Под ударом Афанасьев Александр

Она решила обострить

– Так чего вам надо, гражданин начальник? Могу телевизор устроить? Или магнитофон. «Шарп». По госцене продам

Судья поморщился

– Нехорошо говорите, Ирина Генриховна. Это, между прочим, спекуляцией называется. А партия со спекуляцией борется.

– Какая же спекуляция? Все как положено, под квитанцию, по госцене. Могу икорки достать.

Судья внимательно посмотрел на нее.

– Думаете, у меня икры нет?

Да нет, есть. Про то, что все браконьерские артели, которые почти извели за последние десять лет каспийского осетра находятся под чьей-то крышей – это всем в Азербайджане было известно. Икра она ведь такое дело… весит мало, стоит дорого. На том берегу – Иран, а там тогда американцы долларами платили. Про то, что браконьерство на Каспии – это чуть больше чем браконьерство – знали все. Потому то браконьерами даже КГБ занимался. Но когда преступление совершают все – может, это уже и не преступление?

Ирина Липман смутилась:

– Ну… есть… наверное.

– То-то и оно. Всё у меня есть, Ирина Генриховна. И у вас – всё есть и даже больше чем у обычного советского человека. Только вот справедливости – нет.

Судья протянул Ирине папку, которую держал при себе.

– Вот. Ознакомьтесь.

…

– Дело одного капитана госбезопасности. Того, который расстрелял вашего деда. И всю его семью.

Чего Ирина Генриховна не ожидала, так это вот этого…

– Сорок первый год, Донбасс. В связи с наступлением гитлеровских войск – было принято решение принудительно выселить немецких колонистов в Казахстан. По вашему населенному пункту – приказ исполнял капитан госбезопасности Любый. Когда поезд не подали – он принял решение расстрелять всех спецпереселенцев. Включая и детей. Потом, конечно, объявили, что людей расстреляли немцы…

…

– А у вас в руках – дело уже полковника госбезопасности Любого. Который, в сорок пятом году в Вене занимался мародерством и на этой почве – был завербован британской разведкой. В пятьдесят третьем году – товарищ Любый вместе с группой других товарищей, пособников Берии, были разоблачены как предатели. Военной коллегией Верховного суда Любый был приговорен к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение.

Липман постаралась держать себя в руках

– Для чего вы мне это показываете?

– Для того чтобы вы понимали, Ирина Генриховна – государство умеет исправлять свои ошибки…

…

– А вообще то я хотел поговорить с вами о «Белом Лебеде»…

Ирина вздрогнула.

«Белый лебедь» – так называлась спецколония в Пермском крае. Туда отправляли отбывать наказание только воров в законе и самых отмороженных из стремяг.

Там была бойня. Работать никто не работал – да и не заставлял никто, все понимали, что воры работать не будут. Прибывающих – встречал начальник колонии, всех зверски избивали. В качестве работы – зэки таскали бревно. Туда-сюда. Кто падал – тех избивали охранники.

Выйти можно было просто. Пойти к начальнику и сказать, что отказываешься от звания вора в законе. Тогда тебя покормят, больше не будут издеваться, статью, о бывшем воре, вставшем на путь исправления – пропечатают в лагерных газетах. После чего ссучившегося – если и не убьют, то опустят на самый низ лагерной иерархии.

Воры не сразу, но сообразили, чем это грозит, и на всесоюзной сходке было принято решение, что отказ от звания вора, сделанный в «Белом Лебеде», считается недействительным. Она была одним из инициаторов такого решения. Так – с…и обломались, но у них было и много других способов сделать человеку жизнь в клеточку.

И сейчас, Ирина испугалась. Хотя понятно, что женщину в мужскую колонию никто не затрюмит… а все-таки.

– Угрожаете, гражданин начальник?

– С чего вы взяли?

…

– Кстати, гражданин начальник… нехорошо.

– Я человек вольный.

– Я знаю.

Судья посмотрел куда-то вверх, на кроны берез. Скоро – они дадут листву…

– Вообще-то есть мнение «Белый Лебедь» закрыть

Ирина снова вздрогнула

– Мое мнение…

Вот это дела…

– И за что деловым людям такое послабление, гражданин начальник? – контролируя голос, спросила она.

– Вам? Да ни за что. Вы что-то читали про Фиделя Кастро?

Ирина припомнила… есть.

– Это… Куба, да?

– Она самая. Так вот – он как-то раз дал амнистию всем уголовникам. И переправил их в США, как врагов режима. Понимаете?

Ирина просекла мгновенно.

– То-то они там шороху дали…

– Не то слово. В Майами теперь опасно на улицу выйти.

Оба замолчали. Судья осмотрелся, потом вдруг встал, легко для своих лет присел на корточки, погладил первые зеленые ростки, пробивающиеся из-под земли

– Завтра пойдете в ОВИР10, – сказал он в пустоту. Подадите документы на визу. Вам их сделают быстро. Полетите в США. Знаете, Брайтон-Бич?

– Слышала.

– Наведете там справки. Осмотритесь. Посмотрите, кто и чем дышит. Сколько человек там можно разместить… Потом вернетесь. Пустите слух. Мы сейчас начинаем новую программу выдворения. Болтуны всякие. Инвалиды пятого пункта11. Кто хочет с ними – не вопрос. Дела пересмотрим. Пусть берут на себя политическую статью и уматывают.

Ирина подумала – так-то Вору западло на себя политику брать. Но… или в «Белом Лебеде» подыхать, или в Америку. Разница есть.

– … Вместе с вами поедут и наши люди. Их не выявлять.

Ирина подумала – умны. Черти…

– Вам то это зачем? – искренне спросила она.

– Мне… видите ли, Ирина Генриховна… я не верю в исправление тюрьмой. Ни разу не видел исправившегося в тюрьме зэка. Одни сидят. Другие на вышках их охраняют. Из тюремной системы выходят люди или сломанные, или озлобленные. А мы – строим новое общество. По хорошему, Ирина Генриховна – всех ваших… воров в законе надо бы расстрелять. Так было бы правильно. Но только сейчас не сталинские времена. И вот я подумал – что делать? У вас по истории что в школе было?

– Не помню.

– Так вот, на заре Советской власти было такое интересное дополнение к Уголовному кодексу. Смертная казнь – была приравнена к высылке из страны. Это были равнозначные меры. Убрать человека из страны – было все равно, что убрать его из жизни.

– Никогда не слышала – поразилась Ирина

– Было, было. Расстрелять мы вас не можем. А вот убрать из советского общества – можем.

Ирина размышляла. Сотрудничать с властью – то еще западло. А вот в Америку уехать…

– Будете нам помогать по мере сил оттуда. За это – вашим здесь послабление будет. Ну и… пусть и в Нью-Йорке тоже нельзя будет на улицу выйти. Там ведь во всех зонах главная – администрация.

Что-то темное и опасное ворохнулось в душе Ирины… ах, так? Значит, и там администрация зэка жмет?

Ничего. Перекрасим зоны. Были красные – станут черные12…

Они еще не знают, кто такие русские воры в законе.

Но узнают!

– Сколько?

– Что – сколько?

– Сколько заплатите за услуги?

Судья покачал головой

– Как нехорошо, Ирина Генриховна. А то у вас денег нет. Я-то думал, вы согласитесь помочь собратьям сидящим…

– Ты меня в активистки не записывай, начальник. Бесплатно только активистки работают. Да и ту – кум колбасой подкармливает. И в кабинете на диванчике дерет… Деньги мне и правда не нужны. Две вещи нужны.

– Это какие?

– Первая – скажите, чтобы мне во Внешторгбанке рубли на доллары поменяли. Что я – с пустыми руками поеду?

– А второе?

– Второе? Когда вернусь, пусть меня твои псы через депутатский зал проведут, без досмотра. И сумки пусть без досмотра.

Судья моментально понял – Ирина сама поездку профинансирует.

– До машины не поднести?

– А что, пусть и поднесут. У вас вон какие пехлеваны здоровые. А я женщина слабая…

– Да, вы – слабая…

Помолчали.

– Завтра. Это же время, та же машина. Съездите туда, потом обратно привезут. На Пушкинской13 свои порядки.

– А вы-то откуда знаете?

– Не наглейте, Липман. Всему есть свой предел. Сделаете дело – в Шереметьево вас встретят. Поедете от ВЦСПС14.

– Премного благодарна.

– Как договариваться будете?

– Уж как-то, товарищ народный судья.

– Я уже давно не народный. И не судья. Впрочем, ученого учить только портить. Не договоритесь – лучше оставайтесь в США.

– Само собой.

– Только воровать там не думайте. Там за это сразу тюрьма.

– У нас тоже не медали дают.

Липман хотела уже подняться, но остановилась.

– А вопрос можно?

– Разрешаю.

– Зачем вам все это?

– Что – это?

– Ну… с американцами.

Судья присвистнул.

– Вот так вопрос. Зачем?

– Да просто… знать хочу. Вы же знаете кто я, а я – кто вы. Вам-то зачем?

– Зачем… Ну, хорошо. Вот вы, Ирина Генриховна. Наворовали на квартиру, на дачу, на машину. Закопали пару банок с золотом где-то на дачке. И что – всё? Совсем – всё? А вот американцев опрокинуть – по-настоящему опрокинуть, как у нас умеют – вот это вопрос. Я когда в должность вступил, с делами знакомился, меня одна вещь поразила: за последний год по всему миру четверо советских разведчиков погибло при подозрительных обстоятельствах, и след явно ведет туда. А сколько американских разведчиков погибло так же? Ноль! Просто – боятся люди… Ответственность на себя не берут, да и просто – боятся. А что если и мы – так же? Поняли, Ирина Генриховна?

Она кивнула

– Поняла.

И вдруг она поняла, что вражда – со страной, с народом, в которой ее тихо воспитывали родители, с которой она жила – как то утихла…

Москва—Вюнсдорф. Штаб Группы советских войск в Германии

. 2 августа 1988 года

В соответствии с назначением Николай должен был прибыть в ГДР, в штаб Западной группы войск. Было два пути – либо самолетом на один из аэродромов, либо поездом. Погода была плохая, причем плохая надолго – и Николай выбрал поезд, надеясь хоть немного отоспаться в дороге.

До Вюнсдорфа ходил отдельный поезд, 17-й скорый, Москва—Вюнсдорф. Билеты ему продали по брони, хотя смысла в ней никакой не было – этот поезд целиком был военный; конечная – штаб ГВСГ, в котором жило, служило и работало до 60 тысяч человек. Целый город, в котором не работали, а служили, а жизнь устраивалась и складывалась совсем иначе, не так как на гражданке.

17-й скорый ходил с Белорусского. Николай приехал туда на метро, попутно отмечая приметы нового времени. Торговля, торговля то тут, то там, торговали с рук. Как только отменили уголовную статью за спекуляцию15 – так торговали все больше и больше.

И квасили.

…

Квасить начали почти сразу, как поезд отошел от края платформы. Поезд был прямой, ехали либо жены с детьми, либо мужики к месту службы. И как только за окном замелькали подслеповатые домики крестьянского Нечерноземья – вагон разделился на мужскую и женскую части. Мужская – начала доставать всё, что у нее есть, и выставлять на стол, а женская – старалась не попадаться разошедшимся мужикам на глаза… ну и тоже как-то общалась.

Хотя у женщин это получалось труднее… натужнее. Иерархия заметна. У мужиков за бутылкой званий нет, все почти равны – и капитан, и полковник. А вот у женщин… жена полковника с женой капитана общаться никогда не будет – не по чину. Да что там общаться – с…ать на одном гектаре не сядет, простите…

Николай старался во всем в этом не участвовать, да куда там.

– Эй, капитан…

Николай не понял, что обращаются к нему. Он и звание свое обмыть не успел, да к тому же оно было званием для прикрытия. Хотя, наверное, оставят…

– Капитан, ты чего? Старших по званию не признаешь?

Николай посмотрел, кто к нему обращается.

– Прошу простить, – нейтрально сказал он.

Обращавшийся к нему майор тоже кое-что понял.

– Чего такой загорелый? Оттуда что ли? – Иди к нам, чего сидеть. Ехать долго еще…

Николай сначала хотел отказаться. Но потом подумал – а смысл? Все равно надо с чего-то начинать на новом месте, обустраиваться, наводить отношения. Почему бы и не с этого.

И он встал.

Народ ехал специфический…

Попасть в ЗГВ – было не так круто, как советником на загранку, где чеками платили – но куда круче, чем нести тяготы и лишения в каком-нибудь гарнизоне в Суходрищенске. Здесь тоже часть денежного довольствия полагалась чеками. Но главное было не это – а то, что в ГДР легально продавали всякие западные товары. Да и местные товары – были куда лучше советских. Так что люди поумнее заранее готовились – покупали то, что в СССР стоило копейки, и разузнавали, на что больший спрос у спекулянтов.

Николай к этому относился спокойно. Ему помогала книга «Бушидо», в которой говорилось: возвращаешься домой, вышли вперед слугу. Это значило то, что не стоит возвращаться домой как снег на голову, потому что там ты можешь застать что-то не совсем хорошее, и тебе придется наказывать, а так как люди дурны – это никогда не кончится. Потому – стоит выслать слугу и заранее предупредить о своем появлении, чтобы если кто-то что-то плохое и делал – то успел прекратить к появлению хозяина. В этом японцы были мудры…

Постепенно – с количеством потребленного – разговор сворачивал на политику…

– Нет, ты подумай, – горячился майор, который его пригласил, – чурка во главе страны! Куда это годится?

– А что, Горбач лучше был?

– Лучше!

– И чем же?

– Он свободу дал!

– Какую еще свободу?

– А что, гласность – это не свобода? Только объявили – и на тебе!

– А что – сейчас гласности нет?

– А какая сейчас гласность?! КГБ лютует, слышал про высылку? Афанасьева выслали, Гефтера, еще много кого…

Николай за политикой не следил, и о произошедшем не знал. С приходом к власти Алиева – КГБ развернул с новой силой борьбу с диссидентами. Только теперь немного по-другому: сорок восемь часов на сборы, паспорт с выездной визой в зубы – и уматывай куда хочешь. Хочешь в Израиль, хочешь в Америку – куда хочешь. Если при Андропове старались перевоспитывать, подписывали соглашения о том, что можно и чего нельзя, то при Алиеве все намного упростилось: не нравится? Уматывай!

– Правильно выслали. Пусть там и воняют. А ты что думаешь?

…

– Капитан, эй!

Николай посмотрел на спрашивающего.

– Ничего я не думаю.

Встал и вышел.

…

В тамбуре было холодно, из перехода – дул ветер. В вагоне курить запрещалось, потому все ходили в тамбур.

Николай курить не стал. Просто стоял и смотрел в окно.

Хлябнула дверь. Кто-то еще вошел. Николай обернулся, увидел незнакомого капитана. В возрасте – то есть, из тех капитанов, которые никогда не станут майорами. А отправили его в ЗГВ – перед пенсией, чтобы подзаработал.

Пожалели…

– Не куришь? Молодец…

Николай ничего не ответил.

Капитан закурил. Затянулся, сбросил пепел в пепельницу из консервной банки из-под кильки в томате. В Афганистане ее называли «красная рыба», она вызывала тяжелую изжогу и всем надоела до тошноты.

– В штаб или в дивизию?

– Простите?

– Штабной или в дивизию поедешь?

– Пока к штабу, там решат. Водитель я.

– Водитель – это хорошо. И то, что не куришь – тоже хорошо.

…

– Николай…

Николай не обернулся.

– Выходи не первым. На перроне задержись, к тебе человек подойдет. Вы знакомы. Он все объяснит.

Хлопнула дверь.

…

Через Польшу шли в основном ночью. Рано утром – встали на каком-то полустанке, непонятно почему. Из мужиков, кто уже проснулся – потянулись покурить. Полустанок был в каком-то польском городе, небольшом. Было видно, что город, в основном, сельскохозяйственный. Бросалось в глаза, какие большие участки у домов, больше пятидесяти соток, наверное. На некоторых работали крестьяне, тарахтел маленький трактор.

Николай прислушался.

– Здесь колхозов нет почти, не создавали. Есть что-то вроде совхозов, но в основном земля у крестьян вся. Потому и в магазинах не шаром покати, как у нас.

– А говорят, плохо все у них.

– Ты больше слушай! Я у них служил тут. Уж чего – чего, а жратвы-то в магазинах у них всегда хватало. Не то, чтобы шиковали – но и так как у нас, за курицей очередь, а мясо только по праздникам – нет такого. Тут еще в основном страна-то сельская, у многих родственники в деревне, а держат они скотины больше чем у нас. По две-три коровы у многих… В костёлы все ходят, тут религию не запрещали 16 , в субботу на улицах пусто утром – все в костел ушли. И ненавидят нас…

– За что?

– За то, что русские. Ты не верь тому, что говорится, про пролетарский интернационализм. Для поляка любой русский – враг, нас ненавидят все, от детей и до глубоких стариков. Начнись война, они нам в спину стрелять будут…

Да уж. И зачем мы тут стоим, спрашивается?

Свистнул тепловоз. Народ потянулся к вагонам, гася сигареты…

…

Второй раз встали уже на территории ГДР. Николай снова вышел и глянув в голову состава, не смог сдержать удивления.

О как!

Вагоны были прицеплены к… паровозу! Самому настоящему, живому паровозу! Николая это так удивило, что он не отказал себе в удовольствии подойти поближе, полюбоваться огромной, пышущей жаром машиной17.

– Что стоите, молодой человек

Ого… патруль. Строго тут. Он предъявил документы.

– В штаб следуете?

– В штаб.

Начальник патруля вернул документы.

– Николай!

Николай обернулся, сделал шаг в сторону и опустил руки так, чтобы при необходимости тело быстро приняло защитную стойку. На него смотрел незнакомый парень…

– Совсем не узнаешь? Это я, Эдик…

Парень улыбался на все тридцать два.

– Нет. Не узнаю, – сказал Николай

– В Джелалабаде вместе чай пили. У дукандора Карима вшивник18 покупали? Ну?

Этого не мог знать никто.

– Пошли, подвезу. Вещи назад бросай.

У вокзала стояла машина, Ваз-2106 и у шестерки были, почему то синие номера19