Случай из практики. Караванная тропа Измайлова Кира

© Измайлова К.А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1

Утреннее солнце светило ярко – не спасали даже ставни. На покрывале, на стенах, на потолке весело плясали золотые пятна. День обещал быть жарким.

Я хотел отодвинуть сладко спавшую Лайшу и встать, чтобы освежиться, как вдруг распахнутая дверь с треском ударилась о стену, а в покои ворвался настоящий ураган.

Ураган этот с разбегу запрыгнул на ложе, пихнул Лайшу в бок и приказал:

– Лайша! Кыш!

– Уже ухожу, шодэ…[1] – зевнула та, потянулась, подобрала с пола покрывало и вышла, по-моему, даже не открывая глаз.

– С добрым утром, – сказал я, когда Аю, свалившись на меня всей тяжестью (хотя что там той тяжести!), потерлась носом о мой нос. – Хорошо, что я уже проснулся, а то ведь так и заикой оставить недолго!

Я много раз просил так не делать, но кто слушал меня в этом доме? Разве что новые наложницы, да и те ровно до тех пор, покуда их не посвящали в негласные правила.

– Аю соскучилась, – серьезно ответила она и вытянулась у меня под боком. – Эйша долго не было.

Меня зовут Вейриш, но Аю, когда еще не могла толком говорить, произносила мое имя вот так, и я привык. Мне даже нравилось это – до такого сокращения не додумался никто из моих многочисленных родственников.

– Дела, – ответил я.

– Аю помнит, – кивнула она. – Дурные дела.

– Невеселые, – согласился я и припомнил семейную встречу, на которой меня, мягко говоря, озадачили.

И кто! Дядя Гарреш, от которого я не ждал подвоха… И который, я был уверен, давно убедился в полнейшей моей несостоятельности в том, что касалось хоть сколько-нибудь серьезных дел. Не так давно он выручил меня из неприятностей, в которые я угодил по собственной неосторожности (и, скажем прямо, глупости), а потому мной владела счастливая уверенность, что дядя считает меня бескрылым юнцом. Но нет, чем-то ему приглянулся именно я…

– Эйш, не спи! – потормошила меня Аю, и я очнулся.

– Я не сплю, просто задумался.

– Все те же дела? – произнесла она со странной интонацией, и мне показалось, будто в глубине ее темных глаз затрепетал огонек, словно свеча вспыхивала и гасла на ветру.

Аю – урожденная степнячка, а еще она ашшу. Не колдунья, нет, она ничего не может сделать, но зато способна предсказывать грядущее. У нас тоже бывают предвидения, но они всегда неопределенны, и истолковать их правильно очень сложно. Так, если бы дядя Гарреш вовремя понял, что сулит ему предчувствие, он, возможно, успел бы спасти если не Араша, своего младшего сына, так хоть невестку и будущего внука! Но увы, он не смог…

Аю видит грядущее – каким оно станет, если смотреть именно с этой точки, из этого единственного момента. Оно все равно не предопределено, его можно изменить, но Аю способна сказать, что случится, если ты ничего не станешь менять. Слишком далеко она заглянуть не в состоянии, но и о ближайшем будущем позаботиться стоит.

Аю увезли из родных краев совсем ребенком. Ашшу там на вес золота, и убить ее степняки побоятся, чтобы не навлечь несчастья на свой род, но вот лишить другое семейство такой ценности и забрать себе могут. Ведь предсказательница может предупредить об опасности, подсказать, куда лучше перегонять стада в этом году… Да мало ли! Просто украсть ее – уже означает лишить другой род преимущества. И даже если она не пожелает предсказывать для нового семейства, ее принудят рожать детей: кто-нибудь из потомков тоже может оказаться ашшу.

А иногда складывается так, что украсть-то ашшу можно, а вот оставить ее у себя – слишком опасно. Если обворованный род намного сильнее, он может отомстить и забрать свою собственность назад, вырезав обидчиков под корень. Тогда такие дела поручают людям со стороны, чтобы никто не смог связать похищение с кем-то определенным… А подозрения без доказательств у степняков мало чего стоят.

Впервые я встретил Аю худенькой девочкой-подростком, которая не могла толком говорить: тот, кто выкрал ее из родного становища и продал в рабство, лишил ее языка. Больше она не могла ни произнести пророчество, ни даже сказать, откуда она, из какого рода… Ее родные непременно выкупили бы ее, даже если ради этого пришлось продать в рабство нескольких здоровых мужчин! Те, уверен, с радостью приняли бы такой выбор старейшин, надеясь, что вскоре мудрость ашшу вернет их домой…

Изувечили Аю именно работорговцы – сами степняки навредить ашшу не решатся. Вдобавок они режут языки под корень, Аю же сохранила способность кое-как лепетать, и понять ее при желании было возможно. Другое дело, что она почти не знала общего наречия, но это уж дело наживное.

Хорошо владеть магией, частенько думал я, глядя, как разглаживаются шрамы на ее лице, а язык понемногу делается прежним. С выбитыми зубами было сложнее, но и с этим я справился.

С тех пор как я взял Аю в жены, она заметно изменилась. Я не говорю – похорошела, поскольку по местным меркам она вовсе не красива, но мы, драконы, смотрим не только и не столько на внешнюю оболочку, сколько на тот огонь, что горит в человеке…

У Аю оказались густые и жесткие, как гривы обожаемых ею лошадей, черные волосы; отросшие, они падали на плечи непокорной копной. Это только до замужества степнячки коротко стригут волосы, оставляя несколько прядей, а потом отращивают косы. У других народов, я знаю, делают наоборот.

Вот эта самая грива теперь щекотала мне шею, и я повернулся, чтобы нос к носу столкнуться с Аю.

– Дурные дела? – в очередной раз повторила она.

Супруга моя уже очень хорошо понимала и общее наречие, и местные языки, но говорила мало. Скорее всего, просто не желала. Так-то я часто заставал ее с другими женщинами – те знай трещали каждая на свой лад, Аю внимательно слушала и вроде бы советовала… Во всяком случае, та же Лайша говорила – «шодэ велела сделать то или это», а как Аю могла это сделать, если не словами? Жестом можно послать за водой или угощением, не более того.

А еще я не мог отучить ее говорить о себе в третьем лице – так принято у нее на родине, и она не собиралась отказываться от этой привычки. Упрямством Аю можно было крушить стены, и понял я это далеко не на первом году семейной жизни, а намного раньше.

– Они самые, – ответил я. – Что видишь?

– Плохо, – подумав, ответила она.

Это тоже было проблемой: видеть грядущее Аю видела, но объяснить, что именно должно произойти, могла не всегда. В тот памятный раз я просто чудом понял ее лепет, иначе… Иначе не простил бы себе. А она не простила бы меня за то, что не пришел на выручку ее хозяйке, и не отправилась со мной сюда, на юг…

И если она имеет в виду поручение дяди, то лучше послушать ее. Его история… то ли он прав, то ли нет, концов уже не найдешь, как говаривала бывшая хозяйка Аю, и соваться в это мне совсем не хотелось. Только крылья зря истреплешь.

– Мне стоит ввязываться или лучше подождать и посмотреть, что будет дальше? – уточнил я на всякий случай. В случае с ашшу следует формулировать вопрос как можно более точно.

– Подождать, – после паузы ответила она. – Пока… неясно. Рябь на воде. Туман. Не надо Эйшу лезть, вдруг буря? Надо думать. Искать.

– Что искать? – безнадежно спросил я.

– Аю не знает, – покачала она головой. – Просто – искать, что ищется. И найдется. Или нет. Как Эйш будет искать, так и выйдет.

– Ладно… – Я сел. – Ты уже завтракала?

– Аю просыпается рано, – с достоинством ответила она. – Эйш хочет есть? Аю прикажет подать!

– Пока не нужно, – прислушавшись к себе, ответил я. – Я сперва пролечусь до побережья и… Ты что?

Аю схватила меня за руку с недетской силой (а я не мог считать ее взрослой, ей вряд ли сравнялось четырнадцать!) и замотала головой.

– Эйшу нельзя лететь, – твердо сказала она. – Нельзя. Опасно.

– Почему?

– Аю не видит. Эйшу нельзя в небо и нельзя в море. Там смерть.

У меня по спине побежали ледяные мурашки.

– Как она выглядит? – спросил я, зная, что иногда даже самые странные вопросы находят ответы.

Аю молча развела руками – только браслеты зазвенели.

– Аю не видит, – повторила она. – Она повсюду. В небе, в воде. Скоро уйдет.

– А на земле?

– На земле ее нет, – прислушавшись к чему-то внутри себя, ответила Аю. – И под землей нет.

Я потряс головой. Ничего не понимаю!

– Приказать нести завтрак, Эйш? – напомнила Аю.

– Да, прикажи. Но сперва я хочу искупаться…

Аю кивнула и убежала, перед тем снова ласково потеревшись носом о мой нос – этот жест высшего доверия у них в степи заменяет поцелуи.

Помню, когда я привел ее в свой дом, Аю сильно дичилась и старалась держаться поближе ко мне. А осознав, что она здесь не рабыня, не прислуга, не наложница (коих у меня порядочно), а жена, причем не младшая и даже не старшая, а просто – единственная, живо навела порядок. Смешно было наблюдать, как могучая Фиридиз, кухарка, оправдывается перед такой соплячкой и безропотно драит котлы и сковороды, показавшиеся Аю чересчур засаленными. Фиридиз ленива, это правда, но готовит настолько волшебно, что я готов простить ей невесть чем заляпанный передник, стоптанные туфли и засаленную головную повязку-тарбан! Я, но не Аю. И месяца не прошло, как кухня засверкала чистотой, а Фиридиз торжественно сожгла во дворе старый тарбан и щеголяла теперь в темно-красном, подаренном от щедрот Аю… Еще бы передник сменила, вовсе бы хорошо вышло!

Купальня еще не была готова, и за нерасторопность слуг ожидал справедливый разнос от Аю. Я бы махнул рукой на такую мелочь и полетел купаться на побережье, но она сказала, что в воздух сегодня лучше не подниматься, и я предпочел внять этому предупреждению. Что же там такое? Почему кого-то гибель настигает над землей, а Аю видит смерть в море? Одни вопросы без ответов!

«Я разберусь в этом, – сказал я самому себе. – Я обещал дяде… Дракон я или нет?»

Мысли мои потекли лениво и плавно, и я чуть было снова не уснул, благо что никто больше ко мне не приставал… Впрочем, это продлилось недолго.

– Шодан…[2] Шодан! – потормошила меня Алиша, не так давно взятая в дом за красоту и добрый нрав.

Впрочем, меня не спрашивали: Аю указала на эту девушку, я ее и купил.

– Что еще? – спросил я и проснулся окончательно…

…И понял, что видел сон во сне: никакой Алиши и в помине не было, когда Аю будила меня, прыгая с разбегу на кровать, а супруг Лайши недавно, нижайше кланяясь, пригласил меня на праздник наречения имени очередному внуку. Тридцать лет прошло с тех пор, Алиша тогда и не родилась, Аю была подростком, а теперь – взрослая женщина.

«Не к добру такие сны», – подумал я и с силой потер лицо руками. Не помешал бы кувшин холодной воды на голову, да только она наверняка успела нагреться – солнце стояло уже высоко.

Почему мне приснился тот разговор с Аю? Непременно нужно спросить ее, что она сегодня видит в воздухе и на море…

– Так что случилось? – повторил я вопрос.

– Там пришли, – был ответ.

– Скажи, чтобы ушли.

Кого еще принесло? Я никого не приглашал… Впрочем, Алиша тут же вскричала:

– Да как же можно? Это ведь сам Оталь-шодан с сыновьями, он тебя о чем-то просить хочет! Сказал, что не уйдет, пока ты его не выслушаешь! Я вот тебя бужу, шодан, а они во дворе на коленях стоят, на самом солнцепеке!

– Что ж ты сразу-то не сказала? – Я вскочил, потому что, похоже, дело было нешуточным. – Подай умыться!

Чтобы далеко не последний торговец в наших краях, владелец нескольких кораблей и двух десятков караванов, глава большого семейства пришел ко мне, сопляку по человеческим меркам, да еще вот так… Должно было случиться что-то неописуемое!

– Я говорила, но ты не слушал. – Алиша вылила мне на голову кувшин холодной воды.

– А что Аю сказала?

– Чтобы ты сам разбирался, шодан, потому как это не женское дело, – развела руками Алиша.

О способностях моей жены здесь знали. Фиридиз, конечно же, не могла удержать язык за зубами, и вскоре все соседи были оповещены о том, что Аю-шодэ – прорицательница, да такая, что другие недостойны даже пыль из-под ее туфель целовать!

Должно быть, это случилось после того, как Аю прямо сказала кухарке – не ешь сливы, которыми тебя угостил торговец. Но те были так хороши на вид, так славно пахли, так заманчиво блестели лиловыми боками, будто сами просились в рот… Фиридиз не устояла и очень скоро пожалела об этом. Я и сам мог сказать ей, что нельзя есть фрукты, целый день пролежавшие в корзине под палящим солнцем, как бы соблазнительно они ни выглядели, потому что именно в такие спелые и сочные плоды муха-сосальщица откладывает яйца, из которых уже через несколько часов выводятся личинки, такие маленькие, что их нельзя различить невооруженным глазом. Если животное съест такой плод, личинки поселятся у него внутри, а поскольку не смогут вовремя окуклиться и превратиться в мух, выедят носителя изнутри. Человеку они сильно навредить не могут, он слишком велик, однако приятного в этом мало. Впрочем, если вовремя заметить недомогание и выпить настой коры горького иглолиста, то всё обойдется. Фиридиз скоро поправилась (изрядно похудев при этом), а как только смогла встать на ноги, понесла по всем дворам историю о своем чудесном спасении и о волшебном даре молодой Аю-шодэ…

Советоваться к ней ходили очень редко, и только если не видели другого выхода, и не из-за дороговизны – денег она за предсказания не брала, к тому же сама могла послать весточку кому-то, о ком ей было видение. Просто попробовали спрашивать о будущем по пустякам, но быстро прекратили, потому что нрав у Аю… не из легких.

– Подай напитки, – велел я Алише, быстро одеваясь, – и скажи, чтобы готовили обед.

– Всё уже готово, шодан, – ответила она. – Аю-шодэ еще вечером сказала, что будут гости.

Я только вздохнул: меня предупредить никому и в голову не пришло! Впрочем, может, и предупреждали, только я так устал, что не обратил на это внимания, упал и уснул…

Оталь, тучный мужчина далеко еще не преклонных лет, в самом деле стоял на коленях посреди нашего двора, смиренно склонив непокрытую голову. Рядом замерли его сыновья, а я вдруг заметил подушечку под коленями почтенного торговца, веер в его руке и развеселился: ждал он со всеми возможными удобствами. Не хватало только столика с прохладительными напитками и фруктами да невольника с опахалом и второго – с расписным солнечником из полупрозрачной ткани. Еще бы шуудэ[3] с собой привел, чтобы танцевали, разбрасывая цветочные лепестки, и услаждали взор хозяина, покуда тот дожидается беседы со мной, и парочку безголосых, но старательных юнцов с дудками и китарами… Впрочем, в этом случае он рисковал не дождаться меня до скончания века.

– Оталь-шодан, – почтительно произнес я, подойдя ближе, – что привело тебя на мой двор в такое время?

– Вейриш-шодан, – ответил он, едва ли не коснувшись ухоженной черной бородой земли, – я пришел просить о великой милости!

– Тогда встань и идем со мною в дом, и пусть твои сыновья идут с нами вместе, а слуги отдохнут под деревьями, в тени, – сказал я, и он поднялся, опираясь на руку старшего сына. Младший подал ему тарбан.

Солнце палило нещадно, как всегда в это время года, и я подумал: что же могло заставить почтенного человека явиться ко мне вот так? Приди он с обычной просьбой, я мог бы и не выйти к нему, но когда человек преклоняет колени и обнажает голову, нельзя не выслушать его, не навлекши на себя позор.

– Вейриш-шодан, – выговорил он, когда мы уселись в благословенной прохладе и Алиша принесла угощение, – я знаю, ты отмечен богами, как и твоя досточтимая супруга… Потому прошу: помоги найти сына моей сестры!

– Постой, достопочтенный, я чего-то не понимаю, – нахмурился я. – Как я могу найти человека, если никогда не видел его и даже не знаю имени?

– Говорят, ты часто бываешь в горах, Вейриш-шодан, – сказал Оталь, вытирая мокрый лоб вышитым рукавом. – Быть может, с высоты ты разглядишь следы каравана, который должен был вернуться несколько дней назад и с которым ушел Ориш?

– Боюсь, те горы не настолько высоки, – сказал я приличия ради. Думаю, соседи прекрасно знали, кто я таков, но предпочитали держать это знание при себе до поры до времени. – Выходит, твой караван не вернулся в срок?

– Именно так, Вейриш-шодан. Я считал, сыновья считали… Песчаных бурь не было, гроз не случалось, разбойников возле Адмара давно нет, и караван давно должен был миновать оазис! И я точно знаю, что до того с караваном ничего не случилось, если не считать павшего ишака: на половине дороги сын моей сестры выпустил птицу, и та принесла письмо. – Оталь вынул из рукава крохотный футляр. – Вот оно. Всё шло как должно, но никто не вернулся! Совсем никто, Вейриш-шодан! А даже если бы пали все животные, люди смогли бы дойти, пускай и бросив груз…

– Странное дело. – Я взял футляр, открыл и вытряхнул на ладонь туго свернутую записку. – Самое обычное письмо, ни о каких тревогах и опасениях твой племянник не пишет… Но почему ты не пошлешь людей навстречу?

– Я послал человека, но не вернулся и он, – покачал головой Оталь. – Жена моя и сестра думают, что виной всему пустынные духи, но я не верю в их вину. Я верю в тебя, Вейриш-шодан!

– Благодарю, но… – Тут я подумал, что могу показаться страшнее любого духа (их здесь именуют джаннаями), и невольно улыбнулся, хотя веселиться было не с чего. – Оталь-шодан, я постараюсь найти следы твоего каравана. Не обещаю большего, потому что не знаю, что стряслось с ним и в особенности с сыном твоей сестры.

– Благодарю тебя, – сказал он.

– Не стоит благодарить вперед сделанного, – поднял я руку. – Мне еще нужно посоветоваться с супругой. Ты знаешь, она видит будущее, не часто и не по своему желанию, но вдруг сумеет узреть что-нибудь и о твоем караване, Оталь-шодан? Ты оставишь мне это письмо? И, быть может, у тебя найдется какая-то вещь сына твоей сестры?

Он закивал и подал знак младшему сыну. Тот протянул мне вышитый платок, должно быть, подарок Оришу от какой-нибудь красавицы. А может, от матери или тетки: я слышал, женщины в семье Оталя славятся искусством вышивания.

– Я ничего не могу тебе обещать, достопочтенный, – сказал я. – Лишь попытаюсь найти следы каравана.

– Я слышал тебя, Вейриш-шодан, – кивнул он и с трудом поднялся на ноги. – Мои сыновья свидетели тому. И да хранит тебя Высокое Небо!

Пожелания лучше для дракона и придумать нельзя!

Что до просьбы… Взлечу да посмотрю с высоты, где там этот несчастный караван… Оталь прав – ни бурь, ни даже сильного ветра не было, так что вряд ли столько вьючных животных и людей замело песком, какие-то следы должны сохраниться.

Вот только Аю приземлила меня буквально одной фразой.

– Нельзя лететь, – сказала она, стоило мне проводить гостей и вернуться во внутренний дворик.

– Доброе утро, – ответил я и потянулся поцеловать ее.

– Вовсе не доброе, – без тени улыбки отозвалась Аю, ткнувшись носом в мой нос.

Казалось бы, за столько лет пора привыкнуть к ее манере разговаривать, но, должно быть, я из тех дураков, что не учатся на своих ошибках. Так говорит дядя Гарреш, а он редко ошибается.

– Что же в нем дурного, если не считать визита этого достойного торговца?

Аю молча развела руками и налила мне обжигающего, пряного, горького ойфа. К нему полагалась вазочка со льдом (который я же и принес с горной вершины), и я почувствовал себя на вершине блаженства.

– Мне сон был, – сказал я.

– Аю знает, – ответила она и посмотрела на меня в упор. В ее раскосых темных глазах ничего не читалось. – Потому и говорит – нельзя лететь.

– Всё как в тот раз? Смерть в небесах и в море? И ты не видишь, что это такое?

Аю кивнула, подвинула к себе блюдо с орехами и принялась их чистить. Ну как чистить… давить скорлупу пальцами. На это не всякий мужчина способен, а она так баловалась много лет. Подозреваю, в детстве Аю тренировалась не на орехах…

– Оно рядом, – сказала она наконец. – За спиной у Эйша. Как его крылья, только больше. Иногда его нет совсем. Подолгу нет.

– И как часто оно появляется? – насторожился я.

– Эйш не помнит, сколько раз Аю говорила ему не летать?

– Нет, – признался я. – А ты?

– Аю тогда не умела считать, – улыбнулась она. – Не важно. Этого не было уже шесть зим. До того оно появлялось чаще. Но теперь оно вернулось, и оно сильное. Сильнее, чем было. Может, кого-то съело.

– Может, и съело… – согласился я.

Вестей от дяди давно не было – он снова отправился в далекое путешествие, а кроме него, никто не снабжал меня новостями о творящемся в нашем семействе. По правде сказать, я сам не слишком-то желал общения что со старшим поколением, что с ровесниками… Очевидно, жить отшельником не всегда выгодно.

– Почему ты не говорила мне об этом прежде?

– Я говорила. Что нельзя летать.

– Да нет же! Об этом вот, которое за спиной!

– Аю не видела, – помолчав, ответила она. – Оно было почти неразличимо. Меньше и слабее тени Эйша на воде. Теперь стало большим. Его хорошо видно.

– Ты хочешь сказать, это произошло внезапно? – уточнил я, и она кивнула.

Что же случилось в последнее время? Ничего не приходило на ум…

– А о пропавшем караване ты ничего сказать не можешь? – спросил я.

Аю молча покачала головой, подумала, потом сказала все-таки:

– Песок в глазах. Не вижу.

Раз так, то сегодня нет смысла отправляться на поиски, обещал я или нет. Впрочем, послушать, о чем говорят кругом, не помешает, а делать это лучше всего на базаре. На земле мне вроде бы ничто не грозит, поэтому…

– Поедешь со мной? Сегодня должны были пристать корабли с Севера, торговцы наверняка привезли много всякой всячины!

– Нет, – сказала Аю и улыбнулась.

Когда она была моложе, то всегда ездила со мной: снять Аю с коня было попросту невозможно. Дома она привыкла совсем к другим, а здесь, увидев горбоносых сухоногих красавцев, сперва замерла от восторга, а потом не могла отойти от них, даже ночевала на конюшне (к вящему ужасу Фиридиз и прочих слуг). Впрочем, маленьких рабочих лошадок с короткими крепкими ножками, широкими спинами и мохнатыми гривами Аю любила не меньше, и даже ишакам и мулам перепадала толика ее любви.

Тогда, много лет назад, я брал ее с собой, одев мальчиком. Закрытым лицом здесь никого не удивишь, не важно, мужчина это или женщина, и если на Аю и таращились, так разве что поражаясь: до чего ловко тощенький мальчишка управляется с горячим жеребцом!

Впрочем, Аю и сейчас сошла бы за подростка: росточка она осталась небольшого, лишь немного вытянулась и обзавелась едва заметными округлостями в положенных местах. В местной одежде, повторюсь, от мальчика ее не отличить, и обычно она с большой охотой сопровождает меня куда угодно, но… Если не пожелала, значит, скорее всего, снова что-то увидела. Вот только мне не скажет из каких-то своих загадочных соображений. Ну что ж, не впервой…

– Привезти тебе что-нибудь? – спросил я.

– Не нужно. Но если Эйш увидит хорошую женщину, пускай берет.

– Я и не сомневался, что ты так скажешь… – пробормотал я.

Куда девать наложниц – серьезная проблема. Не торговать же ими? Мне столько не нужно!

Аю с ними обходилась, как исправный арастенский сержант с новобранцами (я видел такого во время путешествия на Север), не позволяла лениться и ссориться. Это пошло еще с тех давних пор, когда сама она по молодости лет не могла разделить со мной ложе, но зато была вполне в состоянии проконтролировать, как ведут себя мои шуудэ, «девушки для удовольствия».

Как я позже выяснил, Аю сперва заставила их навести порядок в покоях и выстирать наряды, пригрозив, что если они и дальше будут докучать шодану своими склоками, то отправятся прямиком к прачкам, каковыми и останутся до конца дней своих. Ну и еще пообещала отрезать языки особенно злословным. И продемонстрировала свой, тогда еще не пришедший в порядок, а заодно кухонный тесак. Это подействовало, и в моем цветнике царила отныне тишь да гладь… А по округе ходило присловье: хочешь взять красивую добрую жену без надоедливой родни, езжай и поклонись Вейришу-шодану. Если понравишься ему, он тебе покажет девушек – выбирай. Только не обессудь, если ты не придешься по сердцу избраннице, а тем более – супруге Вейриша-шодана: её бесполезно уговаривать, а богатые дары она прикажет забрать назад, а станешь надоедать – выбросит за ворота. И скажи спасибо, если только дары, а не самого… Придется уезжать ни с чем! Однако многим везло. Клянусь, я всякий раз старался уладить дело ко всеобщему удовольствию, потому что содержать столько шуудэ было… не то чтобы не по карману, но просто утомительно. Всё равно как жить на постоялом дворе, право слово: какое-то время это можно выдержать, но не постоянно же…

«Прекрасная карьера, – сказал мне дядя Гарреш, услышав об этом. – Ты так молод, а уже сделался записной свахой! Или это называется иначе? Не знаю, право, не силен в местной терминологии».

Увы, тогда не нашелся с ответом, да и теперь вряд ли придумаю что-нибудь достойное. Очевидно, и впрямь слишком молод: покорять вершины дядюшкиного красноречия и пучины суесловия мне придется еще не один век…

Впрочем, это ерунда. Главное, я добился своего: теперь у меня единовременно жило не более шести шуудэ! По-моему, сама Аю стала относиться к выбору девушек куда более серьезно: прежде стремилась скупить всех подряд, а теперь подолгу прислушивалась к себе, выискивая ту, чья звезда еще может вспыхнуть на небосводе, пускай даже он будет виден в окошко маленькой хижины.

«Как там продвигается освобождение женщин Юга?» – ядовито спрашивал дядюшка Гарреш при встрече, а я только вздыхал. За свободную девушку (неужто я стал бы перепродавать рабынь!) полагался выкуп, только не многие могли его себе позволить. Учитывая, сколько я тратил на содержание шуудэ, подарки им и прочие мелочи, я оставался сильно внакладе.

Я бы и вовсе отказался от этого, когда Аю вошла в возраст, но она же мне и не позволила. Наверно, услышала, как горько рыдают шуудэ, услышавшие, что хозяин взял жену. Они-то плакали по обычаю, да еще потому, что не представляли, чего ожидать от странной девочки, как она с ними обойдется, но Аю этого не знала. Может, и к лучшему…

– Эйш опять уснул? – спросила она и бросила в меня подтаявшей льдинкой. Угодила точно за воротник, к слову.

– Что? Нет, задумался просто, – отозвался я, вскочив и развязав пояс: нужно было вытряхнуть ледышку.

Конечно, по жаре она быстро растает, а мокрое пятно на одежде высохнет, но мне не нравилось это ощущение льда у кожи. Я однажды полежал на снегу, мне вполне хватило…

– Аю прикажет седлать коня.

Это не было вопросом. Наверно, реши я отказаться от прогулки, меня выпнули бы за ворота поместья силой! Всё-таки жить с ашшу – сложное испытание. Недаром в степи на них никто и никогда не женится в привычном нашем понимании. Они сами выбирают, с кем быть и от кого рожать детей. И правильно – им видней… во всех смыслах слова.

Когда я выехал на улицы Адмара, солнце уже стояло в зените. Двое слуг следовали за мной – просто дань обычаю, появляться в одиночку уважаемому человеку неприлично, – и я краем глаза видел, как они утирают потные лица. Мне не было жарко, наоборот, хотелось взлететь к самому солнцу, разогреть крылья до белого жара, а потом упасть камнем в море, чтобы пар взвился столбом… Но нет, нельзя. Не рискну. Аю еще ни разу не ошибалась в своем предвидении, и я не хотел проверять, повезет ли мне обмануть судьбу…

Я придержал жеребца: узкую улочку перебегала стайка ребятишек лет пяти или младше, босоногих, в живописных лохмотьях, перемазанных ягодами – красными, густо-лиловыми… Веселые крики звучали, словно птичьи голоса, мелькали белозубые улыбки, худые руки и ноги – золотисто-коричневые, бронзовые, медно-красные, иссиня-черные…

Они промчались, а я лишь вздохнул.

У нас с Аю детей не было.

Глава 2

Оставив лошадей на попечение одного из слуг, я в сопровождении второго двинулся по базару, раскланиваясь со знакомыми.

Многим, особенно чужестранцам, не нравится этот пестрый круговорот, этот шум и гам, гортанные и слишком высокие крики, цветистая ругань и порой драки… Я, однако, бывал на Севере и готов заявить со всей ответственностью: тамошние рынки отличаются от наших разве что чуть большей сдержанностью нравов. Точно таких же голосистых торговок я встречал в Арастене, а еще мне однажды чуть не намяли бока, приняв золотую монету адмарской чеканки за фальшивую. Я отбился, конечно, но впечатлений мне хватило надолго…

Я миновал невольничьи ряды (ничего интересного там не встретилось, так на что же намекала Аю?) и повернул к причалам, посмотреть на корабли. Мне больше нравилось разглядывать их с высоты полета, спрятавшись в облаках или зайдя против солнца и поражаясь искусству, с каким люди вели эти скорлупки наперекор воле ветра и волн… Но не сегодня. Тем более царил штиль, хотя вчера и позавчера с моря задувал сильный ровный ветер. Теперь корабли могли выйти из тесной гавани разве что на веслах. Ну а те, у которых весла не были предусмотрены конструкцией, – на буксире. Но что им делать в открытом море в штиль? Ждать, пока течение прибьет к берегу, да не к дружелюбному адмарскому, а дальше к югу, где обитают дикие племена, за кусок дерева и какую-нибудь побрякушку готовые съесть чужеземца? Лучше уж переждать затишье в порту.

Вблизи корабли напоминали мне чаек: стремительные, изящные в полете, на берегу они выглядят куда хуже. Да и запах…

С этой мыслью я поспешил миновать невольничью галеру, но тут же остановился, услышав с кормовой надстройки громкое:

– То есть как это – ты не намерен мне платить?

В ответ донеслось что-то неразборчивое, и борец за свои права еще повысил голос:

– Уважаемый! Я пока не знаю, как здесь у вас принято вести дела, но не забывай, что если бы не мои усилия, твоя лоханка так и болталась бы в открытом море! Что? Добрались бы до берега? Ну конечно, ты убедил себя, что эти живые скелеты, которые по недоразумению именуются гребцами, сумели бы совершить невозможное! Твоя галера сидит в воде по самую палубу, трюмы набиты до отказа, и ты еще будешь мне говорить… Что? Да, представь, я разбираюсь в мореходстве! Или ты хочешь сказать, что я… Ах, это было божественное вмешательство! Понятно…

Я остановился и пригляделся против солнца. Мне видна была только коротенькая круглая фигура в большом тарбане – должно быть, хозяин судна – и еще одна, высокая, широкоплечая.

– Что? Прости, я не расслышала! – зазвенело таким знакомым тоном, что я, право, невольно вздрогнул. – Это я тебе должна доплатить? За что, скажи на милость? Ты ведь получил деньги еще на берегу! И, напомню, в плату входили приличная еда и сносное место для ночлега.

– Вот именно, шади[4] заняла мою каюту, – расслышал я наконец голос капитана, – и я вынужден был делить ложе с помощником!

– О ужас, – насмешливо ответила ему женщина. – Надеюсь, вам обоим понравилось… Потому что мне – нет!

– Шади!..

– Твоя каюта никак не тянет на капитанскую, – отрезала она. – Тесная, душная, щели толком не проконопачены… Когда галера идет носом к волне, изо всех дыр так и льет! Скажи своим работникам – еще пары штормов эта посудина может и не пережить.

– Это лучшая пакля…

– Это вообще не пакля, – перебила она и наклонилась к капитану. Жаль, я не мог рассмотреть сцену поближе, зрелище должно было быть уморительным. – Не знаю, где ты ее покупал, но послушай человека, который вырос на корабле: тебя обманули. Думаю, расспросы нужно начинать с помощника… Впрочем, это вопрос далеко не первостепенной важности, и мы отвлеклись. Ты, кажется, намекал, будто я тебе что-то должна?

– Да, шади, – набычился толстячок. – На берегу мы договаривались: за проезд до Адмара, за отдельную каюту, за еду и воду, за твой багаж. Потом ты заняла мою каюту вместо пассажирской, съела и выпила больше меня, и… и теперь вообще не желаешь платить!

– Я сейчас на пальцах объясню, почему не желаю. – Женщина показала ему указательный палец. – Отдельная пассажирская каюта похожа на крысоловку, и даже твоя личная немногим лучше. Посмотри на меня, уважаемый! По-твоему, я могла находиться там, не скрючившись в три погибели? А ты, к слову, видел меня, когда мы ударили по рукам, и прекрасно понимал, как именно я буду чувствовать себя в этой душегубке, с моим-то ростом! Тебе хотелось посмеяться надо мной? И как, удалось?.. Это первое.

– Но…

– Второе, – не дала она договорить. – Еда. О, эта пища богов! Если бы они ее отведали, то низвергли бы ваше корыто в пучину вод, а печень кока отдали бы на растерзание морским гадам! Мое счастье, что я приучена не отправляться в дальний путь без собственных припасов, иначе мне пришлось бы ловить летучих рыб и утолять голод их костлявой плотью!

– Шади…

– Про воду даже не упоминай, – сказала незнакомка. – Она протухла еще до того, как я взошла на борт. Кому, спрашивается, ты обязан тем, что на корабле не случилось никакой болезни? Молчишь, уважаемый? Вот и молчи дальше, я дошла только до третьего пункта! Нас еще ждет багаж!

– Он в целости и сохранности! – возопил капитан. По-моему, он уже не чаял избавиться от пассажирки. – И ты получишь его, шади, как только расплатишься!

– Неужели? – Женщина наклонила голову, и на солнце сверкнул ярко-алый платок, лихо повязанный на манер пустынных жителей – бардазинов. Узелок только был неправильный, но в чем именно, я разглядеть не успел. – На этом дырявом тазу нет ни единого сухого места! Промокли все мои вещи, книги… Ты знаешь, что такое книги? Ах да, я же видела у тебя судовую роль и что-то наподобие учетного листа. Прекрасно!

– Но, шади…

– Эти книги стоят дороже, чем вся твоя галера с гребцами вместе! Себя тоже можешь присчитать, за такого работорговцы дорого не дадут…

Капитан жалобно пискнул, явно протестуя против этакой несправедливости, но ему не дали вставить ни слова:

– Я еще раз напоминаю о попутном ветре, который показался тебе случайным, но без которого мы еще долго болтались бы вдоль берега по воле течения! Не желаешь ли возместить мне ущерб и доплатить за работу, выполнять которую я не нанималась? И не говори о взаимозачете! Мои услуги стоят дорого, намного дороже, чем ты можешь себе представить, и даже если я соглашусь на этот обмен, ты все равно остаешься мне должен…

– Но ты сделала это ради собственного удобства, шади, чтобы скорее попасть в порт!

– А сундуки я тоже сама намочила?

Женщина снова встала во весь рост, уперла руки в бока, и этот силуэт, поворот головы, а главное, профиль показались мне настолько знакомыми, что я не удержался и окликнул:

– Госпожа Нарен!

Она развернулась, нашла меня взглядом в толпе и перегнулась через фальшборт. Судя по всему, перед лицом капитана оказался ее… гм… тыл, обтянутый мужскими штанами, потому что он поспешил отвернуться, прикрыл лицо и принялся делать жесты, призванные отогнать злых духов. Сам, однако, вовсю пялился на женщину сквозь щелочку между пальцев.

– Вы угадали, – сказала она, смерив меня взглядом, – но я не возьму в толк, откуда вы меня знаете? Я вас прежде точно не встречала!

Я присмотрелся лучше и опешил: это действительно была госпожа Нарен, вот только… не та! Лицо очень похоже, но черты немного отличаются. Глаза больше… и веселее, что ли? Губы очерчены чуть мягче, не складываются в презрительную гримасу или жесткую линию. Подбородок такой же упрямый, но с задорной ямочкой. Прическа похожа, но надо лбом из-под платка выбиваются вьющиеся черные пряди. Фигура такая же: по-мужски широкие плечи, изрядный рост, только в данном случае природа все-таки расщедрилась не только на прямые углы, но и на небольшие округлости. И в целом…

Это была копия Флоссии Нарен, только моложе. Вывод мог быть только один.

– Я знал вашу матушку, – выговорил я.

– Не вижу в этом ничего удивительного, – заверила она. – Кто ее только не знал… Если вас не затруднит, обождите буквально полчаса – я заберу свой багаж и с удовольствием предамся воспоминаниям о маме! Особенно если вы покажете, где здесь продают ойф… То, чем поили на этой посудине, можно заливать преступникам в глотки вместо расплавленного свинца! Это не ойф, а надругательство над благородным напитком!

– Госпожа, а что все-таки случилось? – перебил я. Мне сделалось до того интересно, что я даже поднялся по сходням, сделав слуге знак ждать на причале.

– Сущая ерунда. Не сошлись в вопросах оплаты, но спор наш вряд ли затянется надолго, – сверкнула она улыбкой и вновь повернулась к капитану.

Тот, заметив меня, умоляюще сложил руки у сердца. Надеялся, бедолага, что я выручу его… Впрочем, это ведь несложно!

«Соглашайся, – показал я ему жестами, – я заплачу после».

Мне можно верить на слово, это все знали, и капитан широко улыбнулся.