Стрелок. Путь в Туркестан Оченков Иван

© Иван Оченков, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Нет для русской деревни большей беды, нежели приезд начальства, будь то княжеский тиун, царев дьяк или чиновник императора. Так было всегда и пребудет вовеки, покуда стоит сей мир, ибо ничего хорошего от этого «крапивного семени»[1] исходить не может, окромя сплошной пакости. И даже когда Государь-Освободитель в неизбывной своей милости соизволил российское крестьянство от крепости освободить, то и тогда эти «чернильные души» ухитрились подлинный манифест от народа скрыть, а вместо него подложный подсунули[2]. Да такой, что настоящей воли теперь разве только внуки ныне живущих попробуют, и то навряд ли.

Так что когда будищевские мальчишки увидали, что по разбитой дороге к ним катит пара экипажей, причем впереди коляска станового, то столбенеть не стали и напрямки бросились домой. Упредить, значит. Потому как у пристава дрожки приметные, да и сам он мужчина видный – косая сажень в плечах, да кулаки разве что чуть меньшие, чем у старосты самовар. Начальство, понимать надо!

Люди-то как узнали, кто едет, поначалу всполошились, особенно бабы, и ну голосить! А чего кричать, разве этих супостатов криком умаслишь? Но у баб, известное дело, глаза на мокром месте и им от Бога так заповедано, выть не по делу. Мужики-то они, ежу понятно, разумом покрепче. Сразу смекнули, что за недоимки их сегодня пороть не будут, потому как в таком разе одним приставом не обошлось бы. Было бы ещё хоть пяток стражников, ну или на худой конец солдат.

– Здорово, православные! – зычно крикнул становой, едва только коляска остановилась.

– Здравы будьте, ваше благородие, – хмуро пробубнили селяне, снимая шапки.

Следом за полицейским на землю спустился местный священник и какой-то сморчок в чиновничьем пальто и фуражке с наушниками. Впрочем, за могутными фигурами отца Питирима и пристава его поначалу и не приметили. А зря, от таких самое зло и бывает!

– Благословите, батюшка! – сунулся вперед староста Кузьма.

– Бог благословит! – прогудел в ответ поп и осенил толпу крестным знамением.

– Значит так, мужики! – сразу взял быка за рога становой. – Я вам, сукиным детям, уже не раз говаривал, что свято место пусто не бывает, а потому слушайте, что вам господин титулярный советник прочитает!

Тщедушный чиновник сначала вытащил из кармана пальто клетчатый платок и принялся долго и со вкусом высмаркиваться. Покончив с этим делом, он вытащил из видавшего виды портфеля какую-то бумагу, развернул её и принялся зачитывать. Но делал это таким гнусавым голосом, что, похоже, его даже стоящие рядом полицейский со священником не поняли. Но те хоть знали, в чём там дело, а вот селяне нутром почуяли беду. И, как оказалось, предчувствие их не обмануло.

– В общем, так, – рыкнул для самых непонятливых пристав. – Вот новый владелец блудовского имения. Которому вы, чертовы перечницы, стало быть, временнообязанные.

Внимание селян переключилось на второй экипаж, из которого ловко выскочил молодой человек, одетый по-господски, после чего помог выбраться своим спутницам – красивой молодой барыньке в большой шляпе с пером и молоденькой девушке, одетой по-городскому, но с платком на голове.

– Ну вот, Гедвига Генриховна, – немного шутовски поклонился он первой. – Это и есть наши владения!

Та немного растерянно озирала окрестности и толпящихся мужиков, но пока что не проронила ни слова и лишь осторожно переступала по земле, стараясь не испачкать изящных сапожек. Что же касается нового владельца поместья, то он, без тени улыбки посмотрев на сельчан, щелчком сбил на затылок котелок и только после этого произнес:

– Здорово, что ли, земляки.

– Митька! – растерянно выдохнул кто-то из мужиков. – Не отвела, значит, беду Царица Небесная!

– Цыть ты, анцыбал![3] – ругнулся на него Кузьма и с поклоном подошел к бывшему односельчанину. – Здравы будьте, Дмитрий Николаевич. А мы уж вас заждались…

– Я вижу, – скривил губы в улыбке Будищев, но глаза его остались холодными.

Вообще-то у него не было ни одной причины хорошо относиться к бывшим односельчанам. Когда почти три года назад он оказался здесь, деревенские относились к нему с откровенной враждебностью и плохо скрытым презрением. Собственно, и за своего его признали лишь с одной целью – отдать в рекруты вместо вытянувшего жребий[4] полного тезки. В армию Дмитрию не хотелось, тем более что в своем времени он успел в ней отслужить и даже немного повоевать. Да, именно «в своем времени», поскольку до всех этих событий он жил в XXI веке и даже не предполагал, что ему придется пойти на очередную русско-турецкую войну «освобождать Балканы от османского ига».

В общем, Митька-дурачок, как окрестили его в селе, попытался сбежать, но мужики его поймали, избили и сдали на сборный пункт связанного. Но, как ни странно, молодой человек вписался в военный коллектив, проявил на войне храбрость и солдатскую смекалку, а также редкую удачливость, свидетельством чему стали четыре знака отличия военного ордена, или в просторечии «Георгиевских креста». После войны его комиссовали по ранению, и он уж было думал, что никогда более не увидит эти места, но выяснилось, что человек, за которого его все принимали, оказался незаконнорожденным сыном здешнего помещика Блудова, который упомянул его в завещании. И когда остальные наследники скончались, Дмитрий Будищев оказался единственным владельцем имения.

– Это хорошо, любезный Дмитрий Николаевич, – объяснил ему стряпчий в Рыбинске, – что вы, сударь мой, находитесь в купеческом звании. Ныне, слава богу, не прежние времена, когда владеть землёю дозволялось лишь дворянам. Нет, вы не подумайте, конечно же, правила эти обходили, но, сами понимаете… трудно-с!

– Трудно или дорого? – переспросил новоявленный помещик.

– Вот именно-с, – улыбнулся собеседник и продолжил объяснения: – Теперь же никаких препятствий нет. Вы можете владеть, закладывать, перепродавать, в общем, распоряжаться по своему усмотрению. Вы, кстати, как собираетесь поступить?

– Пока не решил, – дипломатично ответил Будищев.

– Вот и правильно-с! – поддержал его стряпчий. – Надобно вам знать, что некоторые из здешних помещиков проявляли интерес к вашим землям. В частности, князь Ухтомский изволил интересоваться.

– Это здешний предводитель коман… то есть дворянства? – поинтересовался Дмитрий, с трудом удержавшись от шутки.

– А вы знакомы?

– Встречались, – неопределенно отозвался Будищев, не став пояснять, что князь был председателем комиссии, призванной решить, не является ли он сумасшедшим.

– Весьма полезное знакомство! Но знайте, никто из местных помещиков вам настоящей цены не даст.

– Почему?

– Да потому, что хозяйство вести они по большей части не умеют, да и не хотят, а земли предпочитают закладывать в банк и жить на проценты. Посему денег у них нет и никогда не будет.

– А купцы?

– Купцы – другое дело. Они могут и дать, если прибыль почуют. Но, конечно же, попытаются вас надуть. Так что держите ухо востро.

– Благодарю за совет. Кстати, а много ли у меня земли? А то я толком и не понял, пока перечисляли.

– Ничего удивительного, так уж у нас документы составляют, что людям без привычки они кажутся китайской грамотой. Но на самом деле, все не так уж и сложно. Итак, до реформы ваш покойный родитель имел село Будищево на двадцать шесть дворов. Девять дворов в соседней деревеньке Мякиши и шесть в Климовке. Итого сорок один двор или сто семьдесят ревизских душ мужеского пола, которые обрабатывали ни много ни мало, а три тысячи десятин земли. Из них две тысячи пахотной, шестьсот десятин леса, а остальное луга и неудобья, которые, впрочем, тоже использовались под пастбища.

После освобождения семьсот тридцать восемь десятин земли перешло в пользование крестьян, за которые из казны было выплачено «по справедливой оценке» двадцать тысяч рублей. От денег этих, скорее всего, ничего не осталось. Ваши сводные братья «постарались», а вот земля вся ваша. Прошу заметить, что пока имение было без присмотра, тамошние крестьяне пользовались в свое удовольствие и лугами и лесами. Так что вы, милостивый государь, коли будет такое желание, легко сможете их в эдакие штрафы загнать, что они, помяните моё слово, век не расплатятся.

– А кто управлял имением все эти годы?

– Некто Бастрыкин Николай Евгеньевич. Отставной поручик, кажется.

– И где же его найти?

– Да кто же его знает, – усмехнулся стряпчий. – Сбежал, сукин сын. Лес продал да и сбежал с деньгами. Так что от древостоя на ваших землях мало что осталось. Кстати, именно по этой причине вам будет трудно получить хорошую цену за имение. Лес, он всегда в цене, а новый когда ещё вырастет.

– Вот оно, значит, как…

– Уж как есть.

В общем, наследство при ближайшем рассмотрении оказалось не таким уж и большим, но, с другой стороны, нечего кочевряжиться, бери, что дают!

Представив крестьянам нового помещика, становой с чиновником отправились прямиком к старосте, где для них накрыли стол, отобедать чем бог послал. Священник, понятное дело, тоже не отказался перекусить с дороги, а вот Будищев приглашение Кузьмы проигнорировал.

– А где же усадьба? – недоуменно спросила Гедвига Генриховна и вопросительно посмотрела на Дмитрия.

– Тут близко, – ухмыльнулся тот.

Тут, пожалуй, надо представить спутников нашего героя. Гедвига Генриховна Берг ещё недавно была довольно популярной в Петербурге модисткой и имела собственную мастерскую по пошиву женского платья. Впрочем, несколько раньше в черте оседлости её знали как Гесю Барнес, мещанку города Бердичева, иудейского вероисповедания.

Чтобы добиться нынешнего положения, ей пришлось через многое пройти и многим пожертвовать. С Будищевым они познакомились на войне, куда она сбежала вслед за своим возлюбленным и поступила в военный госпиталь сестрой милосердия. Увы, предмет её обожания пал в боях за освобождение Балкан, а несчастная девушка осталась совсем одна. Слава богу, нашлись добрые люди, помогшие выправить ей документы и снабдившие средствами на первое время.

Случайно встретившись после войны, они вскоре близко сошлись и вот уже почти месяц жили как муж и жена, правда, невенчанные. Отсутствие свидетельства о заключении таинства брака, конечно же, представляло известные неудобства[5], но Дмитрий не обращал на них никакого внимания, а Гесе приходилось терпеть.

Вторая девушка была в своем роде ничуть не менее примечательной особой. Звали её Степанидой Филипповой или попросту Стешей, и происходила она из мастеровых. Сословие это, ещё совсем недавно крайне немногочисленное, в последнее время растет как на дрожжах, принимая в свои ряды наиболее обездоленных крестьян, бросивших землю и подавшихся в города в поисках заработка. Многие вполне заслуженно полагают «мастеровщину» отбросами общества, склонными к пьянству, буйству и всяческим беспорядкам, однако отец Стеши был человеком степенным и принадлежал к так называемой «рабочей аристократии». Аким Степанович служил машинистом парового молота и получал весьма высокое по его положению жалованье, а также имел свой дом, в котором сдавал угол Дмитрию, когда тот только перебрался в Петербург.

И все было бы хорошо, если бы в один далеко не прекрасный вечер любимая дочка не угодила под экипаж лихача. Её, слава богу, спасли, но старик вздумал «искать правду» и вскоре на свою беду нашел. Кончилось это плохо. Избитый до полусмерти машинист через несколько дней умер, а Стеша едва не лишилась рассудка от горя. Тогда Будищев взял на себя заботу о сироте и с тех пор они не расставались[6].

От роду Степаниде было всего шестнадцать лет, так что можно без преувеличения сказать, что девушка вступала в пору своего расцвета. Чуть ниже среднего роста, худощавая, но вместе с тем весьма недурно сложенная, она привлекала внимание своей природной грацией и той внутренней чистотой, которую теперь не часто встретишь в девицах её возраста. Впечатление немного портила короткая стрижка – память о злосчастном происшествии, когда спасавший её доктор безжалостно отрезал роскошную светло-русую косу. Именно поэтому на людях она куталась в платок, отчего незнакомые с их историей люди нередко принимали её за служанку. Сам же Дмитрий относился к ней скорее как к младшей сестренке и всячески опекал, а та платила ему в ответ искренней привязанностью, какой редко одаривают даже родственников.

На козлах рядом с кучером сидел паренек тринадцати лет, можно сказать, ещё один член их странной компании или семьи. Звали его Сёмка, и он был учеником в гальванической мастерской Будищева. С детских лет он был влюблен в Стешу, отчего их даже дразнили женихом и невестой. Девушка иной раз подыгрывала ему, но она была старше, взрослее, и, возможно поэтому, мальчишеские чувства оставались безответными. Но все эти обстоятельства совершенно не мешали им ладить между собой.

Как выяснилось, Дмитрий не обманул Гесю и помещичья усадьба оказалась не так уж и далеко от деревни. Впрочем, «дворянским гнездом» эти строения назвать было трудно. Когда-то здесь действительно стоял барский дом с флигелем и многочисленными службами, в которых кипела жизнь. Отставной капитан-лейтенант Блудов слыл хлебосольным хозяином и даже в некотором роде театралом. Нет, своего крепостного театра у него не было, но кое-какие представления для увеселения соседей он устраивал. Кончилось это тем, что однажды поместье загорелось. Теперь трудно сказать, было ли это следствием неосторожного обращения с огнем, или же крестьяне просто устали от причуд своего барина и пустили ему «красного петуха».

Как бы то ни было, от большинства строений осталась лишь куча обгорелых бревен. Лишившийся большей части имущества помещик перебрался в чудом уцелевший флигель, рядом с которым наскоро возвели каретный сарай и пару амбаров. Произведенное следствие не нашло никаких улик, но обозлившийся на весь мир дворянин упорно указывал на своих крепостных и добился-таки, что несколько семей было сослано в Сибирь[7], вследствие чего и без того не слишком богатое имение пришло в окончательный упадок. Впрочем, старый барин давно умер, сыновья его, занятые службой, в этих краях появлялись редко, а назначенному ими управляющему и такого жилья было довольно.

На потемневшей от времени двери висел совершенно несуразного размера амбарный замок, покрытый многолетним слоем ржавчины. Так что, хотя Будищеву и вручили ключ от этого чуда механической мысли, открывать сразу он его не стал.

– Сёмка, ну-ка тащи сюда инструменты и масленку не забудь!

– Бегу! – отозвался мальчишка и, кубарем скатившись с козел, быстро доставил своему наставнику требуемое.

Ещё через пару минут замок был очищен и смазан, после чего увесистый ключ неожиданно легко провернулся и с легким щелчком открылся.

– Прошу! – пригласил своих спутников Дмитрий, отворив безбожно скрипящую дверь.

Внутри дома царил полумрак и затхлый запах сырости. Немногочисленная мебель была покрыта толстым слоем пыли, и вообще вид у усадьбы был нежилой и мрачный. Некоторое время новоявленные владельцы растерянно озирали привалившее им счастье, пока нанятый в Рыбинске кучер не разрушил очарование момента.

– Ну что, барин, прикажете сгружать? – хриплым голосом осведомился он.

– Вали кулем, потом разберем! – с коротким смешком махнул рукой Будищев.

– Попрошу аккуратнее! – тут же строго вмешалась Гедвига Генриховна, и работа закипела.

Вещей, впрочем, было не слишком много. Саквояж главы семейства, узелок Сёмки, сундучок Стеши, а также два больших чемодана, кофр и три шляпных коробки госпожи Берг. Плюс большая корзина с продуктами на всех.

– Извольте расплатиться, – с поклоном попросил извозчик, покончив с грузами.

– Стеша, зайка, достань из внутреннего кармана бумажник, а то у меня руки грязные, – обратился к девушке Дмитрий, не заметив, как сверкнули глаза Геси. – И дай человеку красненькую[8].

– Примите, пожалуйста, – протянула девушка кредитный билет, тут же исчезнувший в широкой ладони труженика кнута и копыт.

– Добавить бы, ваше благородие! – просительно просипел обрадованный такой щедростью кучер.

Этого Гедвига Генриховна стерпеть уже никак не могла и решительно вклинилась между ними.

– Кажется, вам и без того заплатили больше, чем было условлено! – не терпящим возражений голосом заявила она.

– Так овес нынче-то… – начал было привычную волынку извозчик, но встретившись с глазами прекрасной дочери многострадального еврейского народа, мгновенно всё понял и поспешно вернулся на козлы.

– Благодарствую, ваши благородия! – прокричал он им на прощанье, щелкнув кнутом. – Счастливо оставаться. Будете в Рыбинске, только кликнете, меня там каждая собака знает!

– Дмитрий, нам нужно серьезно поговорить! – строго сдвинула брови Геся.

– Да пожалуйста, – весело отозвался тот, по природной легкомысленности не осознав ещё всей важности момента.

– Ты слишком легкомысленно относишься к нашим деньгам!

– О чём ты? – искренне удивился молодой человек.

– Я совершенно точно помню, что с кучером уговаривались на восемь рублей с полтиной!

– Ах вот ты про что, – отмахнулся было Будищев, но заметив выражение лица своей ненаглядной, попробовал всё-таки пойти на попятный: – Да ладно тебе! Старался же человек, колесил вслед за становым по округе…

– Бог мой, разве я против! – всплеснула руками девушка. – Ну и дал бы ему двугривенный сверху, но не полтора же рубля! Эдак мы все скоро все по миру пойдем…

– Ну, хорошо, – вынужден был согласиться Дмитрий. – Пожалуй, с чаевыми я переборщил.

– Может быть, лучше я буду распоряжаться средствами? – вопросительно прикусила губу всё ещё мадемуазель Берг[9].

И тут её избранник совершил уже совершенно непростительную бестактность.

– Да я и так тебе почти всю мелочь отдал. У меня потому меньше и не было…

– Ты хочешь сказать, что это я во всем виновата?!

Пока «молодожены» выясняли отношения, Стеша с Семёном принялись за наведение порядка, стараясь, пока не миновала гроза, как можно меньше попадаться на глаза своим старшим товарищам.

– Сёмушка, я во дворе колодец видела, пойдем, посмотрим, можно ли воды набрать?

– Ага.

– И веток надо наломать, чтобы хоть худой голик сделать[10].

– Я сейчас, – послушно отозвался мальчик, но не тронулся с места.

– Ну что же ты?

– Стеш, – неуверенно протянул парень, – а чего она?

– О ком ты?

– Ну, о Гедвиге…

– Не наше дело! – строго отозвалась та. – Милые бранятся, только тешатся. Теперь поругаются, потом помирятся, а ты не встревай, уши целее будут!

– Ага. Знаю я, как они мирятся! На весь дом охи да ахи…

– Ах ты, охальник! – возмутилась Стеша и замахнулась на него: – Вот я тебе задам, будешь знать, как подслушивать!

Оробевший от такого всплеска эмоций Сёмка не стал искушать судьбу и бегом ринулся ломать ветки на голик. Ладошка у Степаниды была хоть и по-девичьи узкая, но крепкая. Да и на расправу «невеста» была скора, это «женишок» хорошо помнил ещё по прежним временам. Но девушка, и, не подумав гнаться за мальчишкой, плавной походкой направилась к колодцу. Как ни странно, вороток на срубе был цел, так же как и веревка с привязанной к ней тяжелой деревянной бадьёй. Можно было набирать воду, но она не торопилась.

– Десять раз помирятся, а каково на одиннадцатый будет? – задумалась Стеша и вздохнула.

Оставшись круглой сиротой, она всем сердцем привязалась к Дмитрию и искренне желала ему всего самого лучшего. Но вот будут ли они с Гесей счастливы? На этот счет были определенные сомнения.

Впрочем, «молодожены» и впрямь не могли долго ссориться. Надувшись друг на друга, они не разошлись по разным углам, а вместе взялись за наведение порядка, причем Гедвига Генриховна и сама трудилась не покладая рук, и другим спуску не давала. Первым делом отправились сушиться на улицу все матрасы, тюфяки и одеяла. Имевшееся в шкафах бельё следовало ещё и перестирать, чем тут же занялась Стеша. Вода, к сожалению, была только холодной, поскольку попытка развести огонь в печи с треском провалилась, и уборщикам пришлось бежать, спасаясь от наполнившего дом едкого дыма. Но, тем не менее, уже через несколько часов бывший флигель перестал напоминать склеп, хотя до настоящего барского дома ему по-прежнему было далеко.

– Всё, шабаш! – решил Будищев и устало вытер пот с лица. – Давайте сообразим что-нибудь перекусить и на боковую.

– Ага, – обрадованно подхватил Сёмка, – я уже страсть какой голодный!

– Тебе бы только пожрать! – усмехнулся наставник.

– Ну уж нет, – возразила Геся. – Давайте хотя бы в спальнях закончим. Не знаю как вы, а я в подобном свинарнике ночевать не намерена!

Услышав это, Семён застонал, а на бледную после болезни Стешу и смотреть было страшно, но бывшая модистка неумолимо стояла на своем.

– Давай хоть чаю попьем! – взмолился Дмитрий, поняв, что переспорить её не удастся.

– Ну хорошо, – смилостивилась та. – Немного отдохнуть можно. Недолго!

– Я сейчас чайник поставлю, – подхватилась Степанида и выбежала вон.

– А я огонь разведу, – метнулся за ней мальчишка, и новоявленные помещики остались одни.

– Ужасная грязь, – пожаловалась Геся, устало присаживаясь на лавку рядом с мужем. – Этот бывший управляющий мало того что вор, так ещё и редкостный мерзавец! Даже мебель чехлами не покрыл, когда уезжал. Если честно, не представляю, сколько времени ещё уйдет на наведение хоть какого-нибудь порядка.

– Глаза боятся, а руки делают, – философски отозвался Дмитрий, обнимая её. – Потом, ты же сама не захотела нанимать местных на помощь.

– Нет уж, уволь, – покачала та головой. – Боюсь, от этих… грязи было бы ещё больше. Ты видел, как они живут?

– Я-то видел, а ты откуда можешь знать?

– А что тут знать! Домишки покосившиеся, у половины из них нет труб, стало быть, топят по-черному. Бань не видно. Солома на крышах гнилая, сами ходят в грязных рубахах…

– Типа, в ваших местечках все в крахмальных манишках шляются! – перебил её Будищев, немного обидевшись на такую характеристику бывших односельчан.

– Нет, конечно, – пожала плечами Геся. – Свинства везде хватает, а потому я трижды подумаю, прежде чем пустить человека в свой дом. И не спорь, пожалуйста, это ведь теперь наш дом?

– Доброго вам вечера! – раздался чей-то певучий голос на дворе. – А где хозяева?

– Здесь мы, – отозвался Дмитрий, выходя наружу.

– Здравствуйте, барин, – немного карикатурно поклонилась крепко сбитая селянка в цветастом платке, после чего прыснула от смеха. – Али не признали?

– Машка! – ахнул Будищев.

– Ага. Я вам поснедать принесла, а то, поди, отощали с дороги.

– Что бы мы без тебя делали!

– А пропали бы! – задорно засмеялась та.

– Ну, тогда проходи. Знакомься, это Геся – жена моя. Те, что во дворе, Сёмка с Стешей, пытаются воды нагреть. Только боюсь, скоро мы их не дождемся.

Увидев нежданную гостью, Гедвига Генриховна подобралась и быстрым движением скинула с себя изрядно испачканный передник. После чего приветливо улыбнулась и кивнула.

– А эту славную девушку, душа моя, зовут Машенькой. Кстати, она племянница здешнего старосты.

– Скажете тоже, девушка, – смутилась крестьянка. – Я уж какой год замужем.

– Поужинаешь с нами?

– Не, я сытая.

– Тогда хоть чаю попей.

– Ну, только чтобы не обидеть…

Тем временем Геся настороженно посматривала на новую знакомую, затем, оценив сарафан и рубаху из домотканого полотна, босые ноги и простодушное выражение лица, немного успокоилась, но тут же вспыхнула, вспомнив, что и сама для уборки переоделась в самую простую юбку и кофточку и выглядит ничуть не лучше! Однако привести себя в порядок пока возможности не было, так что пришлось делать вид, что всё и так хорошо, благожелательно при этом улыбаясь.

– А вы, я смотрю, за уборку принялись, – продолжала тараторить Машка. – Ну, с тобой, Митька, то есть, Митрий Николаевич, всё понятно, а вот барыня ваша, это даже удивительно!

– Не люблю грязь, – пояснила Геся, которой польстило, что её назвали барыней.

– Да кто же её любит, окаянную! Ой, давайте я вам помогу…

Несмотря на все усилия порядком уставших Сёмки и Стеши, большой медный чайник вскоре закипел, и женщины принялись накрывать на стол. Угощение выдалось на славу. Закупленные в Рыбинске копчености, сыр и ситный хлеб перемежались с принесенными Машей картошкой, яйцами, зеленью и полной крынкой парного молока. Будищев тем временем лично заварил самого лучшего кяхтинского чая, отчего по всей округе пошел умопомрачительный аромат.

– Вот увидишь, Машка, – пообещал он, – ты ничего подобного не то что не пила, но даже не нюхала!

– Скажете тоже, – засмеялась молодуха, – где же мне было нюхать его? Я и в городе-то всего раза три бывала.

– Хватит прибедняться, лучше садись за стол.

– Ой, неудобно, – сконфузилась та. – Я уж как-нибудь в сторонке…

– Садитесь сюда, – мягко возразила Стеша и поставила на стол полный стакан чая в серебряном подстаканнике и подвинула миску с колотым сахаром и калач, щедро присыпанный маком.

Против такого искушения Маша не устояла и скромно присела на краешек скамьи, опасливо поглядывая на хозяев, как будто опасаясь подвоха. Те, проголодавшись с дороги, немедленно накинулись на разложенное вокруг богатство, и некоторое время был слышен только звук жующих челюстей и чавканье Сёмки.

– Какое прекрасное молоко, – похвалила Геся, вытирая губы уголком салфетки. – Скажи, э… Маша, а нельзя ли нам каждый день приносить такую же крынку? Мы заплатим.

– Чего же нельзя-то? Особенно если заплатите. Известное дело, где вам в городе хорошего молока взять.

– Вот и славно. Стеше, полагаю, тоже будет полезно.

– Конечно, полезно! Вон она у вас какая тощая, да бледная, краше в гроб кладут.

– Я просто немного устала, – вспыхнула девочка, и на глазах её блеснули слёзы.

– Ничего-ничего, откормим, – добродушно усмехнулся Дмитрий. – Принарядим, все женихи наши будут!

За столом воцарилось неловкое молчание, разве что Семён продолжал работать челюстями как ни в чём не бывало, время от времени запивая булку с колбасой чаем.

– Ой, я что-то не так сказала? – повинилась гостья. – Вы уж простите меня, дуру деревенскую!

– Ничего страшного, Маша. Лучше расскажи, как вы тут живете?

– А чего рассказывать? Слава богу, не голодаем. Даже в кусочки[11] нынешний год почти никто не ходил.

– Это хорошо. А про меня что мужики говорят?

– Сомневаются. Говорят, какой с тебя барин? Ты уж не серчай, а только нет у тебя ни виду, ни обхождения. Давно ли сам коров пас?

– Было дело, – ухмыльнулся Будищев.

– Опять же, прежний управляющий – господин Бастрыкин, перед тем как бежать, почитай всю господскую землю мужикам в аренду отдал из половины урожая. Пустой был человечишка, прости меня Господи, а напоследок доброе дело сделал. Только вот теперь хозяин новый. То есть ты. И чего теперь будет, непонятно. Вот мужики и сомневаются.

– Половина урожая – много! – покачала головой Геся. – А велики ли урожаи в ваших местах?

– Да где там, – согласилась крестьянка. – Сам два и то за счастье. Вот и боятся наши мужички, как бы «с таком» не остаться!

– Дмитрий не такой! – не выдержала Стеша. – Он простых людей не обижает.

– Эх, милая, кабы то наперед знать, – вздохнула Маша. – Вон у мужа моего дядя в Климовке. Прежде был человек как человек, а как богатеть начал, как будто подменили. Разговаривает через губу, сельчан сторонится, а уж коли ему в кабалу попадешь, так всю кровь выпьет, мироед! А богачества-то, если разобраться, с гулькин нос.

– Ладно, я тебя понял. Расскажи лучше, как сама живешь. Супруг не обижает?

– Гаврила-то? Ха, пусть только попробует! – задорно усмехнулась молодуха и отхлебнула из поданной ей чашки ароматный напиток. – Ой, и впрямь вкусно… да ещё с сахаром… не обманул, черт языкатый!

Когда проводили гостью, уже смеркалось и перед новыми владельцами во весь рост встал вопрос вечерней гигиены. Как ни странно, но бани в имении не было. Как обходился без неё управляющий, выяснить не удалось, но нынешним хозяевам пришлось греть воду всё на том же костре и мыться по очереди. Так что закончили с помывкой они уже глубокой ночью, после чего дружно завалились спать на успевших просохнуть простынях. Дети легли в большой комнате, названной гостиной, и скоро притихли, только посапывая во сне. А вот «молодожены» заняли единственную спальню и ещё долго переговаривались, делясь друг с другом впечатлениями.

– Что скажешь, госпожа помещица? – тихонько спросил Дмитрий.

– Говоря по совести, – честно призналась Геся, – я ожидала большего. Но для бедной сироты из местечка и это предел мечтаний.

– Я, в общем, тоже, – засмеялся Будищев. – Думал, буду выходить утром на балкон с чашкой кофею и покрикивать на работников: шевелитесь, сукины дети!

– Тише ты, детей разбудишь! – зашикала на него Гедвига.

– Да они спят как сурки, – отмахнулся тот. – Загоняла ты их сегодня!

– Ничего с ними не случится!

– Может и так, только не могла бы ты быть помягче, хотя бы к девочке. Даже Машка заметила, насколько та болезненно выглядит.

– На фоне твоей Машки, – не без ехидства в голосе заметила бывшая модистка, – кто угодно выглядит задохликом!

– Ничего она не моя! – правильно понял намек Дмитрий. – Просто знакомая.

– Будищев, – сверкнула в темноте глазами Геся. – Не рассказывай мне сказки, я уже вышла из детского возраста!

– Ей-богу!

– Оставь Всевышнего в покое, пока он тебя не слышит. И не оправдывайся, пожалуйста, это выглядит нелепо.

– Ты что, ревнуешь?

– Было бы к кому! – фыркнула та.

– Ты точно ревнуешь! – прошептал ей на ухо Дмитрий и легонько укусил за мочку уха.

– Прекрати, дети рядом! – прошипела Геся.

– Они спят!

– Будищев, или ты успокоишься, или я тебя столкну с кровати!

– Но почему?

– По кочану! И вообще, пока ты не сделаешь здесь нормальную баню или ванну, можешь в мою сторону даже не смотреть.

– Что, прямо сейчас начинать?

– Я смотрю, у кого-то слишком много сил? Ничего, завтра я найду этому человеку достаточно тяжелое занятие!

– Завтра хоть на каторгу!

С приездом новых хозяев жизнь в Будищеве стала не то чтобы лучше, но веселее точно. Дмитрий Николаевич, которого уже никто не называл «Митька-дурачок», зла на бывших односельчан не держал и утеснять паче меры не стал. Во всяком случае, после разговора со старостой, заключенный прежним управляющим договор остался в силе. За выпас общинного стада на барских угодьях штрафовать тоже не стал, но плату, разумеется, положил. Не слишком большую, всего по алтыну с коровы, да каждый день свежего молока и сливок для обитателей барского дома. В общем, можно сказать, только для порядка. Это мужики оценили. Порядок он во всем должен быть. А вот за рубку леса новоявленный помещик пообещал сразу ноги повыдергать, и тут ему сельские обыватели сразу поверили. С него станется!

Хозяйка с чудным именем Гедвига Генриховна тоже оказалась женщиной не злой. Строгой, это да! У неё не забалуешь. Держалась она с достоинством, говорила с людьми вежливо, но финтить с ней не получалось. Дядька Макар, которого наняли переложить печь в господском доме, вздумал было цену заломить, так она его так отбрила, что тот зарекся с ней связываться.

– Рази таковые барыни бывают?! – плевался он после того, как закончил работу и привычно пропивал заработок. – Настоящие господа за копейки николи не торгуются, это же не приказчики…

– Дык она из немцев, – пытался урезонить его Гаврила. – Немцы, известное дело, прижимистые.

– Да какое там! – скривился печник. – Жидовка самая настоящая!

– Ты говори, да не заговаривайся. Какая такая жидовка?

– Известно какая. Из тех, что Христа распяли!

– Тьфу на тебя!

– А ты не плюйся тут! – взъярился Макар. – Ты лучше за женой следи, а то расплевался…

– Что?! – взревел Гаврила, выпучивая на собутыльника глаза. – Ну-ка повтори…

– И повторю! Все знают, что твоя Машка бегала к Митьке, ещё до того как он на службу ушел…