Огненная кровь Стейвли Брайан

3

Ее погубят глаза.

Разглядывая себя в зеркале за надежно запертыми дверями своих покоев в башне Журавля, Адер это очень хорошо понимала. Она сменила мантию министра на грубое суконное платье служанки, шелковые туфельки – на удобные дорожные башмаки, поснимала серебряные кольца и браслеты из слоновой кости, оттерла веки от угольной подводки и щеки от охры, смыла тонкие, любимые с тринадцати лет духи – постаралась уничтожить все следы Адер, принцессы дома Малкенианов и министра финансов, в надежде стать никем и ничем.

«Как будто себя убиваю», – угрюмо размышляла она, уставившись в зеркало.

Но ничто не могло убить огонь в ее глазах, яркое пламя, пылавшее переливами даже тогда, когда она стояла неподвижно. Какая несправедливость – нести на своих плечах груз взгляда Интарры без надежды на награду! А ведь Адер, хоть она и пришла в этот мир на три года раньше брата, не видать Нетесаного трона. Теперь он принадлежит Кадену. И не важно, что Кадена здесь нет, что Каден – невежда в политике империи, что не знает ни игроков, ни правил игры, вся империя надеется на него. Брата огонь в глазах вознесет на могучий каменный трон, а ее – убьет до истечения недели.

«Ты не права», – молча упрекнула себя Адер.

Каден, как и она, не просил особенных глаз. И насколько она знала, заговорщики, погубив отца, на этом не остановились. Каден, заброшенный к забытым на краю земли монахам, будет прискорбно легкой добычей. Он, может статься, уже мертв.

Отряд эдолийской гвардии во главе с Тариком Адивом и Мисийей Утом отбыл несколько месяцев назад. Тогда это решение ее удивило.

– Почему вы не послали кеттрал? – спрашивала она Рана ил Торнью.

Кенаранг ил Торнья, высший чин в аннурской армии, был номинальным главой и эдолийцев, и кеттрал, а как регент на время отсутствия императора, обязан был отыскать Кадена и позаботиться о его благополучном восшествии на престол. Странно посылать корабль, если в твоем подчинении целое гнездо огромных хищных птиц.

– Крыло кеттрал слетало бы и вернулось… за сколько там?.. Полторы недели? – настаивала Адер. – Лететь много быстрей, чем идти пешком.

– И много опаснее, – отвечал ей кенаранг. – Особенно для того, кто ни разу не летал на птице.

– Опаснее, чем пересечь земли к северу от Изгиба? Разве не там пасут свои стада ургулы?

– Мы посылаем сотню людей, министр, – отвечал он, кладя руку ей на плечо. – Сто эдолийцев под руководством первого щита и мизран-советника. Стоит потратить время, чтобы сделать все как надо.

Адер решила бы иначе, только никто ее не спрашивал, а она в то время не подозревала в ил Торнье убийцу отца. Она, как и все, винила в предательстве Уиниана Четвертого, верховного жреца Интарры, и только месяцы спустя, узнав правду, вспомнила тот разговор – и тогда ужас свернулся у нее в животе прокисшим молоком. Что, если ил Торнья неспроста не решился послать за Каденом кеттрал? Не мог же заговор захватить всех? Желай ил Торнья смерти Кадену, для убийства не найти места лучше Шаэлем забытых гор за границами империи, а если кеттрал сохранили верность Нетесаному трону, то регенту поневоле пришлось бы послать других – тех, кого он сумел обмануть или подчинить себе. Невозможно было представить, что эдолийцы – орден, посвятивший себя защите рода Малкенианов, – обратились против ее семьи, но она бы и в смерть отца не поверила, тем не менее он мертв. Она видела, как спускали в гробницу его тело.

Правда была жестока. Ил Торнья убил Санлитуна. И он же послал за Каденом Ута и Адива. Если те состоят в заговоре, Каден уже мертв – он мертв, а Адер цела и невредима, преспокойно устроилась в покоях Рассветного дворца под защитой собственной ничтожности. Убивать надо императоров. Их дочерям и сестрам, как видно, ничто не грозит.

Грозит. Отныне грозит.

Она нашла глазами толстый том – единственное наследство от отца. Объемистая «История Атмани» Йентена. Адер сожгла спрятанную между страницами записку – лаконичное предостережение Санлитуна, прямо указывавшее на Рана ил Торнью как на убийцу, но книгу зачем-то сохранила. Чтение было невеселое: восемьсот сорок одна страница истории бессмертных личей, которые задолго до аннурцев правили Эридроей, пока, обезумев, не порвали страну в клочья, словно отсыревшую карту.

– Не это ли предстоит и мне? – спросила себя Адер.

Она перебрала десяток вариантов и все отбросила, кроме этого. Выбранный ею путь был опасен – более чем опасен, сплошь угрозы и неуверенность, так что она сотню раз думала, не остаться ли, отринув безумный план, чтобы держать рот на замке, руководить министерством и постараться забыть последнее предупреждение отца. Она ни разу в жизни не покидала Рассветного дворца без эдолийской стражи, никогда не проходила пешком больше мили, понятия не имела, сколько стоит ужин или комнатка в придорожном трактире. Но остаться означало вернуться к нему, к ил Торнье, изо дня в день разыгрывать любовь, которая в ней горела, пока Адер не узнала правды.

Мысль о возвращении к нему, в его постель, помогла ей решиться. После ужасного открытия она неделю избегала встреч, ссылаясь сперва на нездоровье, потом на множество служебных обязанностей. Пост министра финансов, полученный благодаря отцовскому завещанию, мог послужить правдоподобным предлогом на день-другой, но нельзя было вечно прятаться от ил Торньи, не вызвав его подозрений. Он уже дважды заходил, каждый раз оставляя ей букетик девичника и написанное твердым угловатым почерком послание. Он надеется, что недомогание скоро пройдет. Он нуждается в ее советах. Его пальцы соскучились по ее нежной коже. «Шелковой коже», – писал мерзавец. Месяц назад от этих слов она залилась бы краской. Теперь ее кулаки невольно сжались, и Адер, заметив это в зеркало, лишь усилием воли расслабила руки. Любая мелочь, даже побелевшие костяшки, могла привлечь к ней внимание.

Она в сотый раз вытащила из кармана платья узкую полоску муслина. Все, что она решилась взять с собой, – эта тряпица да маленький кошелек монет – то, что можно незаметно вынести из дворца. Остальное, что понадобится в дороге, – мешок, одежду паломника, еду – придется купить на аннурском рынке. Если она отыщет нужный прилавок. Если сразу не выдаст себя неумением торговаться. При мысли о своем положении она выдавила слабый смешок: министр финансов Аннура, через чью службу за неделю протекают сотни тысяч золотых солнц, в жизни себе даже сливы не купила.

– Сейчас или никогда, – пробормотала она, закрывая глаза полоской ткани и туго стягивая узел на затылке.

Мир сквозь повязку расплывался по краям, будто сквозь ставни просочился густой океанский туман из Разбитой бухты. Видела она неплохо, но ее не зрение тревожило. Ткань должна была скрыть мерцающий в радужке огонь. Она уже убедилась, что повязка работает. Испытывала ее десяток раз, при свете и в темноте, со всех сторон изучала свое лицо – не видно ли проблеска, – пока не заболели усталые глаза. При свете дня все было прекрасно, а вот ночью, когда задували светильники, глядя на себя в упор, она различала слабое свечение. Может, если просто…

Фыркнув с досады, она сорвала повязку.

– Тянешь время! – вслух сказала она, подстегивая себя голосом. – Трусливая девчонка, ты тянешь время. Не зря старые стервятники в совете решили, что ты слабовата для своего поста. Вот чем ты занимаешься! Отцу было бы стыдно за тебя. Ну-ка засунь Шаэлеву тряпку в карман, брось таращиться в зеркало и марш за дверь!

Проще сказать, чем сделать. За дверью стояли Фултон с Бирчем. Двое эдолийцев с десятилетнего возраста встречали ее каждое утро, она привыкла к ним, как к стенам дворца, и всегда видела в них надежную опору – недвижимые камни в изменчивом течении аннурской политики. Но сейчас они могли погубить ее план с первого шага.

По правде сказать, не было причин их подозревать, Адер долго и упорно думала, не довериться ли этим двоим, не попросить ли сопровождать ее в бегах. С их мечами дорога сделалась бы много безопасней, а как приятно было бы видеть рядом знакомые лица! Она склонялась к мысли, что может на них положиться, но ведь она и на ил Торнью полагалась, а он убил отца. Фултон с Бирчем клялись ее защищать, но такую же клятву давали эдолийцы, посланные на восток за Каденом, а от них уже который месяц ни слуху ни духу.

– Надейся только на себя, – напомнила себе Адер, открывая дверь. – Положись на себя и сама выбирай дорогу.

Если ее план рухнет, она хоть их не погубит.

Увидев ее, двое солдат отрывисто кивнули.

– Новое платье, министр? – спросил Фултон, с прищуром посмотрев на грубую ткань.

– Понимаю, вы не прочь избавиться от опостылевших министерских одеяний, – с ухмылкой добавил Бирч. – Но думается, могли бы позволить себе что попригляднее.

Бирч, младший из этих двоих, являл собой воплощенное воинское мужество: редкие в их широтах светлые волосы, квадратный подбородок. Он был светлокож, почти как ургул, но Адер повидала немало белых, словно кость, северян среди министров и чиновников, бывавших в Рассветном дворце. Никто бы не принял Бирча за чиновника. Сложен он был словно статуи вдоль дороги Богов. Даже зубы – само совершенство. Такой мог бы позировать художнику.

Фултон был старше напарника, ниже ростом и неказист видом, но во дворце шептались, что он опаснее, и Бирч, хотя после многих лет службы позволявший себе вольности в общении с Адер, к старшему питал невольное почтение.

– Я собралась за красные стены и не хочу привлекать внимание, – ответила Адер.

Фултон нахмурился:

– Жаль, что вы заранее не предупредили, министр. Я бы вооружил эскорт.

Адер покачала головой:

– Сегодня вы двое – мой эскорт. Мне нужно побывать на Нижнем рынке, выяснить для министерства, как идет торговля «серым» товаром, и, как уже сказала, особого внимания я не желаю.

– Гвардейцы обучены держаться незаметно, – возразил Фултон. – Мы не привлечем к вам лишних взглядов.

– Полдюжины воинов с двуручными мечами? – шевельнула бровью Адер. – Я ценю вашу скромность, Фултон, но среди добрых горожан вы будете вроде львов среди домашних кошек.

– Обещаем мурлыкать, – подмигнул ей Бирч.

– Дайте мне минуту послать раба в казармы, – как о решенном, сказал Фултон. – Дорожный эскорт нагонит вас у ворот. Я прикажу прикрыть доспехи плащами.

– Нет, – отрезала Адер.

Ответ прозвучал суше, чем ей бы хотелось, но сейчас решалось все. Даже от Фултона с Бирчем будет непросто отделаться. Если же они умудрятся привести целый эскорт, гвардейцы окружат ее, как рыбу невод.

– Понимаю, вы заботитесь о моей безопасности, – сказала Адер, постаравшись уравновесить властность примирительным тоном, – но мне нужно увидеть реальную жизнь Нижнего рынка. Если торговцы узнают, к моему приходу все незаконное исчезнет с прилавков, а мы найдем достойных аннурских купцов, торгующих обычнейшими товарами, вроде миндаля и дверных ручек.

– Пошлите кого-нибудь другого, – скрестив руки на груди, возразил Фултон. – В вашем распоряжении целое министерство. Отправьте какого-нибудь счетовода. Или писца.

– Счетоводов я уже посылала. И писцов. Кое-что надо делать самолично.

Фултон сжал челюсти:

– Министр, вам не нужно напоминать, что в городе неспокойно.

– Аннур – величайший город величайшей в мире империи, – отрезала Адер. – Здесь всегда неспокойно.

– Я о другом, – ответил эдолиец. – Убивший вашего отца жрец был любим тысячами, десятками тысяч. Вы разоблачили его, добились его смерти, а затем продавили множество соглашений, подкосивших его церковь и его религию.

– Люди смотрят на это иначе.

– Многие, – кивнул он, – но не все. Сыны Пламени…

– Их нет. Я распустила военный орден.

– Солдаты, которых распустили, не исчезают в никуда, – угрюмо ответил Фултон. – Навыки остаются при них, как и верность, и клинки.

Адер заметила, что снова сжимает кулаки. Эдолиец высказал вслух то, на что она втайне надеялась: что Сыны Пламени никуда не делись и клинки еще при них. При ясном свете дня ее план выглядел безумием. Сыны Пламени ненавидели ее за все, что она сделала с их церковью и орденом. Если Адер одна, без охраны, покажется в южном городе Олоне, ее скорее сожгут, чем станут слушать, – и все же другого пути она не видела.

Чтобы выступить против ил Торньи, ей нужна своя армия, своя налаженная военная машина. Доходившие с юга слухи намекали, что Сыны Пламени снова собирают силы. Потаенная – но сила у них осталась. Что до их верности… что же, верность переменчива. Во всяком случае, она отчаянно на это надеялась. В любом случае уже нет смысла переживать. Надо либо сидеть в своих покоях наподобие балованной комнатной собачонки, либо хватать оружие, которое есть под рукой, и надеяться, что клинок не порежет руку.

– Я сделаю так, как считаю нужным, – добавив в голос стали, проговорила Адер. – Разве вы посылаете раба встречать меня утром у дверей? Нет, вы приходите сами. Раб может наводить блеск на ваши доспехи, но служите вы мне лично.

– По правде сказать, – вставил Бирч, – этот упрямый осел сам начищает свое оружие.

– Мы выходим, – сказала Адер. – Втроем. Я вполне уверена, что вы в состоянии меня сберечь, – тем более никто не будет знать, кто я такая. Можете взять оружие и надеть доспехи, но прикройте все это дорожными плащами, и чтоб никакие, поцелуй их Кент, гербы из-под них не светились. Жду вас у Нижних ворот к следующему гонгу.

Проскользнув под опускной решеткой, перейдя ров по деревянному мосту и смешавшись с толпой за наружной линией стражи, Адер перевела дыхание.

Она решилась оглянуться через плечо, сама не зная: проверяет, нет ли погони, или просто хочет напоследок посмотреть на родной дом – на крепость, больше двух десятилетий хранившую ее жизнь. Изнутри трудно было оценить величие Рассветного дворца: изящные залы, приземистые храмы, вьющиеся садовые дорожки открывали взору по кусочку зараз. Даже центральная площадь, рассчитанная на пять тысяч застывших по стойке смирно солдат и потрясавшая самых искушенных иностранных послов, была лишь малой частью целого. Об истинном масштабе дворца можно было судить лишь снаружи.

Стены цвета темной крови тянулись в обе стороны, на сколько хватало глаз. Если бы не зубцы и не сторожевые башни, их можно было принять за древнюю складку земли, а не творение рук человеческих: отвесные скалы, неприступные и непобедимые, возносились над головой на пятьдесят футов. Они и без защитников представляли бы серьезную преграду для любого врага, но первыми бросались в глаза не они, потому что позади высился лес изящных башен: Жасминовое Копье и Белая башня, башня Ивонны, Журавль, Парящий зал, – и каждая была достойна короля. В другом городе любая из этих построек стала бы главной достопримечательностью, а в Аннуре, в Рассветном дворце, они выглядели добавкой, диковинкой, капризом заскучавшего архитектора. Глаз скользил мимо них и выше – к немыслимой высоте Копья Интарры.

Двадцать лет Адер прожила во дворце, а эта башня все не укладывалась в голове. Отчасти из-за размеров. Шпиль, казалось, пронзал небесную твердь, царапая синеву небес. Подъем на вершину Копья, начатый до рассвета, занимал почти все утро, а в минувшие годы, бывало, одряхлевшие императоры поднимались не один день, ночуя на обустроенных площадках для отдыха.

Эти путевые станции были более поздними сооружениями. Все, что находилось внутри башни, – лестницы, перекрытия, внутренние помещения – к немыслимо древней постройке умудрились добавить люди. Изначальными были в ней лишь стены – стены, вытесанные или выкованные из прозрачного, как зимний лед, вещества крепче закаленной стали, гладкого, словно стекло. Изнутри открывался вид прямо сквозь стены – на улицы и дома Аннура и за город, за Разбитую бухту, дальше на запад, до моря Призраков. Люди со всей империи и из-за ее границ стекались поглазеть на эту огромную мерцающую иглу. Высясь в самом сердце Рассветного дворца, она наравне с легионами и флотом внушала людям представление о несокрушимой мощи Аннура.

«А в нескольких сотнях шагов – вот это», – подумала Адер, поворачиваясь к дворцу спиной.

Вокруг, буквально в тени безупречных стен, протянулись длинные ряды питейных заведений и борделей, жмущихся друг к другу халуп, в которых дыр было больше, чем досок, а перекошенные дверные и оконные проемы занавешивали грязным тряпьем. В таком разительном контрасте была своя логика: династия Малкенианов оставляла за собой право при осаде города снести все на пятьдесят шагов ото рва. Осад сотни лет как не случалось, но богатые горожане остерегались строить здесь добротные дома и отодвигали их подальше от стен, чтобы какой-нибудь разрезвившийся император не сжег их под предлогом защиты империи. Потому окрестные улицы и переулки были нищими и шумными, пропахли подгоревшей дешевой свининой, прогорклым маслом, устричной пастой и куркумой, и ко всему этому примешивался острый соленый запах моря.

Прежде Адер, как и приличествовало ее положению, покидала дворец только через Императорские ворота, открывавшиеся на запад, на дорогу Богов, и сейчас она просто застыла, силясь привыкнуть, разобраться в нахлынувшей на нее какофонии. Она вскинулась, заметив вдруг направляющегося к ним мужчину – соколятника с подвешенной к шее деревянной миской, полной полосок почерневшего мяса. На полпути незнакомца перехватил Фултон – шагнул вперед и буркнул что-то, мотнув седеющей головой. Торговец приостановился, взглянул на торчащую из-под плаща эдолийца рукоять меча и, сплюнув на щербатую мостовую, свернул в сторону и стал высматривать других покупателей. Тем временем их догнал Бирч.

– Через Кладбищенский квартал? – спросил он. – Или вдоль канала?

– Через Кладбища спокойнее, – ответил Фултон, многозначительно покосившись на Адер. – Нет таких толп, меньше отребья.

Эта часть города уходила на запад по крутому холму, когда-то, как явствовало из названия, целиком отданного под погребения. Однако город рос, земля дорожала, и состоятельные торговцы с ремесленниками, продававшими свой товар на Сером рынке и вдоль дороги Богов, понемногу стали застраивать участки между кладбищами, пока весь холм не превратился в лоскутное одеяло. Среди склепов и могил выросли ряды зданий с прекрасным видом на Рассветный дворец и гавань за ним.

– Через Кладбища долго, – твердо возразила Адер.

Из дворца она выбралась, но еще чувствовала, как красные стены нависают над ней, а хотелось сбежать подальше, затеряться в городском лабиринте, да поскорее. Чтобы не выдавать эдолийцам своих намерений, Адер пока не доставала повязку, а полагалась на скрывавший лицо и глаза глубокий капюшон. И нетерпеливо дергалась, не слишком надеясь на скудный маскарад.

– Чтобы до полудня побывать на Нижнем рынке и вернуться, надо идти по каналу. Дорога почти прямая и нет подъема. Я и раньше так ходила.

– Только с гвардейским эскортом, – напомнил Фултон.

Он и за разговором не забывал контролировать взглядом толпу и правую руку держал поближе к мечу.

– Чем дольше будем спорить, – заметила Адер, – тем дольше я пробуду вне дворца.

– А здесь мы вроде сидячих уток, – добавил забывший о привычном легкомыслии Бирч. – Тебе решать, Фултон, но я бы лучше двигался, чем торчал на месте.

Старший эдолиец проворчал что-то невнятное, проследил суровым, пристальным взглядом изгибы уходящего на запад канала и недовольно кивнул.

– Давайте через мост, – решил он. – На южном берегу меньше движения.

Миновав каменный пролет, он занял место слева от принцессы, а Бирч пристроился в нескольких шагах правее, между Адер и водой.

Этот канал, как два десятка других, змеившихся по городу, служил проезжей дорогой. Его заполонили суда: челноки, баржи, узкие «змеиные» лодки, нагруженные то плетеными корзинами, то открытыми бочками. Сбывая товар людям на берегу, лодочники принимали монеты в лукошки на длинных ручках и тем же путем передавали покупки: фрукты, рыбу, листья та или цветы. На обоих берегах толпился народ: перегибаясь через каменную ограду набережной, люди выкрикивали заказы. Если человек ронял что-то в воду, что случалось не так уж редко, полуголые уличные мальчишки, дрожавшие на берегу, прыгали за потерей и устраивали злые потасовки за право вернуть хозяину промокшее добро.

Без двух десятков разгоняющих народ стражников идти приходилось медленней, чем бывало. Ростом Адер почти не уступала Бирчу, но ей недоставало сил, чтобы расталкивать толпу. Фултон с каждым шагом все заметнее напрягался, держался все настороженнее, и Адер тоже занервничала; выскользнув из ловушки красных стен, она угодила в толчею потных тел, в шумную сумятицу, бившую по ушам тысячей голосов.

К тому времени как они вырвались на сравнительно спокойную площадь перед Прудом, у Адер по спине текли струйки пота. Дыхание спирало в груди, она прерывисто выдохнула. По сравнению с набережными, площадь казалась и широкой, и относительно свободной: на просторном квадрате из каменных плит люди стояли отдельными группами. Наконец-то ей видно дальше, чем на шаг вперед. Стало легче двигаться и дышать. Как избавиться от Фултона с Бирчем, Адер пока не представляла.

«Решай-ка поскорей, – велела она себе. – Не брать же их с собой!»

Она оглядела Пруд: протянувшийся на сотни миль канал Атмани здесь широко разливался и расходился на полдюжины малых русел, доставлявших воду и лодки в разные части города. Здесь покачивались на якорях многие десятки узких суденышек, разгружавшихся на плоты, или подскакивали на волнах лодки-бочонки, чтобы затем взять новый груз для доставки на юг, в Олон и к озеру Баку.

Адер задержалась, рассматривая эти суда. Насколько проще было бы выбрать одно из них, шагнуть на палубу, заплатить капитану за еду и роскошную каюту и плыть себе на юг, мысленно репетируя беседу с тайно объединившимися Сынами Пламени и с их вождем – державшимся в тени Вестаном Амередадом. Лодка во многом безопаснее, чем полная случайностей дальняя дорога: ни любопытных глаз, ни разбойников, ни лишних встреч. Соблазн был велик… Велик и совершенно безумен.

Адер еще издали различила строгую форму податных инспекторов, представителей ее же министерства: те расхаживали по берегу, осматривая выгруженные тюки и бочки. Узнать ее на таком расстоянии не могли, а все же она поглубже спряталась в капюшон. Ран уже сегодня обнаружит побег своей ручной зверюшки, но, направляя погоню, будет исходить из того, что она поступит как изнеженная принцесса. К завтрашнему утру подручные кенаранга заполонят дорогие гостиницы и таверны. Они допросят капитанов в морской гавани и прочешут весь Пруд, разнюхивая о прячущей глаза молодой женщине с полными монет карманами.

У Адер плечи стыли при мысли о преследователях, о сотнях людей ил Торньи, обыскивающих город, – и потому она едва не взвизгнула, когда Фултон, подступив, крепко взял ее за локоть.

– Не крутите головой, министр, – тихо проговорил он. – За нами следят. – Он бросил взгляд на напарника. – Бирч, внимание на северо-восточный квадрант.

Адер хотела повернуться, но Фултон нетерпеливо одернул ее.

– Не оборачивайтесь! – прошипел он.

Кожу Адер закололи иголочки страха.

– Ты уверен? – спросила она. – Кто там?

– Уверен. Не знаю. Двое рослых мужчин. Сейчас они зашли к торговцу та.

Чтобы не оглядываться, Адер принялась рассматривать толкущийся перед ней народ. Она не представляла, как Фултон в этом столпотворении умудрился распознать два лица. На широкой площади собрались, должно быть, тысячи людей: по пояс голые горшечники, скрючившиеся под тяжелой ношей; стайки разряженных в яркие шелка женщин, явившихся из Кладбищенского квартала посмотреть на новинки, пока товары не унесли на Серый рынок; развалившиеся у фонтана нищие; погонщики в широкополых соломенных шляпах, ведущие сквозь людскую гущу невозмутимых водяных буйволов. Увяжись за ними половина аннурского легиона, Адер в такой толпе и не заметили бы.

– Вдоль канала на запад сотни людей проходят, – зашептала Адер. – В этот час у всех дела на Пруду. Не следили же они все за нами?

– Не в обиду будь сказано, министр, – ответил Фултон, упорно направляя ее к югу, к одной из вливавшихся в широкую площадь улочек, – но вы знаете свое дело, а я свое.

– Куда мы идем? – резко спросила Адер.

Вопреки приказу эдолийца, она решилась оглянуться через плечо: приотстав на два десятка шагов, Бирч с серьезной миной на мальчишеском лице оглядывал лавки.

– Это же направление на юг, а не на запад! – возмутилась Адер.

– На Нижний рынок уже не пойдем. Там небезопасно.

Адер набрала воздуха в грудь. Весь ее план держался на том, чтобы продвинуться на запад, за просторную площадь, и перейти один из широких мостов канала Атмани. А если кто-то заметил, как она выходила из Рассветного дворца, если и на городских улицах за ней следят, тем более надо спешить.

– Коль уж нас преследуют, лучше идти вперед, – сказала она. – Собьем их со следа на Нижнем рынке.

Фултон ожег ее взглядом:

– Нижний рынок – мечта наемного убийцы: всюду толпы, обзор перекрыт, а за шумом собственного голоса не услышишь. Я и раньше не хотел вас туда пускать, а уж теперь и подавно. Можете, вернувшись во дворец, дать мне отставку. Пусть меня лишат меча, если сочтете нужным, но до того, пока оружие при мне, я за вас отвечаю и буду отвечать. – Он крепче сжал ее локоть. – Не останавливайтесь. И не бегите.

Адер оглянулась на Бирча, который неуловимыми для нее движениями подавал какие-то знаки. Вид у младшего эдолийца был угрюмый, а Фултон коротко кивнул напарнику и снова потеснил ее к ближайшей улице.

– Куда мы? – прошипела Адер.

Вернуться в Рассветный дворец невозможно. Ил Торнья узнает о ее отлучке, да еще при таких странных обстоятельствах. Узнает, что она выходила переодетой, всего с двумя стражниками, и потребует объяснений, а объяснять она не готова. Даже если чудом удастся скрыть неудавшееся путешествие, эдолийцы больше не выпустят ее за красные стены без полноценной охраны.

– Куда ты меня ведешь? – проговорила она, смутно понимая, что в голосе слышится паника.

– В надежное место, – ответил Фултон. – Есть тут одна лавочка.

– В твоей Кентом тронутой лавочке мы будем как в ловушке.

– Только не в этой. Она наша. Мы там хозяева. Называется «Кроличья нора», как раз для таких случаев.

Из людской толкотни навстречу им шагнул торговец. Толстяк с чистосердечной щербатой улыбкой запустил руку в висящий на боку холщовый мешок:

– Огненных яблок, госпожа? Только что из садов Сай-ита, сочные, как поцелуй…

Он не успел протянуть ей свой товар, потому что вперед выступил Фултон. Эдолиец не обнажал оружия, обошелся без него. Его кулак врезался в мягкую гортань торговца, и тот рухнул мешком.

– Он же просто хотел что-то продать! – задохнулась Адер.

Торговец перекатился на бок, забулькал помятым горлом. Эдолийцы не удостоили его и взгляда.

– Его жизнь я охранять не клялся. Нас мало, а красные стены далеко. Двигайтесь, не стойте.

Бирч позади опять подавал знаки одной рукой, а другая лежала на рукояти меча. У Адер перехватило дыхание, скрутило живот. Она в ловушке в этом миллионом городе. Доказательством тому твердая хватка Фултона на ее локте. Стоит покинуть площадь – и дальше ни взад ни вперед, бежать будет некуда. Эдолийцы просто хотят ее уберечь, но…

Она уставилась на Фултона, на его посеревшее лицо. А что, если они не хотят ее уберечь? Здесь, где ее никто не узнает, они могут затащить ее в любой переулок, и конец… Она запнулась на ходу.

«Они не хотели выпускать тебя из дворца», – напомнил ей внутренний голос, но в ушах звенело.

Бирч что-то прокричал, рванул вперед, махнул им, торопя за собой.

Сейчас или никогда, поняла Адер. Не важно, чисты ли намерения эдолийцев, не важно, есть ли за ними слежка, – вернуться – значит выдать себя, а тогда она проиграла.

«Мой отец мертв, – сказала она себе, – и я его последний клинок».

И она рывком выдернула руку.

Фултона перекосило от неожиданности.

– Министр…

Но Адер уже развернулась и ринулась на запад, на площадь, к вытекавшему из Пруда каналу. Ей надо было пробежать по мосту, добраться до узкой канавки, уходящей на запад.

«Всего сотня шагов», – думала она, колотя подошвами по плитам мостовой.

Сотня-другая шагов – и она спасена.

– Бирч! – гаркнул эдолиец.

Младший стражник развернулся, протянул руку, чтобы перехватить Адер, но, растерявшись от ее внезапного рывка, опоздал.

Принцесса метнулась влево. Подол запутался между колен, она полетела лицом в широкие плиты. Выставила руку – боль ударила в запястье и большой палец, – затем подхватилась и побежала дальше, задрав выше колен коварное платье.

На Адер глазели все встречные, мелькало лицо за лицом, мужское, женское, – как ряд застывших портретов: изумленный малыш с круглыми карими глазами; лодочник с длинным багром, лицо изувечено шрамом; светловолосый эд с заплетенной в косички бородой до середины груди. Капюшон у нее свалился, открыв лицо, открыв глаза. Люди тыкали пальцами, вскрикивали. Несколько ребятишек увязались следом, вопя: «Принцесса! Малкениан!»

Она решилась обернуться – сама не зная, кого больше боится, эдолийцев или таинственных преследователей. Фултон с Бирчем бежали за ней, но отстали на десяток шагов. Адер с изумлением поняла, что ее план, хоть и отклонился от задуманного, все же работает. Мужчины были намного сильнее ее, сильнее и быстрее, но под их дорожными плащами скрывались доспехи в четверть их веса. Адер же тяготили разве что кошелек да спрятанная в кармане повязка на глаза.

«Еще чуть-чуть, – уговаривала она себя. – Еще немножко, а там уже не важно, кто что заметил».

Она не знала, сколько пришлось бежать, но цель вдруг оказалась перед ней – тот узенький сливной канал, что горожане прозвали Желобком. Желобок не был настоящим каналом – те расходились от Пруда к северу, востоку и западу (широкие, способные пропустить вытянутые лодки, для которых и были вырыты), а эта канавка, не шире шести шагов, вела к крошечному водопаду для отвода излишков воды, чтобы течение в городских каналах было ровнее.

По прошлым посещениям Пруда и Нижнего рынка Адер помнила, сколько тут возилось веселых голых ребятишек. Прыгнув с мостика, они давали бурной струе унести себя на запад, укрыть за поднимавшимися от самой воды постройками. На вид так просто и даже забавно. Но, взобравшись на широкие низкие перила моста, она окаменела, в отчаянии уставилась на воду под собой. Ей представлялся короткий, всего в несколько футов, прыжок в быструю свежую воду. Как видно, память ее подвела.

Невесть почему, Желобок из журчащего ручейка, в самый раз для детских игр, преобразился в бурливый шумный поток, бившийся в берега и вздымавший пенные брызги на два человеческих роста. Адер крепче вцепилась в перила. Детей нигде не было видно.

Весна, сообразила она. Ноги дрожали от бешеной гонки и от нового удара. Она видела купающихся детей ранней осенью, когда вода в канале и Пруду стояла совсем низко. А сейчас, на исходе весны, поток разлился и бешено вгрызался в берега, как обезумевший от голода зверь в свои путы. Адер училась плавать в Изумрудном пруду Рассветного дворца. Девочкой, бывало, упрашивала сопровождающих эдолийцев в тихий день позволить ей поплескаться в гавани. Но такое… Она сомневалась, что сумела бы выгрести в столь бурной воде, даже не измученная погоней, даже без тяжелого платья, которое непременно потянет ко дну. Она уже готова была слезть с перил. Бежать дальше, пешком оторваться от преследователей, затеряться в аннурских улочках и переулках, спрятаться где-нибудь…

Крик совсем рядом приморозил ее к месту.

Фултон с Бирчем уже вбегали на мост. Младший на шаг опережал напарника, и оба орали что-то невразумительное. Пешком она от них не уйдет. Не сумеет. Желобок – единственный путь. Адер парализовал страх, она была не в силах ни на что решиться.

– Делай что-нибудь! – зарычала она самой себе, снова поворачиваясь к бушующей внизу воде. – Шевелись!

И с криком, в котором вызов смешался с рыданием, она перевалилась через перила и кувырком полетела в грохочущую воду.

4

– На карте, дери ее Кент, этого не было! – крикнула с соседнего когтя кеттрала Гвенна, перекрыв высоким голосом шум ветра.

Валин в ответ ограничился кивком – боялся, открыв рот, прикусить язык клацающими зубами. На Киринах погода уже была в самый раз для купания, но в Костистых горах поздняя весна больше походила на зиму, особенно на высоте в добрую милю. Валин оделся в самое теплое, что у него было, но черный плащ не спасал от пронизывающего ветра.

Он взглянул сквозь заиндевевшие ресницы, что за долина внизу. Ущелье тянулось с востока на запад, дно между крутыми высокими стенами открывалось, только когда птица пролетала прямо над ним. Кеттрал полдня летали над гористой страной, высматривая среди серой каменной пустыни и льдов приметы затерянного города Рампури Тана. Монах кое-как объяснил Валину, где искать, но без подробностей.

– Я всего дважды там бывал, – как придурку втолковывал он Валину, – и ни разу не видел его с воздуха.

Значит, им предстоял долгий и очень холодный поиск. Карты кеттрал были самыми точными в мире: с парящей птицы легко проследить береговые линии и течение рек, но забираться в глубину Костистых гор никому в голову не приходило. Для армии здешние гранитные вершины и заснеженные ущелья не представляли интереса: никто не поведет войска через Кости, да и селений в горах не было, не считая нескольких деревушек рудокопов.

Валин сказал бы, что в таких северных краях и не могло быть города, но вот меж отвесных гранитных стен ущелья открылись ряды прямоугольных углублений и ровные уступы. Ветра и суровая непогода сгладили работу каменотесов, так что он не враз догадался, что видит лестницы и дымоходы, окна и балконы, наподобие пчелиных сот лепившихся к вертикальной стене. Ассар – тот самый мертвый город Рампури Тана.

«Наконец-то», – подумал Валин, стискивая зубы, чтобы не дрожать.

Тронув брата за плечо, он показал вниз. Каден покрепче ухватился за петлю над головой и немного свесился с когтя, заглядывая в ущелье. Для новичка он на удивление хладнокровно переносил полет на кеттрале. Сам Валин, впервые попав на Острова, пугался огромных птиц, а Каден, расспросив, как подниматься на коготь, как высаживаться и как лучше держаться в полете, преспокойно устроился в сбруе и осматривал вершины своими непроницаемыми огненными глазами. Когда под крылом прошла четверть ущелья, он снова повернулся к Валину и кивнул. Гвенна, недовольная соседством делившей с ней птичью лапу Тристе, то и дело шпыняла девушку, заставляя сменить позицию, и больше пугала, чем помогала устроиться надежней и удобней. А разве Тристе виновата, что ничего не понимает в летном деле?

То, что она не только осталась жива, но и сумела помочь в самую трудную минуту, немало говорило о ее решимости и стойкости, но всему есть предел. Девушка – не солдат, она жрица богини наслаждения. В храме Сьены ее с детства учили играть на лютне, танцевать и разбираться в тонких винах, а не готовили к суровой жизни кеттрал.

«Ясное дело, – напомнил себе Валин, – я бы выглядел не лучше, потребуй от меня кто сыграть на лютне. У каждого свои слабые места. Разница в том, что паршивая игра на лютне не грозит смертью».

Гвенна вскоре отказалась от неуклюжих попыток помочь и предоставила Тристе болтаться на холодном ветру как придется. Валин все поглядывал на девушку, замечая, как жалко та ежится, обвиснув в ременной сбруе. Свое превратившееся в лохмотья платье она сменила на мундир убитого эдолийца, и теперь слишком просторная для ее роста одежда хлопала на ветру, как развешанное белье. Но смешной наряд не отвлекал Валина от ее иссиня-черных волос и фиалковых глаз. Рядом с Тристе женщины из его крыла выглядели тусклыми и серыми. Гвенне, впрочем, на внешность было плевать. А вот неловкости она спутнице не прощала.

О том, что творится на другой птице, Валину даже думать не хотелось. Им повезло, что перебитое крыло предателя Сами Юрла оставило им второго кеттрала, но Талалу пришлось переквалифицироваться в пилота, а Рампури Тан с Пирр остались под ненадежной опекой Анник. Гвенна хотя бы дала себе труд пошпынять Тристе, выправляя ее позу в полете, а снайперша, сколько мог разобрать Валин, вовсе не занималась подопечными, устремив жесткий взгляд на землю и, несмотря на ледяной ветер, держа наготове лук. К счастью, и Рампури Тан, и Пирр сумели приспособиться к сбруе и крепко ухватились за страховочные петли над собой. Не свалились, и на том спасибо.

«Скоро спускаться», – напомнил себе Валин и, прищурившись, стал высматривать место для посадки.

Он уже понял, почему это ущелье оказалось пригодным для жизни: оно было глубже, много глубже других. Не узкая треугольная щель, какие пролегали между окрестными пиками, а тысячи футов отвесных стен, затенивших и укрывших от непогоды лощину, в которой зелени было больше, чем бурого и серого: здесь вместо редких кривых пеньков росли настоящие деревья. Когда птицы спустились ниже кромки обрыва, Валин ощутил кожей влажное тепло. От тающих снегов в верховьях тянулись тонкие ниточки водопадов в мерцающей завесе брызг. Радужные струи падали в озеро, от которого по дну ущелья протекала ленивая река. Берега ее поросли травой – не сухими пучками, какие они видели на высоте, а настоящей зеленой травой, которую можно было даже назвать сочной.

Однако взгляд Валина притягивал город – если слово «город» тут подходило. Ничего похожего он прежде не видел. От уступа к уступу зигзагом тянулись лестницы, а сами уступы не все выглядели так, словно от стены отвалилась большая глыба камня; некоторые были слишком ровными и правильными, как если бы их годы или десятилетия вырубала человеческая рука. В стене рядами зияли грубые прямоугольные дыры – окна жилищ. Отверстия помельче могли служить дымоходами или гнездами давно прогнивших деревянных балок. С высоты трудно было оценить масштаб, но верхний ряд окон поднимался по меньшей мере на сто шагов над долиной – куда выше черных сосен. Ошеломленный масштабами труда, Валин гадал, сколько заняло строительство, сколько мужчин и женщин и сколько лет работали здесь, вырубая себе жилища в камне. Он был солдат, а не инженер. Десятки лет? Сотни?

Город был красив. И что важнее, удобен для обороны. Вход в ущелье открывался только с востока, и подниматься к нему пришлось бы по ужасно крутому склону. Полсотни человек могли защищать устье ущелья от целой армии, просто скатывая с кручи валуны. На ровных террасах вдоль подножия стен можно было пасти скот и выращивать хлеб, так что, если бы войско сумело все же пробиться в ущелье, городу хватило бы припасов выдерживать осаду хоть вечность. Хороший город, надежный город.

Почему же он мертв?

Рампури Тан поскупился на объяснения, и, может быть, к лучшему, потому что некоторые его слова и так встревожили Валина. Как видно, где-то там, внизу, находились кента. Которые в один шаг перенесут Кадена с Таном за полмира отсюда. Все это казалось нелепицей, но, проучившись восемь лет в компании личей, навидавшись, что вытворяли наделенные странными силами Балендин и Талал, побывав в Халовой Дыре, Валин не готов был с ходу отмахнуться от рассказов Кадена. И все же – неплохо бы знать, как выглядит эта штуковина, поцелуй ее Кент!

Валин надеялся получить описание искомых врат – размеры, очертания, – но Каден, видно, и сам почти ничего не знал о сооружении кшештрим, а монах сказал только: «Найдите город, а к кента я вас приведу».

– Вот тебе и город, – бормотал Валин, разминая правую руку, чтобы в случае чего удержать меч, и вглядываясь между ремнями креплений.

Знаком он приказал Гвенне помочь при высадке, потом осмотреть периметр. Гвенна нетерпеливо мотнула головой – она уже ослабила пряжки на сбруе Тристе, подготовив ее к сбросу. Сообщение Лейту Валин передал, натянув сигнальные ремни, – пилот, слегка развернув Суант-ру, направил птицу к подножию скалы в нескольких десятках шагов от лестниц и окон.

«Хорошо бы город и вправду оказался мертвым», – думал Валин, вглядываясь в наплывающий снизу растрескавшийся камень.

Сброс прошел легче, чем он ожидал. Монахи выполнили наставления в точности, словно учились не один день; легкую Тристе Валин без труда подхватил на руки, а Пирр в последнее мгновение, когда уже казалось, что вот-вот разобьет себе голову, спрыгнула с когтя и, хихикнув, перекатом вскочила на ноги. Не дожидаясь, пока новички восстановят равновесие, Анник и Гвенна с клинками наголо бросились в разные стороны, проверять периметр: одна – сквозь густую траву, вторая, проворно засветив штормовой фонарь, – в зияющую пасть города.

– Как мне случалось говорить после затянувшейся попойки, – заметила Пирр, бросая взгляд вперед, туда, где Лейт с Талалом посадили птиц, – меньше было бы лучше.

– К длинным перелетам нужна привычка, – согласился Валин.

Он постарался скрыть, что и сам окоченел, болтаясь в сбруе, и продрог до костей на ветру. Считалось, что наемница на их стороне, но люди, которым полагалось быть на их стороне, что-то на удивление часто пытались их убить, и Валин не спешил открывать этой женщине больше самого необходимого. Вместо этого он обратился к Рампури Тану:

– Скажи, что мы попали куда надо.

– Город оказался севернее, чем я думал, – кивнул монах.

– И что это, собственно говоря, такое? – спросила Пирр, запрокидывая голову, чтобы окинуть взглядом стены. – Часть Антеры?