Оплот добродетели Демина Карина
– Буду рада.
Кажется, именно так следует говорить. А он, легко оттеснив Лотту плечом, открыл дверь в соседнюю каюту. Интересно. Там, судя по записям, находился известный ученый и совладелец «Фармтека».
Ученый имелся.
Он полулежал в сером кресле, как-то странно перекосившись на левый бок. И скрюченная его рука замерла, наполовину уйдя в моховую подушку.
– Д-добрый день, – сказала Лотта, надеясь, что ее смущение не слишком заметно.
– Говорить он не может. Но может моргать, – невозмутимо сообщил незнакомец. Он вывез кресло и кивнул Лотте. – Два раза – это «да», один – «нет».
Бедный.
Сердце Лотты болезненно сжалось, а в голове… вот что у нее за беспорядок в голове… но эта история определенно будет иметь успех. Он – известный ученый, пострадавший во время эксперимента… какого-нибудь там, главное, чтобы важного, спасающего все человечество. А она – скромная сиделка… может, даже мать-одиночка, тихая и заботливая.
И они никогда бы не встретились, если бы не несчастье.
Картины новой книги проносились в голове, а глаза Лотты наполнялись слезами эмоций, которые следовало запомнить и приберечь до момента, когда она сможет сесть и все записать.
Глава 6
Девица шмыгнула носом.
И Тойтек зарычал. Мысленно. Вот меньше всего ему хотелось, чтобы вид его вызывал у посторонних девиц острые приступы жалости.
Он привык к восхищению.
И поклонению.
А если уж слезы, то исключительно от восторга.
Она же, поднеся к носу ладошку, вздохнула и сказала:
– Это так… печально.
– Что именно? – соизволил уточнить сопровождающий.
– Все… простите, это я так, о своем, – она взмахнула рукой и улыбнулась так искренне, что тотчас захотелось улыбнуться в ответ. Правда, впечатление тут же испортилось, когда девица сказала: – Ему, наверное, плохо. Смотрите, как скривился.
Это не скривился. Это, может, гримаса счастья такая.
– Судорога, – ответил сопровождающий и наконец соизволил сдвинуть кресло. – А вы здесь как оказались?
– Билет купила, – мило ответила девица. И тотчас вспомнила, что в приличном обществе следует представляться. – Шарлотта. Можно просто Лотта. Я вообще редко путешествую… очень редко. Можно сказать, что очень и очень… в общем, в первый раз за всю жизнь вот сподобилась.
Она шла чуть в стороне, с искренним любопытством разглядывая и кресло, которое в очередной раз пришло в движение, и Тойтека, в нем размазанного, и сопровождающего.
– Кахрай, – сказал тот после недолгой паузы.
Надо будет запомнить все-таки.
– Ага… а вы раньше летали?
– Летал.
– На лайнерах?
– Бывало.
Содержательная беседа. И главное, чего она привязалась? Идет вся такая радостная, раздражающе довольная, просто-таки счастьем лучится. И бесит это, бесит несказанно… рыжие волосы того темного, насыщенного оттенка, которого не в каждом косметическом салоне добиться способны.
Кожа белая, гладкая.
И веснушки на ней выглядят причудливым узором.
А сама девица хороша. Нет, раньше Тойтек вряд ли задержал бы на ней взгляд. Он предпочитал женщин другого плана, стильных, сдержанных, аккуратных. А у этой волосы растрепались, на макушке и вовсе торчат рыжими пружинками. Туничка легкая съехала с плеча, это плечо выставив вместе со всеми веснушками.
Брючки слегка мятые.
Да и сама она… личико круглое, детское какое-то. Вздернутый носик. Аккуратная линия бровей, слишком аккуратная, чтобы быть естественной, хотя опять же добиться ощущения естественности далеко не просто. Губы бантиком.
Взгляд восторженный.
– А чем вы занимаетесь? – поинтересовался Кахрай, пропуская девицу перед собой. Прозрачная капсула лифтовой шахты была в достаточной мере просторна, чтобы вместить всех.
– Книги пишу, – девица мило зарозовела.
Шарлотта… имя тоже округленькое, мягенькое, совершенно несерьезное. И ей подходит.
– Про любовь, – уточнила она зачем-то.
И Тойтек скривился. Да, пожалуй, будь у него возможность, он бы с удовольствием воспользовался ею, дабы избежать подобной компании.
Книги, стало быть.
Про любовь.
Дурацкие дешевые романчики, в которых кипят неестественные страсти, заставляя адекватных в общем-то женщин переполняться несбыточными мечтами и чужими эмоциями.
– И как? – понять что-либо по тону Кахрая было сложно.
– Неплохо. Редактору нравится. Читателям тоже.
Она замолчала и легонько закусила губу. Тотчас встрепенулась и спросила:
– А вы… сопровождаете, да?
– Сопровождаю.
– И… что произошло?
– Несчастный случай.
– Сочувствую, – причем опять же было непонятно, кому именно она сочувствует, Тойтеку или Кахраю, который возвышался над ними обоими молчаливой громадиной. Но лифт замер, и двери его беззвучно распахнулись.
На обсервационной палубе было людно.
И девица растерялась.
Она сделала было шаг назад, словно разом передумав смотреть, спеша укрыться сперва в лифте, а после в своей каюте, но тотчас мотнула рыжей головой. Глаза ее сузились, а на лице появилось выражение преупрямое.
И она шагнула вперед.
– Интересно, – едва различимо произнес Кахрай.
А то…
Раньше Тойтеку было как-то не до людей. Имелись объекты для наблюдения куда как более занимательные. Да и времени вечно не хватало.
Теперь же…
По палубе прогуливались люди. Неспешно. Разглядывая не столько галоэкраны, на которых пылало желтое солнце Британии, сколько друг друга. Вот весьма тучный господин в сером костюме, сшитом по неовикторианской моде, вежливо приподнял шляпу-котелок, приветствуя даму, что на первый взгляд казалась обнаженной. На второй становилось ясно, что на ней комбинезон в модном ныне стиле «вторая кожа», по сути второй кожей и являвшийся. Наряд украшали россыпи симбионтов, которые то просыпались, и тогда кожа вспыхивала бледным свечением, то вновь впадали в спячку. Сверхкороткие их циклы создавали удивительные узоры.
Пять видов колоний, как минимум.
И чего ради?
Вот излишне высокий костлявый парень застыл, устремив взгляд куда-то вдаль. Некоторая несуразность фигуры его, вытянутой и излишне хрупкой, в сочетании с характерной бледностью выдавали в нем выходца из Сумеречного мира. И яркий наряд лишь подчеркивал эти особенности. Кружилась стайка дамочек весьма характерного вида. Вроде и вместе, но в то же время каждая ищет добычу по себе. И на прочих особей женского пола они поглядывали весьма ревниво.
– Как здесь… интересно, – девица не ушла, она отступила, будто прячась за могучей фигурой Кахрая, из-за которой разглядывала всех собравшихся. – Никогда не думала, что люди… столь разнообразны.
И удивление ее было вполне искренним.
Пожалуй, если бы Тойтек мог говорить, он бы рассказал. И про то, почему морщится сумеречник, – ему неуютно при столь резком освещении, а пользоваться фильтрами парень явно стесняется. Но хоть не побрезговал гравитационными подавителями, верно поняв, что в поле повышенной для себя плотности жить не так и просто. Показал бы и супружескую пару лахвитян, которые выделялись простотой нарядов и удивительной схожестью, появившейся в силу брачной генетической модификации.
Кольпарца, дорвавшегося до дармовой выпивки и теперь глушившего коктейль за коктейлем в надежде, что количества их хватит, чтобы пробить естественную защиту и хоть немного опьянеть. Но Тойтек искренне надеялся, что не хватит.
Пьяные кольпарцы весьма буйны.
– Ближе? – прогудел Кахрай.
Меж тем лайнер разворачивался, и бортовые камеры передавали на экраны картинку отступающего солнца. В золотой его короне терялись крохотные тени планет, а спутники их и вовсе были неразличимы. Выделялась лишь общей несуразностью станция технического обслуживания грузовых кораблей, что занимала орбиту между второй и третьей планетами. Издали она походила на комок проволоки, в котором застряли кажущиеся крохотными бусины-трейлеры. Их было не так и много.
– Девять… ужасающе низкая загрузка, – Лотта покачала головой. – А ведь изначально было понятно, что станцию необходимо или закрывать, или перепрофилировать.
– Почему? – Кахрай склонил голову, и на лице его – вот интересно, откуда он сам родом? – появилась этакая тень легкой заинтересованности.
– Здешняя станция имела смысл, пока не ввели в эксплуатацию комплекс на третьем секторе, – Шарлотта смотрела на экраны. – Там и расположение удобнее, и к первичному сектору переработки добираться проще, всего один переход. А сюда – три. Да и Гарраш рядом с его пустотными фабриками.
– А почему тогда сразу там было не построить?
– Близость сверхновой мешала. Энергетические искажения шли, а щитов, чтобы гасили, не было. Вот и построили на Новой Британии. Как появились, так и станция встала… нет, эту можно бы перепрофилировать как раз под обслуживание пассажирских кораблей. Но деньги нужны. А денег, как понимаю, нет. И главное, – это было сказано с немалым удивлением, – от кредитов тоже отказываются. Боятся потерять контроль, не понимают, что еще пара лет, и просто-напросто обанкротятся…
И откуда у простой писательницы подобные познания?
Или…
Сердце болезненно сжалось, а потом застучало быстрее, подгоняемое адреналином. Ведь очевидно, что Тойтека попытаются добить. И что пришлют не Эрику, она слишком засветилась. Сомнительно даже, что ее вообще в живых оставят…
Но девица…
Рыженькая. Яркая. Безобидная, как бабочка-соловка с Малой Дароры, которая имеет обыкновение притворяться цветком, чтобы в последний миг сомкнуть пленчатые крылья, опутывая несчастную пчелу и пронизывая тело ее сотнями тончайших жестких волосков.
Тойтек сглотнул.
Сжался.
И пальцы на ногах подобрались, ступня и та дернулась, будто подталкивая бежать. Но бежать не выходило, а девица стояла спокойно, разглядывая станцию, и только губы ее шевелились, будто и в мыслях она продолжала спорить.
С кем?
На плечо опустилась тяжелая ладонь. Кахрай понял. И не допустит, чтобы с Тойтеком произошло несчастье. Из груди вырвался облегченный вздох. Вот ведь… а раньше грубая физическая сила казалась Тойтеку на редкость бесполезной.
Ошибался.
И как умный человек, он был готов признать свои ошибки.
Девица была подозрительной. От рыжей своей макушки до крохотных мизинчиков, которые она имела привычку поджимать. Но следовало признать, что образ она выбрала донельзя удачный. И эти кучеряшки, которые большинство людей всерьез не примут, и бледная кожа, и веснушки россыпью, щеки от них вовсе рыжими казались, но не отвратительно, напротив, тянуло эти щеки потереть, убедиться, что веснушки не нарисованы.
Тонкая шейка.
Узкие плечики.
И ткань туники обрисовывает ладную фигурку, но этак словно невзначай. Запах цветов, легкий, ненавязчивый… вон и клиент повелся, хотя и виду не подает, но дыхание участилось, и появилось в нем этакое… возмущение.
Кахрай подавил тяжкий вздох.
Нынешнее задание раздражало. Он же не нянька, если разобраться, а этому именно нянька и нужна, чтобы и по головке погладила, и утешила, и рассказала, какой он, засранец, умный и даже гениальный местами. Нет, тип и вправду умный.
Но все равно дурак.
Кахрай покосился на клиента, вызывавшего – тут он решил быть с собой честным – весьма смешанные чувства. И было в них место и жалости к человеку, оказавшемуся в весьма непростой ситуации, и злорадству, ибо человек этот в прежней жизни не вызывал симпатии.
Совершенно.
И ныне ничуть не изменился. Будучи парализованным, он как-то взглядом ли, гримасами ли своими, но умудрялся демонстрировать обычное свое презрение к миру и людям, не столь одаренным.
В общем, типичный ученый идиот.
Правда, платили за сопровождение более чем прилично, что было весьма кстати, да и просьба исходила от человека, отказать которому Кахрай не мог. Вот и пришлось…
А рыженькая все одно подозрительна.
Вон волосы отбросила легким жестом, обернулась, застыв на мгновение, и рассеянный взгляд ее зацепился за Кахрая. Так смотрят на цель, прикидывая, как именно станут с ней работать.
По спине побежал холодок.
Инстинкт потребовал немедленно избавиться от угрозы, но Кахрай от него отмахнулся. Всегда оставалась вероятность ошибки. Вот неудобно получится, если он устранит просто замечтавшуюся искательницу приключений. Да и задание было совсем иным.
И знай его подопечный о деталях, не сидел бы себе спокойно, небось слюной бы от злости подавился. Но подопечный не знал, а потому слюной давиться не спешил. Сидел. Смотрел на экраны. Думал о своем, о высоком.
И пускай.
Молчит, и уже хорошо…
А с рыженькой стоит поближе познакомиться, глядишь, чего и прояснится.
Глава 7
Шарлотта покосилась на пару, которая представлялась донельзя странной. И если скрюченный в кресле ученый вызывал вполне искреннюю жалость, то огромный его сопровождающий… да от него мурашки по спине бежали. А мурашки, пусть тоже насекомые, но совсем даже не бабочки.
Колени, конечно, подкашивались.
Слегка.
Но не от страсти, а от мысли, что если этот здоровяк вдруг вздумает свернуть Шарлотте шею, то… нет, с чего бы ему? Глупые какие мысли. Он просто… крупный.
Слишком уж крупный.
И в коридоре это как-то не бросалось в глаза, а вот в лифте, когда он один заполнил собой почти всю кабину, стало совсем неуютно.
Да и здесь…
Он определенно возвышался не только над подопечным и Шарлоттой, но и над всеми людьми, кроме, пожалуй, излишне хрупкого и высокого паренька, что отыскал самое затененное место на палубе и в нем скрылся.
Лукас Вайтро.
Полномочный представитель.
Сумеречник. Путешествует в одиночестве, но по обычаю мира женат. Трижды. И дети имеются… хотя, конечно, странно, до того юным он выглядит.
Лотта вздохнула и сделала шаг в сторону. Затем еще один. И еще. Она ведь не обязана повсюду следовать за этой парой, а на палубе людей много.
Очень много.
Куда больше, чем на ежегодном собрании акционеров, и даже больше, чем на балу Белых лилий, который Лотте приходилось посещать, пока она не сообразила переложить эту утомительно почетную обязанность на кузину.
На кузину, которая…
Лотта надеялась, что та все же не совершит глупость, а если и совершит, то не ту, о которой Шарлотте подумалось.
Ну да…
Она обошла странную особу, казавшуюся одетой исключительно в бледное сияние. И группу асерханских туристов, что предпочитали держаться вместе, словно опасаясь потеряться на лайнере.
– И все-таки говорю, рейс неудачный, зря потратились, – это произнесла девушка в струящемся алом платье, по ткани которого пробегали живые искры. – Оглядись только. Никого толкового. В прошлый раз была по крайней мере дюжина кандидатов…
– Не спеши, Самира, – брюнетка в лиловом смотрела поверх бокала. И, встретившись взглядом с Лоттой, скривилась, будто увидела что-то до крайности неприятное. – Мы еще не отошли даже…
– Что изменится, если отойдем? – блондинка в бюрюзовом тряхнула копной заплетенных в косицы волос. – Тоска…
– А я говорила, что надо брать список пассажиров, – вновь отозвалась та, что в алом.
Говорили они тихо, но бабушка уверяла, будто тонкий слух Шарлотты – это, пожалуй, единственное проявление в ней благородной крови Эрхардов.
– …А ты денег пожалела…
– Почти две тысячи! – возмутилась брюнетка.
Не так и много. Шарлотта заплатила больше полутора миллионов. За акции. И за корабль, на котором, как выяснилось, кто-то приторговывал информацией.
Плохо.
Очень-очень плохо.
Конфиденциальность – тоже товар.
Лотта мысленно сделала заметку. Инспекцию кадров придется все-таки проводить. А ведь служат давно, экипаж сработавшийся.
Она двинулась дальше, поскольку все три девицы замолчали и уперлись в нее взглядами. И почему-то подумалось, что это отнюдь не от восхищения.
Лотта двигалась вдоль экранов, на которых солнце отступало, сменяясь видами угольно-черной бездны, которую слегка разбавляло сияние звезд. Верхний свет приглушили, и под ногами вспыхнули те же экраны, впуская космос внутрь.
Кто-то ахнул.
Кто-то пискнул. И надо сказать, что задумка была хороша. Звездное небо окружало Шарлотту. Оно было столь огромным и подавляющим, что на доли секунды Лотта ощутила себя ничтожной песчинкой.
Бездна разверзлась под ногами.
И раскрылась над головой.
Бездна забрала всех, потому как на фоне ее прочие люди тоже казались чем-то незначительным. И наедине с собой Лотта с удивлением поняла, что мир удивителен.
Меж тем стихла едва ощутимая дрожь.
И тягачи отошли от лайнера.
Собственные маневровые двигатели тоже замолчали. Едва слышный вздох прокатился по кораблю. И возникло вдруг до крайности неприятное ощущение грядущей катастрофы. Оно заставило Лотту отступить. И врезаться в кого-то.
– Простите, – сказала она человеку, подхватившему ее. – Я… просто… в первый раз, вот.
– И я, – ответили ей из темноты.
Мужчина.
Голос мягкий и приятный…
…Это была случайная встреча… допустим, в небоскребе… или на станции… точно, лучше на перевалочной станции, где произошла авария. Отключились энергосистемы… не все, но многие. И она решила, что умрет. И он тоже решил.
Вдвоем.
Запертые. Отделенные ото всех. Не знающие, что скоро завал разберут. Они отдались страху и страсти, что поглотила их с головой. А потом завал разобрали.
Их спасли.
И каждый отправился своим путем.
Лотта тихонечко шмыгнула носом. Пусть она узнает, что беременна и решит сохранить ребенка. А он… что-нибудь с ним произойдет. И спустя много лет они встретятся вновь.
– Вы дрожите, – сказали ей из темноты. – Не стоит бояться. Меня уверили, что лайнер защищен…
– Система «Саффорт», – механически отозвалась Лотта, – одна из лучших на сегодняшний день. Просто так… неожиданно. И красиво. Правда?
– Правда…
От девушки не пахло благовониями. И это, пожалуй, заставляло Данияра принюхиваться все интенсивней. Он даже, пользуясь положением, наклонился к ее волосам, убеждаясь, что нет, благовониями не пахнет и от них.
Мягкие.
И легкие.
И сама она, случайно попавшая в руки, кажется на удивление хрупкой, крохотной… хорошо, что темно. В темноте позволено куда больше, нежели когда светло.
Можно стоять.
Смотреть на звезды, которые все время были над головой, а теперь вот взяли и поглотили Данияра, заставив его усомниться в собственном величии. Звезды оказались ближе, чем он предполагал. И – проклятье! – это было… волшебно.
Он в первое мгновение забыл, как дышать, словно вдруг оказался и вправду один, чего никогда прежде не случалось. И пришел в полный восторг от своего одиночества. Правда, потом услышал знакомое сопение слева.
И справа.
И спеша спрятаться от одару, пусть любимых, но не настолько, чтобы разделить с ними нынешнее чудо, Данияр шагнул вперед. И врезался в эту вот девушку.
– Как вас зовут? – спросил он отчего-то шепотом.
– Шарлотта. Можно, Лотта. А вы?
– Данияр, – он вовремя прикусил язык, готовый выплеснуть все многоцветье титулов. – Можно просто Дан.
Здесь.
Можно.
Определенно можно.
– Чем вы занимаетесь? – последовал новый вопрос.
– Всем понемногу. А вы?
– Книги пишу. Про любовь.
– Про любовь я пока не читал, – признался Данияр. В темноте легко было говорить, пусть и о книгах. – Мне больше про войну нравится.
– Победоносную?
– Конечно. Какой смысл читать про войну, если она не привела к победе?
– Чтобы научиться на ошибках? – предположила девушка, от которой все-таки пахло, пусть и не благовониями.
Что-то нежное, цветочное.
Или фрукты?
Нет, не фрукты. Так пахнет весенний ветер, что приходит с моря и заставляет отступать тяжелую зимнюю духоту, заодно уж пробуждая странные желания, непозволительные для диктатора.
…О собственном корабле, чтобы всенепременно с парусами, которые будут взмывать подобно крыльям.
…О темной воде и лунной дорожке.
…О сокровищах моря и дальних земель. О том, что на самом деле мир вовсе не так уж прост и знаком, что где-то там, за краем, есть еще неизведанное.
Данияр легонько вздохнул.
А тьма вокруг отступила. Ее прорезали сотни крохотных огней, которые закружились в танце. Они сплетались сложными узорами, рисуя одну удивительную картину за другой. И люди, застывшие на палубе, становились частью этих полотен.
Не самой привлекательной, но все же.
– Надо же, – девушка, которая проступила тенью средь теней, подняла руку, и на ладонь ее опустились искры, и сама ладонь вспыхнула, а следом загорелось и тонкое запястье, и вся рука до локтя. – Я только слышала о нирасских медузах… крошечные существа…
Искры облепили ее лицо, запутались в волосах, и девушка сияла. Так, должно быть, могла выглядеть древняя богиня, одна из тех, которым поклонялись пустынники.
И видят боги, правы были.
– …Срок активного существования – около пятнадцати минут. Этого хватает, чтобы спариться и выпустить споры, которые на Нирассе разносятся ветрами. А ветра там постоянно…
Девушка поднесла ладонь к губам и подула. Искры взлетели и заплясали, закружились, то ли играя, то ли возмущаясь.
– Они могут годами парить над поверхностью планеты, не касаясь песка, дожидаясь мгновения, когда бури утихнут. И лишь тогда, попав в зону затишья, споры начинают стремительно развиваться. Они обладают удивительной способностью поглощать органику в любом ее виде.