Бремя стагнатора Чекмаев Сергей

– Где этот дом, Лебанури! Скажите!

– Все, больше я ничем помочь не могу. Я и так сказал слишком много.

Из налоговой канцелярии прислали нового расчетчика – плешивого мастера Игнаури. Нелюдимый и малоразговорчивый, он молчаливо щурился на чертежи, быстро щелкал костяшками на решательной доске и выдавал результат. Втроем, вместе с мастером Енгарно, они внесли небольшие изменения в проект: чуть изменили конструкцию заслонки, добавили целых два запорных механизма, чтобы впредь не допустить аварии, подобной той, самой первой. Вместо пускового желоба Косталан решил приделать рабочую камеру с двумя толкателями. Когда выпущенный на свободу пар сдвинет первый, второй встанет на освободившееся место. Следующая порция сдвинет и его, одновременно возвращая назад первый толкатель. И так – до тех пор, пока не погаснет огонь в топке или не закончится вода.

Чтобы ускорить работы, Косталану выделили еще людей. Теперь на строительстве пародела трудилась бульшая часть всех работников государственных кузней. Лишь один орудийный двор лениво ковырялся со старыми бомбардами, подготавливая поврежденные пушки к переплавке. Зато на главной площадке дым, что называется, стоял стеной, потные литейщики, голые по пояс, несмотря на осеннюю сырость, плавку за плавкой отливали части нового котла.

Зима наступила сразу, как будто решила показать всем, кто теперь в Соцветии полновластный хозяин. После почти целого оборота бесконечных осенних дождей выглянуло солнце, но не успело ни прогреть, ни хотя бы подсушить грязный чавкий кисель, в который превратилась земля – на следующий день ударили холода. Глина немощеных проулков, круто, как у хорошего гончара, замешанная сапогами, копытами и колесами повозок, разом затвердела, улицы исчезли, обернувшись нагромождением ухабов и колдобин. Шлифованные камни мостовых покрылись ледяной коркой – на радость детворе и на проклятия взрослым. Даже лужи промерзли до дна – явление для Соцветия и вовсе небывалое.

Жрецы предсказывали, что зима в этом году будет долгой и морозной – мол, из-за влияния Небесного Диска, мир отойдет на большее расстояние от Солнца, чем обычно. Но кто внял их увещеваниям? Кто утеплил дом, прикупил на торгу северные меха или озаботился заготовкой дров? Хватило бы на еду семье, а до холодов еще дожить надо!

Солнечные редко ошибаются, им верят, благодарят дорогими подношениями, но столь резкого наступления зимы никто в городе не ожидал.

Дрова на рынке подорожали почти втрое, став не по мошне Глиняному и Бамбуковому кварталам. Император, да продлится вечно его правление, приказал раздать две дюжины огромных подвод с хворостом. Этого бы все равно не хватило, но, по крайней мере, помогло бы людям пережить непривычный холод. Распорядитель государственных складов почему-то разгрузил хворост ночью, у Водовозной площади – работа закончилась только под утро. Бронзовое било созвало людей к огромной куче топлива: подходи, бери, кто сколько унесет! В это время мужчины уже ушли на службу, дома оставались только жены и дети, а много ли они смогли поднять? Но бобылям и того не досталось – куча иссякла подозрительно быстро, задолго до того, как они вернулись с работы. Знающие люди говорили: если все, что вывалили на площадь, снова сложить по подводам – и на полтора десятка-то не хватит, не говоря уж о двух дюжинах.

Хворост потом видели на рынке по новой, тройной, цене. Народ злословил, что складскому распорядителю хватит теперь на седьмую любовницу – чиновник слыл большим охотником до плотских забав. Наговаривали, конечно. Кто знает, может, люди сами надумали распродать дармовое добро, решив, что звонкая медь все же лучше, чем дерево, которое сегодня есть, а завтра – сгорит в очаге.

Но, так или иначе, бедняки в Глиняном квартале все равно замерзали. Чтобы хоть как-то обогреться люди выбрали с берега все выброшенные морем обломки дерева. Заросли тростника в плавнях незамерзающей Арчинзеи – и те давно уже потрескивали в очагах. В огонь полетели даже зловонные кипы водорослей. Горели они плохо, все больше чадили, да и запах от них такой, что хоть на улицу нос высовывай, зато не стоили ни одного мелкого грошика.

А потом пошел снег. Морские шквалы снова принесли непогоду, окутав все побережье белым пуховым покрывалом. Порт, корабельную стоянку, дома, улицы и площади – все, даже ослепительные громады Мраморного города, завалило непроходимыми сугробами. Целая армия уборщиков с лопатами и скребками по утрам выходила расчищать улицы. К вечеру им обычно удавалось освободить от снежного плена несколько основных проездов. Утром все приходилось начинать с начала.

Но ни осенняя распутица, ни морозы, ни снегопад не могли остановить работы в литейной мастерской. Лихорадочная суета теперь не прекращалась даже ночью. Над главной площадкой установили навес, а чтобы он не рухнул под тяжестью выпавшего снега, подмастерья каждое утро лазили наверх очищать его. Они же скалывали лед с дорожек – мера вынужденная, введенная после того, как один из работников поскользнулся и рассыпал по всему двору корзину с крицами. Металл подготовили для варки «супового» железа, несколькими плавками подряд очищая его от шлаков и лишних примесей. Но чушки вывалились в грязь, и осторожный мастер Енгарно приказал все переделать, несмотря на горячие протесты Косталана:

– Енгарно-ансей! Это же целый день лишней работы! Зачем? Вымоем в жгучем настое, да оботрем – и можно пускать крицы в дело!

Теперь он торопился как мог, надеясь побыстрее завершить проект. Молодой мастер все реже вспоминал о первоначальной идее – гигантского водяного колеса, движимого силой пара. Потом… Сейчас главное построить им всем этот движитель. Что стоили повышения в чинах против возможности наконец-то увидеться с Юнари, побыть с ней! Ради нее он сделает что угодно, а уже потом, когда на его стороне будут сила и власть, можно разобраться с Креганоном.

– Нет, Косталан-са, – голос литейщика отвлек его от посторонних мыслей. – Не стоит торопиться. Вы знаете, как четко отмерял старый Саригано все ингредиенты для «супового» железа. А если мы что-то упустим? Если грязь попадет в плавку?

Скрепя сердце, молодой мастер вынужден был согласиться, обозвав про себя Енгарно перестраховщиком. С того дня у них начались разногласия: опытный литейщик делал все по правилам, заставляя иногда переделывать работу нескольких дней, если находил какой-либо изъян. А Косталан гнал и гнал вперед, часто закрывая глаза на мелкие недоделки. Как и раньше, он сам проверял итоговые результаты, но критический взгляд все чаще изменял ему.

Енгарно поправлял снова и снова:

– Косталан-са, так нельзя. Вы вчера одобрили все три изготовленные полосы, но вот здесь, смотрите, явный изъян в металле. Я приказал переделать.

– Зачем? В новом варианте мы решили сделать не пять полос, а целых двенадцать! Крепость одной ничего не решает!

– Зато слабость одной решает все. Вы не хуже меня знаете старую пословицу, что циновка рвется там, где самая ненадежная соломинка. А что если котел разойдется по шву, который скрепляет именно эта ненадежная полоса? Вы молоды, Косталан-са, а юности свойственно увлекаться. Но не торопите результат. Все должно быть четко выверено, иначе мы снова окажемся у груды железных обломков.

Каждая новая задержка злила молодого мастера, выбивала его из колеи. Ведь они все дальше и дальше отодвигали срок окончания работ. А неумолимому времени не прикажешь остановиться. Три оборота на исходе – скоро с него спросят результат. И даже не хочется думать, что может случиться, если пародел к тому моменту не будет закончен.

В конце концов, Косталан не выдержал и пожаловался Веку Лебанури. Они немного сблизились за эти дни, вынужденные работать бок о бок. Кузнец еще не избавился от явной неприязни к бывшей и нынешней профессии Скользкого, но постепенно привыкал к нему как к человеку. Они редко разговаривали о чем-либо, что не касалось пародела, но в нечастые минуты откровенности Косталан узнавал историю Лебанури, аристократа по рождению, завсегдатая припортовых трущоб в бесшабашной и распутной юности.

В ответ молодой мастер рассказал о разногласиях с Енгарно:

– Он слишком придирчив ко всему, слишком. Это переходит всякие границы. Я даже не могу объяснить, чем он руководствовался, когда приказал переделать вчерашнюю плавку или забраковал одну из скрепляющих полос. Он словно завидует нашему успеху, намеренно сбивая подковы моим скакунам.

Красивый речевой оборот – из книг – должен был подчеркнуть степень возмущения, отпрыск аристократского рода, пусть и разорившегося, оценит красоту слога.

Но Веко уделил больше внимания самой жалобе, воспринял ее всерьез, засобирался и к вечерней заре уехал с докладом к Зрачку Креганону.

А утром, как только мастер Енгарно явился в кузни, его окружили легионеры:

– По велению Всевидящего Ока вы арестованы!

Литейщик удивленно проговорил:

– Небесный Диск! За что?!

– Вам объяснят. Стойте смирно!

Ресницы обыскали мастера, вывернули руки. Он попытался освободиться, но слуги Ока держали крепко:

– Не сопротивляйтесь! Этим вы только усиливаете свою вину!

Когда Енгарно выводили со двора униженно согбенного, со связанными локтями и колодкой на шее, Косталан предпочел отвернуться. Литейщик крикнул:

– Косталан-са!!! Я ни в чем не виноват! Скажите им!!!

Молодой мастер опустил голову – чего кривить душой и говорить, что не ожидал такого поворота. Нет, когда он сетовал на Енгарно Веку Лебанури, то предполагал, конечно, что офицер даст жалобе ход наверх, и литейщика, скорее всего, арестуют. Но не так же! Не на глазах у всех! Косталан думал, что мастера возьмут дома, как его самого когда-то, промурыжат несколько дней в канцелярии Ока, да и выпустят. А у него пока появится возможность спокойно закончить отливку без постоянных придирок Енгарно.

Вышло не так. Через день в кузнях появился Зрачок Креганон, сияющий, как умытый дождем Небесный Диск:

– Я знал, что мы сработаемся, Косталан-са!

– Неужели? – удивленно переспросил кузнец, который был уверен в противоположном.

– Именно! Вы не только ведете работы к победному, я надеюсь, концу, но и сами занялись отловом солмаонских шпионов!

Мастер похолодел:

– Что? Енгарно оказался предателем?!

– Да, он во всем сознался. Брал деньги за то, что всеми доступными способами сдерживал изготовление котла. Хуже того! Он признался в подготовке новой аварии, а потом – когда его допросили с пристрастием – еще взял на себя вину за первую.

– Значит…

– Именно он залил оловом запорное устройство.

– И что теперь?

– Уже – ничего. – Креганон сделал ударение на слове «уже», помедлил, наблюдая реакцию собеседника. – Сегодня утром изменник предан очистительному сожжению.

– Ли? Слышишь меня?

– Да, командир. Что за срочность?

– Немедленно вызывай Ю Фата! И уходите из города! Понял?

– Понял. Но зачем?

– Уходите!!! Как можно дальше!

– В чем дело, командир?

– К вам идет солмаонская эскадра. Мы видим ее с «пятерки» – три канонира и штук пятьдесят десантных галер.

Брови Чжао Ли взлетели вверх, он побледнел, точнее посерел, желтая кожа сделалась совершенно бесцветной.

– Они хотят штурмовать город?

– Не знаю. Но людей на галерах более чем достаточно. Плюс три тяжелых речных канонира. Береговой охране придется нелегко. Уходите к точке вброса, я вышлю за вами корвет. Колоны опять будут ворчать о перерасходе топлива, ну да хрен с ними!

– Но… Это же война, командир!!!

– Еще не знаю, Ли, – ответил Игорь, щелчком тумблера вырубил связь и договорил в гулкой пустоте кабинета: – Но очень на это надеюсь.

* * *

Первыми тревогу забили на маяке, что венчал шип узкой каменной гряды, уходящей в море на полтора десятка перестрелов. Ночью там зажигали огромные чаны с горючим маслом, а сменный дежурный через короткие промежутки времени бросал в них точно отмеренные порции специальных добавок, окрашивающих пламя в тот или иной цвет. Толченой льнянки для зеленого огня, если проход в залив чист и свободен, ситника – для красного, если штормовые волны яростно кидаются на скалы, преграждая доступ в узкую горловину бухты.

Днем с верхней – открытой – галереи просто следили за морем, высматривая, не терпит ли бедствие в прибрежных водах купеческий корабль. Хотя какая торговля зимой!

Должность наблюдателя считалась не пыльной – платили хорошо, а работать особо не требовалось. Разве что холод донимал. Ночью еще куда ни шло: люди грелись у сигнальных чанов, а вот коротким зимнем днем промозглая сырость проникала сквозь любую самую толстую одежду. В народе морских дозорных презрительно именовали «мерзлыми задами», намекая на сидячую работу и вечный холод.

Но именно они, два наблюдателя дневной смены, как бы ни дразнили их соседи и друзья, заметили опасность раньше всех.

– Смотри, что это? Никак наши возвращаются? – спросил дозорный помоложе.

Второй высунулся наружу, приложил руку к глазам, заслоняясь от солнца. Он иногда подрабатывал в порту плотником, бывал на военных кораблях, нахватался там кое-чего. Потому и понял все сразу, в отличие от напарника.

– Солмаон!!!

– К… кто?

– Это корабли бледнозадых! Тревога!!!

Трясущимися руками молодой поджег сигнальный чан. Масло полыхнуло ярким чистым пламенем.

– Тревожную смесь!! Ну же! Быстрее!

И не дожидаясь действий напарника, сам зашарил по полкам.

– Он здесь… здесь… – бормотал молодой, стаскивая запылившийся короб. От неуклюжего движения тот рухнул на пол, треснул и раскрылся, рассыпав нужный порошок.

– Урод безрукий! – крикнул бывший плотник. – Собирай!

Ухватил горсть черных крупинок и швырнул в огонь. От чана немедленно повалил жирный густой дым. Молодой закашлялся.

– Ну! Давай еще!

Столб, поднявшийся над маяком, в порту и в крепости заметили почти одновременно. Зрительные трубы наблюдателей разом уставились на море, выискивая опасность. Как только из-за мыса показался округлый нос первого солмаонского канонира с ненавистным сине-золотым вымпелом, в доках немедленно забили тревогу. На плацу крепости уже строились стрелки охранного гарнизона. Из открытых дверей арсенала потянулись упряжки скакунов с метательными машинами. Катапульты выстраивались ровными рядами у подножья угловой сторожевой башни. Здесь, со специальной артиллерийской площадки можно было держать под прицелом весь залив и прилегающую часть моря на десяток перестрелов.

Гонцы на самых выносливых скакунах уже скакали к Южным и Императорским воротам – везли тревожную новость в столицу и в Мецу, зимнюю базу флота.

Тревожный набат застал Косталана в очень важный момент – заканчивалась подготовка формы для отливки рабочей камеры. Он наскоро проверил толщину стенок, все углы, размеры и остался доволен. Вот, можно же одновременно делать все быстро и без ошибок. Жаль только, что мастер Енгарно больше никогда этого не увидит.

Косталан, наверное, и не обратил бы внимания на далекий перезвон – мало ли что происходит в крепости, может, сигнал на построение или учебная тревога – но тут в воротах кузни загомонила стража. Молодой мастер недовольно поднял голову на шум. Теперь рядовые Ресницы лебезили перед ним, старались услужить, иногда достаточно было простого взгляда, чтобы они убрались подальше.

Но не в этот раз. Косталан увидел, как Лебанури раздает какие-то приказания столпившимся вокруг него легионерам. Пятеро уже бежали в глубь кузней, к отвальному скату. Еще двое закрывали калитку, подпирали ворота бревнами и перевернутыми тачками.

Удивленный странными приготовлениями мастер хотел было окликнуть Веко, но тот уже сам шел к нему.

– Что вы тут устроили, Лебанури? Снова ищете шпионов?

По испуганному лицу и дрожащим губам офицера Косталан понял, что тому не до смеха. Руки бывшего вора тискали короткий берестяной цилиндр, время от времени поблескивающий какими-то стекляшками. Кузнец никогда раньше не видел такой маленькой зрительной трубки, обычно их делали длиной в рост человека, а то и в полтора, чтобы сгладить неизбежные из-за качества линз искажения.

«Для такой коротенькой трубки увеличительные стекла шлифовали дней десять, наверное. И стоит она поболее, чем моя лачуга в Глиняном квартале!»

Веко сунул цилиндр за перевязь, потом снова достал, опять покрутил в руках.

Случилось что-то очень серьезное.

«Гм… Зрачок Креганон попал в опалу? Умер, не приведи Небесный Диск, император, да продлится вечно его правление?»

– Да в чем дело? Скажите толком!

– На подходе солмаонская эскадра! – выпалил Веко на едином дыхании.

Косталан вздрогнул:

– Война?! Опять?!

– Не знаю. Только что прибыл гонец из крепости. Приказали закрыть все входы и выходы, никого не выпускать. Кроме рабочих орудийного двора.

Кузнец кивнул: литейщики бомбард кроме всего прочего еще и отменные артиллеристы – только глупец пренебрег бы их умением. Но пушек в кузнях почти нет, пол-оборота назад как раз вывезли последнюю партию для приграничных крепостей. Вряд ли успели отлить больше двух-трех штук. Да и те – еще не испытаны, а значит ненадежны. И зарядов нет, все в арсенале оружейного двора.

Как оказалось, об этом подумал не только он. С орудийного двора прибежал мастер Орнавами – мастер-оружейник и отличный канонир.

– Что случилось, вечнобдительный Веко?

Ну да, конечно! «Вечнобдительный». Косталан давно отвык от подобных обращений, он уже и забыл, как можно до полусмерти бояться слуг Всевидящего Ока. Младших он просто презирал, а Креганона – еще и ненавидел, как ни старался убедить себя в обратном.

– Война, мастер, – ответил кузнец за Лебанури. – К городу приближается солмаонская эскадра.

Лицо Орнавами побелело, но сам пушкарь, надо отдать ему должное, охать и ахать не стал – сориентировался почти мгновенно:

– У нас, на орудийном дворе, есть три готовые бомбарды.

– И вы сможете стрелять? – с надеждой спросил Веко.

– Нет. Зарядов не осталось. Но, насколько я знаю, других орудий в городе нет… – он замялся, не решаясь советовать самому офицеру Всевидящего Ока.

Косталан ухватился за его мысль практически сразу же.

– Лебанури, пошлите гонца на оружейный двор. Пусть пришлют заряды.

Веко растерянно посмотрел на кузнеца:

– Нужно распоряжение Зрачка Креганона…

– Нет времени! Пока вы свяжетесь с ним, да будете ждать ответа – Солмаон возьмет город! Не медлите! Шлите гонца! Уверен, Зрачок потом одобрит ваше поведение и даже, возможно, представит к награде. Мастер Орнавами! – слова Косталана заставили пушкаря встрепенуться. – Сколько вам нужно?

– Полсотни ядер и три дюжины зажигалок.

Слуга Ока поколебался еще несколько мгновений, но все-таки подозвал к себе легионера – хитроватого прощелыгу со смышленым лицом, явно бывшего шулера или мошенника. Отдал короткий приказ.

– Куда доставить заряды, мастер?

Артиллерист задумчиво осмотрелся.

– К площади перед входом. Там удобная позиция, к тому же расстояние и угол наводки по многу раз выверены во время испытаний. Мы сможем стрелять очень точно.

– А огненная смесь? – спросил Косталан.

– Не надо, наших запасов хватит.

– Все понял? – спросил Веко, снял витой шнур, знак своего чина и передал легионеру. – Это отдашь распорядителю оружейного двора. Нет времени готовить письменный приказ.

Гонец кивнул и умчался. Лебанури достал из-за пазухи богато вышитый, но несколько грязноватый платок и вытер испарину на лбу. Несмотря на кусачий зимний холод, ему было жарко.

Орнвами не уходил. Стоял, переминаясь с ноги на ногу, проклинал собственную нерешительность. «Это же слуга Ока! Подлый, жестокий и беспринципный. Сейчас он похож на ч ловека, обстоятельства вышибли его из привычной колеи. А вот отобьем бледнозадых, небось, разом припомнит смелые речи и непочтительное поведение!»

Лебанури все понял, ободряюще кивнул и спросил:

– Что-то еще, мастер?

– Да, вечнобдительный Веко. Еще нужны люди, чтобы оттащить орудия. Обычно их перевозят на специальных подводах, но сейчас придется волочь на руках.

– Хорошо, я прикажу Ресницам пригнать подданных вам в помощь.

– Пусть возьмет наших, – сказал Косталан, – все равно без дела маемся.

– Нельзя! У меня личный приказ Зрачка – не выпускать за ворота никого из ваших людей, Косталан-са. Они могут попасть в руки врага и выдать тайну пародела.

– Но одними только регалиями и распоряжениями уважаемого Креганона, – кузнец подбавил в голос весь яд, на какой только был способен, – защитить город невозможно. А люди давно уже все попрятались. Пока ваши легионеры найдут хотя бы десяток, будет поздно. Или вы хотите дать в помощь мастеру Орнавами своих Ресничек?!

– Легионеры охраняют кузни!

Удивленный пушкарь с раскрытым ртом переводил взгляд с одного на другого. Слова Косталана казались ему неслыханной дерзостью, за которую, по его мнению, должна была последовать кара – неминуемая и страшная. Как можно разговаривать таким тоном со слугой самого Всевидящего Ока! На миг мастер Орнавами даже забыл о приближающемся вражеском флоте.

Однако Веко Лебанури почему-то не стращал смельчака страшными карами, а даже… оправдывался!

«Неслыханно! Выходит, не зря говорят, что молодой мастер Косталан забрал себе невиданную власть и даже легионеры Ока ему подчиняются? Ну и ну!»

Кузнец стукнул кулаком по ладони:

– Плевать на приказ! Солмаон скоро начнет нас с вами в дерьмо растирать, а мы все будем о приказах спорить!

– Плевать на приказ Зрачка Креганона?! – в ужасе переспросил Лебанури. – Нет-нет, я не могу…

– Ну, хорошо, – сказал Косталан, поняв, что спорить с ним бесполезно. Скользкий уперся в границы своих полномочий и ничего сверх делать не будет. – Пусть возьмет подмастерьев. Они ничего не знают, а значит – не выдадут.

– Но…

– Берите, мастер. Видите, вечнобдительный Веко согласен.

И повернулся к своим – литейщики собрались в кучу и возбужденно переговаривались. Новость дошла и до них. Кузнец крикнул:

– Подмастерья на оружейный двор! Делайте все, что прикажет мастер Орнавами.

И в этот момент с моря донесся дробный перестук – гребцы разом втолкнули весла в бортовые уключины. Над бухтой повис слитный многоголосый вопль, боевой клич Сол­маона: «Ай-йияяя-я!!»

– Они уже здесь, – просто сказал Лебанури.

Косталан бросился на лесенку пожарной башни, с которой раньше следили за всей огромной территорией кузней – нет ли где огня?

Верхние ступени отчетливо заскрипели, площадка качнулась – в последнее время башней пользовались редко. Кузнец с трудом удержал равновесие, махнул сверху мастеру Орнавами: начинайте, мол, и посмотрел на море. Через пару мгновений к нему присоединился и Веко Лебанури, протянул зрительную трубку:

– Так лучше видно, Косталан-са…

Солмаонская эскадра в залив входить не стала. Мастер Хинновари как-то рассказывал Косталану, что в бухте много рифов, а в самом безопасном месте лет десять назад от души навалили камней: три ночи возили. Да еще затопили сожженный во время последней войны канонир. Корабль сгорел до остова – о ремонте нечего было и думать, так что его просто нагрузили балластом по самые борта. Зато теперь с наскоку в бухту не ворвешься – Солмаон, оседлав быстроходные и маневренные гильдейские галеры, пробовал дважды. Обе попытки провалились, севшие на мель корабли методично, как на учениях, расстреляли из катапульт и бомбард. Тогда имперцы решили выведать тайну фарватера, наводнили город шпионами, но отыскать его так и не смогли. Оно и понятно – стоянка купеческих галер располагалась на внешнем рейде, а тайну секретного прохода в доки для военных кораблей в Соцветии хранили пуще глаза.

Еще бы! Здесь базировалась Эскадра Черноклювого Ястреба, оседлав самую узкую часть залива и преграждая доступ в устье полноводной Арчинзеи. Здесь – единственное удобное место для порта на всем Нарсетском побережье.

К сожалению, после подписания очередного мирного договора с Солмаоном, Черноклювые корабли ушли в Мецу, на зимнюю стоянку. Никто не ждал нападения, и порт остался практически беззащитным.

В третий раз солманонцы решили сработать по-друго­му – что-что, а учиться на своих ошибках они умели. Флот подошел к пляжам восточного мыса. Течение намыло здесь огромную песчаную косу, полого уходящую под воду. Идеальное место для высадки. Идеальное… если бы не предусмотрительно насыпанный по кромке обрыва земляной вал с бойницами и приветливо торчащие навстречу незваным гостям заостренные зубья частокола.

Сверху, с пожарной башенки, Косталану и Лебанури было хорошо видно, как спешно занимали оборону стрелки Соцветия. Как будто кто-то открыл затворки плавильной печи, и на чистый белый снег хлынул переливающийся поток расплавленного металла. Зимнее солнце, отражаясь от бронзовых пластин панцирей, блестело по-праздничному ярко, слепило глаза.

План высадки не стал сюрпризом для командующего гарнизоном. Людей бы ему побольше…

– Молодцы! – возбужденно шептал Веко, потирая руки. – Молодцы! Сейчас кому-то надерут его бледное северное седалище!

Косталан промолчал. В военном деле он разбирался не слишком хорошо, однако и не специалисту было ясно, что Сол­маон обеспечил себе подавляющее превосходство в силах.

– Зачем они здесь?! Опять война? Но почему здесь, а не на границе? – спросил Лебанури. – Даже если им и удастся захватить порт, к вечеру, если не раньше, подойдут Черноклювы и запрут бледнозадых в порту!

Кузнец посмотрел на него в упор.

– Вы еще не поняли, дорогой Веко? Солмаон пришел за нашим пароделом. Им надоело вредить нам по мелочам, и они решили забрать все!

Лебанури-Скользкий от удивления открыл рот и несколько мгновений не мог вымолвить ни слова. Слова Косталана сразили его наповал.

– Но это же война! – сдавлено произнес он наконец. – В ответ на это нападение советники императора сложат у трона красные палочки! Все до одного!

– Вы так боитесь воевать?

Риторический вопрос. Боится ли воевать трактирный вор, подавшийся в палачи, чтобы избежать очистительного сожжения? Конечно, а как же еще! Он вообще не умеет драться – больше привык полагаться на ловкие пальцы и грозное имя Всевидящего Ока, от которого у рядовых подданных сразу же возникает дрожь в коленках.

– Нет, но…

«Тум-м-м! У-у-уххх!»

С подножья сторожевой башни в лихорадочном темпе взмыленных подающих заухали катапульты. Ременную петлю срывало с упора, скрученные жилы стремительно распрямлялись, бросая рычаг вперед до столкновения с рамой. Глухой удар («тум-м»), и лежащий в авоське булыжник в полсотни алинов летел вперед («у-у-уххх») как из хорошей пращи. На воде то и дело вставали красивые водяные фонтаны. Удачно попавшим камнем расщепило борт одного из малых кораблей. Переполненный, он почти сразу же перевернулся, черные точки людских голов вперемешку с обломками замелькали в волнах. Две ближние галеры налегли на весла, утопающим бросали веревки, протягивали шесты и крючья. Новый заряд разметал всех в стороны, вода густо окрасилась красным.

Косталан вздрогнул, отнял от глаз зрительную трубку и вернул ее Лебанури. Тот жадно приник к окуляру.

Несмотря на бомбардировку, флот подошел ближе и встал в дюжине перестрелов от берега. Три больших корабля выдвинулись вперед. Косталан смотрел на них с недоумением: раньше ему никогда еще не доводилось видеть речных канониров. Плоская, почти круглая, палуба, невысокие борта, две высоченные мачты без единого паруса – да, это они, знаменитые артиллерийские корабли Солмаона: вон на палубе в строгом беспорядке громоздятся метательные машины самого угрожающего вида. Удивительно, как северяне рискнули провести по морю сугубо речные корабли. Дождались, наверное, тихой погоды, да воспользовались помощью гильдейских навигаторов – где-где, а в Трех Лианах отменно знают все течения и рифы у побережья.

И все равно операция чрезвычайно опасная, на грани разумного риска. Видать, очень уж хотелось солмаонским командирам создать превосходство в артиллерии, чтобы взять город в любом случае, несмотря ни на какие случайности.

Что ж, это им удалось.

Лебанури мрачно разглядывал вражеский флот, потом опустил свою оптику и растерянно протянул:

– Да, сила… На каждом канонире штук по двадцать тяжелых катапульт, пехотные баллисты еще. Десятка четыре я точно насчитал. Втрое больше, чем у нас. А там еще и легкие, этих вообще без счета. Где же они столько всего набрали?

В его голосе явственно слышались растерянность и страх.

И тут канониры нанесли свой первый удар. Чудовищной силы залп – все шестьдесят бортовых катапульт выбросили здоровенные каменные глыбы. Первые же попадания разом разнесли в пыль три чжаньских метателя. Некоторые снаряды разбились со звучным хлопком, и вокруг, шипя и вгрызаясь в почерневший снег, разлились небольшие озера огня.

– Тысяча проклятий! – закричал Лебанури. – Жижара!

Заживо сгорающие люди страшно кричали, заглушая рев пламени и несмолкающий «у-у-уххх» уцелевших катапульт. Огненные реки потекли вниз по склону, снег шипел и испарялся, клубы пара затянули подножье сторожевой башни.

Процент точных попаданий все же был невысок, иначе солмаонцы в десять залпов уничтожили бы всю артиллерию обороняющихся. Снег вокруг почернел, в девственных сугробах зияли провалы, вокруг догорающих лужиц жижары, исходили паром грязно-серые кипящие лужи воды. Подточенная огнем снежная шапка мыса не выдержала и с шумом обрушилась вниз, вызвав небольшую лавину.

Чжаньские артиллеристы не отступили, показав выучку. Огненную смесь, пожирающую все на своем пути, тушили, набрасывая сверху накидки, снег, заливали водой. Уцелевшие катапульты перетаскивали на новые позиции, и все начиналось сначала. Подносчики доставляли новые заряды – круглые железные шары размером с человеческую голову в плетеных авоськах. Между залпами образовалась пауза, артиллеристы мудрили что-то с новыми зарядами, из-за дыма и пара, затянувшего полплощадки, было плохо видно, что происходит внизу.

«Тум-м-м! У-у-уххх!»

Внизу под мерные команды «раз-два, взяли! ну еще, взяли!» подмастерья-литейщики тащили по оружейному двору все три недавно отлитые бомбарды. По пять-семь человек на тяжеленную бронзовую дуру. Им едва удавалось сдвинуть их на несколько шагов. Потом все начиналось сначала. Молодые крепкие парни выбивались из сил, но продолжали тянуть орудия вперед. Кому-то пришла в голову мысль подставить катки, но дерево не выдерживало веса бомбард, плющилось, крошилось в щепы.

Наконец людские упряжки выволокли пушки из ворот. Мастер Орнавами приказал помощникам установить их прямо на площади, согнанные легионерами жители окрестных домов спешно копали рядом с орудиями спасательные щели.

– Ну что они там возятся?! Перебьют же наших, пока они раскачиваются!

Косталан не стал отвечать. Разве объяснишь в двух словах, что установка осадной бомбарды на позицию – дело хлопотное и чрезвычайно сложное. Камора у нее сделана в виде приставного дна с углублением, которое заполняется липкой мякотью огненной смеси. В Солмаоне недавно научились ее высушивать и засыпать через воронку прямо в камору. Артиллеристам Чжандоу приходилось работать с тем, что есть.

Мастер Орнавами делал все как положено, то и дело поглядывая на море и подгоняя своих помощников недвусмысленными жестами. Легионеры не скупились на тычки.

Бомбарды могли стать большим подспорьем для защитников города – изготовленные совсем недавно и ни разу не использованные, они выдержат до ста выстрелов каждая (если не взорвутся сразу, конечно), а для скоротечной артиллерийской перестрелки это совсем немало. Тем более, что на борту канониров вообще нет тяжелых осадных орудий – палуба, сколько ее не укрепляй, просто не выдержит страшную отдачу при выстреле.

Веко тронул Косталана за плечо, указал вниз.

Упряжки взмыленных скакунов с бешеной скоростью неслись по главной улице Самшитового квартала. Первая уже влетела на площадь, лихо затормозила, едва не перевернувшись. Мастер Орнавами ткнул рукой в ближайшую бомбарду, что-то неслышно прокричал. Помощники выстроились цепью, один забрался в повозку и начал сноровисто выбрасывать наружу тяжеленные чугунные шары. Заряды поплыли по рукам. С оружейного двора привезли сохранившиеся с последней войны запасы.

С последней – или теперь уже надо говорить «с прошлой»?

Мастер-канонир свое дело, несомненно, знал назубок. Во все три ствола уже вкатили по тяжеленному ядру, укрепили камору и тщательно замазали щель глиной. Первую бомбарду уже подпирали снизу бревнами и камнями, чтобы приставную камору не сорвало при выстреле. Орудие наводилось на глаз, опытный Орнавами возился с прицелом, то вынимая, то подставляя клинья, пытаясь придать стволу необходимый угол возвышения. Наконец, канонир вставил в запальное отверстие длинный фитиль, поджег, заорал изо всех сил и замахал руками. Жители, подталкиваемые легионерами, попрятались кто куда – за стены домов, заборы, в дренажные канавы и протоки. Артиллеристы укрылись в щелях радом с орудиями.

– Куда это они? – удивился Лебанури.

– От выстрела бомбарду может разорвать. Мастер знает, что делает.

С нестерпимым грохотом орудие выбросило сноп пламени, чуть подпрыгнув на импровизированном лафете. Косталан мельком глянул, не разорвало ли его – нет, бомбарда стояла целой и невредимой, – и сразу же перевел взгляд на море, проверить результаты выстрела.

За кормой ближнего канонира поднялся водяной столб, набежавшей волной залило часть палубы. Немедленно зашевелились весла – корабль взял вправо, стараясь сбить Орнавами удачный прицел.

Артиллеристы зарядили разом все три бомбарды, мастер по очереди наводил их.

Солмаонские канониры воспользовались паузой и дали новый залп. К счастью, из-за вынужденного маневра первый корабль потерял точную наводку, и все его заряды ушли мимо. Но остальные два накрыли площадку с метательными машинами целой серией точных попаданий.

Впрочем, и северянам тоже досталось. Чжаньские катапульты в долгу не остались, несколько зажигательных снарядов разбились о палубу, разлив свое смертоносное содержимое и мгновенно подожгли несколько метателей. В едком дыму заметалась пожарная команда, суетливо зачерпывая кожаными ведрами забортную воду. Горящие люди катались рядом, пытаясь сбить с себя пламя, две охваченные огнем фигуры, шатаясь, добрались до борта и прыгнули в море.

– Вот так!!! – вне себя от радости выкрикнул Косталан. После недавнего взрыва в мастерской он ненавидел сол­маонцев едва ли не сильнее чем Креганона.

– Что это за огненные снаряды? – спросил Веко Лебанури.

– Зажигалки. Там внутри специальная смесь, она горит очень жарко и растекается, как вода. Ни одну дырку не пропустит. Если удача нам улыбнется – подожжем канонир! Хотя бы один. Иначе не сладить…

Бомбарды рявкнули хором. Три огненные дуги прочертили небо и обрушились на корму ближайшего канонира. Планшир разлетелся в щепы, подломилась и рухнула задняя мачта. В запутавшихся снастях безвольно обвис сине-золотой штандарт.

Но корабли, не обращая внимания на пушечный огонь, упорно продолжали дуэль с катапультами на берегу. Сверху хорошо было видно, как разлетались в щепы клювастые метатели чжаньцев. Заслонщики Смерти – несколько невеселых парней в кожаных накидках до колен – то и дело оттаскивали с площадки раненых артиллеристов. На их место тут же становились новые, чтобы тоже через залп-другой со стоном баюкать размозженную ногу или, отлетев от удара на пару метров, хрипло хватать воздух пробитыми легкими.

Канониры Солмаона серьезно превосходили обороняющихся в артиллерии – невероятная плотность огня приносила свои плоды. Чему, к сожалению, не в малой степени способствовал командир гарнизона. Будь на его месте опытный боец – он бы сымпровизировал, приказав оттащить пару катапульт к началу тропы, ведущей к башне, и стрелять навесом. Место там неровное, с берега просматривается не так хорошо, как плоская, открытая всем ветрам и взорам, площадка у подножья.

Но малоопытный командир старался придерживаться канонов и упорно гнал людей к катапультам. Артиллеристов, а самое главное – метателей, становилось все меньше. Бомбарды с площади изредка плевались огнем и добились-таки небольшого успеха, разворотив в паре мест палубу одного из канониров. Но орудий было слишком мало, а скорость стрельбы – удручающе низкой, чтобы нанести нападающим серьезный урон.

Солмаонцы палили вразнобой, зато часто, благо целиться было несложно. Корабли искусно маневрировали веслами – как бы танцуя на волнах из стороны в сторону. Чжаньские снаряды все чаще бесполезно падали в море, поднимая лишь тучу брызг.

Лебанури ругался на чем стоит свет Поднебесного Диска:

– Раздери их седалище! Ты посмотри как они, поганцы, четко правят. Ювелиры, прямо. Проклятье! Еще два-три залпа, и бледнозадые всех наших перебьют! Откуда их принесло… умельцев таких. Как бы не личные камнеметчики императора, элита, Яростные Ветры.

Трех залпов не хватило, но на пятом – замолчала последняя чжаньская катапульта. «Кожистые» санитары оттаскивали с площадки, усеянной обугленными обломками, немногочисленных выживших. Почти все они были ранены или обожжены.