб, когда назвал так пришлую. Это ж надо! Приперлась в Волчий Лог, поселилась в убогой развалюхе и горя не знает. Сразу чувствуется, жизнь ее еще не учила.

– Вам что-то нужно? – искоса посмотрела на Нику, пытаясь понять, что Егор в ней нашел. Мелкая, рыжая, за веснушками лица не видно. Яркий пуховик выглядит на пару размеров больше – то ли модный оверсайз, то ли с чужого плеча, не поймешь. Вязаная шапка все время сползает на лоб, и соседка поправляет ее двумя руками, как ребенок. Разве такой должна быть пара альфы?

– Ага, – энергично кивнула девчонка, подстраиваясь под мой шаг. – Я знаю, что вы заведуете музеем. Сможете провести для меня экскурсию? Нет, не сейчас, конечно, – зачастила рыжая. – Когда у вас будет время.

Я недовольно вздохнула. Вот же, репей липучий! Чего она ко мне привязалась?

– Завтра с утра у нас инвентаризация, приходите после обеда, – ответила вслух. – Думаю, к этому времени я уже освобожусь.

Я старалась говорить вежливо, но голос срывался на рык.

– Обязательно приду, – радостно кивнула Ника и улыбнулась мне так, что губы невольно дрогнули в ответ.

– Договорились, – я постаралась вернуть лицу серьезное выражение.

Рыжая улыбнулась еще шире и потопала к своей развалюхе. Старый дом Митяя выглядел на нашей улице, как лишай на здоровом теле: маленький, покосившийся набок, с нелепыми башенками и уродливым флюгером на крыше. Правильно Ефрем его прозвал, настоящий «скрюченный домишко». Наверное, свой рассказик Агата Кристи вот с такого же «теремка» писала.

Ника дошла до калитки, оглянулась на меня, махнула рукой в разноцветной перчатке, и снова расплылась в улыбке. М-да. И не надоело девчонке в такой каморке жить? Егор свою ненаглядную уже который день уламывает, просит к нему переехать, а эта мелочь уперлась, и ни в какую. Тоже мне, цаца. Специально выламывается. Власть свою проверяет.

Почувствовав, как в душе снова заворочалось то темное, чужое, попыталась взять себя в руки. Я должна отпустить свои чувства. Они никому не нужны: ни мне, ни Егору. Точнее, Егор о них и знать не знает. Подумаешь, сошлись пару раз при луне, утолили голод двух одиночеств, разве ж это повод для настоящей привязки?

Если бы еще сердце сумело принять эту истину, так нет же. Оно, упрямое, все на что-то надеется. Ноет и ноет, будто больной зуб, когда и не знаешь, что лучше – то ли вырвать с корнем, то ли попытаться залечить. Знать бы еще, чем…

Я вздохнула, перекинула косу за спину и решительно направилась к дому.

– Мама!

Не успела я открыть калитку, как на меня обрушился настоящий ураган. Горячие ладошки нырнули под свитер, в грудь уткнулся курносый нос, а из-под светлой челки блеснул чуть более радостный, чем обычно, взгляд.

– Никитка! – обнимая сына, улыбнулась в пушистый воротник детского пальтишка и почувствовала, как уходят из души горечь и чернота. И чего, спрашивается, я расклеилась? Когда тебя так встречают, разве это не счастье? Зачем мне мужчины? Жила ведь без них раньше? Вот и сейчас проживу.

Я посмотрела на своего ребенка и поправила его стоящую торчком челку.

– Ты почему во дворе? Я же просила не выходить.

А строгости в голосе-то и нет. Не могу сердиться на Ника. Не могу – и все. Хотя уже не раз просила не выскакивать во двор без дела, когда меня нет, а этот поросенок все равно не слушается.

– Я к Никону хочу, – на меня просительно уставились большие серо-зеленые глаза.

Не по-детски серьезные, чуть раскосые, с едва заметными крапинками. Пройдет совсем немного времени, и эти крапинки растекутся по радужке ярким янтарем, засияют взрослой мужской силой, нальются настоящей волчьей желтизной.

– Уже поздно. Завтра с утра пойдешь, – не поддалась на уговоры.

– Ну, мам!

– Я сказала, нет.

Главное, не показывать слабину. С маленькими оборотнями это особенно важно. Да, и с большими тоже. Стоит только один раз уступить – и все, привыкнут и перестанут считаться. Ничего не поделаешь, натура у волков такая, а против натуры, что называется, не попрешь. Помню, поначалу, когда в Лог из города вернулась, многие пытались мной командовать, уму-разуму учить, да только не вышло у них ничего. Не на ту напали. «Бабкин характер», как сказал тогда Чадов.

– Нет, Ник, – повторила я и, отпустив мальца, подтолкнула его к дому.

– Никон обещал чучело белки показать, – сын обернулся ко мне и посмотрел с надеждой.

– Белка живая?

– Мам, ты чего? Она же чучело!

– Значит, до завтра никуда не убежит, – хмыкнула я и, показывая, что спор окончен, буднично добавила: – Валенки от снега оббей.

Ник что-то буркнул, но против железной материнской логики возражать не решился. Он грохнул по решетке сначала одной ногой, потом – другой, и шустро заскочил в сени.

Я зашла следом, разулась, влезла в вязаные тапочки, но куртку снимать не стала. Все никак согреться не могла. Видимо, слишком долго у ручья просидела, нужно было раньше уходить.

В сенях было прохладно и пахло свежими яблоками и сеном. Обожаю этот аромат. В нем так много лета, тепла, солнца…

Я подошла к большой плетеной корзине, в которой блестели боками крупные красные яблоки, достала одно и поднесла к лицу. Аромат стал еще сильнее.

– Зайку кормил? – посмотрела на Никитку.

– Кормил, – отрапортовал сын. – И Борьку тоже. И гарем его.

Борька был огромным боровом, упрямым и злопамятным. Я купила его в прошлом году и уже успела не раз об этом пожалеть. Не все животные хорошо уживаются с оборотнями. Пусть мы и люди, большую часть времени, но дух-то волчий никуда не денешь. И если курам и уткам все равно, то козы и свиньи реагируют. Особенно кабаны. Что еще раз доказывает, что все мужики… Проблемные, короче.

– Я же говорила, не лезь ты к свиньям. Я сама.

Отложила яблоко и сняла, наконец, куртку.

– Ты и так все сама. И за бабу, и за мужика. Не дело это, мам, помощь тебе нужна, – рассудительно заметил мой шестилетка, и я вдруг посмотрела на него другими глазами.

Растет мой мальчишка. Совсем самостоятельным стал.

– Может, наймешь кого? – продолжил Никитка.

В груди что-то сжалось. Маленький мой, если бы все было так просто! Тут и так еле выкручиваемся, откуда ж на работников деньги брать?

– А зачем нам чужие люди в доме? У меня вон какой помощник есть! – отбросив упаднические мысли, улыбнулась я. – Ладно, идем ужинать. Я с утра тыквенную кашу запарила.

– Опять каша! – скривился Ник, но покорно поплелся на кухню.

Ага. Скажи ему, что еще курица есть, так он на тыквач и не посмотрит. Нет уж. Пусть сначала полезную кашу съест. А то знаю я его. Научился у Никона, что еда – это мясо, а все остальное, так, трава. И упирается. Правда, спорить пока не решается. Но это пока. Чувствую, подрастет еще немного, и совсем от нормального питания откажется. Он может. И в кого такой упрямый?

Я наблюдала, как сын расправляется с ярко-оранжевой кашей, от которой шел нежный аромат тыквы и сливочного масла, и чувствовала, что от былой тоски не осталось и следа. Правда, чего я так злилась? Неужто не сумею взять себя в руки и забыть никому не нужные чувства? Конечно, сумею. Мне бы только с рыжей пореже встречаться, хотя бы первое время.

– Ник, еще мясо есть, – отвлеклась от своих мыслей.

– Ну, мам! Ты всегда так! Я бы эту гадость и не ел, если бы знал, что настоящая еда есть!

Вот так. Настоящая еда. Так я и знала.

– Мужчина должен есть только мясо, – уписывая за обе щеки куриные рулеты, невнятно пробубнил Ник, а я только головой покачала. Вот оно, «суровое» воспитание Никона. Скоро я этого маленького «мужичка» не прокормлю.

Сын доел, отложил ложку, вскинул на меня серьезный взгляд и спросил:

– Мам, а правда, альфа скоро женится?

– Правда.

– На пришлой?

В зеленых глазенках заплясали любопытные искорки.

Я незаметно вздохнула. Откуда вдруг такой интерес? Маленький же еще подобными темами интересоваться. Или он просто повторяет то, о чем говорит весь Лог?

– Да, на пришлой, – ответила своему любознательному сыну.

– А почему на ней? – не отставал Никитка.

Он подпер голову кулаками и уставился на меня с тем выражением, с каким обычно сказки на ночь слушал, когда совсем крохой был.

– Она его пара, Ник.

Я старалась говорить спокойно, но в душе снова засвербело. Даже дома не могу избавиться от этой рыжей. И чего она в наш поселок приперлась?

– А ты? – Никитка сосредоточенно нахмурился, а в его взгляде застыла совсем не детская грусть. Снова.

Сердце на мгновение сжалось. Как же мне хотелось, чтобы мой ребенок жил так, как все: играл, веселился, был беззаботным и счастливым. Порой мне казалось, что это почти так и есть, но потом один такой вот взгляд – и все прежние страхи возвращались, заставляя меня пристальнее всматриваться в серо-зеленую глубину слишком серьезных глаз.

– Ты тоже чья-то пара? – продолжал допытываться Ник.

– Наверное, – я пожала плечами, постаравшись перебороть свои страхи.

В самом деле, чего это я? Гладков сказал, что Ник обязательно перерастет все эти «мелочи», да я и сама вижу улучшения. В последнее время Никитка стал гораздо общительнее и посторонних почти не боится. А в школе у него даже друзья появились, о чем я уже сколько времени мечтала.

– А почему тогда ты одна? – нахмурился Ник.

Светлые брови смешно сошлись на переносице, а на лице появилось немного упрямое выражение. Вылитый дед.

– Разве ж я одна? У меня ты есть, а больше мне никто не нужен, – как можно беззаботнее улыбнулась в ответ, и почувствовала, как больно кольнуло сердце.

Ой, вру… Нужен. Еще как нужен. Только я ему без надобности.

Никитка нахмурился еще больше, пытливо вглядываясь мне в лицо.

– А я когда вырасту, тоже найду себе пару, да? – спросил он.

– Конечно, найдешь.

– Обязательно?

– Да.

– Ну вот, значит, будет у тебя помощница и не придется чужих в дом брать, – неожиданно выдал сын и соскочил с табуретки. – Спасибо, ма. Я наелся.

Он шустро отнес тарелку к раковине и повернулся ко мне.

– Я пойду, поиграю?

– Иди, сынок, – кивнула в ответ.

Ник тут же умчался к компьютеру, и вскоре из комнаты уже слышались звуки пальбы и громкие довольные возгласы.

Я усмехнулась. Да уж… С тех пор, как Яр принес нам эту старую железяку, прошло всего пару месяцев, а сынка уже умудрился освоить технику и рубится теперь в какую-то сумасшедшую стрелялку с видом заправского геймера.

Я поднялась из-за стола, собрала посуду, вымыла ее и сложила в сушку.

Бросив полотенце в машину к остальным вещам, запустила стирку, достала коробку с вязанием и уселась в любимое продавленное кресло. В нем еще моя бабушка вечерами сиживала. Я его ни на какое другое не променяю!

В кухне уютно тикали ходики, тихо жужжала машинка, изредка порыкивал холодильник, тоненько звенели спицы. Я накидывала петли, стараясь не сбиться со счета, и раздумывала, сумею ли довязать свитер за оставшиеся два дня. По всему выходило – успею. Мне только горловина осталась и манжеты. Справлюсь.

А дальше мысли свернули на обычную прозу жизни.

За костюм Ядвига трешку даст. Молоко и мясо в город отвезу, считай, еще двадцатка. Как раз на ремонт детской хватит. А там и до спальни доберусь. Может, у Янки займу. Или кредит возьму.

Я накинула добавочную петлю и вздохнула.

В соседней комнате гремела компьютерная мышь, которой сражался мой Никитка, за окном крупными хлопьями валил снег, машинка натужно тряслась и ходила ходуном, наращивая обороты. Обычный вечер обычного дня. Такой же, как сотни других.

Грех жаловаться на судьбу. У меня есть самое главное – мой ребенок. А мужчины… Что ж, не везет мне с ними, ну и ладно. Как-нибудь сама проживу.

Я подняла глаза и бросила взгляд на еле видную за тучами луну. Она исподтишка заглядывала в окно и тихо наблюдала за мелькающими в моих руках спицами, а мне неожиданно стало так хорошо и спокойно, что захотелось придумать для себя что-то приятное, вроде утешительного приза. Может, в город с Ником на выходных смотаться? Сходить в кино, поесть мороженого, купить какую-нибудь мелочевку. А что? Нужно же себя как-то радовать? Решено. Если успею разобраться с делами, обязательно устрою нам с Никиткой развлекательную программу. Настоящую и безоговорочную.

Утром я проспала. Впервые за последние шесть лет, между прочим. Разнежилась чего-то, залежалась и не услышала будильник. И теперь мы с Никиткой собирались в бешеном темпе.

– Дневник взял? А сменку?

Я металась по дому, торопясь втиснуть в оставшиеся несколько минут все утренние дела.

– Мам, все я взял, идем уже, – нетерпеливо встряхнул головой Ник.

– Так, животину покормила, кур закрыла, – я озабоченно нахмурилась, пытаясь вспомнить, что еще не сделала. – Стоп. Мясо из морозилки забыла достать.

– Мам, я пойду, а то опоздаю, – ребенок переступил с ноги на ногу и покосился на дверь. Порой я жалела, что отдала его в школу так рано, но, с другой стороны, не сидеть же ему дома, пока я торчу на работе? Да и общение со сверстниками Никитке только на пользу.

– Ладно, беги, – кивнула в ответ и тут же спохватилась. – Стой, Ник!

– Ну, мам! – тут же возмутился сынка. – Я уже большой.