S-T-I-K-S. Нафаня Евстратов Василий

Пролог

В пока ещё безлюдное помещение вошёл ничем не примечательный мужчина, разве что дорогая одежда и некоторая холеность во внешности приковывали к нему взгляд, да и то ненадолго. Но стоило посмотреть ему в глаза, как внешность переставала играть роль. Мало нашлось бы тех, кто мог выдержать этот тяжёлый взгляд; там плескались не жестокость, хитрость или высокомерие, нет, в серых глазах сквозило безразличие. А совместно с занимаемой мужчиной высокой должностью такой взгляд вводил в трепет подчинённых именно отсутствием эмоций. И не дай им бог почувствовать за собой какую-нибудь вину: под этим взглядом у некоторых и седины заметно прибавлялось.

Мужчина осмотрел занимаемую центр комнаты вычислительную и другую многочисленную технику координационного центра. Он медленно прошёлся вдоль стены, ненадолго останавливаясь возле огромных окон: за ними находились стерильные помещения пока ещё пустующих лабораторий, в которых тускло мерцало дежурное освещение.

А, нет, уже не пустующих.

В лаборатории № 1 загорелся яркий свет, открылась даже на вид тяжёлая шлюзовая дверь, и в неё вошли трое… Двое были в чёрных, явно военных доспехах, не оставляющих открытой ни одну часть тела. Голову закрывали шлемы с тонированным забралом, не позволяя рассмотреть, кто в этих доспехах находится. В руках одетые в доспехи военные держали компактные пистолет-пулемёты, под прицелом которых и завели в лабораторию третьего – коротко стриженного, плотно сбитого мужчину лет тридцати-сорока. Из-за сильного загара возраст его было очень трудно определить. Одет этот третий был в одежду больничного типа: свободные синие штаны, белая майка и накинутая сверху на плечи синяя же курточка. Но не одежда бросалась в глаза – ошейник серебристого цвета, который неуместно смотрелся на мощной шее.

Охранники подвели человека в ошейнике к окну и замерли истуканами по бокам. С другой стороны к этому же окну подошёл первый появившийся в лаборатории мужчина, и в его глазах сквозь безразличие даже прорезалась лёгкая искра интереса. Он осмотрел загорелого с ног до головы, протянул руку к стоявшему возле окна терминалу и, нажав на одну из множества иконок, заговорил:

– Ну здравствуй, знахарь! Долго же мы тебя в гости ждали, – произнёс он, глядя своим фирменным взглядом в глаза знахарю. Но это не произвело никакого впечатления: тот, кого назвали знахарем, разглядывал собеседника, не проявляя никаких эмоций и не спеша задавать вопросы. – Можешь меня профессором называть, – после небольшой паузы, кивнув каким-то своим мыслям, продолжил мужчина в костюме. – Если сработаемся, то уже ближе познакомимся, а нет, то и незачем нам имена друг друга знать.

– В гости вроде добровольно ходят, а не силком притягивают, – всё же подал голос знахарь, кивнув на стоящих истуканами охранников – оружие которых всё так же было направлено на него – и пошевелил ошейник на шее: носить такое украшение ему явно удовольствия не доставляло. – И кто сказал, что мы будем совместно работать, профессор?

– Никакого принуждения не будет. Если вы откажетесь с нами работать, то мы тотчас же вас отпустим, в этом можете даже не сомневаться. И конечно, за уже свершившееся в отношении вас насилие мы приносим свои искренние извинения. Всё дело в том, что добровольно вы бы нас не посетили, какие бы гарантии безопасности мы ни давали, вот и пришлось действовать таким вот образом. Ну и ошейник – это вынужденная мера, такие носят все посторонние на нашей базе. Это система электронного слежения… – замолчал профессор на миг, но и так стало понятно, что система не только слежения, но и наказания. Но этого он не стал говорить. – Без него вы не смогли бы попасть к нам сюда, система безопасности подняла бы тревогу и сделала бы всё для того, чтобы уничтожить нарушителя.

Стоявший слева от знахаря охранник недовольно шевельнулся, не решаясь прерывать профессора, но давая понять, что тот увлёкся и говорит уже лишнее. Впрочем, профессору и такого намёка хватило.

– Но это неважно, – оборвал он сам себя. – Как я и говорил, это всё вынужденная мера, и после нашего разговора вас или отпустят, если вы не согласитесь с нами работать, или выдадут браслет, который носят привлечённые сотрудники. Главное, вы должны понимать, что нам нужно ваше полностью добровольное сотрудничество, от него будет больше пользы, чем если вы будете работать под принуждением, – сделал он небольшую паузу, подчёркивая этим важность только что сказанного. – И теперь, раз мы со всем разобрались, вы, я надеюсь, всё же выслушаете предложение, ради которого почти месяц сюда добирались, а не будете сразу и категорически отказываться?

– Что ж, ответная вежливость требует, чтоб я хотя бы выслушал ваше предложение. Особенно интересно, зачем вам знахарь понадобился?

– Расскажу и это, – кивнул профессор и, скрестив на груди руки, начал просвещать знахаря: – Наша лаборатория занимается изучением свехспособностей, даруемых этим миром. Мы подробнейшим образом проанализировали работы наших предшественников. Прежде чем приступить к очередному этапу экспериментов, одному из моих сотрудников пришло в голову пригласить опытного знахаря, что почему-то до сих пор не было проделано. Так вот, мы хотим совместить нашу науку и ваши знания и умения, чтоб в очередной раз попытаться выявить закономерности возникновения сверхспособностей в зависимости от среды обитания и морально-психологического состояния подопытных.

– Это очень интересно, но при чём здесь я? – ровным голосом задал вопрос знахарь, не проявляя внешне никакого интереса.

– При том, что вы специализируетесь именно на этой теме, много времени уделяете развитию этих способностей у так называемых иммунных. И, насколько мы выяснили, вы уже неоднократно делали попытки пробудить у людей определённый дар. – После этих слов профессора у знахаря нервно дёрнулась щека: в этот раз он не смог сдержать эмоций. – Это нас заинтересовало, – чуть улыбнулся профессор, заметив эту его реакцию. – И поэтому именно вас мы и пригласили, – он не обратил никакого внимания на ироничное хмыканье знахаря, – чтобы, объединив усилия, и мы, и вы получили бы возможность научиться развивать дары не случайным образом, а целенаправленно пробуждать именно те, которые потребуются.

– Эта работа не на один год, и вам потребуется огромное количество подопытных, чтобы эти закономерности выявить. Так что я…

– Ну, вам-то особо спешить некуда, – усмехнувшись, перебил знахаря профессор, одновременно не давая отказаться и намекая на его бессмертие. – Тем более что вы заблуждаетесь. Серия экспериментов рассчитана на год, и благодаря белому жемчугу – а его нашей лаборатории выделили в достаточном количестве – нам потребуется не так и много подопытных. Каждого из них мы поместим в…

После слов о белом жемчуге, да ещё и в немалом количестве, глаза у знахаря широко раскрылись от изумления, и он, пытаясь справиться с охватившим его волнением, уже не особо прислушивался, что там дальше говорит профессор.

Ну и хотя он ещё не дал своего согласия, профессор уже понял, что сотрудничеству быть. Глаза его удовлетворённо сверкнули, так как при удаче их работа открывала бы просто невероятные перспективы именно ему. Ну и знахаря он не собирался обманывать, так как рассчитывал на долговременное совместное сотрудничество.

Очень долговременное.

Этот мир – Стикс или, как его местные ещё называли, Улей, давал просто невероятные возможности. И профессор собирался взять всё, что только можно будет отсюда выжать. И не деньги, которые пытались зарабатывать здесь его предшественники. Это же надо, продавать бессмертие и невероятные умения за какие-то пошлые деньги. И ладно бы продавать своим, тем, кто имеют достаточно средств и влияния в их мире – они, во всяком случае, оплатили эти его эксперименты, так как были заинтересованы не только в бессмертии, но и во вполне определённых способностях. Но нет, здешние идиоты, мнящие себя большими шишками, недавно начали торговать белым жемчугом с местными дикарями, делая их, непримиримых врагов, ещё сильнее. Не успел он этого безобразия предотвратить, поздно здесь появился, а сейчас уже этого не остановить. Очень редкие материалы и большие средства потекли в карманы к определённым людям, которые на этом деле увеличивали своё влияние и состояние.

Глупцы!

В один прекрасный день из-за них можно было всего лишиться. И чтобы этого не произошло, требовалось как можно быстрее выдать положительный результат в исследованиях, для чего и оказался нужен знахарь. И когда этот результат будет, тогда уж он…

Глава 1

Мы сидели как раз на уроке, контрольную решали, когда за окном светопреставление началось.

– Тихо! Все отойдите от окна! Быстро! – Вера Михайловна, наша математичка, тоже не на шутку переполошилась.

Целый день была погода непонятная, туман с утра собираться стал, но, в отличие от всех предыдущих, этот днём не развеялся, а ещё больше сгустился. На перемене попытались на улицу выйти, а там мало того, что воняет химией какой-то и во рту кислый привкус, еле отплевались, – так ещё и не видно ничего, до такой степени туман стоял плотный. А теперь вот, не успел урок начаться, как за окном этот туман молния прорезала, следом – ещё одна, а потом это самое светопреставление и началось: молнии всё чаще бить стали.

Все как идиоты телефоны достали и к окнам бросились: как же, такое зрелище обязательно заснять нужно. Но Вера Михайловна, хоть и видно было по ней, что перепугалась чуть ли не до смерти, но руки к груди подняла и кулачки так сжала, что они аж побелели, но головы не теряла, за всеми успевала следить и пресекала любые попытки к окнам приблизиться.

– Степанов! Кому сказала – к окнам не подходить!

– Как думаешь, Афоня, что это за фигня? – Мой друг Жека Федоровичев (с ним мы в третьем классе как сдружились, так с тех пор за одной партой и сидим), не отрывая взгляда от экрана телефона, кивнул в сторону окон, за которыми молнии уже не прекращая сверкали одна за другой.

Хоть Михайловна и отогнала всех к стене, но сквозь недавно установленные пластиковые окна видимость была отличная. Особенно с нашего третьего этажа, где класс математики и находится.

– Я тебе что, физик? Вон у Пашковской спроси, она у нас отличница, – кивнул я в сторону не только отличницы, но и первой красавицы класса, которая круглыми глазами смотрела то в телефон – им она, как и все, снимала молнии – то в окно, будто не веря, что такое вообще возможно.

Я бы тоже сейчас снимал, если б свой смартфон не разбил на днях, упав неудачно. Теперь своим старым, ещё чудом сохранившимся первым телефоном пользуюсь. Он на удивление вот уже сколько лет нормально работает и зарядку держит, в отличие от других, более современных. Только вот камеры у него нет, можно только звонить и эсэмэски писать. Даже в интернет не выйдёшь…

– Ах!

– Ай!

– Ой!

Неожиданно лампы под потолком ярко сверкнули и погасли все разом, по классу девчачьи (да и не только девчачьи, если честно) визги пронеслись, и матерок – уж точно не только от парней, но и математичка высказалась, хотя тут же рот быстро ладошкой прикрыла и на нас косо посмотрела, не слыхали ли. Но я, хоть и стоял рядом, вида не подал, да и внимания особого не обратил, полностью захваченный невиданным зрелищем. Туман как раз пронзило особенно сильным разрядом молнии – как оказалось, последним; и завесу будто разорвало, она начала быстро расползаться.

– Вот это зрелище, – нарушил тишину Серёга Полянский. – Вера Михайловна, это что такое сейчас было?

– Не знаю, ребята, – после небольшой паузы заговорила математичка. – Я такое, как и вы, в первый раз вижу. Даже не слышала о таком никогда.

Теперь она уже не препятствовала, и мы все к окнам подошли, начали рассматривать, что там снаружи происходит. А там – ничего. Как будто и не было никаких молний. Туман быстро расползался, и сквозь него уже даже солнце пробиваться начало.

– Ой, а связи нету, – воскликнула Ирка Власова. Она попыталась куда-то дозвониться и обнаружила, что связь на нуле.

– И у меня нет.

– И у меня.

Все кинулись телефоны проверять.

– После таких разрядов какая связь? Вы головой-то думайте. – Жека отвернулся от окна и насмешливо на всех посмотрел. – Тут, похоже, во всём городе и света не осталось, а вы – связь… Афоня, айда на улицу?

– Так, стоп! Какая улица? – окончательно пришла в себя Вера Михайловна. – Из класса не выходить! Я сейчас в учительскую, а вы ждите здесь. Полянский и Тищенко, вы старшие, проследите за порядком.

– Хорошо, Вера Михайловна, проследим.

Тищенко – это моя фамилия, зовут Афанасием в честь мамкиного отца, моего деда. Удружили с именем родители и деду – доволен был, и мне – сколько крови из-за него пролил. Какие только прозвища мне ни придумывали, но чаще всего имя и за прозвище было. За особо обидные придумки я морды бил, не стеснялся; ну и мне били, поначалу. Потом бросили это дело, особенно в последние два года, когда ярые мои недоброжелатели школу покинули и после девятого класса в бурсу учиться ушли.

Окинув нас строгим взглядом, математичка выскользнула из класса, торопливо зацокав каблучками по коридору. А в классе все сразу заговорили, гадая, что же это такое было, показывая, кто что заснял на телефон. Некоторые уже на планшет видео сбросили, как будто там можно лучше рассмотреть то, что своими глазами недавно видели.

Гадали почти час, даже в коридор выбрались и с соседними классами переговаривались, но от своего далеко не уходили. За этим мы с Полянским следили строго: знала Вера Михайловна, кого ответственными оставить. Нашего активиста – Полянского, и обычно хорошего мальчика, когда не дерётся – Тищенко. Но в основном Серёга с некоторой моей поддержкой, которой практически и не требовалось, прекрасно за нас двоих справлялся.

– Заходите… Заходите все в класс, там всё расскажу, – наконец вернулась Вера Михайловна. – Рассаживайтесь. И тихо, пожалуйста. Расскажу всё, что удалось узнать, хоть тех новостей и немного.

Мы шустро расселись по своим местам, и в классе повисла тишина: всем не терпелось узнать, что же это за природный феномен такой был, и почему математичка такая взволнованная.

– Сразу скажу, что уроки на сегодня закончены…

Пауза была лишняя: видимо, учительница думала, что все сейчас радостно зашумят, а тут – тишина, все продолжали на неё внимательно смотреть.

– Кхм. Что это было за явление, никто не знает.

– У-у-у, – прошёл по классу разочарованный гул.

– Света и связи нет, но после такого это понятно, – продолжила говорить Вера Михайловна. – Директор решил сегодня всех распустить по домам, а так как сегодня пятница, то встретимся с вами в понедельник. К тому времени уже должны и свет дать, и связь восстановить. Ну и надеюсь, нам к тому моменту станет известно, что это мы все сегодня наблюдали. Всё, всем до свидания.

Быстро собрав свои вещи, чем-то всерьёз озабоченная математичка нас в темпе покинула.

– Слышь, Афоня, по-моему, она чего-то нам недоговаривает, – Жека Федоровичев придвинулся ко мне и попытался своими подозрениями поделиться. Это, впрочем, во всём классе после ухода учительницы происходило. – Она явно что-то знает, иначе так стрёмно бы себя не вела.

– Да не гони, – отмахнулся я от него, в темпе сгружая в сумку с парты всё, что на ней лежало. – Что она могла за такое малое время узнать? Пока учёные какие-нибудь версии не выдвинут, никто толком ничего не скажет. Зато версий наслушаемся… Каждая бабка у подъезда свою правду в народ толкать будет. Тут главное, что уроков сегодня больше не будет, а то я контрольную точно завалил бы. Так что, Жека, потопали домой, а то вдруг сейчас возьмут и всё обратно вернут – будем до конца занятий тут торчать.

Вроде мы друг с другом и негромко разговаривали, но эти мои слова сквозь царивший в классе шум все услышали. На миг настала тишина, а потом все дружно заторопились, и уже через пять минут класс опустел. Даже дежурные смылись, не стали порядок наводить – за что, я думаю, в понедельник ещё выхватят. А может, и нет, спишут на шок.

– Бывай, – пожали мы с Жекой друг другу руки, и он потопал прямо, в свою девятиэтажку, а я в проулок свернул: мне школу по дуге обходить приходится, чтоб на параллельную улицу выйти, мы там в частном секторе в своём доме живём.

Я прошёл половину проулка, когда навстречу из кустов выбрались шестеро пацанов, двое из которых оказались моими бывшими одноклассниками.

– Оп-па, Нафаня, – радостно протянул один и них, Кондратенко Серёга. – Какая встреча.

– Здоров, Кондрат, Котыч.

– И здоровей видали, – резко ответил Серёга Котов. – Давненько мы не пересекались, а, Нафаня?

– Смотрю, осмелел в толпе, Котыч. – Я решил не вилять, так как видно было, что он на драку настроен. Видимо, настроение у него такое сегодня оказалось, и тут я как раз на пустынной дороге им попался, да ещё и один.

Котов был лучшим моим другом в первом классе, но вот во втором наши дороги разошлись. До сих пор не знаю, из-за чего наша дружба рухнула и пошли наезды, обидные прозвища. Начались драки. И если поначалу мы всегда с ним один на один дрались и на равных шли – то я верх возьму, то он, – потом это ему не понравилось, и в какой-то момент подпевала его, Кондрат, стал частенько присоединяться к веселью, если видел, что я верх одерживаю.

Битым мне надоело ходить, и я попросил родителей на бокс меня отправить: хотелось сдачи давать научиться. Но тут на дыбы мать встала: «Куда угодно, только не на бокс! Там тебе все мозги отобьют. Ни за что!» Батя умнее поступил – молча переждал мой взрыв негодования и увёл в гараж, где всё и вытащил из меня: чего это я не на баскетбол-волейбол, мои любимые виды спорта, а на бокс восхотел. Ломаться я долго не стал, всё ему рассказал.

– Не нужен тебе бокс для этого, Афоня, – после долгого молчания ответил мне тогда отец. – Чтоб сдачи давать, главное что? Главное – удар поставить, – и пальцем мне в лоб ткнул. – Я тебе сам в этом помогу. А бокс… Рассечения, сломанный нос, да и частые удары по голове. В этом мать права: оно тебе не нужно.

Так у нас в гараже появились груша, гантели, резина к стене прикрученная – с ней, взяв в руки концы и отходя от стены, чтоб внатяжку была, я удары отрабатывал; во дворе батя турник вкопал, на котором я тоже помногу висел. А потом отец действительно показал, как правильно бить: сначала правой, а потом и левой удар мне поставил. Моим коронным стал удар слева: такого никто не ожидает, а если и ожидает, то всё равно увернуться не может. Но это случилось уже потом, а тогда было главное, что к концу года от меня уже и Котыч, и Кондрат, оба выхватывали. Выхватили раз, другой, а третьего уже и не случилось. Так, собачились просто, но уже не дрались… почти. Изредка всё же приходилось на место его ставить, когда он совсем берега терял. Но вот так, в толпе, он никогда на меня не лез. Ну вот и до этого дошло: совсем в урода превратился в своей бурсе.

– Да я и без толпы с тобой разберусь, Ботан!

И Нафаней, и Ботаном он меня ещё в детстве обозвал, и если «Ботан» не прижился, то вот прозвище «Нафаня» стало моим вторым именем наравне с Афоней.

Не знаю, что на него сегодня нашло – может, от молний подзарядился или вони той химической надышался – но он без долгих разговоров рванул на меня, занося кулак… И улетел в кусты. Давно мы с ним не дрались, поэтому он и забыл, наверное, что у меня слева удар почти всегда первым идёт, вот я и поймал его. С правой выхватил Кондрат, который следом кинулся – улетел в другую сторону. На этом моё везение и закончилось: по одному ещё попал, но остальные быстро меня с ног снесли, а поднявшийся с земли Котыч принялся меня остервенело ногами охаживать, неся какой-то бред – что я предатель, неудачник, ботан… Пацаны его еле оттащили: поначалу сами тоже ногами по мне прошлись, но затем испугались, что он меня вообще насмерть забьёт.

– Хватит, Кот! Хватит! – Кондрат у него на плечах повис. – Нафаня понятливый, ему и этого достаточно. В следующий раз вежливей будет. А пока… Муха, по карманам ему пробегись! У него всегда с собой хрусты есть, нам как раз хватит на ларёк сходить.

Муха довольно ловко меня обшмонал, что выдавало большой опыт в таких делах. Не первый я под их кулаками побывал и содержимого карманов лишился.

– Бывай, Нафаня! Долго на земле не лежи, почки застудишь, – Котыч, типа, сострил: видать, крыша на место встала, раз шутить принялся, и под гогот остальных, как будто он что-то остроумное сказал, они все вместе двинулись в сторону пивнушки. Видимо, туда и направлялись изначально: наверное, их с уроков, как и нас, отпустили – вот я по дороге им и попался.

По этому проулку вообще частенько люди ходят, но сейчас, как назло, вообще никого не встретилось. Где-то минут двадцать я в себя приходил. Хорошо они оторвались на мне: не помогло и то, что я в позу эмбриона скрутился. Бровь рассадили и хорошо, если рёбра не сломали: такая боль в боку прострелила, что чуть сознание не потерял, когда подняться попытался.

Я нашёл отброшенную в сторону в начале драки сумку – не позарились на неё – и с трудом домой поплёлся. Хорошо хоть, родители на работе, а то не представляю, какова бы реакция матери была на мой теперешний вид.

– Афоня, ты как, живой?! – крикнул наш сосед, дед Витя, сидевший на лавке возле своего двора.

– Живой! Здрасти, дядь Вить.

– Это что, тебя так молнией шандарахнуло? – убедившись, что со мной ничего страшного, принялся он, как обычно, шутить. – Но Афонь, может, мать твою вызвать? А то, если честно, погано ты выглядишь.

– Не. Не надо, дядь Вить. Да и связи нет, чтоб звонить. Но всё равно не надо, оно только с виду страшно, а так нормально себя чувствую.

Да, связи нет, и не будет. У меня.

Еще недавно такой надежный, мой старый телефон не пережил сегодняшнего дня – вернее, встречи с Котычем. Так что, может, оно и хорошо, что связи нет: мать меньше волноваться будет, позвонить-то всё равно не сможет.

Мать у меня врач. Батя из армии вернулся, в автобате отслужив, и за руль скорой помощи сел, где как раз практику новоиспечённая фельдшерица проходила. Через полтора года я на свет появился. Обидно, что один в семье: я всегда брата или сестру хотел, но – не судьба. У матери на долгие годы план составлен был, хоть я и вне его родился. Тут батя молодец: видимо, когда она эти планы составляла – о семье и ребёнке не думала. Поработала фельдшером, меня родила и дальше учиться пошла, ординатуру закончила, и её сразу в медицинский центр работать забрали – оценили преподаватели её старание в учёбе. Там сейчас и трудится. А батя скорую всё так и водит, хоть уже и думает бросать это дело: хочет в автомастерскую работать идти, куда его как специалиста давно уже сманивают.

– Ну-ну. Но ты смотри, если погано будет – зови, поможем.

– Хорошо, дядь Вить. – Я быстро потопал домой, а то бодрость всё сложнее изображать было. Хорошо меня отдубасили.

«Ну ничего, Котыч, Земля – она квадратная, за углом скоро встретимся», – думал я, рассматривая себя в зеркале.

Одежда на выброс: и порвана, и в крови вся – не только бровь разбита, но и на затылке рассечение; губы как блины и тоже кровоточат.

Теперь понятно, чего это дед на меня так жалостливо смотрел.

Прежде чем обрабатывать раны, я поплёлся в летний душ, который у нас за домом стоял. А там ещё одна претензия к Котычу образовалась – вода была чуть тёплая, из-за чертова тумана она не прогрелась, и сейчас я та-акое удовольствие испытывал, вполне сравнимое с тем, когда меня буцкали.

– Ты как, Афоня? – Уже темнело, когда дед Витя проведать меня зашёл. Я как раз спать собирался, хоть почти весь день провалялся. Очень уж погано мне было, несмотря на то что раны обработал, благо умею всё это делать, благодаря матери. Но всё равно сейчас делать нечего, света так и нет, вот я и решил пораньше завалиться. – А то смотрю, родители твои так и не приехали с работы. Дай, думаю, проведаю.

– Спасибо, дядь Вить, нормально всё. А родители после сегодняшнего светопреставления, может, на сутки остались. Кто знает, что там на самом деле произошло. Всё же сверкало неслабо, да и туман этот непонятный…

– Это да. Я сам, да и старуха тоже, что-то не очень хорошо себя чувствуем. Но я ещё ничего, а у бабы Оли, не поверишь, склероз начался! – дед хихикнул, вроде и весело, но в глубине глаз нешуточное такое беспокойство промелькнуло. – Идёт куда – и забывает, за чем шла. Ругается со страшной силой от этого.

– Так, может, дядьку Лёшку попросить, чтоб вас в больницу отвёз? – Дядя Леша – другой наш сосед, батин друг. – А то ни света, ни связи до сих пор так и нет, вдруг совсем плохо станет, и скорую не вызвать.

– Да не, не надо, – отмахнулся он. – Тем более что его тоже с работы ещё нет. Ладно, раз у тебя всё в порядке, пошёл я. Ты вот ещё что, – вдруг развернулся он. – Я бабе Оле не говорил, что ты того, с молнией повстречался, – хмыкнул он, – а то замучила бы тебя заботой и оханьями своими. А тебе покой и отлежаться сейчас надо, – внимательным взглядом пробежался он по моему лицу и протянул: – Да, знакомо дело, – хмыкнул ещё раз и переспросил озадаченно: – Что я хотел сказать? – Видать, не только бабу Олю склероз одолел. – А! – вспомнил он. – Ты, если что, меня тоже не видел. Хоть она завтра всё равно узнает… Но то завтра.

– Вот за это спасибо, дядь Вить! – от души поблагодарил я его. А то я ещё думал, чего это баба Оля не заявилась. Очень уж она любопытная, но ещё и добрая, и этой добротой и причитаниями меня точно бы добила.

– Да ладно. Знакомо дело, – махнул он рукой на прощание и потопал к себе домой.

Я проводил деда до калитки и пошёл снова на кровать упал. Все мысли были о родителях: ладно мать, ей домой, может, и не получается вырваться. Но батя – он бы точно, если б всё в порядке было, домой заскочил, а тем более после такого дня. Вот это нешуточную тревогу и вызывало. Может быть, я и смотался бы к ним на работу, но очень уж поганое было самочувствие.

Ох и долгов Котыч насобирал – с третьего класса столько не имел. И я не я буду, если вскоре их ему не отдам. Сторицей всё верну твари. А пока, прав дед Витя, отлежаться нужно. Но завтра, если родители не появятся до утра, точно к ним пойду.

Проснулся я поздно, день уже в самом разгаре был. А всё из-за того, что я заснуть долго не мог: слушал, как скорые или менты по городу носятся, благо спецсигналы на всю округу верещали. Ненадолго я засыпал, но из-за неловкого движения снова просыпался от боли: рёбра, если и не сломаны, то отбиты были напрочь. Да ещё сушняк ближе к утру напал: сколько б я ни пил воды, жажда не унималась. Только на рассвете я и забылся тревожным сном. Казалось, только глаза прикрыл, а уже… Я покосился на часы, а там уже двенадцатый час. Но выспавшимся я себя не чувствовал, состояние было хуже некуда. Мало того, что сушняк только усилился, так ещё и всё тело взвыло от боли, стоило только пошевелиться. И не только от боли. Выпитая ночью вода наружу просилась со страшной силой, так что вставать было пора, и как можно быстрее. И как ни больно было, но с кровати я довольно шустро слез и до туалета в темпе дошкандыбал.

Успел. И даже боль отступила на время. Ну и особенно порадовало то, что крови в моче я не увидел: ливер мне точно не отбили.

Я прошёлся по дому, но и так уже было видно, что родители не появлялись. Хотя, наслушавшись ночных завываний, я как-то подуспокоился на этот счёт. Видно, работы действительно много, а я уже не маленький мальчик, чтоб надо мной трястись. Если б со мной что случилось, то соседи бы точно их известили – всё же друзья. Странно только, что не навестили меня с утра. Но это ладно, чуть погодя сам к ним наведаюсь, да и деда Витю с бабой Олей проведать нужно обязательно.

Я подошёл к зеркалу – в зале трельяж чуть ли не в полный рост у нас стоит – и посмотрел на красавца, который там отображался. Что тут скажешь? Красавец и есть. На брови шишка с рассечением: она, кажется, ещё больше стала, но не кровит – как вчера пластырем залепил, так нашлепка на месте и висит, зато синяк на глаз опустился, одна щёлка осталась. Рёбра вообще всеми цветами радуги сверкают, как и рука, которой я их прикрывал. Губы – блин, негры отдыхают: такую пластику мне организовали, что из дома страшно выходить. Ещё и зубы побаливают, но вроде крепко сидят, хоть вчера и пошатывались.

Я начал разматывать бинт на голове, который вчера намотал, когда на затылок тампон накладывал – и, чёрт побери, он присох, теперь его придётся с помощью перекиси отдирать. Хорошо, волосы короткие, подстригся я совсем недавно, а то не знаю, как его и отрывал бы. Но я справился: пошипело перекисью немного, чуть покалывая, и тампон сам, можно сказать, отвалился.

И как вот в таком виде к родителям идти? Чёртов Котыч, и надо же было так с ним пересечься!

Пока раны по-новому обработал, пока завтрак, а заодно и обед на газу приготовил – уже два на часах. Света так и нет, хорошо хоть, что вода есть – плохо, что родителей до сих пор нет. Я допил чай и решил соседей навестить, а то тоже, ладно… Да не ладно, старики бы точно навестили, всё же дед видел, как мне прилетело. Точно бы проведать зашёл. Не дай бог что случилось, вроде же вчера жаловался на самочувствие.

Я надел спортивный костюм и решил сначала к Алексеевым сходить, а потом уже вместе к старикам наведаемся. Если с теми что случилось, то дядька Лёшка на машине в больницу их, а заодно и меня к матери отвезёт.

Вышел за калитку: нет деда на лавке, где он обычно любит покурить посидеть или просто чаи погонять и на людей посмотреть, да словом с ними перекинуться. Скучно старикам, дети и внуки в другом городе обитают.

Я осмотрелся по сторонам, людей было негусто: вдали стояли, как-то странно покачивались, а ещё дальше толпа прям на дороге над чем-то или кем-то склонилась и что-то там делала.

Плохо кому-то стало, что ли?

Так и не понял я, что они там делают. Подошёл к соседям – а у них калитка на замке, значит, дома их нет. Они только на ночь или когда уезжают её и замыкают.

Я вздохнул и пошёл бабе Оле сдаваться. Надеюсь, склероз у неё не сильно разыгрался, а то она меня в таком виде и не признает. Но тоже обломался: дверь в дом была замкнута, и сколько я ни стучал, никто так и не отозвался. Только шуршание и вроде как урчание откуда-то доносилось, как будто из подпола. Но что они там вдвоём забыли? Скорей всего, кошка их старая шуршит. А что урчит так странно… Даже не знаю, может, вообще глюки. Да и не замыкаются они днём обычно.

Может плохо стало, и дядька Лёшка их в больницу отвёз? Это бы объяснило, куда они все подевались. Эх, придётся мне так топать к матери.

Я пошёл домой, и когда уже в калитку заходил, услышал, как где-то кто-то не своим голосом закричал, как будто его режут там. Аж озноб по всему телу прошёл, и меня передёрнуло всего – не от страха, от дурных предчувствий. Я вернулся на дорогу и успел заметить, как те, кто стояли, покачиваясь, в проулок ушли.

Вот и хорошо. Разберутся, кто это там так кричать вздумал.

Сушняк ещё больше усилился, так что я прекратил по сторонам глазеть и решил пойти чая ещё попить, а потом уже к матери на работу отправляться. Да записку нужно не забыть написать, а то уйду, а кто-нибудь в обязательном порядке домой в это время решит заявиться.

Как же без связи херово – как без рук, и в вакууме себя ощущаешь.

Переодеваться я не стал, так в спортивном костюме на выход после чаепития и потопал, только сумку с документами, кошельком и ключами от дома на плечо закинул.

Когда я уже калитку замыкал, то услышал стрекотание, как будто вертолёт где-то летает. И только теперь я понял, что меня напрягало: тишина вокруг. Ночью машины ездили, судя по сиренам, а как проснулся – тишина стояла. Мёртвая. Только крик тот и разбил её ненадолго, но лучше бы его вообще не было – такой жути нагнал. И теперь вот это стрекотание, которое особенно выделялось в царившей вокруг тишине.

– Да что за чертовщина происходит? – вслух от души выругался я, абы только тишину эту проклятую нарушить.

Посмотрел вдаль вдоль улицы – там только те склонившиеся продолжали чем-то заниматься. И что-то меня к ним совсем не тянуло идти: я уже подозревал, что ничего хорошего там не увижу.

Я решил, как и вчера, по тому же проулку пройти к школе. Дойду до магазина, что почти напротив неё находится: там таксисты иногда стоят, вот на такси и поеду. Что-то совсем нет желания пешком ходить, когда вокруг чёрт-те что происходит.

Надеюсь, Котыча сегодня там не встречу, а то будет ему радости.

…Котыча не встретил, но зато по выходу из проулка на труп наткнулся. Мужик лежит, и явно не своей смертью умер – крови вокруг него натекла лужа целая. Потом, когда я от мужика ошарашенный взгляд сумел оторвать – ещё тела увидел: их множество в разных местах по одному и целыми группами рядком валялись.

Особенно меня вид девочки маленькой впечатлил. Такое ощущение возникло, будто она под машину попала, и её под днищем долго таскало так, что от тела и не осталось почти ничего: только часть туловища и голова с косичками.

– Иммунный?

Раздавшийся сзади голос до такой степени меня напугал, что я на метр как минимум подпрыгнул и в сторону отскочил, развернувшись лицом к говорившему.

– Скажи-ка что-нибудь, парень! – потребовал этот…

Напротив меня стояли двое… Как бы их описать? Я только в фантастических фильмах такое и видел. Чёрная и явно не простая одежда, поверх которой была броня расположена: бронежилет, налокотники, наплечники, наколенники – как у какого-нибудь космического пехотинца. Оружие тоже: я такого раньше не видел, и, что особенно не понравилось, оно на меня было направленно.

– Да точно, иммунный. Не видишь, что ли, что в шоке пацан? Иначе уже бросился бы на нас, – ответил ему его напарник.

Лиц было не видно, их сплошные шлемы с тонированными забралами закрывали, но вот слышал я их прекрасно. Только слышал, ответить ступор не давал: как комок в горле засел, дышать через раз, и то с трудом, получалось.

– Парень, кивни, если понял. Голова болит? Сильная жажда мучает? – не отставал от меня первый.

Рядом стоящий даже захрюкал от смеха.

– А то по его внешнему виду не видно, что и голова болит, и сушняк, сто процентов, неслабый. Ты глянь на его вид: наверное, вчера по пьяни выхватил.

– Ну, так что с ним делать? – не сводя с меня взгляда, спросил один другого. – Берём с собой или валим? Но смотри, по возрасту он нам подходит, хоть и битый.

Второй вдруг резко шагнул вперёд и схватил меня за плечо, так сжав, что у меня сразу голос и прорезался:

– Отпусти, чёрт бронированный, – я еле умудрился вырваться из его хватки. Но ступор действительно прошёл, и даже вид трупов уже не особо меня волновал. А вот от боли, пронзившей всё тело, слёзы сами собой полились. – Придурок!

– Иммунный, – довольно произнёс тот, что меня хватал. Он отстегнул от пояса висевшую там флягу, открутил крышку и протянул ёмкость мне. – Три-четыре глотка, парень. Тебе сейчас это не помешает.

– Пей давай, некогда нам с тобой тут возиться! – прорычал второй.

Спорить я не стал. Взял флягу, но сначала понюхал содержимое – чем-то очень знакомым пахло… Но я так и не вспомнил чем. Не стал больше тянуть: как и говорил броненосец, сделал четыре глотка, тем более действительно снова сушняк напал, и пить хотелось невероятно.

Напиток оказался явно спиртной, на вкус непонятный, на ликёр чем-то похож, но от сушняка он хорошо избавлял, это практически сразу почувствовалось. Даже флягу отдавать не хотелось, но пришлось вложить её в снова протянутую руку.

Со стороны школы послышался звук приближающегося к нам вертолёта. Я оглянулся туда и снова на трупы взглядом наткнулся. Обернулся обратно, хотел у «броненосцев» спросить, что происходит. Но не успел. Последнее, что запомнилось, – летящий мне в лицо кулак.

Глава 2

– Ох! – Боль прострелила всё тело, стоило только проснуться.

Не проснуться – очнуться!

Сразу же вспомнились многочисленные трупы и «броненосцы», которые меня сначала чем-то напоили, отчего сразу мучивший с ночи сушняк проходить стал, а потом по какой-то непонятной причине взяли и вырубили.

И не только вырубили, если судить по состоянию тела. По сравнению с тем, как меня Котыч с дружками отделали, эти меня не только отбуцкали, но ещё и, кажется, танком сверху переехали.

С большим трудом мне удалось сесть, а потом и глаза открыть, так как они теперь оба в щёлочки превратились из-за внушительных синяков под ними. И хоть сначала всё плыло вокруг, чуть погодя всё же удалось осмотреться.

Камера два на четыре метра. Одиночка. Кроме кровати, на которой я сейчас и сидел, в помещении больше ничего из мебели не было. Да вообще ничего не было, если не считать унитаза и поддона под душ, которые в противоположной части камеры возле непонятной какой-то стены располагались. Если боковые стены комнаты-пенала были вполне себе обычными, вроде как из бетона отлитыми, то вот дальняя будто из стекла была сделана, за которым располагались толстые пятнадцатисантиметровые столбы решётки. Они вертикально из потолка в пол через те же пятнадцать сантиметров располагались, скреплённые в трёх местах толстыми стальными полосами. Что за этой решёткой находилось, рассмотреть не получилось, так как там тоже стена стеклянная виднелась, но уже тонированная.

Кряхтя от боли, я оглянулся посмотреть, что за спиной находится.

Там в метре от кровати обнаружилась такая же стеклянная стена с такой же внушительной решёткой за стеклом. И тоже не видно было, что за ней находится. Сев нормально, я посмотрел на даже с виду массивную дверь, которая располагалась слева от меня, по центру бетонной стены. И всё – если не считать тусклого светильника, который под потолком даже рассмотреть не получилось, больше в камере ничего интересного не было.

Я принялся себя ощупывать и осматривать.

Голове неплохо так досталось: шишек и синяков хватало. Но вот повязок никаких не наблюдалось. Выстриженная плешь на затылке, как и хорошо опухшая бровь, были гладкими, покрытыми чем-то непонятным. Но точно не пластырем, которым я бровь заклеивал вчера и сегодня утром. Ссадины были покрыты какой-то плёнкой, при этом никакого дискомфорта от неё не чувствовалось.

Я пошевелил челюстью и понял: в ближайшие дни лучше не пытаться разговаривать. Хоть она вроде и не сломана, и зубы на месте, но двигается с трудом. Нос тоже вроде не сломан, но лучше к нему не прикасаться: болью по мозгам стегнуло так, что из глаз-щёлочек обильно слёзы полились. Вытирать их приходилось с огромной осторожностью, так как синяки тоже такой неслабой болью отдавали.

Но всё же слёзы я унял и посмотрел на тело… Голое тело, я только теперь это понял. Одежда на полу валялась, но не моя, новая на вид и какая-то тёмно-серая вся. Обувь там же обнаружилась, того же цвета и тоже не моя – по виду кроссовки, только с высоким голенищем и толстой подошвой.

В камере, на что я тоже только сейчас обратил внимание, было довольно тепло, отчего отсутствие одежды я и не заметил сразу. Так что решил закончить с обследованием тела и только потом уже одеваться.

А на тело страшно смотреть было – оно практически всё казалось чёрно-синее из-за бугристых синяков. Даже странно, что я вообще пошевелиться смог. По идее, болеть должно было на порядок сильнее, а я ещё и двигаться умудряюсь.

А это что? Я с трудом, но сумел на обеих руках рассмотреть следы от инъекций.

– Раз, два, три… Пять на одной руке и семь на другой. Или капельницы ставили, или так часто кровь на анализ брали. Или и то и другое сразу, да вдобавок ещё и уколы какие кололи.

И когда успели? Это же нужно было отдубасить сначала, потом довезти… Куда, интересно, меня привезли? Я огляделся ещё раз по сторонам. Кажется, что недавно вырубился, но судя по всем следам (и количеству уколов в том числе), провалялся я больше, чем чувствуется.

От навалившейся пока ещё лёгкой паники бросило в дрожь. Непонимание происходящего очень уж угнетало, а в голове постоянно вопросы всплывали, ответов на которые я не находил: Где я, и что с родителями? Что вообще происходит? Трупы… Туман непонятный… Ещё более непонятные «броненосцы», которые сначала дают напиться, а потом в морду…

С трудом, но всё же удалось взять себя в руки. Не время паниковать. Я потянулся к одежде, но от прострелившей всё тело боли решил не спешить одеваться, а сначала так, голяком, к белому другу наведаться – всё равно смущать и смущаться некого. Да и душ посетить не помешает: авось вода поможет боль в теле унять, да и с трудом сдерживаемый мандраж подуспокоит.

Унитаз простой, с бачком и кнопкой на нём, только почему-то передом к стеклянной стене расположен – в метре от неё и практически впритык к боковой. За ним сразу размещён белый поддон со сливом и висящим на специальном держателе рассеивателем с гибким шлангом.

Хм, даже занавеску предусмотрели, которой от остальной комнаты можно отгородиться. И зачем, если никого больше тут даже не предусмотрено? От кого отгораживаться?

Лёгкий шелест раздался за спиной, когда я уже завершил свои малые дела и, нажав на кнопку, спустил воду. Я оглянулся посмотреть, что это там такое шелестит… Хорошо, что по большому совсем не хотелось, а по малому уже сходил: не то тут же, не сходя с места, в штаны и напрудил бы. И неважно, что штанов сейчас на мне не было – всё равно напрудил бы.

Ещё недавно расположенная у меня за спиной стеклянная стена куда-то исчезла, и от соседней камеры только решётка сейчас меня и отделяла. Но не из-за этого у меня все волосы на теле дыбом встали, а сердце ушло в пятки. Обернувшись, я столкнулся взглядом с удивлённо смотревшим на меня монстром, которого только в фильмах ужасах и можно было увидеть.

Вполне гуманоидное тело, только кожа тёмно-серого, местами синего цвета, и просто нереально развитая мускулатура, из-за чего он и казался таким огромным. Но не это ввело меня в ступор: лысая голова в два раза больше обычной человеческой, провалы на месте глаз – они там еле виднелись – и просто нереально громадная пасть, которая сейчас медленно раскрывалась, демонстрируя такие же громадные зубы.

У монстра оторопь закончилась быстрее, чем мой ступор. Невероятно быстрое движение – и решётка загудела от сильнейшего удара, а… не рука – лапа с внушительными когтями просунулась в зазор между столбами и попыталась меня ухватить. Но толщина руки не позволила этого сделать: не хватило сантиметров двадцати, чтоб дотянуться до меня.

А потом раздалось это!

Такого я ещё в жизни не слышал: он издал какое-то горловое урчание-рычание, в котором звучала хорошо слышимая досада.

Как я оказался на кровати, просто не помню. Вот я смотрю в глаза монстра, потом посмотрел на когти, мелькающие перед самым моим носом, и вот я уже…

– Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт! – Во все мои неширокие в данный момент глаза я смотрел на беснующегося монстра, сидя с ногами на кровати.

Тот в это время остервенело пытался добраться до меня: тряс решётку в попытке её вырвать или разогнуть в стороны – к огромной моей радости, металлические столбы только гудели, но даже не шевелились. И это сводящее с ума урчание, из-за которого тело постоянно обдавало холодом и невероятно хотелось спрятаться. Только понимание того, что прятаться тут некуда, заставляло сидеть на месте и надеяться, что решётка всё-таки сдержит этого монстра. Не зря же она была такая массивная – на подобных тварей, наверное, и рассчитана.

Понимание этого помогло немного успокоиться. И я даже смог вздохнуть полной грудью… Выдохнуть не получилось. За спиной раздался уже знакомый шелест. Я вскочил с кровати – теперь понятно, почему она не вплотную к стене стояла – и резко оглянулся.

Но из-за решётки раздалось не урчание очередного монстра, а голос:

– Здоров, голозадый! Весело ты скачешь, – заржал находившийся там парень. – Давай ещё, потруси своим отростком, а то совсем от скуки тут свихнусь.

– Ты, сука! – вырвалось вполне внятно. А я-то думал, что разговаривать сегодня не смогу.

Но сейчас об этом уже не вспоминалось. Меня всего затрясло от злости. Я, уже не обращая внимания на монстра, который всё так же не прекращал попыток пробраться в мою камеру, смотрел на Котыча. Он, одетый в такую же одежду, что и у меня возле кровати валялась, сидел на своей кровати и от души ржал, наблюдая за мной сквозь решётку.

– Твар-реныш, из-за тебя здесь оказался! Дай только добраться, ур-рою ублюдка, – прорычал я так, что даже монстр за спиной на время затих, замерев в шоке.

Оборвавшийся смех показал, что Котыч, видимо, мне поверил, так как, не сводя с меня загоревшихся бешенством глаз, буквально прошипел, подойдя к решётке:

– Я сам тебя захерачу, Нафаня! Жаль, в прошлый раз тебя не добили. Но ничего, встретимся ещё. А может, и не встретимся. – На лице у него расползлась издевательская усмешка. – Может, те дуболомы, что вот уже неделю каждый день избивают твою бесчувственную тушку, сами тебя и прибьют, мне утруждаться не придётся.

Больше сказать он ничего не успел: стеклянная стена с тихим шорохом упала сверху вниз, отрезая меня от него. Такой же шелест раздался и сзади, но вот сопровождался он яростным рычанием монстра, которому такая же стена в руку упёрлась и медленно придавливала к полу, пока он не втянул лапу в свою камеру и стекло не встало на своё место и там. Настала полная тишина. Только сердце, казалось, хотело выпрыгнуть из груди, с такой силой оно там колотилось.

– Вот же тварь! – выдохнул я, смотря на стену, за которой в такой же камере обитал Котыч.

Сначала монстр, а потом и этот ушлепок взбодрили меня так, что даже боль отступила. Но главное, после Котыча мозги от недавнего страха совсем прочистились и я наконец вполне нормально соображать начал. Ну и чтоб окончательно успокоиться, я решил сначала всё же искупаться, а потом уже мозги нагружать.

Посматривая с опаской на стену, за которой монстр обитал, я встал под душ и быстро помылся. Хорошо хоть, вода и холодная, и горячая была, я сумел её настроить так, чтоб избитому телу не очень неприятно было. Заодно и напился, так как других источников в камере не наблюдалось. И уже после всего этого я поспешил одеться, так как боль в теле стремительно возвращалась.

Одежда, как на меня шитая, села идеально. Сначала нижнее бельё – майка, трусы и носки из какого-то мягкого, даже, я сказал бы, нежного материала. Потом штаны, тоже приятные на ощупь, но более плотные. Обувь веса практически не имела, но стопу плотно фиксировала. В такой хорошо по бездорожью бегать – ногу не подвернёшь, а из-за толстой подошвы ещё и не наколешь ничем.

Я оделся и сразу же почувствовал себя человеком. А чтобы совсем хорошо стало, решил, как батя мой говорит, «на спине посидеть» и всё хорошенько обдумать. И даже не о Котыче – я бросил полыхнувший ненавистью взгляд на ближайшую стеклянную стену. Но там, кроме уже знакомой массивной решётки, ничего не было видно. Но и чёрт с ним; меня сейчас больше монстр волновал, с другой стороны обосновавшийся. Его небось там специально и поселили, чтоб те, кто от запора страдает, мгновенно излечивались, когда решат на горшке посидеть.

Я вздохнул с облегчением: наконец-то улёгся, а то боль вернулась в полной мере – закончился заряд обезболивающего, вызванный недавней шокотерапией. Да ещё и знакомая уже жажда навалилась; то, что я из-под душа попил недавно, только ещё больше её раззадорило. Вот чтоб и от неё в том числе отвлечься, я решил мозги на полную загрузить… Но не успел.

Громко лязгнула замком дверь, но хоть открылась без скрипа, как в каком-нибудь ужастике обычно происходит. Внутрь камеры вошли двое уже знакомых мне «броненосца», как будто ждали снаружи, пока я на кровати растянусь, чтобы тут же обломать.

Один остановился на пороге, второй на несколько шагов приблизился ко мне и, не повышая голоса, скомандовал:

– Встать!

Оказывается, это не те, что мне в городе встретились – голос абсолютно другой. Но, блин, как под копирку сделанные: и рост вроде такой же, и внешне ничем не отличаются… Оружие другое. У тех дуры поболее были, насколько помню; у этих же – небольшие автоматы, на меня сейчас направленные.