Просто люби жизнь Кинселла Софи
Чувствуя себя немного раздраженной, я печатаю снова:
Это больше, чем секс. Я чувствую его суть. Он хороший человек. Добрый. Бесстрашный. Очень храбрый.
Я делаю паузу на несколько секунд, а затем добавляю довод:
Он спас меня от нападения с ножом. Он спас мне жизнь.
С этим не поспоришь. Он спас мне жизнь. Он спас мне жизнь! Но если я думала, что мои подруги откликнутся на эту романтику, я ошиблась.
Нападение с ножом????
Что, черт возьми, там происходит?
Ава, береги себя.
Я думаю, тебе пора возвращаться домой.
Этот парень может быть убийцей с топором!!
Я знаю, что они наполовину поддразнивают меня, но я также знаю, что наполовину они серьезны, и это меня беспокоит. Я снова печатаю, мои пальцы немного дрожат.
Прекратите. Все в порядке. Все хорошо. Я счастлива.
Затем я добавляю:
Мне нужно идти. Если вы не забыли, у меня тут литературный ретрит.
Наступает мгновенная пауза, затем в телефон приходят слова прощания:
Хорошо, скоро поговорим xxxxx
БЕРЕГИ себя xoxox
Наслаждайся!!;);)
И, наконец, появляется еще одна фотография Гарольда, к его рту прифотошоплен бабл со словами: «УЗНАЙ, КАК ЕГО ЗОВУТ!!»
Хм. Забавно.
Я возвращаюсь в монастырь, и меня раздирают противоречия. Конечно, мне любопытно. Конечно, я строила предположения. Часть меня отчаянно хочет узнать его настоящее имя. И его возраст. И в каком городе он живет. (Пожалуйста, пожалуйста, пусть только это будет не Сидней.)
Но часть меня не хочет этого знать. Пока еще нет. Мы находимся в том самом волшебном пузыре, и я хочу оставаться в нем как можно дольше.
Могу ли я, по крайней мере, выяснить одну деталь? Его настоящее имя?
Я останавливаюсь у входа в монастырь, обдумывая это.
Проблема в том, что, если я узнаю его имя, я тут же загуглю его. Я не собираюсь… Не хочу… но я сделаю это. Точно так же, как я зачастую не собираюсь или не хочу заказывать булочку к кофе, но ой, посмотрите, вот она на моей тарелке, как же так получилось?
Я уже вижу, как оправдываюсь, беру телефон, лихорадочно жду, когда загрузится результат…
И разрушит все блаженство.
Я медленно открываю ключом тяжелую деревянную дверь и вхожу под защиту толстых каменных стен. Возвращаю телефон на стойку регистрации и иду в главное здание монастыря. Фарида разговаривает с Джузеппе, который является носильщиком, водителем и главным помощником, но, увидев меня, кивает ему и поворачивается в мою сторону.
– Ария! – приветствует она меня. Ее волосы безукоризненно струятся по спине, янтарные бусины ожерелья постукивают друг о друга. – Я как раз иду на первое занятие. Вы готовы?
– Да! – говорю я и иду с ней в ногу, пытаясь вернуть свои мысли к главной задаче.
– Вы находите этот ретрит полезным? – по дороге спрашивает она.
Что ж, он помог мне переспать с мужчиной.
– Да, – серьезно отвечаю я. – Даже очень.
Утреннее занятие называется «Свободное письмо». Мы должны работать над любой темой, а затем поделиться этим с классом. Некоторые пишут в своих комнатах, другие нашли тенистые уголки в саду или во дворе.
Голландец объявляет, что будет писать в своей комнате, и я чувствую, что не стоит к нему присоединяться. Поэтому я брожу, пока не нахожу уединенную скамейку рядом с огромным кустом розмарина. Усаживаюсь, задрав ноги, и мой ноутбук балансирует у меня на коленях. Я рассеянно растираю в пальцах веточки розмарина. Я все еще чувствую возбуждение. И мечтательность. Я могу думать только о сексе. И прошлой ночи. И Голландце.
Но это нормально. На самом деле это хорошо. Это придаст силы моему тексту. Да! Меня переполняют слова и чувства, которые я хочу вложить в уста своих влюбленных, Честера и Клары. Я собираюсь ускорить их роман. Я вижу, как они падают на землю, Честер настойчиво дергает Клару за корсаж…
Подождите, им же нужно сначала пожениться? Я немного смутно представляю себе викторианские нравы. Может быть, водитель фургона с сеном может оказаться викарием и они быстренько поженятся по дороге?
Что угодно. Мне все равно. Самое главное, что у них будет секс. Скоро. Я никогда раньше не писала о сексе, но почему-то сегодня это буквально рвется из меня.
Он со стоном вошел в нее, быстро печатаю я, а затем съеживаюсь и быстро удаляю написанное. Или так… Он погрузился в нее.
Нет, это слишком рано. К погружению нужно подготовиться.
Сорвав с Клары корсаж, он застонал, как…
Как…
У меня в голове пусто. Как вообще стонут? Особенно – мужчины, занимающиеся сексом?
Хорошо, вернусь к этому позже. Я вернусь к тому участку с 4G и погуглю «как стонут мужчины».
Он уносил ее от реальности. Пьянил. Ее воспламеняло прикосновение его пальцев. От звука его голоса у нее кружилась голова. Все остальное в жизни казалось неважным. Какая разница, где он работает или как его зовут…
Стоп. Я пишу не о Кларе. Я пишу о себе.
Оторвавшись от клавиатуры, я выдыхаю и смотрю в бесконечное голубое небо. Он действительно уносит меня от реальности. И действительно пьянит. По правде говоря, я могу думать только о Голландце.
Как бы то ни было, к моменту, когда мы собираемся снова, мне удается написать фрагмент. На самом деле я так увлеклась, что опоздала, а Голландец уже сидит между Писцом и Будущим Автором. Это абсолютно предсказуемо, но не важно.
Когда Фарида приглашает нас поделиться утренними работами, я внезапно чувствую себя бесстрашной. Если я смогла прыгнуть со скалы, смогу прочитать вслух свою сцену.
– Я прочту, – говорю я, поднимая руку. – Сегодня утром я написала… – Я прочищаю горло. – Ну, вообще-то это моя первая в жизни сексуальная сцена.
Писец вскрикивает, и несколько человек, смеясь, аплодируют.
– Молодец! – подбадривает Будущий Автор. – Читайте!
Я поднимаю распечатку и откашливаюсь. На самом деле я вполне довольна этой сценой, потому что, помимо любовного аспекта, у меня там есть немного социальных ремарок.
– Итак, это из романа, над которым я работаю, о котором я вам рассказывала, – начинаю я. – Просто чтобы напомнить вам, действие происходит в викторианской Англии.
После небольшой заминки я начинаю читать вслух.
– Ты моя жена, – прорычал Честер. – И я заявляю о своих правах на тебя.
– Это устаревшая практика, – отрезала Клара, в ее глазах горел огонь феминизма. – Я предвижу, что в будущих поколениях женщины будут равны.
На лбу Честера выступил пот стыда.
– Ты права, – сказал он. – Я присоединюсь к борьбе, Клара. В последующие годы я буду мужчиной-суфражистом.
Но затем Честер больше не мог сдерживать свое пульсирующее желание.
Он сорвал с Клары корсаж и застонал, как… – я запинаюсь – …Heleioporus eyrei[27].
– Что? – сразу же говорит Метафора, вскидывая руку.
– Это лягушка, – защищаюсь я. – Стонущая.
– Продолжайте, Ария, – тихо говорит Фарида. – Давайте пока оставим все вопросы и комментарии.
Он снял бриджи, и она познала его мужественность.
Я внутренне морщусь, потому что не в восторге от «мужественности», но что еще я могла написать? Я переворачиваю страницу и чувствую, что попадаю в свою стихию.
Он был изобретателен. Он был вдумчив. Они занимались сексом всю ночь. Когда светила луна, они сидели на широком каменном подоконнике, пили вино и грызли гриссини[28], чувствуя, как их голод друг к другу снова нарастает; зная, что он будет утолен. Они были практически незнакомы. Так мало знали друг о друге. Но их связь была такой реальной. Позже, когда он спал, она смотрела на его открытое, честное лицо. Густые темные волосы. Мощное, мускулистое тело. Она была очарована. Мучима как тем, что она знала о нем, так и тем, чего не знала. Он казался ей чудесной новой страной, ожидающей, чтобы ее открыли.
Я останавливаюсь, и раздаются аплодисменты.
– Молодец, – говорит Фарида, ободряюще улыбаясь мне. – Писать о таких интимных моментах нелегко… Да, Метафора? У вас есть еще вопросы?
– Всего несколько. – Метафора бросает на меня ехидный взгляд. – Гриссини? В викторианской Англии?
О. Упс. Я представляла Голландца и себя прошлой ночью. Надо было написать «леденцы».
– Просто небольшая оплошность, – легко говорю я. – Если это все…
– Нет, еще не все, – говорит Метафора. – Я думала, Клара и Честер выросли вместе в деревне. Как они вдруг оказались незнакомы?
– Я тоже задавалась этим вопросом, – вмешивается Писец.
– У меня тоже есть вопрос, – мягко вставляет Остин. – Я думала, Честер – светловолосый и стройный? Но теперь он вдруг стал смуглым и мускулистым?
Метафора многозначительно смотрит на Голландца, затем поднимает брови, глядя на Остин. Она догадалась? Я откидываю волосы, испытывая некоторую тревогу. Как я могла забыть, что Честер – блондин?
– Это… работа в процессе, – говорю я, избегая смотреть всем в глаза. – В любом случае давайте послушаем кого-нибудь еще.
Я складываю свои распечатки, прежде чем кто-нибудь еще сможет меня поймать.
– Очень хорошо, Ария, – быстро добавляет Остин. – Очень… ну, вы понимаете. Реалистично.
– Спасибо, – улыбаюсь я ей, а Фарида говорит:
– Кто еще хочет прочитать нам свою работу?
Голландец сразу же поднимает руку, и все смотрят на него.
– Голландец! – Фарида, похоже, тоже удивлена.
– Я знаю. – Он смущенно усмехается. – Последний человек, которого вы ожидали услышать. Но сегодня на меня снизошло вдохновение. – Он поднимает исписанную от руки страницу, и Писец, которая сидит рядом с ним, восклицает: «Вау!»
– У меня раньше никогда не было вдохновения писать. Но… – Он пожимает плечами, и его лицо расплывается в заразительной улыбке. – Сегодня слова почему-то потекли рекой.
– Тогда это особый момент, – мягко сверкая глазами, замечает Фарида.
– Молодец, старина! – восклицает Будущий Автор, хлопая Голландца по спине.
– Видите? Каждый может стать писателем при правильном вдохновении, – улыбается нам Фарида. – Это очень волнующе. Голландец, нам не терпится услышать, что вы написали.
Голландец бросает взгляд на свою страницу, затем добавляет:
– У меня еще нет сюжета или чего-то в этом роде. Наверное, я пытался обрести свой голос. Как вы нам вчера говорили? – Он смотрит на Фариду. – Вы сказали, надо быть смелыми и честными. Вот к чему я стремился. К смелости и честности.
– Браво! – восклицает Фарида. – Действительно, я так и говорила. Давайте же послушаем этот смелый, благородный голос.
На мгновение воцаряется тишина, затем Голландец переводит дыхание и начинает:
Они трахались.
Его голос звенит в комнате, и в нем слышится легкое удивление.
– Дерзко, – бормочет рядом со мной Книголюб, а Голландец продолжает.
Это было невероятно. Она была горячей. И она была громкой. Громче, чем он ожидал. Это впечатляло. После этого они пили вино и ели гриссини. Тогда…
Он делает паузу, хмуро глядя на собственный почерк. По комнате пробегают искры интереса, и я чувствую, как несколько взглядов устремляются в мою сторону.
– Гриссини, – бормочет Метафора. – Кто бы мог подумать?
Я чувствую себя слегка не в своей тарелке. Мне почему-то хочется подать Голландцу знак, но он набирает в грудь воздуха и читает дальше.
Ее кожа была красивой, как…
Мужчина снова замолкает и говорит:
– Извините, не могу разобрать собственный почерк… Это «шелковый»? Или?.. – Он поворачивает голову и внимательно изучает мою ногу, как будто ждет подсказки, и его лоб внезапно разглаживается. – Ах да, помню, «молоко».
– Извините, что прерываю, Голландец, – говорит Метафора, вежливо поднимая руку, – но поскольку мы на паузе… это художественный вымысел?
Голландец кажется застигнутым врасплох.
– Конечно, – говорит он через мгновение. – Вымысел. Верно.
– Как зовут ваших персонажей? – с милой улыбкой спрашивает Метафора.
– Как их зовут? – Мужчина выглядит сбитым с толку. Он смотрит на меня и снова отводит взгляд. – До этого я еще не дошел.
О боже. Неужели он не понимает, насколько это очевидно? Я ерзаю на стуле, но Голландец переворачивает страницу и уверенно продолжает.
У нее был очень долгий оргазм, похожий на крик отчаяния в вечернем воздухе.
Нет. Он не просто так это написал. У меня пылают щеки. Кто-то считает, что это – я? Оглядывая комнату, я понимаю: они все считают, что это – я. Я изо всех сил пытаюсь встретиться с Голландцем взглядом и передать ему слово «Стоп!», но он уже снова читает.
И она оказалась предприимчивой. Больше, чем он мог предположить. Например…
– Написано сильно, Голландец, – поспешно перебивает его Фарида. – Дальше все… в таком же духе?
– Большей частью. – Мужчина поднимает глаза, его лицо сияет. – Как я уже сказал, на меня снизошло вдохновение. Теперь я понимаю, почему вы, ребята, любите писать. Это такой кайф, правда? Когда я это писал, мне это дало…
Он замолкает, как будто не в состоянии описать, что это ему дало.
Хотя у меня есть одна идея.
– Ну, я предлагаю пока оставить это, – умоляюще говорит Фарида. – Большое вам спасибо за то, что поделились своей… работой.
– Подождите, я дошел до хорошего куска, – говорит Голландец и возвращается к своему тексту.
Они делали это на стуле с высокой спинкой. Это было умопомрачительно. Она обхватила его ногами…
– Хватит! – почти отчаянно прерывает Фарида и для верности кладет руку на его страницу. – Хватит. Давайте двигаться дальше. Мои поздравления Голландцу за то, что он… обрел новый смелый голос. Кто следующий?
Она приглашающе разводит руками, но никто не вызывается. Все смотрят – кто на меня, кто на Голландца, кто на стул с высокой спинкой, на котором я сижу.
– Не знаю, как другие, – наконец хриплым голосом произносит Кирк, – но я бы с радостью еще послушал Голландца.
Шесть
Когда группа наконец расходится на обед, я не в состоянии смотреть им в глаза. Никому. Я жду, пока остальные выйдут, затем хватаю Голландца и тащу в нишу.
– Что это было? – требую я. – Все поняли, что это были мы!
– Что? – Мужчина выглядит озадаченным.
– Твой фрагмент! Секс! Было очевидно, что ты писал о… ну, ты меня понял. Мы… прошлой ночью. Гриссини? – многозначительно добавляю я.
– Это был художественный вымысел, – немного обиженно говорит Голландец. – Все решили, что это художественный вымысел.
– Нет, они так не решили! Нельзя просто изменить имена и сказать, что это – художественный вымысел. А ты вообще даже не потрудился придумать имена, – внезапно вспоминаю я. – Ты совсем не скрывал этого! Все смотрели на нас и представляли, как мы делаем это на стуле.
– Что? Нет, ничего они не представляли! – Голландец делает паузу, и я вижу, как он запоздало обдумывает эту мысль. – Ну ладно. Может быть, пара человек подумала, что это были мы.
– Все подумали, что это были мы, – твердо возражаю я ему. – Все.
– Ну, значит… они завидуют. – Мужчина озорно сверкает глазами, и я невольно улыбаюсь. Затем он притягивает меня ближе и добавляет: – Я хотел бы заняться с тобой этим на стуле. Я скучал по тебе этим утром.
– Я тоже скучала по тебе, – бормочу я. Мое негодование, кажется, растаяло. Он меня словно заколдовал. – «Умопомрачительно», да? – насмешливо добавляю я. – Это твой пятизвездочный отзыв?
Голландец издает низкий смешок.
– Давай быстренько пообедаем, – предлагает он. – И устроим себе сиесту.
– Хорошая идея.
Он так близко, что я чувствую его дыхание на своей коже. Когда мы смотрим друг на друга, я по глазам вижу, о чем он думает, и дрожу от предвкушения.
– Идем? – говорит он, и тут я вижу, как через двор идут Писец с Новичком и Книголюбом.
– Да… Нет… Еще кое-что. – Я жду, пока все окажутся вне пределов слышимости, а затем немного неуверенно говорю: – Я собиралась спросить, как тебя зовут. В качестве моего сегодняшнего личного вопроса.
– Правильно. – Я вижу легкую настороженность в его взгляде. – Хорошо.
– Я собиралась. – Я поднимаю руку, чтобы он не выпалил ответ. – Я знаю, что это против правил ретрита, но я подумала, что если мы были… ну, ты понимаешь… вместе, то… – Я делаю вдох. – Но потом я передумала.
– О, правда? – Он смотрит на меня так, как будто не в состоянии успеть за моими мыслями, и вероятно, он действительно не в состоянии. Никто не может уследить за моими мыслями. Нелл называет меня Алисой в Стране чудес, потому что я часто блуждаю по нескольким мысленным дорогам одновременно.
Что, строго говоря, не совсем то, что делает Алиса в Стране чудес, но…
Ох, СТОП. Я снова блуждаю. Сосредоточься, Ава.
– Мы здесь в пузыре. – Я пристально смотрю ему в глаза, пытаясь передать важность того, что я говорю. – И это своего рода волшебство. По крайней мере, я так считаю.
Это намек для Голландца, чтобы он сказал: «Я тоже», но он просто продолжает смотреть на меня, как будто ждет продолжения.
Ну, по крайней мере, он не сказал: «Я так не считаю».
– Это знакомство без имен, почтовых индексов, семейного происхождения и всего этого дерьма… – Я выдыхаю. – Это роскошь. Мы должны наслаждаться этим. Смаковать.
– Да, – наконец оживает он. – Я согласен. Полностью.
– Это действительно так. То, что между нами, кажется… – Я колеблюсь, вдруг это слишком много, слишком рано? Но я не могу остановиться. – Ты можешь подумать, что это просто отпускная интрижка, – мой голос немного дрожит. – Но я думаю… я уже чувствую, что это… нечто большее.
Между нами повисла невыносимая тишина. Я слышу отдаленный взрыв смеха со стороны обеденного стола, но я слишком захвачена происходящим.
– Я тоже думаю, что это нечто большее, – наконец тихо говорит Голландец и крепко сжимает мои руки.
– Ну… хорошо. – Глупая улыбка расплывается на моем лице. – Я… Я… Я действительно чувствую…
– Я тоже.
Он улыбается в ответ, и на мгновение мы замолкаем. И я не совсем верю в ауры, но сейчас мы находимся в какой-то ауре. Я чувствую это. Оно вокруг нас.
– В общем, – говорю я, приходя в себя, – я хочу сказать, давай не будем больше задавать друг другу личные вопросы? Не будем пытаться выяснить… Давай не будем спрашивать друг друга, какие у нас фамилии и где мы живем? Во всяком случае, пока не уедем отсюда. Давай останемся в пузыре.
– Звучит неплохо, – кивает Голландец. – Мне нравится быть в пузыре. В самом деле, нравится.
– Мне тоже нравится быть в пузыре. – Я чувствую, как мое лицо смягчается, когда он наклоняется ко мне, чтобы поцеловать. – Хотя погоди. Есть одна вещь, которую, я думаю, нам нужно знать. У тебя… есть дети?
Эта мысль пришла мне в голову во время занятия, и теперь она не оставит меня в покое. Не то чтобы это было проблемой, конечно, нет, просто…
– Дети? – На лице Голландца появляется удивление. – Нет. А у тебя?
– Нет. – Я решительно мотаю головой. – Я… Хотя у меня есть собака.
Произнося эти слова, я чувствую, как все мои нервы напрягаются. Потому что Гарольд – мой ребенок. Если у Голландца есть какие-то, я не знаю, возражения… или проблемы…
Я жду его ответа, и мне так страшно, что я едва могу дышать. Потому что все это может закончиться прямо сейчас. И тогда я умру. Я на самом деле умру.
«У него не может быть проблем, – говорит оптимистичный голос в моем сознании (Алиса). – Он любит собак»!
«Откуда ты знаешь, – отвечает Красная Королева, которая вечно создает проблемы и зарабатывает очки. – Может быть, ему нравятся только белые овчарки».
– Я люблю собак, – легко говорит Голландец, и я чуть не падаю в обморок.
– Отлично! – говорю я, мое облегчение буквально вырывается наружу. – Его… Его зовут Гарольд. Он…
Может, показать ему фотографию? Нет. Слишком рано. В любом случае я уже и так много рассказала.
– Держу пари, он замечательный пес, – говорит мужчина.
– О, так и есть, – нетерпеливо подтверждаю я. – Так и есть.
Одна только мысль о том, что Голландец встретится с Гарольдом, наполняет меня эмоциями. Два моих центра любви – вместе!
Стоп. Я имею в виду «любовь»? Мы едва знакомы. И я использую слово «любовь» даже в своих мыслях?
– Идем? – Голландец тянет меня за руку. – Хочу гриссини, – подмигивает он. – И давай больше не будем прятаться? Потому что если ты права, то ни для кого не секрет, что мы переспали. И мне приятно быть с самой красивой здесь девушкой. – Он крепко берет меня под руку. – Знаешь, ты тоже упомянула в своем тексте гриссини, – добавляет он, когда мы пересекаем галерею. – Так что не нужно так уж задирать нос.
Он снова подмигивает мне, и я чувствую прилив… чего? Ну же. Будь честной. Есть только одно слово для того, что я сейчас чувствую.
Я люблю его. Я ничего не знаю об этом парне. Ни возраста, ни его работы, ни даже его имени. Но я люблю его.
К пятнице мы уже пара. Мы – пара. Мы ходим, держась за руки, и сидим рядом друг с другом на занятиях. Остальные, как само собой разумеющееся, оставляют для нас за ужином два соседних стула. Они говорят «Ария и Голландец», когда обсуждают планы на вечер.
Я никогда в жизни не чувствовала себя так пьяняще, такой счастливой и восторженной. Лицо Голландца, когда я просыпаюсь. Его смех. Его сильная рука в моей.
В пятницу днем Джузеппе вывозит всю группу из монастыря в оливковую рощу на склоне холма на пикник. Все письменные занятия закончены, и Фарида объяснила, что теперь мы можем расслабиться, снять маски, представиться и попрощаться.
Когда я выхожу из микроавтобуса, я испытываю огромное огорчение, потому что мне здесь понравилось. Солнце, еда, литература, люди… Я даже буду скучать по Метафоре. Неподалеку Остин, Писец и Будущий Автор уже говорят о бронировании на следующий год, и я их не осуждаю.
Джузеппе выгружает из мини-автобуса огромную корзину, некоторые несут пледы. Я уже собираюсь пойти и помочь, но тут подходит Будущий Автор, размахивая передо мной листком бумаги.
– Ария! Вы участвовали в конкурсе?
– В конкурсе? – моргаю я.
– «Угадай имя». Двое написали, что ты – Кловер.
«Кловер?» Я беру у него бумагу, смотрю и начинаю смеяться. Насчет моего имени сделано семь предположений, и все они ошибочны.
Немного подумав, я записываю собственные догадки. Это так банально и глупо, но я действительно чувствую, что Будущий Автор может быть Дереком, а Кирк может быть Шоном.
– Отлично! – Будущий автор забирает листок. – А теперь давайте немного выпьем и сможем сделать большое открытие!
– Вообще-то… – Я кладу руку ему на плечо. – Мы с Голландцем пока не раскрываем своих имен. Не хотим раскрывать до тех пор, пока это не станет совсем уж необходимо.
Это была моя идея. Мы уедем только завтра утром. А сейчас мы в раю. Как только мы раскроем наши имена, весь поток информации хлынет наружу… и толку? Зачем делать так, чтобы наш драгоценный пузырь лопнул раньше, чем необходимо?
– Вполне справедливо, – подмигивает Будущий Автор. – Я и сам не прочь немного поиграть в ролевые игры.
Я смотрю на него с негодованием. Ролевая игра? Это не ролевая игра, это настоящая, взаимная любовь! Я собираюсь сказать ему об этом, но он уже направляется к группе, рассевшейся на удивительных вышитых пледах (которые продаются в сувенирном магазине). Я мгновение смотрю в эту сцену, желая, чтобы она длилась вечно.
Там подают просекко[29] и тарелки с вяленым мясом, над чем-то смеется Фарида, солнечный свет пробивается сквозь оливы, и это – просто идиллия.
Голландец болтает с Джузеппе, они вместе несут из фургона последнюю упаковку ветчины. Он подмигивает мне, затем подходит, чтобы присоединиться, и мы вместе находим местечко на одном из пледов. Я потягиваю свое просекко, а Новичок предлагает тост за Фариду, после чего та произносит приятную речь о том, какая мы особенно очаровательная и талантливая группа. (Уверена, она говорит это каждую неделю.)
Затем Будущий Автор постукивает вилкой о стакан.
– Внимание! Время большого раскрытия личностей! Сейчас я зачитаю все имена, которыми, по вашему мнению, я могу зваться. Дерек. Кит. Джеймс. Саймон. Десмонд. Рэймонд. Джон. Роберт. На самом деле… – Он делает эффектную паузу. – Я – Ричард! И я – учитель географии из Нориджа[30].
Все разражаются аплодисментами и возгласами, Ричард сияет, а затем говорит:
– Следующий… Писец! – Он передает ей бумагу, и тут Кирк кричит:
– Подождите! Писец, можно мне передумать? По-моему, вас зовут Марго.
Писца зовут не Марго, а Фелисити, и она – домохозяйка. Метафору зовут Анной, она работает в Лондоне в отделе кадров. Кирка зовут Аарон, он защитил докторскую диссертацию по информатике. Новичка зовут Эйтни, и у него одиннадцать внуков! На самом деле это действительно забавно – слышать, как каждый раскрывает свою истинную сущность, и на мгновение я задаюсь вопросом, не стоит ли нам присоединиться… Но разве терпеливые не получают лучшее?
И в любом случае, по правде говоря, у меня уже есть четкое представление о Голландце. У меня сильно развита интуиция. Я не экстрасенс, но… кое-что улавливаю. У меня чувствительный радар. Он хорошо умеет делать что-то руками и загорелся, когда я на пляже упомянула о мебели. Любит дизайн и однажды проговорился о «мастерской». Итак, сложив все это вместе, я думаю, что он – плотник. Он, наверное, делает красивые инкрустации или что-то в этом роде, и я думаю, что он работает вместе с отцом.
У него также есть имя иностранного происхождения. Он выпалил это по ошибке два дня назад. Конечно, оно может быть каким угодно… но у меня мгновенно всплывает в голове имя «Жан-Люк».
У меня просто есть предчувствие по этому поводу. Жан-Люк. Он похож на Жан-Люка.
Читать бесплатно другие книги:
