Касьянов год Свечин Николай
– Надзиратель в Первом реальном училище, это на Трехсвятительской. Еще он… как уж там? Ктитор. И учитель пения.
– То есть мелкая сошка?
– Мельче некуда.
– Поедем к нему.
– Зачем? Он сам сюда придет к четырем часам, как уроки закончатся.
– Очень хорошо. Мне еще с одним человеком надо поговорить.
– С Гершко Кутиком? – снова ухмыльнулся надзиратель. – А этого я вызвал на пять.
– Да вы опасный человек, Спиридон Федорович. Мысли читаете.
– Сыщик сыщика завсегда поймет. Еще, помните, вы мне поручали агентуру пошевелить?
– Помню. Что, есть новости?
– Кое-что удалось выяснить. Давайте ближе к ночи съездим в один притон – там мой человек за порядком смотрит. Он с никольскими бандами хорошо знаком, должен просветить.
Лыков приступил к допросам свидетелей. Сперва он поговорил с обладателем тройной фамилии. Маленький напыщенный человек начал с истории своего рода. По его словам выходило, что Финкель-Князин-Победоносцевы чуть ли не родня австрийскому императору. Питерец недолго слушал эти сказки. Он перебил ктитора и велел рассказать про Афонасопуло.
– А чего говорить-то? Ну, игрок он и есть игрок. Карты любил, а еще ипподром.
– Ипподром?
– Да, в Печерске на Эспланадной площади. В главной беседке принимаются взаимные заклады[16]. Десять рублей билет.
– И как играл ваш приятель? Везло ему или наоборот?
– В последний-то раз повезло, – сообщил ктитор. – Перед тем как ему пропасть, Платон Иванович три тыщи сорвал.
– И что же, он с этим выигрышем в Никольскую слободу поплыл, в «Венецию»?
– Этого я достоверно не знаю. Мог в «Венецию», в картишки пробросить. А мог и снова на ипподром. Он, когда ему везло, упорный делался. Играл до потери сознания, да.
Лыков покосился на Асланова. Тот незаметно кивнул ему: понятно, выясним. Новость была важной. Если оценщик шлялся по злачным местам при деньгах, его могли приткнуть не в Никольской слободе, а в самом Киеве. Тогда это уже другой расклад.
– Вы на скачках вместе бывали? – продолжил допрос надворный советник.
– Когда как.
– Что там делал Афонасопуло? С кем общался, имел ли знакомства среди жокеев? Куда потом шел?
– Если проигрывал, то сразу домой, на Лабораторную. А если удача ему, то к женщине.
– К женщине? – хором спросили сыщики. – К какой?
– Не знаю, – открестился Победоносцев. – Дважды только такое и случалось. Мы вместе спускались на Бессарабку по «собачьей тропе». А внизу расходились. Я шел налево, к себе на Жандармскую. А Платон Иванович сворачивал в Рогнединскую. Где-то там его пассия живет. Он говорил – вдова.
– Что за собачья тропа? – спросил Лыков у надзирателя.
– Короткая дорога из Печерска вниз, на площадь Богдана Хмельницкого, именуемую Бессарабкой.
– А почему так называется?
– Да она неустроенная. И опасная, между прочим. Карманы проверят только так.
– Мы потому и ходили вдвоем, – вставил Победоносцев. – Один-то я туда не суюсь.
– Хорошо. Теперь расскажите, что за гешефт у вас был с Афонасопуло? Вы ему клиентов поставляли?
– Ну, иногда…
– Что за люди?
– Да застройщики. Домик надо улучшить, или ссуду в банке перехватить. Под залог имущества дают охотнее. Вот они и просили Платона Ивановича расценить как следует.
– И он не отказывал?
Ктитор посмотрел на питерца с недоумением:
– Кто же в таком деле откажет? Оценщиков много, к другому уйдут.
– Но, говорят, при управе есть присяжные ценовщики, которые и оценивают имущество для налогообложения…
– Есть, и что?
– Зачем тогда нанимать кого-то еще? – уточнил питерец. – Взять их цифру и ее предъявить в банк.
– Ах, вы вон в каком смысле? – осклабился Победоносцев. – Так я вам поясню. Присяжные ценовщики – большие жулики и за малую мзду сведут стоимость вашего жилья почти что к нулю. По вашей просьбе. Так обычно в Киеве и поступают к пятнадцатому апреля. А для залога в банке нужны другие цифры, будто бы у вас дворец. Ну, здесь и приглашаются подходящие люди…
– И какой банк вы с Платоном Иванычем надували?
– Да разные. Изволите ли знать, все служащие в этих банках между собой знакомы и в таких делах друг дружке помогают. За куртаж.
Родственник австрийского императора ушел, а пришел Кутик. Этот оказался рыжим и развязным. Он не добавил ничего нового. Домовладелец признал расписку и вынул из кармана свой экземпляр. Рыжий подтвердил, что указанная в них сумма – двести рублей – является взяткой. Афонасопуло «решал вопросы» в нескольких банках, а Кутику требовалась ссуда. Гершко Абрамович скулил, что вот, деньги отданы, а теперь и спросить не с кого. Смерть оценщика ничего для него не значила: это было просто неудачное коммерческое вложение…
В десятом часу вечера Лыков с Аслановым в закрытой пролетке отправились на Подол. По дороге питерец попробовал разговорить местного сыщика:
– Сильно у вас тут шалят?
– В большом городе всегда шалят. А Киев немаленький. Опять же, много пришлых людей. Среди них, конечно, не только злочинцы. Но сброд, всякая сволочь норовит почему-то остаться здесь.
– Где всего опаснее?
– В Никольской слободе. Там грантовщик на грантовщике сидит и барыгой погоняет.
– А Бессарабка спокойнее?
Надзиратель ухмыльнулся в своей манере:
– Бесписьменных[17] мы, верно, там больше, чем в других местах, забираем. Подкалывателей шайки две-три…
– Подкалывателей? Это что за птицы?
– Ну, которые с ножами ходят и норовят ими ткнуть кого попало.
– Понял. В Риге их называют ножевики. Но это мелкая шпанка, они благородных стараются не задевать.
– Я их потому и в расчет не беру, – пояснил татарин. – Убить такого человека, как Афонасопуло, – тут серьезные ребята нужны.
– И где их искать?
– Серьезные в городе предпочитают не жить. Разве что в Кукушкиной даче, когда тепло.
– Что за дача?
– Ну это лишь называется так. Местность под садами, ближе к Днепру.
– Спиридон Федорович, под какими садами?
– Под Городским и Мариинским. Вы в парке на обрыве были, видами любовались?