Пять минут жизни Скотт Эмма
– Еще бы. А я тащусь от танцевальной и техно. Ты на чем-нибудь играешь?
– На самом деле, нет.
Она подтолкнула мою руку.
– Обычно это означает «да, но я не хочу, чтобы кто-то знал».
«Какая разница, если ты ей скажешь? Примерно через три минуты она все равно не вспомнит».
– Я играю на гитаре. И немного пою. – Слова вылетели прежде, чем я успел их поймать.
Тея остановилась и встала передо мной на дорожке.
– Ты поешь?
– Немного, – сознался я. Вот блин.
– Ты поешь и играешь рок-музыку на гитаре. Боже, Джимми. Ты же понимаешь, как это сексуально, верно?
Я кашлянул.
– Н-н-нет…
Она склонила голову, выражение ее лица смягчилось.
– Я заставляю тебя нервничать?
Вдох. Выдох. Черт, я говорил ей раньше.
– У меня заикание. В детстве было хуже. Учительница сказала мне, что пение может помочь.
Тея кивнула, затем ее улыбка вернулась.
– Мне бы очень хотелось услышать, как ты поешь.
Я уставился на нее. Я никогда ни перед кем не пел. Никогда.
– Никого рядом нет, – настаивала она. – И здесь так тихо. Пожалуйста? Хоть чуть-чуть?
– У меня нет с собой гитары.
– А капелла сойдет, – заверила Тея.
Живот свело, ладони взмокли.
– Не стоит.
– Ты уверен. Ведь…
– Я уверен.
Тея вздрогнула и отвернулась. Я выругал себя, осознав, сколько доверия Тея невольно проявляет ко всем, кто ее окружает. А ведь за исключением Делии, все в ее жизни были незнакомцами.
– Извини, – сказал я. – Не х-хотел на тебя рявкать.
– Нет, я сама виновата. Делия всегда твердит, что я чертовски настойчивая. Думаю, она права. – Тея нерешительно шлепнула меня по руке. – Ты мне ничего не должен. Я просто чувствую, что…
– Что?
– Будто так тихо, понимаешь? Не только здесь. – Она указала на землю. – А все время. Всегда. Знаю, это кажется бессмыслицей. Даже мне самой…
Просто спой для нее, придурок. Сделай ее счастливой. Перезагрузка вот-вот грянет. Она не вспомнит.
Боль в груди усилилась, словно невидимая рука сжимала сердце. Я боялся петь на людях, но перезагрузки я боялся больше. Как она разрушает все, что мы построили. Очередное знакомство. Очередная просьба называть меня Джимми. Но эти несколько минут у Теи будет то, что она хочет. Свежая струя в ее бесконечных циклах одинаковости.
Так или иначе, речь же шла не обо мне. Если Тея в глубине души действительно знала о своей ситуации, то меньшее, чем я мог ей помочь, – это дать все, что она хотела.
– Хорошо, – сказал я. – Спою.
– В самом деле? – Лицо Теи загорелось. – Ура. Я готова.
– Давай прогуляемся. Я не могу петь, когда ты на меня смотришь.
Мы двинулись дальше по дорожке. Годы насмешек и издевательств едва не заставили меня передумать, но, не дав себе времени на сомнения, я начал петь – «Sweet Child O’Mine», низко, хрипло и медленно.
Мы шли по тихой местности, а я пел о голубых глазах женщины, которая думала о дожде, о ее улыбке и таком красивом лице, что я мог заплакать, если бы засмотрелся на нее слишком долго. Я растворился в словах, запреты исчезали с каждым слогом, потому что я пел Тее. Я пел о Тее, и это была самая легкая вещь в мире…
– Ты шутишь, что ли? – Она вдруг перебила меня, сжав мою руку.
«Дерьмо. Вот и все. Перезагрузка».
Но эти кристально-голубые глаза были полны удивления, благоговения и – Боже, помоги мне, – желания.
– Ты так хорош. – Она закатала рукав своей уродливой бежевой рубашки. – Сейчас ужасная жара, но у меня мурашки по коже. Посмотри.
Ее бледная, идеальная рука была покрыта гусиной кожей.
– У тебя красивый голос, – сказала Тея более чувственным тоном. – Грубый, глубокий и… сексуальный.
Я сглотнул. Господи, как я хотел ее поцеловать. Щеки Теи были пудрово-розовыми, и солнце блестело на ее волосах. Я хотел запустить в них руку, привлечь Тею к себе и поцеловать. Почувствовать ее улыбку на моей и ощутить сладость ее губ.
– И ты вдобавок играешь на гитаре?
– Д-д-да.
Она слегка встряхнулась, и ее глаза наполнились уже знакомым отчаянием.
– Боже, если бы только…
– Если бы только – что?
– Не знаю, – сказала она. – Мне так уютно с тобой. Это не имеет смысла. Мы не знаем друг друга. Ты первый человек, кого я увидела с тех пор, как вернулась.
– Тея…
– Что бы ни случилось, Джимми, пожалуйста, не прекращай мне петь. Хорошо?
Я тяжело сглотнул.
– Как ты думаешь, что произойдет?
Вопрос был не из числа одобренных Алонзо, но я должен был его задать. Я должен был понять, знала ли она.
– Я могу снова уйти, – сказала Тея странно глухим голосом. Она оглядела молчаливую землю под густым, тяжелым воздухом. Свою руку в моей. – Я не хочу снова уходить.
Я крепко сжал ее пальцы.
– Я тоже не хочу, чтобы ты ушла.
Ее глаза наполнились слезами, и она приблизилась ко мне.
– Джимми, – начала Тея, но остальная часть предложения была потеряна навсегда. Время истекло. Наши пять минут закончились.
Я видел, как исчезаю в ее глазах, а затем снова появляюсь, когда Тея оглянулась.
– Кто… – Она нахмурилась, вытащила свою руку из моей и сделала шаг назад.
«Вспомни меня, Тея. Пожалуйста».
Ее взгляд упал на мой бейдж.
– Джим?
Я кивнул, затаив дыхание.
– Сколько уже прошло?
Я выдохнул всю свою глупую, беспочвенную надежду.
– Два года, мисс Хьюз.
«Два года и пять минут».
Глава 8
Джим
Алонзо был в комнате отдыха, когда я привел Тею на рисование. Собирая ручки и бумагу, я чувствовал спиной его взгляд.
– Спасибо, Джим, – сказала Тея с яркой улыбкой. – Ты настоящий друг.
– Ага.
Друг. Не Марк Антоний. Не тот парень, который пел ей и вызвал у нее мурашки. Я снова был никем.
Идя к двери, я почувствовал себя больным.
– Выглядишь так, будто только что вернулся со свидания, которое пошло крахом, – заметил Алонзо.
– Рита попросила помочь, – сказал я, скрестив руки. – Вот я и помог.
Мой босс прищурился.
– Ага. Я нанял нового парня. Приступит через неделю. Это тоже поможет.
Я кивнул.
– Ты помнишь, что я сказал о мисс Хьюз?
Каждый мускул в моем теле напрягся, мой живот сжался.
– Помню.
– Постарайся, сынок, – сказал он, отталкиваясь от стены. – Потому что она никогда не вспомнит.
Той ночью я взял свою гитару и спел «Sweet Child O’Mine». Слова лились плавно. Я не колебался и не занимался самокопанием. Музыка заглушила привычный саундтрек моей жизни – грохот заборов, насмешки хулиганов и ядовитые комментарии Дорис.
Я пел Тее Хьюз. Вслух. Потому что ей понравился мой голос. У нее даже мурашки побежали. Она решила, что это сексуально.
«Это ее завело».
Я закопал эту мысль поглубже. Тея не сознавала, что происходит, и было неправильно мечтать о ее поцелуе. Но я мог позаботиться о ней. Защитить ее от оглушительного молчания разума. Может быть, сделать то, что миссис Маррен сказала мне много лет назад.
«Найди свой голос, Джим. Не позволяй ему исчезнуть лишь потому, что слова не даются легко. Или потому, что ты боишься показаться слабым. Ты не слабый. Не тогда, когда делаешь то, что правильно».
А правильно для меня присмотреть за Теей Хьюз.
Я убрал свою гитару и прочел пару страниц «Бойцовского клуба». Истории о парне, который создал другую версию себя. Сильнее, лучше, которому пофигу, что о нем думают. У кого не было недостатков. Не было заикания.
Я читал, пока мои веки не опустились, а затем заснул.
Мне снилось, что у меня две личности, как у рассказчика из «Бойцовского клуба», и я встретился с двумя личностями Теи Хьюз. Мы вчетвером стояли перед картиной в фойе санатория «Голубой хребет»: двое ненормальных, заика-санитар и резидентка с неизлечимым повреждением мозга. Санитар выполнил свою работу и осторожно помог резидентке вернуться в темные пределы санатория.
Но прекрасная художница взяла за руку парня без заикания и вывела его на свет дня.
В то утро перед сменой я сидел за рабочим столом с Ритой, Хоакином и старшей медсестрой Анной Саттон. За закусками и газировкой они костерили какой-то сериал на «Нетфликсе», который смотрели последнее время, а я придумывал способ упомянуть Тею, не походя на одержимого психа.
– Каков наш бюджет на мероприятия в залах отдыха? – спросил я при первом же затишье.
Все головы повернулись ко мне.
– Почему ты спрашиваешь? – поинтересовалась Анна.
– Мистер Уэбб каждый день собирает один и тот же пазл, – пояснил я. – А Тее Хьюз нужны материалы получше. Холст. Настоящие краски и кисти. Каков бюджет, можно ли купить что-то новое?
Анна сухо посмотрела на меня.
– Мистер Уэбб каждый день собирает один и тот же пазл, потому что это часть его терапии. Когда он будет готов к новому, начнет новый.
«Твою мать. Промашка».
– Что касается бюджета, – продолжила она, – у нас его нет. Санаторий «Голубой хребет» – редкость. Мало кто занимается исключительно травмами головного мозга. Деньги идут на то, чтобы продолжать держаться на плаву. Платить людям зарплату.
– Да и зачем мисс Хьюз холст? – спросил Хоакин. – Она и не помнит, что у нее только бумага. Не отличает одно от другого.
Вдох. Выдох.
– А если отличает?
Хоакин рассмеялся и пнул меня.
– Наш новый нейропсихолог, доктор Джим Уилан, прошу любить и жаловать.
Я стиснул кулаки под столом.
«Ага, давай расскажи им про цепочки слов, – фыркнула Дорис. – Это ж такое открытие для людей, кто уже годами работает с Теей».
– Настоящий нейропсихолог уже сто раз ее проверял, – напомнила Анна. – Мисс Хьюз отвергает все, что подхватил ее мозг. Конец истории.
– Разве это не память? – спросил я.
– Нет, Джим, – медленно сказала Анна, как будто я был ребенком. – Это рутина. Она ничего не может вспомнить, поэтому не знает о качестве своей жизни, пока мы поддерживаем ее спокойствие.
Рита положила руку мне на руку.
– Это тебя беспокоит? Что мисс Хьюз страдает?
– Как она может не страдать?
– Потому что она не может вспомнить, – отрезала Анна, бросая на Риту тяжелый взгляд. – Без осознания ситуации откуда взяться страданию?
Это звучало правдоподобно, но зуд в глубине души не давал мне покоя.
– Почему она так легко принимает свою ситуацию – где бы, с кем бы она ни очнулась, – когда происходит перезагрузка?
– Алонзо тебе не объяснил? – спросил Хоакин.
Я скрестил руки.
– Я хочу услышать еще раз.
– Мисс Хьюз после аварии ничего не принимает, – ответила Анна. – Прошли месяцы, прежде чем она перестала каждый раз впадать в истерику. Теперь мисс Хьюз спокойна, потому что под всеми наворотами самая основная функция мозга – выживание. – Она встала, сжав губы и проверяя свои маленькие золотые часы. – Время вышло. Вы удовлетворены, доктор Уилан?
Я пожал плечами. «Даже близко нет».
Хоакин хлопнул меня по плечу.
– Если бы у мисс Хьюз было что-то еще, кто-нибудь из этих умников-нейропсихологов уже бы это вычислил.
– А они все еще проверяют? Как насчет этого нового доктора? Кристины Чен?
Он пожал плечами.
– Уход за резидентами не моя забота – и не твоя. Если Делия Хьюз узнает, что ты балуешься с ее сестрой, она тебя выкинет.
Потому что у Теи будет краска вместо чертовых маркеров? Или немного музыки? Лучшая жизнь?
Когда остальные ушли, я повернулся к Рите.
– С чего Делии беспокоиться, если мы дадим ее сестре холст?
– У нее есть свои причины, – мягко сказала Рита. – Делия защищает сестру. Боится расстроить ее, боится любой публичности. А еще следит за деньгами.
– Какими деньгами?
– После родителей им досталась страховка, по миллиону долларов каждой. Финансирование «Голубого хребта» не равномерное. Иногда у нас случаются сокращения. Делия хочет сберечь каждую монету, если Тее придется переехать куда-то еще. Она осторожничает.
«У нее миллион долларов в банке, а она не купит своей сестре чертову краску?»
– Бессмыслица.
Рита проверила свои часы и встала, чтобы уйти.
– Это мило, что ты хочешь улучшить жизнь мисс Хьюз. Но если купишь ей холст и краску, она забудет обо всем, как только они исчезнут из виду.
«Но в тот момент обрадуется. Это не считается?»
– Рита.
Она остановилась у двери и посмотрела на меня.
– Я думаю, что она знает, – сказал я.
– Не знаю, дорогой, но ей не больно.
– Но…
– Как и сказала Анна, если она не осознает свою ситуацию, то не страдает.
– А если осознание глубже сознания?
– Без сознания нет осознания. – Она мягко улыбнулась. – Вот почему это называют бессознательным.
Я потер лицо руками.
– А как насчет музыки? Тея любит танцы и техно.
– Она иногда слушает классическую станцию. Так велела Делия. Она вычитала, что Моцарт благоприятно влияет на мозг.
– И все? Это все развлечения Теи?
– Ну нет. У нее есть телевизор. Ее любимый сериал – «Офис». Тея смотрит его, хотя не знаю, следит ли она за сюжетом. Как и все здесь, это просто рутина. – Она нежно улыбнулась мне. – И когда я выключаю радио или телевизор, она не помнит, что они вообще были включены.
Выражение ее лица было полным жалости. Хоакин выглядел удивленным. Анна хотела, чтобы я занялся своим делом и прекратил пытаться диагностировать сложный неврологический случай, для которого у меня не было знаний или образования. Они все разочаровались в Тее.
Рита сунула голову обратно в комнату.
– Пока не забыла, Джим, ты не можешь вывести мисс Хьюз на прогулку сегодня, в час? Я знаю, у тебя перерыв, но…
– Да, могу.
Потому что я не собирался от нее отказываться.
Глава 9
Джим
Время до часа тянулось вечность. Я вытащил из своего шкафчика телефон и наушники и сунул их в карман. Подошел к Тее в столовой. Перед ней стояла недоеденная тарелка сыра, крекеров и нарезанных зеленых яблок. Я позволил ей увидеть меня первым.
– Сколько уже прошло?
– Два года.
Она кивнула.
– Я только вернулась. Вы первый человек, кого я вижу. – Она посмотрела на мою табличку с именем. – Привет, Джим. Я Тея.
– Хочешь пойти погулять и подышать свежим воздухом?
Ее улыбка была до боли потрясающей.
– С удовольствием.
Мы вышли через заднюю дверь в душную жару летнего дня. Вместо того, чтобы осунуться от духоты, Тея ожила. Несмотря на унылую одежду, она была яркой и красивой. Я подозревал, что Тея Хьюз до аварии не носила брюки цвета хаки и лоферы.
– Это так мило, Джим, – сказала она. – Джим – это от Джеймса?
– Можешь называть меня Джимми, – сказал я, потому что мне надоел наш обычный сценарий.
Она со смехом подтолкнула мою руку.
– Мысли читаешь? Я как раз собиралась попросить. Ты Джимми. У тебя добрые глаза.
По крайней мере, эту фразу я мог слушать еще сто раз.
– Так тихо, – сказала Тея.
Я сжал телефон и наушники в кармане, размышляя, а такая ли хорошая идея дать ей музыку. Вдруг она сорвется? Но пятиминутный мир Теи всегда был тих, а я устал гадать. Так чертовски надоело ничего не делать.
– Я думал о том же, – медленно сказал я. – Любишь музыку?
«Музыка – это жизнь».
– Люблю? Музыка – это жизнь. Какую ты слушаешь?
Я не позволил ей перевести разговор на меня.
– Всего понемногу. Что нравится тебе?
– Танцевальная и техно. – Она нахмурилась. – Забавно… Не могу вспомнить ни одного исполнителя.
– Погоди, – сказал я, вытаскивая телефон и наушники. Быстро прокрутил плей-лист популярных танцевальных песен. Первым всплыл «Bad Romance» Леди Гаги.
– Попробуй это. – Я дал ей наушники, нажал на воспроизведение и подобрался.
Лицо Теи мгновенно озарилось радостью, и она начала качать головой с закрытыми глазами, слушая свою любимую музыку, возможно, впервые за два года.
– Боже мой, это потрясающе! – воскликнула она. – Вот. Послушай сам.
Она взяла один наушник и отдала мне. Мы стояли посреди полудня, лицом к лицу. Она растворилась в музыке, а я – в ней. Я никогда в жизни не видел ничего столь прекрасного. Она качалась точно ива, стройная и нежная, а я был дубом, пустившим корни перед ней. Между ней и миром, защищая ее изо всех сил.
Песня закончилась, и Тея достала наушник.
– Я хочу твою любовь… Любовь, любовь, любовь…
Я уставился на нее. «Это слова песни, идиот. Она не про тебя».
Тея засмеялась и игриво толкнула меня.
– Мне понравилось, но тебе она совсем не подходит. Ты не любитель танцев и клубов, я права?
– На самом деле, нет.
Она коснулась пальцами мышц моего предплечья.
– Я не могу представить тебя на танцполе. Ты был бы вышибалой в клубе, следил бы, чтобы все вели себя хорошо. Марк Антоний. Слышал о Марке Антонии?
– Вроде бы.