Дикий, дикий запад Грин Александр
Милисента с задумчивым видом жевала конфеты, кажется нисколько не заботясь о том, что избыток сладкого может быть вреден. И о правилах поведения за столом. И о том, что вообще девушка приличная должна чувствовать некоторое стеснение, пребывая в подобной компании.
Чарльз подавил вздох.
Конфеты отменные, конечно. Он узнал коробку. И даже усовестился тому, что сам не догадался прихватить с собой кое-что из творений личной кондитерской Ее Императорского Величества.
Интересно, правда, откуда они в этом поезде взялись.
– Наш Дар весьма ярок, – меж тем продолжал Орвуд, который за Милисентой наблюдал исподволь, и это Чарльзу совершенно не нравилось. – С одной стороны, это, несомненно, дает преимущество, с другой – накладывает ограничения.
Говорил он неспешно и с той легкостью, будто находились они не в безумном поезде, что летел через черные пески, но в салоне той самой миссис Энгмор.
– В большинстве своем люди чувствуют нашу Силу. Она пугает их. Заставляет держаться в стороне. Вызывает подспудное отвращение. И справиться с ним получается далеко не у всех. Отчасти поэтому мы предпочитаем вести несколько уединенный образ жизни.
Чарльз прислушался к себе.
Нет, пожалуй, не испытывал он ни отвращения, ни страха, да и вовсе Орвуд казался обычным человеком.
– Вы просто изменились.
Обычным, но чересчур уж проницательным.
– Я не знаю, каков был ваш путь, но чувствую в вас знакомое эхо. Вы не стали некромантом, но, пожалуй, подошли к самому краю. Возможно, поэтому моя Сила вами и не ощущается как нечто неприятное. То же касается вас, мисс Милисента. Но речь не о том.
Бледное лицо некроманта казалось почти белым.
А ведь про Орвудов, что испокон веков служат короне, всякое говорят. Правда, по большей части шепотом и с великой осторожностью.
– Речь обо мне. Ввиду упомянутых мною особенностей… мужчинам из нашей семьи крайне сложно подыскать себе подходящую партию.
– Не всякая женщина способна стать женой сильного шамана, – мудро заметил орк.
– Именно. Моя мать происходит из древнего рода, но несколько, как бы выразиться, поиздержавшегося, что в свое время и подтолкнуло ее ответить согласием на предложение отца. Она говорит, что это была самая удачная сделка в ее жизни. – Губы Орвуда дрогнули.
А ведь леди Орвуд, в отличие от прочего семейства, частый гость в свете. Чарльз помнил ее. Красивую. Яркую. Жизнерадостную.
За ее спиной тоже шептались, но опять же осторожно.
И нисколько-то Бертрам на мать не похож.
– Мой отец всегда относился к супруге с немалым уважением, а после и любовью. И она ответила тем же. Не сразу, вероятно, но, глядя на них, я надеялся, что и моя жизнь сложится столь же счастливо. Потому, когда матушка изъявила желание подыскать мне невесту, я не стал противиться. Одиночество тоже утомляет.
Милисента задумчиво уставилась на коробку и икнула.
Кажется, в нее больше не лезло, но и оставить шоколад вот так, просто лежащим, она не могла.
– Чаем запей, – посоветовал Чарльз.
А орк проворчал:
– Слабая женщина, ест мало. – Потом перевел взгляд на Чарльза. – Плохо следишь. Женщине надо кушать. Тогда женщина будет толстой и доброй.
В этом что-то было.
И Орвуд наполнил чашку чаем, а Милисента не стала отказываться, только на спинку откинулась и ноги вытянула.
– Хорошо… – пробормотала она.
– Мне безумно нравится местная привычка радоваться вещам малым, простым, – поделился Орвуд, глядя на Милисенту едва ли не с умилением. – Этому, пожалуй, стоило бы научиться.
– Научишься, – пообещал Дик, засовывая в пасть бутерброд с ветчиной.
– Возможно. Ладно… матушка отыскала девицу, как ей думалось, во всем подходящую. Та приходилась ей какой-то весьма дальней родственницей. Обладала Даром, однако в силу некоторых особенностей происхождения и отсутствия приданого не могла рассчитывать на хорошую партию.
– Чего? – Орк явно не понял.
– В свое время мать моей невесты пошла наперекор родительской воле и вышла замуж за школьного учителя, после чего ее вычеркнули из списка наследников, да и из родовых книг. Многие придают подобному слишком уж большое значение.
Бертрам отставил опустевшую чашку.
– Но для нас происхождение невесты было не так и важно. Куда интереснее то, что девушка оказалась хорошо воспитана, мила и к тому же почти нечувствительна к проявлениям моего Дара. Да, изначально она отнеслась ко мне несколько… предвзято. Но постепенно мы привыкли друг к другу.
– А потом она уехала? – предположил Чарльз.
– Именно. Оставила записку, в которой просила прощения за обман. Сказала, что никогда не любила меня, но полагала, что для удачного замужества хватит и симпатии, которую она ко мне испытывала. Но ошибалась. Она встретила истинную любовь и поняла, что не готова жертвовать своим будущим.
– Мне жаль, – сказал Чарльз, чувствуя, как на затылке зашевелились волосы.
– Не стоит. Признаюсь, я сильно огорчился. Я успел привязаться к Мэри. Нам сложно сходиться с людьми, но если уж мы начинаем общаться, то… привязываемся к тем, с кем общаемся.
– И вы хотите вернуть ее?
– Не ее, – покачал головой Бертрам. – В конце концов, кто я такой, чтобы мешать женщине в ее счастье? Как там говорят? Насильно мил не будешь. Но так уж получилось, что незадолго до… всего этого состоялась наша помолвка. И я вручил Мэри кольцо.
– Особое? – догадался Чарльз.
– Именно. Это родовой артефакт. Он призван защитить избранницу в том числе от проявлений тьмы, к которым она становится уязвима после замужества. Особенно когда носит дитя. Кольцо было создано моим прапрапрадедом и передавалось из поколения в поколение.
– Еще один… – пробормотала Милисента.
– Простите?
– У сиу сперли Сердце Великой Матери, без которого у них дети не родятся. У вас…
– Стрелы Первого Охотника, – хмыкнул орк.
– Вот… стрелы этого вот Первого Охотника. У вас кольцо. У Чарли просто деньги… Ну, пока, по крайней мере. Или может, ты чего не знаешь?
– Может, и не знаю, – согласился Чарльз. – К сожалению, брак моей маменьки тоже не был одобрен, а потому… не уверен, что ей досталось что-либо из семейных драгоценностей. Как и сестре. Но чисто теоретически вероятность существует.
А ведь дед тогда, на встрече, спрашивал про Августу. Как-то вскользь, но ведь спрашивал.
Может…
Смешно и предположить, что Августа тайно проникла в дедово поместье. Не тайно ее не приглашали, а проникнуть и украсть что-то… Нет, нелепость.
– То есть ваша Мэри помолвку расторгла, а кольцо возвращать не стала?
– Именно.
– И вы собираетесь его вернуть?
– Выбор невелик. Матушка расстроилась. Она возлагала на наш брак большие надежды. Отец же не уверен, что сумеет повторить тот артефакт. Описание сохранилось, но уж больно специфический ингредиент использовался.
– Какой? – Милли все-таки вытащила еще одну конфету и уставилась на нее. Вид у девушки был одновременно мрачным и решительным. – Нет, ну интересно же ж!
– Зубы мертвеца, – сообщил некромант.
– И что, на Востоке мертвецов нет?
– Да хватает, но, если верить записям, этот мертвец был не просто так мертвецом. Он происходил из народа кхемет, которых мой предок именовал «богоравными» или «богоподобными». Но более не оставил никаких указаний. Да и в принципе я не нашел больше ни слова об этом народе, даже сомневаюсь, существовал ли такой…
– Еще как. – Милли икнула и прикрыла рот рукой. – И мертвецов у них хватает. Я точно знаю, где один валяется. Но это возвращаться надобно будет…
Чарльз вздохнул.
И прикрыл лицо рукой.
С другой стороны… почему бы и не помочь хорошему человеку? Или не очень хорошему, но все одно полезному? Необязательно же возвращаться в Мертвый город?
Совершенно необязательно.
Но что-то подсказывало: придется.
Ну вот не надо на меня смотреть, будто я родину предала.
Подумаешь, мертвец.
Зубы у него точно были, я помню. И даже жаль, что не догадалась прихватить парочку. Хотя откуда мне было знать, что у тамошних мертвецов настолько зубы полезные. Золотишко вот – дело другое, золото оно везде пригодится.
Чарльз вздохнул.
Некромант уставился на меня, еще немного – и дырку взглядом просверлит. А я чего? Ничего. Сижу ровненько. Улыбаюсь.
– Там… – Я махнула рукой. – Мертвый город. А в нем кхемет ваши. Но туда лучше не лезть.
– Ага, – согласился орк. – Дурное место.
– Я бы сказал, очень… специфическое. И опасное, – добавил Чарльз.
– Дед упоминал, что из той экспедиции вернулся лишь он и его друг, но тот в скором времени скончался. Возможно… – Орвуд задумался, правда, ненадолго. – Возможно, дед знал больше. Возможно, он хотел повторить артефакт, созданный его прадедом, или создать новый. Вот и отправился, но потом… потом понял, насколько это опасно, и уничтожил записи. Это объясняет их скудность.
Некромант постучал пальцем по чашке.
– Как бы то ни было, я буду весьма благодарен, если вы поделитесь вашей историей.
Мы с Чарли переглянулись.
Поделимся.
Отчего б не поделиться. История, чай, не золотишко, от деления не убудет.
Рассказ начал Чарли. Издалека. В смысле от сестрицы своей. Я слушала. И его, и перестук колес, которые громыхали не так уж сильно, скорее слышалось в этом что-то донельзя успокаивающее. Душу грел чай и остатки конфет. И еще вдруг потянуло прилечь.
Неважно, где.
Но я устала. И с трудом подавила зевок, а второй не смогла… и, кажется, отключилась. Помню, что начала вдруг заваливаться набок, но меня подхватили, подняли и перенесли куда-то. Я хотела возмутиться, но сил не осталось совершенно.
И спать хотелось.
Дико.
А потому я позволила себе утонуть в мягкой перине, когда на плечи опустилось вдруг одеяло, тоже легкое, воздушное. Стало тепло и хорошо.
Одно беспокоило: Эдди так и не появился.
Сон был странным. Я видела город, тот самый, только другой. Живой. Он утопал в зелени, которую пробивали белоснежные башни. И на солнце они казались настолько яркими, что я почти ослепла.
Гудели барабаны.
И рога.
Звенели браслеты на ногах обнаженных женщин, кожа которых была покрыта золотой краской. И сами они были подобны ожившим статуям. Они кружились в танце, и алые ленты, привязанные к их рукам, трепетали в воздухе.
Но тут музыка стихла, и раздался низкий вибрирующий звук. Он сменился гулом, будто стадо бежит… точно стадо… огромные бизоны. В жизни таких не видела.
И видеть не хочу.
Женщины плясали. Быки…
Наверное, блевать во сне – не лучшая идея. И я сдержалась. Это ведь сон. Просто сон. Сладкого переела. Еще когда Мамаша Мо пугала, что, мол, если переесть сладкого, то кишки узлом завяжутся. Вот, видать, и завязались.
Главное, что нет этого.
Ни быков, ни женщин, что не прерывали безумного танца своего, взлетая на огромные спины, удерживаясь на рогах или не удерживаясь.
Ничего нет!
И мертвеца, вперившегося в меня взглядом, тоже нет.
Какой взгляд у мертвеца? Но череп дернулся и стремительно оброс плотью, и вот уже передо мной не мертвец, но человек настолько красивый, что просто невозможно.
Смотреть.
И не смотреть.
– Проклятая кровь. – Он говорит на другом языке, но я понимаю. И брезгливо кривит губы. – Проклятая кровь!
– Иди на хрен! – возмутилась я. Будут тут еще всякие покойники обзываться!
– Никакого уважения. – Мертвец не собирался исчезать.
А я дала себе зарок, что больше не буду объедаться сладким. И вообще. А то ведь свихнуться недолго от этаких слов.
– Слушай меня, отродье!
– Сам отродье, – огрызнулась я и взглядом на взгляд ответила. Что? Я тоже так пялиться умею. И не только пялиться. – И вообще… ты мертвый давно.
– Давно, – согласился он. – Я устал быть мертвым.
– Ну… тут извини. – Я развела руками. – Ничем помочь не могу.
– Можешь.
– Как?
Я это исключительно из любопытства спросила, а не из желания помочь.
– Позволь нам уйти.
– Вам?
Он махнул рукой, и тут мы, как это только во снах бывает, оказались на площади. А там нет уже девушек. И быков. И горящих людей. Или разодранных зверьем. И самих зверей тоже нет. Лишь камень и кхемет.
Мужчины.
Женщины.
Молодые и красивые женщины и мужчины. А детей вот нет. И стариков. И никого, кто не был бы красив.
– Что за… – Я поворачивалась на месте, но куда ни взгляни – везде то же самое. Их не так и много, сотни две или три. Город-то вмещает куда больше, а этих, кхемет, всего-то… И все красивые. Настолько прекрасные, что тошно становилось от понимания собственного несовершенства.
– Проклятая кровь, – сказала та, что стояла ближе всех. Белокожая, темноволосая. Ее тело покрывали узоры драгоценных камней, и не было иного одеяния.
– Проклятая кровь… – выдохнули они все вместе и потянули ко мне руки.
Тут-то я и проснулась.
На свое счастье.
Ну их… Этих прекрасных до ужаса.
Я села в кровати, судорожно оглядываясь по сторонам. Сердце все так же бешено колотилось о ребра. Во рту стоял отчего-то привкус гари. И… да, с конфетами стоит быть осторожней.
– Милли? – Графчик обнаружился рядом. Он дремал, прислонившись спиной к кровати. А некромант – тот в кресле сидел и не спал. Смотрел.
На меня.
И на Чарльза. Задумчивым-презадумчивым взглядом. Затем спросил:
– Вы видели сон?
– Видела. – Я прикусила язык, чтобы не сказать, чего именно я думаю по поводу подобных снов.
– Если… это не слишком личное… вы бы не могли поведать содержание?
– Чего? – поинтересовался Чарли до боли знакомым тоном. Прям почудилось, что братец мой объявился.
А ведь надо отправить кого-то поинтересоваться, куда он, сила нечистая, подевался.
Бросил меня тут.
Одну-одинешеньку…
– Дело в том, что этот сон, полагаю, является не совсем сном в его классическом толковании, – пояснил некромант, сцепивши пальцы под подбородком. – Я ощутил серьезный всплеск мертвой энергии, а это напрямую указывает, что вы, мисс Милисента, прочно связаны с тем миром.
Чарли выругался.
Вот ведь. Говорю же, осваивается человек. Вот уже и говорит чего думает, про всякое стеснение позабывши.
– И мне хотелось бы понять, сколь глубока эта связь. И может ли она представлять для вас опасность.
Ну…
Сон не сказать чтобы вдохновляющий, но и особо страшного в нем нет, кроме что разве тех, которые… Стоило вспомнить кхемет, и меня передернуло.
Получасом позже мы сидели за столом. И оказалось, что за время моего сна чайник не остыл, а конфет в коробке только прибавилось, хотя теперь я глядела на них с некоторым подозрением. То есть умом я понимала, что дело не в конфетах, а, скорее всего, во мне или той дряни, которую мы унесли. Но осадочек остался.
– Танец с быками, значит… – Орвуд, выслушав сбивчивый мой рассказ превнимательно, задумался. – Знаете, существует теория, что наша цивилизация в этом мире далеко не первая. И не последняя. Что цивилизации, как и люди, имеют обыкновение стареть. И умирать, сменяясь иными… О каких-то мы слышали, от них остались материальное наследие. Память о других сохраняется в сказках и преданиях.
– Тогда это очень страшная сказка, – пробормотала я.
Почему-то знобило. Не сильно. Я вообще росла на редкость здоровым ребенком, а потому заболевала быстро, выздоравливала и то быстрее.
Сейчас же лихорадило.
– Бывают и такие, – не стал спорить некромант. – То, что вы описали… Относительно недавно во время раскопок на Крите удалось отыскать развалины дворца. Предположительно им несколько тысяч лет. Так вот, я читал описания и беседовал со знающими людьми, в частности о фреске, на которой изображены акробаты и бык. Один мой знакомый, который весьма интересуется археологией, утверждает, что бык для эгейской культуры – яркий символ. И встречается весьма часто. С другой стороны, если вспомнить великий Рим и его культуру, в частности кровавые гладиаторские бои или игры со зверями…
Озноб прошел.
– …Опять же найдем много заимствований.
– Где Рим, а где это место, – скептически заметил Чарльз.
– Ну, мой друг, все не так однозначно. Вспомним, что некогда континенты были едины, а люди населяли самые разные места.
– Вы в это верите?
– Я верю, что память – странная штука, особенно совокупная.
– Сиу могут память передавать, – влезла я, хотя никто и не спрашивал.
– Тоже слышал о подобном явлении, хотя и не сталкивался. Было бы познавательно встретиться.
Я покачала головой. Что-то подсказывало, что сиу эта встреча не обрадует.
– Но интересно иное… Если подытожить все, что я услышал, получается донельзя занятная картина. Сиу и орки лишились племенных артефактов, оказывающих немалое влияние на жизнь их народов. Более того, рискну предположить, что артефакты эти были наследием некогда весьма могущественной цивилизации. Но проще приписать их появление божественной сути, чем признать себя обязанными тем, кого искренне ненавидишь.
Что-то у меня от всего этого черепушку ломить стало.
– Мой артефакт тоже родом из Мертвого города. Вы… не знаю, что с вами не так, возможно действительно дело в деньгах. Но три случая показательны. Кто-то, полагаю, весьма осознанно собирает вещи оттуда.
– Вопрос – зачем? – Чарли поднялся.
А я подумала, что ответ-то мне не больно и надобен. Что некоторые знания действительно лишь во вред.
Но тут поезд загудел.
И дверь открылась.
И Эдди, просунувши голову, сказал:
– Собираться пора. Час до прибытия. Поди уж наговорились.
Вместо эпилога
Потом уже оказалось, что спала я долгехонько, целый вечер и еще ночь. И во сне пропустила возвращение Эдди и знакомство его с некромантом и с орками, решившими, что всем им в город не так и надобно, а хватит только вождя.
Пропустила момент, когда мы выехали из пустыни.
И еще другой, когда пробирались сквозь рукотворное кольцо гор, закрывавшее город и от пустыни, и от мертвяков. Да, пропустила я многое. Но не прибытие.
Поезд вновь издал протяжный сиплый звук и замедлился. Паровоз окутало клубами пара, и ветер растащил их, кинул мне в лицо, заставив поморщиться от алхимической их горечи.
– Милисента! – Рев Эдди перекрыл грохот колес. – Вывалишься.
Не дождетесь.
Я бы ответила, но в лицо вновь пахнуло паром. И я захлебнулась в нем, закашлялась, однако исключительно из упрямства высунулась еще больше.
В конце концов, не каждый день такое увидеть случается.
Город Мастеров оказался действительно городом.
Огромным.
Больше всех городов, в которых случалось бывать. И теперь, когда поезд летел по узкому мосту – а внизу в туманах да зыбях скрывалась бездна, – я могла видеть это… это чудо?
Пожалуй.
Скалы брали город в плотное кольцо. Они выглядели стеклянными, полупрозрачными, и восходящее солнце отражалось в укрытых ледниками вершинах. И я смотрела.
На солнце.
На скалы.
На пропасть эту вот, через которую протянулись тончайшие спицы мостов. И сердце замирало от восторга и ужаса одновременно. Не может такого быть, чтобы это люди построили! И в то же время оно существует… вон там, сбоку, далеко, но не так, чтобы вовсе не разглядеть, висит еще один мост. И по нему тоже летит поезд, низкий и приземистый, закованный в медную броню, по которой время от времени пробегают искры. А мосты, подвешенные на тросах, гудят.
И поезда.
И сама бездна…
– Милли! – Эдди все-таки втащил меня в вагон и нахмурился. – Веди себя прилично.
– Мама же не видит.
– Я вижу.
Не хватало еще.
– Тут… тут так… – Я не находила слов.
– Небезопасно, – вздохнул Эдди. – Здесь не любят чужаков. Я ведь говорил.
И ладонью по башке провел. На бритой макушке уже волосы пробиваться стали, такие полупрозрачные пока, жесткие, что осока.
– Знаешь, такое дело… мы пока поезд чинили…
– Ты тоже чинил?
– Помогал. Там кое-что поднять надо было. И подержать. Да и вообще, я ж давно хожу, кой-чего и нахватался. Вот оно и пригодилось.
Тогда понятно, куда он пропадал. Небось, тех, кто воевать может, в поезде хватает, а вот таких, чтобы чинить, вряд ли много. И сердце наполнила запоздалая гордость.
Эдди у меня самый умный.
– Не в том суть. Главное, Итон уверен, что в городе неладно. Что… они готовятся к войне.
– С кем? – Графчик был тут же, держался вроде поодаль и так, словно совсем ему даже не интересно, чего там, за окном.