Безликий Корнев Павел

– Ответить-то ответил, да только понятней не стало, – проворчал Гаспар, смахивая пот с покрывшегося испариной лица. – Язык у тебя хорошо подвешен, этого не отнять.

Жиль развернулся и потер крупный нос.

– Держался в тени, да? – предположил он. – А теперь начались проблемы и пришлось засветиться?

– Все так, – кивнул я и достал из саквояжа деревянную кобуру с маузером «К63». Раскрыл ее, вытащил пистолет и проверил, дослан ли патрон. – Мы работаем на Софи, просто не забывайте этого – и все будет хорошо.

– Кстати, не поделишься, что там за проблемы с Ньютон-Марктом? – полюбопытствовал Антонио, продолжая размеренно работать веслом.

– Никаких проблем. Больше нас не побеспокоят, – ответил я, перекинув ремень кобуры через плечо.

– А сицилийцы? – задал красавчик во всеуслышание очередной неудобный вопрос.

– Тут все сложно, – честно признался я. – Как уже говорил – с ними надо держать ухо востро.

И вот с этим моим утверждением никто спорить не стал.

Вскоре река расширилась, берега потерялись в темноте, появились волны. Лодку стало раскачивать, но не слишком сильно.

– Не пора? – забеспокоился Жиль, когда нас подхватило течение и начало сносить к акватории порта, заходить в которую было чрезвычайно опасно.

– Оружие проверьте, – потребовал я, достав из-под лавки электрический фонарь.

Поборов какое-то внутреннее сопротивление, включил его и принялся открывать и закрывать заслонку. Цветное стекло замигало синими всполохами. Я семафорил, понемногу разворачивая фонарь, и очень скоро со стороны открытого моря замелькали зеленые отблески ответных сигналов.

– Слишком далеко, – забеспокоился Жиль.

– На весла! – скомандовал я и, подавая пример остальным, первым уселся на банку.

Несколькими мощными гребками мы развернули лодку и придали ей нужное направление, а затем принялись размеренно грести, перебарывая течение, которое продолжало понемногу сносить нас в сторону порта.

Мелькавшие время от времени в ночи отблески зеленого фонаря приближались, а потом во тьме возник вытянутый силуэт шхуны. Судно контрабандистов легонько покачивалось на волнах со спущенными парусами, на носу стоял матрос с сигнальным фонарем, рядом замер охранник с винтовкой наперевес.

– Оружие держите под рукой, – предупредил я подельников, ухватил сброшенную с невысокого борта веревку и потянул на себя, притягивая лодку к шхуне. Точно так же поступил Антонио. Качка сразу стихла, лишь слышался едва заметный скрип, с которым терлись друг о друга борта.

Тогда через фальшборт перегнулся смуглый человек с копной черных курчавых волос.

– Деньги! – потребовал он с явным восточном акцентом.

Я не стал выдвигать никаких встречных условий, вытянул руку и передал две пачки десятифранковых банкнот. Контрабандист взял их и принялся пересчитывать в свете потайного фонаря.

Продолжая цепляться за натянутую веревку, я свободной рукой откинул крышку с деревянной кобуры маузера. Если случатся неприятности – они случатся именно сейчас.

Но нет.

– Грузите! – распорядился контрабандист, закончив считать деньги из первой пачки.

Антонио и Гаспар начали принимать у моряков увесистые ящики, а Жиль размещал их на дне так, чтобы груз лежал равномерно и лодка не перевернулись.

Я в погрузке участия не принимал и продолжал следить за моряками, но обошлось без неожиданностей.

– Порядок! – объявил контрабандист своим людям, проверив вторую пачку. – Шевелитесь, лентяи!

И вновь ящики, ящики, ящики. Под конец погрузки лодка заметно просела, но при желании могла принять еще половину от полученного товара или даже чуть больше.

Отвязав веревки, мы с Антонио оттолкнулись от шхуны веслами и принялись грести против течения. В наветренный борт мягко били невысокие волны, но через него не перехлестывали, лишь немного раскачивали лодку – и только.

– Может, пора? – спросил Жиль.

Шхуна бесшумно, словно корабль-призрак, растворилась в ночи; мы давно потеряли ее из виду, да и контрабандисты уже не могли видеть нас, поэтому я вновь достал фонарь и принялся светить им в сторону города. Поначалу ничего не происходило, потом мигнул желтоватый огонек ответного сигнала. Прошла минута, еще одна, затем послышался шум паровой машины и плеск воды. Из темноты выплыл паровой катер, сразу замедлил ход и начал разворот, лодку закачало на волнах.

– Прими конец! – послышался пропитой голос, мелькнула веревка.

Антонио перехватил ее, не дав упасть в воду, продел в железное кольцо на носу лодки, затянул узел и крикнул:

– Готово!

Паровая машина зафырчала, залязгали механизмы ходовой части. Катер ускорился, веревка натянулась и потащила нас буксиром. Паровая лоханка шла против течения на удивление уверенно, пенилась вода, позади расходились кильватерные следы. Пару раз над головой темными силуэтами проносились арки мостов, а потом Жиль вдруг встрепенулся и удивленно произнес:

– А фонари-то не горят!

И точно – обе набережные Ярдена оказались погружены во тьму, лишь изредка там мелькали отблески фар самоходных колясок и ползли желтые точки фонарей конных экипажей.

– Нашим легче, – проворчал Гаспар.

У канала Меритана капитан сбавил ход, протянул нас немного выше по реке и заглушил паровую машину. Мы вновь сели на весла, а буксир начало сносить течением. Когда он поравнялся бортом с лодкой, Антонио развязал хитрый морской узел, быстро смотал веревку в кольцо и перекинул старику в потертом морском бушлате. Я сунул в его мозолистую ладонь две сотни.

– До новых удивительных встреч! – хрипло расхохотался капитан катера, отсалютовал мне фуражкой и вывернул руль.

Катер увело в сторону, он вновь зафырчал паровым агрегатом и скрылся в темноте, а мы налегли на весла и загнали лодку в канал. После свежего речного простора воздух там показался затхлым, а пару минут спустя у темного провала тоннеля и вовсе начало откровенно вонять канализацией.

– Включай фонарь! – потребовал Антонио.

Я так и поступил, только сначала убрал заслонку и снял синее стекло. Всякий раз, когда сдвигал выключатель, по коже бежали мурашки. Электричество – удобная вещь, спору нет, но… не люблю.

Яркий луч фонаря разогнал темень тоннеля, через который в канал уходили сточные воды, и мы направили туда лодку. Лопасти весел едва не задевали грубую кладку стен с белесым налетом, да еще приходилось горбиться и втягивать головы в плечи, чтобы не задеть макушками низкий свод каменного потолка. Коротышке Жилю оказалось проще всего, остальные на рост пожаловаться не могли.

Пока догребли до боковых ступеней, заплесневелых и обшарпанных, взмокли. После того как Антонио привязал носовое кольцо к вбитой в стену ржавой скобе, я выпрыгнул на узенькую каменную площадку и отпер решетку, загораживавшую проход. Механизм навесного замка оказался обильно смазан солидолом, ключ провернулся в нем без всякого усилия.

– Ждите! – распорядился я, поднялся по узенькой каменной лесенке и откинул обитую стальными полосами крышку люка. Просторное помещение наверху было погружено во мрак; прежде чем спуститься обратно, я запалил керосиновую лампу, и яркий теплый огонек осветил каретный сарай – тот самый, что стоял на заднем дворе «Сирены».

На пару с Гаспаром мы утащили наверх первый ящик, а когда выставили его к стене, Жиль и Антонио уже приволокли следующий.

Деревянные короба оказались не слишком тяжелыми, а вдвоем на крутой узенькой лестнице было попросту не развернуться, поэтому мы выстроились цепочкой и передавали ящики из рук в руки. Под конец оттащили короба от люка и сложили их друг на друга у одной из стен.

– Ну что, перекурим? – пошутил Антонио.

– Обязательно, – усмехнулся я, гвоздодером сорвал деревянную крышку и вспорол стилетом мешковину.

Антонио запустил руку в прореху, растер меж пальцев крупинки табака и объявил:

– Первый сорт!

– Отличный табачок, – согласился с ним Жиль. – Этого у персов не отнять.

Со шхуны мы и в самом деле приняли партию контрабандного табака. В империи тот облагался просто несусветными ввозными пошлинами: из каждого потраченного на курево франка примерно восемьдесят пять сантимов получала казна. Тонна табака обошлась нам в две тысячи, а при покупке по официальным каналам пришлось бы выложить в шесть раз больше. Насколько мне было известно, Софи уже договорилась о перепродаже этой партии в китайский квартал за восемь тысяч франков.

Я спустился к лодке и вновь запер решетку, заодно прихватил с собой саквояж. Выставил его посреди каретного сарая и скомандовал:

– Револьверы!

Вышибалы начали складывать оружие в сумку, а я взамен выдал каждому по двадцатке. В конце предупредил:

– Остальное получите, как только закроем сделку.

– Когда? – заинтересовался Гаспар.

– На днях, – неопределенно ответил я, продел в петли люка дужку навесного замка и махнул рукой. – Все, расходимся!

Утром, едва продрав глаза, я первым делом подошел к зеркалу. Внимательно пригляделся к своему отражению, покрутил головой, растянул в механической улыбке губы. На меня смотрел Жан-Пьер Симон, сомнений в этом не было, но полагаться исключительно на собственную память я не стал, раскрыл блокнот и придирчиво сравнил отражение с портретом, который служил мне своеобразным эталоном.

Страх проснуться кем-то иным свидетельствовал о серьезном психическом расстройстве – я прекрасно отдавал себе в этом отчет, но справиться с собственной фобией не мог. Мне уже доводилось проходить через это. Талант менять собственную внешность и амнезия – жуткий коктейль.

К счастью, расхождений не наблюдалось даже в мелочах. Разве что на запястьях и лодыжках начали проявляться пятна старых ожогов, но такие отметины рано или поздно появлялись у всех моих обличий.

Стигматы? Даже не смешно. Просто ожоги. Память о прошлом.

Я побрился, зачесал волосы и отправился умываться.

Лег я поздно, а встал рано, поэтому не выспался, но поблажек себе решил не давать и, как и было запланировано, первым делом посетил боксерский зал. Потягал гантели и штангу, поколотил грушу, затем отработал удары, провел несколько тренировочных боев и отправился в душ.

Особого удовольствия не получил, но никак иначе новое тело на пик формы было попросту не вывести. Ничего не поделаешь, придется попотеть.

Из боксерского зала поехал в «Сирену». Сразу в клуб я заходить не стал и свернул к одному из кафе на противоположной стороне Ньютонстраат. Уселся за уличный столик и попросил сонную официантку принести полдюжины сваренных вкрутую яиц, пару французских булок, сыр, масло, колбасу и чай.

Кухня у Марио мне нравилась куда больше, но, если уж стал другим человеком, придется менять и привычки. Вот и Софи для меня теперь никакая не хозяйка, а исключительно кузина. Да и Пьетро Моретти вовсе не я, а подавшийся в бега художник.

Девица медленно-медленно, будто сомнамбула, уплыла на кухню, и, поскольку рассчитывать на ее скорое возвращение не приходилось, я принялся изучать купленные по дороге газеты. Ничего интересного для себя там не почерпнул. Во всех изданиях писали о разгоне митинга механистов, протестовавших против грядущего визита императрицы в лекторий «Всеблагого электричества». В зависимости от политических взглядов владельцев газеты это событие либо клеймилось позором, либо преподносилось как хороший урок для смутьянов. В криминальной хронике упоминалось ограбление почтового броневика и диверсия на электрической подстанции, уже четвертая за год. Не иначе именно по этой причине прошлой ночью на набережной и не горели фонари.

К тому времени, когда заторможенная официантка принялась выставлять с подноса на стол мой завтрак, я уже выкинул газеты в ближайшую урну и затачивал перочинным ножиком карандаш. Пришлось оторваться и заняться едой.

Съел все подчистую, но чувство сытости так и не наступило. Я задумался, не повторить ли заказ, потом решил с этим повременить и вылил в кружку остатки чая из заварочника. Сделал глоток терпкого крепкого напитка, раскрыл блокнот и начал по памяти зарисовывать гостей вчерашнего приема.

Сухопарый маркиз Арлин и его донельзя благородное окружение. Увлеченный декламацией собственных стихов Альберт Брандт. Инспектор Моран – изысканный и утонченный, но одновременно опасный, будто гремучая змея. Рыхлый увалень Анри Фальер под руку с красавицей-женой. Барон фон Страге с моноклем и тростью, его спутница…

Но вот со спутницей барона вышел конфуз. У меня просто не получилось перенести на бумагу ее безупречную красоту. Выходило что-то совсем иное. От злости и непонятного разочарования даже началась мигрень.

Я в задумчивости закусил кончик карандаша и попытался восстановить облик девушки, но нисколько в этом не преуспел. Зато обратил внимание на сам карандаш. На дереве хватало оставленных зубами вмятин, а подобным образом прикусывал кисти и Пьетро Моретти.

Стоит поскорее избавиться от этой привычки, иначе запросто могу выдать себя какому-нибудь внимательному наблюдателю. И опасаться тут следовало даже не инспектора Морана, а скорее, Жиля – вот уж кто мастер подмечать подобные мелочи.

Постучав карандашом по краешку стола, я вновь сосредоточился на спутнице барона, но изобразить ее на бумаге так и не смог, опять вышло что-то не то, да еще заметно усилилась головная боль. В сердцах я вырвал испорченный лист, смял его и кинул на грязную тарелку, а чтобы хоть как-то успокоиться, нарисовал навалившуюся на стол Ольгу и соблазнительный изгиб ее спины.

Но успокоиться не получилось. Скорее уж наоборот. Русская прима была чудо как хороша.

Краешком глаза я уловил движение и едва успел захлопнуть блокнот, прежде чем на свободный стул плюхнулся перебежавший через дорогу Гаспар. Испанец был помят и растрепан, глаза покраснели, а щеки чернели длинной щетиной.

– Салют! – поприветствовал меня Матадор и прищелкнул пальцами, подзывая официантку. – Эй, красавица! Чашку кофе, да покрепче!

– Бессонная ночь? – усмехнулся я.

– Засиделись за картами, – подтвердил Гаспар, закуривая.

– И как?

– Этот мелкий жулик опять всех обчистил! – выругался испанец.

Он точно имел в виду Жиля, и я рассмеялся.

– Ожидаемый результат, разве нет?

Гаспар раздраженно махнул рукой, ослабил узел узкого черного галстука, а потом и вовсе расстегнул ворот рубахи. Пиджак к завтраку он надевать не стал, ограничился жилеткой.

Официантка все той же неспешной походкой сомнамбулы подошла и выставила на стол чашку черного кофе; Гаспар задумчиво глянул ей вслед, почесал рубец на шее и подался ко мне над столом.

– Когда товар дальше отправляем?

– Сегодня или завтра, – пожал я плечами. – Может, послезавтра. А что?

Испанец достал из портсигара новую сигарету и прикурил от окурка, прежде чем нервным движением пальцев вдавить его в дно стеклянной пепельницы.

– Скучно, – изрядно удивил меня испанец таким ответом. – Застоялись кони в стойлах! Жизнь впустую проходит!

– И карта не идет, – понимающе усмехнулся я.

– И это тоже, – подтвердил Гаспар, отпил горячего кофе и указал куда-то через дорогу. – О, хозяйка прикатила.

Я обернулся и увидел, как из открытого экипажа на тротуар выбирается Софи в простом белом платье и шляпке с широкими полями.

Никого из охранников при ней не было.

– Не понял? – проворчал я, достал бумажник и выгреб монеты из отделения для мелочи.

– Заплатишь за меня? – спросил Гаспар. – А то на мели.

– Заплачу.

Я ссыпал на край стола горстку мелочи и раздраженно зашагал через дорогу, не пропустив при этом отчаянно сигналившую клаксоном самоходную коляску. Шофер высунулся из окошка и заорал благим матом, тогда Гаспар щелчком пальца отправил к нему в окошко окурок и спокойно зашагал вслед за мной. Баламут моментально заткнулся и согнулся в три погибели, пытаясь отыскать сигарету, прежде чем та прожжет обивку салона или его собственный костюм.

Софи хоть и видела нас, не стала дожидаться на крыльце и прошла в клуб; я забежал следом и с ходу спросил стоявшего в дверях Луку:

– Ты что, отпустил Софи вчера одну?

Лука покрутил завитой кончик уса и спокойно ответил:

– Она уезжала не одна. Сказала, охрана не нужна.

Гаспар рассмеялся.

– Ну Лука! Ну ты как всегда!

– Иди поспорь с ней! – резко бросил громила, достал платочек и протер им блестящую восковой натиркой макушку. – Мое дело маленькое. Мне говорят, я делаю.

Я беззвучно выругался, поспешил за Софи и без стука распахнул дверь ее кабинета.

– Интересно, с кем и где ты провела эту ночь, моя дорогая кузина?

Софи сняла шляпку и потребовала:

– Закрой дверь.

Я переступил через порог, выполнил распоряжение и напомнил о своем вопросе:

– И все же? Где ты была?

– Это не твое дело, дорогой кузен. Я способна сама позаботиться о себе.

– Как в прошлый раз?

– Такого больше не повторится! – отрезала Софи, встала у зеркала и принялась расчесывать черные локоны. Под ее глазами после бурной ночи залегли густые тени, а лицо было самую малость бледнее обычного.

Я уселся в кресло и проворчал:

– В самом деле? Уверена?

– Ревнуешь, Жан-Пьер? Это лишнее.

– Я хочу знать, где тебя искать!

– Там ты меня больше не найдешь, – отрезала хозяйка клуба, положила расческу на туалетный столик и отошла к бару. – Тебе что-нибудь налить?

– Это лишнее, – отказался я.

Софи негромко рассмеялась.

– Не дуйся, Жан-Пьер! Лучше расскажи, как все прошло.

– Табак в каретном сарае, – сообщил я. – Чем раньше переправим его китайцам, тем лучше.

– Я позвоню и обо всем договорюсь, – пообещала Софи. – Джимми Чен будет доволен.

– Еще бы он не был! – фыркнул я.

Если мы на тонне табака заработаем чистыми шесть тысяч франков, то китайский делец наварит много-много больше. На лотках сигареты стоили от пяти сантимов и выше, поэтому при цене в три сантима за сигарету никаких сложностей со сбытом у Чена не возникнет. А это минимум тридцать тысяч! Накладные расходы для него будут не столь уж высоки: многие приезжающие в Новый Вавилон эмигранты из Поднебесной поначалу готовы работать лишь за еду и ночлег. А к чему тратиться на хитроумные машинки, если к твоим услугам сотни почти бесплатных рук?

– Если все пойдет успешно, – задумчиво произнесла Софи, – китайцы будут закупать тонну в месяц. Шесть тысяч франков помогут удержать клуб на плаву. Но сейчас я хочу поговорить не об этом…

Я сразу напрягся.

– Что-то не так? Моран расспрашивал тебя о графе?

Хозяйка клуба села за свой стол, вытащила из сумочки портсигар и спокойно произнесла:

– Расспрашивал.

– И что ты ему рассказала?

– А что я ему могла рассказать? – остро глянула в ответ Софи своими бездонными зелеными глазами. – Нет, инспектор, я понятия не имею, куда подевался мой дражайший супруг. Нет, за эти два года он не выходил со мной на связь. Нет, детектив-сержант о его исчезновении не говорил, просто требовал открыть сейф. Нет, не знаю, зачем ему это понадобилось. Возможно, он просто нуждался в деньгах, вы так не считаете?

Я так не считал и полагал, что инспектор Моран тоже не счел эту версию сколь бы то ни было убедительной.

– Если все прошло гладко, что тебя беспокоит?

Софи вставила тонкую сигаретку в мундштук, закурила и задумчиво выдохнула струйку табачного дыма.

– Есть возможность заработать.

– Так это же хорошо?

– Обстоятельства таковы, что меня терзают смутные сомнения, – покачала головой Софи и откинула с лица черный локон. – Хотя выбора мне не оставляют…

Я откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу, сцепил пальцы.

– Давай с самого начала.

Кузина сделала еще одну затяжку, отложила мундштук на край пепельницы и сказала:

– Стефан Фальер был моим другом. И не ухмыляйся так – другом, и только другом, я с ним не спала.

– И в мыслях не было, – развел я руками. – Стефан Фальер – это бывший министр юстиции? Тот, который застрелился?

– Он, – подтвердила Софи. – Фальер был человеком герцога Логрина, именно ему он был обязан своей карьерой. Иногда Стефану поручали делать за других грязную работу.

Я поморщился. «Грязная работа» должна быть воистину грязной, чтобы обстоятельства дела волновали кого-то через два года после смерти исполнителя.

– Стефан прекрасно понимал, что его используют, – продолжила Софи, – поэтому решил подстраховаться. Он оставил мне кое-что.

– Что именно?

– Какие-то документы. Три года назад из-за них убили человека. Все организовал Стефан.

– Просто душка! – скривился я.

– Он выполнял приказ!

Я выставил перед собой открытую ладонь, не желая продолжать спор.

– Ближе к делу!

– Стефан сказал, что в этих бумагах описана какая-то разработка, – неопределенно, будто ничего не знала толком сама, произнесла Софи. – В перспективе она могла привести к падению цен на уголь.

– Прогнившая буржуазия! – усмехнулся я, но сразу прекратил сыпать лозунгами социалистов и попросил: – Так что с этими документами?

– Мне предложили за них сто тысяч франков.

– Сколько?!

– Сто тысяч.

Я присвистнул и спросил:

– И кто же швыряется такими деньгами?

– Анри Фальер, племянник Стефана. Своих детей у Стефана никогда не было, все свое состояние он завещал племяннику. Тайны, как видно, тоже.

Я вспомнил одутловатого молодого человека и предположил:

– Он вчера приходил сюда за этим?

Софи кивнула.

– Анри в отчаянии. Неудачно вложился в балканские облигации и едва не обанкротился. Теперь хватается за любую соломинку.

– И при этом готов выложить сто штук?

– Прошу, кузен, избавь меня от своего жаргона! – поморщилась Софи. – Анри собирается перепродать бумаги и хорошо заработать на этом. Сколько именно, он не сказал, но, полагаю, никак не меньше трехсот – четырехсот тысяч.

– Колоссально! – шумно выдохнул я и уточнил: – Документы в сейфе?

– Почему ты спрашиваешь? – насторожилась Софи.

– Да потому что твоим сейфом интересовались легавые! – не сдержался я, соскочил с кресла и подошел к бару. Шерри трогать не стал, налил себе полстакана кьянти и заходил от стены к стене. – Теперь ясно, что им было нужно! Теперь ясно…

– Жан-Пьер! – прикрикнула на меня Софи. – Сядь и не маячь! – А стоило мне вновь опуститься в кресло, она уже спокойней продолжила: – Даже если полицейские приходили за этими бумагами, не факт, что их навел Анри.

– А кто еще? Кто еще мог о них знать?

– Покупатель как минимум! – легко срезала меня кузина. – К тому же Анри совершенно не умеет держать язык за зубами! Страшно подумать, сколько людей оказалось в курсе его авантюры, прежде чем он вышел на нужного человека.

– Без охраны из клуба ни ногой! – наставил я палец на Софи.

Та рассмеялась, но спорить со мной не стала.

– Завтра утром все кончится. Получим деньги, избавимся от бумаг. Закроем долги.

– И я стану тебе не нужен.

– Вздор! – покачала головой Софи и взяла убранный на пепельницу мундштук. Сигарета за время разговора потухла, кузина раскурила ее заново, затянулась и мягко произнесла: – Нас слишком многое связывает с тобой, Жан-Пьер. И это вовсе не деньги. Совсем не они.

Я кивнул.

– Где ты хранишь бумаги? – спросил я после этого. – Они в сейфе?

– Нет, специально арендовала банковскую ячейку. Заберем документы оттуда, как только Анри подтвердит, что получил от покупателя аванс.

Я сделал крохотный глоток вина и предупредил:

– Осторожней с ним.

– Разумеется, кузен. Разумеется.

– А что со снимками? – напомнил я. – Теми, что с третьего этажа?

Софи досадливо поморщилась.

– Не беспокойся, я их сожгла. Негативы в надежном месте. Их не найдут.

Я влил в себя остатки кьянти, поднялся с кресла и поставил пустой стакан на край столешницы.

– А мои снимки?

Хозяйка клуба помрачнела.

– Не уверена, что это необходимо. Прошлый раз ты неделю ходил мрачный как туча.

– Пьетро, что с него взять! Утонченная творческая натура. Я не такой. Да и время лечит…

Софи покачала головой, подошла к сейфу и достала из него бумажный конверт.

– Негативы тоже отдать? – спросила она после этого.

– Нет, – ответил я. – В негативах нет нужды.

В конверт я заглядывать не стал; мне хотелось посмотреть снимки наедине. И не здесь, не в клубе. Тут словно давили стены. Мне нужен был простор. Позарез нужен был!

– Жан-Пьер! – окликнула меня Софи, когда я направился к выходу. – Будет опрометчиво действовать вслепую. Сможешь что-нибудь разузнать о человеке, от которого избавился Стефан?

– Разумеется, кузина! – пообещал я. – Кто это был?