S-T-I-K-S. Нафаня Евстратов Василий
Я не стал их нервировать, а то снова бронированным кулаком в морду получать было неохота. Кряхтя, я поднялся с кровати, с опаской за ними наблюдая. Не про этих ли дуболомов Котыч говорил, что они вот уже неделю бессознательным мной тут в футбол играют? И главное, не захотят ли они снова это проделать, только уже с «мячом», который в сознание пришёл?
Не захотели. Вместо этого говорливый всё тем же тоном скомандовал:
– На выход! – Только и эмоций, что автоматом махнул, направление указывая.
Второй, так и продолжавший всё это время молчать, как только я двинулся в указанном направлении, сразу же вышел наружу, продолжая оттуда контролировать каждый мой шаг. Только зря он это, при всём желании я сейчас не смогу ничего такого выкинуть: тело после их занятий спортом и так со скрипом двигается.
Снова лязгнул замок, и меня повели по довольно широкому – на машине можно проехать – и ярко освещённому коридору с высокими потолками. Мы шли мимо таких же дверей, как и в моей камере, и было таких немало. Сколько – не скажу, так как коридор с камерами тянулся дальше, а мы свернули направо и через шлюз попали в какое-то более цивилизованное место. Стены и потолок обшиты светло-синими панелями, а не бетонные, как в предыдущем коридоре. Чистота такая, что в плитке на полу своё отражение рассмотреть можно было. Только мне этого не дали сделать, сразу же последовала очередная безэмоциональная команда: велели не вертеться, а идти в указанном направлении.
Так и шли, пока снова через шлюз не попали в лабораторию, что мне очень не понравилось. Я думал, придём, куда там меня ведут – там уже вопросы о происходящем задам, так как «броненосцы» к этому не располагали. Но и тут меня никто ни о чём не собирался просвещать.
Даже осмотреться толком не дали: сразу подскочили двое, одетые в белые костюмы биологической защиты, полностью закрывающие тела. Только и разницы с «броненосцами», что у этих глаза за стёклами видно. И глаза эти никакой жалости в отношении меня и моего состояния не показывали.
Подскочили, быстро меня от одежды избавили, не обращая внимания на ругательства и попытки вырваться, шустро уложили сначала в какой-то томограф, зафиксировав руки, ноги и двумя широкими ремнями – грудь и бёдра. Просветили меня на этом агрегате, а потом в том же темпе перетащили на очень холодный стол, где вдобавок к вышеперечисленному ещё и голову ремнём через лоб к столу притянули. Только и мог материться да глазами вращать.
Ругаться я прекратил, так как никто на мои слова внимания не обращал, только и осталось что глазеть по сторонам. Заодно я узнал, откуда следы от инъекций на руках появились. До этого сидевшие за непонятными для меня приборами лаборанты, как меня на стол перетащили, сразу же подскочили и прилично так из меня крови откачали, дружно её разлили по пробиркам и снова на свои места разбежались. Зато другие подступились… И началось: в рот заглянуть, в глаза посветить, датчиками меня облепить, потом их убрать и уже к другим местам другие прилепить, светящимися и нет приборами надо мной поводить… Так как было не особенно больно, я даже не заметил, как отрубился – просто лежал с открытыми глазами и уже ни на что не обращал внимания.
В себя я пришёл из-за того, что вся свистопляска вокруг меня закончилась, остался только один мужик, который надо мной руками водил. Мужик, не облачённый в защитный костюм, и притом без маски, водил вокруг моего тела руками. Он на мой вопрос: «Мужик, ну хоть ты скажи, что вообще происходит?» – даже глазом не повёл, продолжая изображать непонятно кого.
– Сука! – выдохнул я разочарованно, прекращая за ним наблюдать, и тупо уставился в потолок.
В голове всё спуталось: куча вопросов и вообще никаких ответов. Начиная с тумана… Стоп! А не из этой ли лаборатории тот туман сбежал? Потом группа зачистки та броненосная – я вспомнил, что у первого увиденного мной трупа в голове маленькая дырка была. Его точно те двое пристрелили. Потом ещё у меня допытывались, иммунный я или нет. Получается, сначала заразили… Тогда как они узнали, что я иммунный? Как определили, что я именно он и есть, без всяких анализов? У мужика того точно никаких следов заражения не видно было, но его это не спасло. Нужно вспомнить, как оно всё происходило, и что те двое тогда говорили – дословно.
Но предаться воспоминаниям я не успел. Мужик закончил руками махать и направился… Вот чёрт! Окна-то я и не заметил. Всё по сторонам глазел, а тут глаза ломать не нужно: прямо напротив почти во всю стену окно, за которым люди уже без серьёзной защитной одежды, одетые просто в белые халаты, работали.
Рукомахатель подошёл к этому окну, за которым другой мужик, одетый в костюм и белоснежный халат, стоял и за всем творившимся в лаборатории наблюдал. Первый начал ему, я так понял, про меня рассказывать.
– Первый дар у него уже окончательно закрепился, и вскоре можно переходить ко второй стадии эксперимента.
– Изменений никаких? – сосредоточил всё своё внимание на мне тот, что за стеклом стоял.
– Нет! Как я и говорил раньше, он – целитель.
– Так что, при нормальном обучении он станет таким же, как и ты, знахарем?
Чёрт, куда я попал? Что те «броненосцы», что меня сюда привели, что этот – голосом вообще никаких эмоций не выражают. Биороботы. Только и всех эмоций, что мужик за стеклом перестал на меня пялиться своими рыбьими глазами и уставился на, как оказалось, знахаря.
– Нет, – отрицательно мотнул головой знахарь. – Он целитель! Я с таким даром уже сталкивался. Сам себя вылечит, что, впрочем, он уже пусть неосознанно, но делает. После утренних процедур и укола снотворного он довольно быстро очнулся и даже сам передвигаться смог.
Вот падлы! Это получается, что и сегодня утром они меня отбуцкали, обозвав это дело процедурами? То-то мне так погано было.
– Также, – продолжал тем временем отчитываться знахарь, – он сможет и других лечить, только уже наложением рук. Но лечить сможет только тело, с дарами разбираться ему не дано. Он их не увидит просто. Ну и ещё интересный момент, который, впрочем, нужно будет ещё проверить. Если дар такой, как я думаю, то субъект сможет заряжать воду, делая её целебной. В память воды прописываются те же свойства, что и у спека, но без наркотической зависимости. Я бы даже сказал, наподобие лайт-спека. Единственный минус этой воды в том, что недолго она целебными свойствами обладать будет. Дня два-три максимум, а потом снова простой водой станет.
– Очень интересно! – У мужика за стеклом во взгляде, который он на меня перевёл, действительно проблески интереса прорезались. – Можно ли сказать, что дар его благодаря нашим усилиям проявился?
– Не факт, – снова отрицательно мотнул головой знахарь. – Его уже избитого нашли, поэтому и продолжили в критическом состоянии держать. Но вот другие подопытные, кто подвергся тем же процедурам, совсем другие способности заимели. Так что…
– Понятно, – сразу потерял ко мне интерес застекольщик, не став дослушивать объяснения знахаря до конца. – Значит, будем вести статистику. Когда он будет готов ко второму этапу эксперимента?
– Здоров он уже завтра будет, но переходить ко второму этапу лучше всего дней через десять. Это минимум для того, чтобы он нормально акклиматизировался и с гарантией мог второй дар заиметь. Потом паузы нужно будет более продолжительные делать.
– Хорошо! Десять дней так десять дней…
– Профессор! – подскочил к застекольщику суетящийся и почему-то кланяющийся лаборант. – Извините, что перебиваю, но у номера восемнадцатого очень, очень интересные анализы. Вам обязательно нужно глянуть.
– Сейчас подойду, – даже голову не повернул в сторону лаборанта профессор. А тот и рад, снова поклонился и так же шустро, как и подскочил, улетучился. – Через десять дней продолжим, – уже не таким размеренным голосом продолжил говорить профессор знахарю. Хотя внешне этого и не демонстрировалось, но, видимо, лаборант всё же сумел заинтересовать, и профессор торопится посмотреть на те интересные анализы. – Но всё это время… – задумался он на миг. – Снотворное прекращаем колоть, раз оно на него стало слабо действовать, начинаем эмоционально подготавливать его ко второму этапу.
А вот это мне не понравилось. Это что, все десять дней я буду звиздюлей выхватывать?
Что там ещё сказал профессор, узнать мне не суждено было – к столу подскочили два лаборанта, освободили мне от ремней голову, грудь и живот и, чуть приподняв, шустро защёлкнули на моей шее ошейник.
– Проверка! – скомандовал левый, повернув голову куда-то в сторону.
– Ах, мать вашу! – аж подскочил я на столе, шею прострелил приличный такой электрический разряд. – Да вы вообще охренели!
Но на мои возмущённые вопли никто никакого внимания не обратил. Лаборанты посмотрели на именно в этот момент вошедших в лабораторию «броненосцев» и кивнули им, отстёгивая при этом оставшиеся ремни с моих ног и рук:
– Можете его забирать.
– Не советую этого делать, – заговорил вдруг один из «броненосцев», когда я за ошейник схватился. – Если ты его повредишь, то сразу головы лишишься. Сработает заряд, и шею тебе как гильотиной срежет.
От такой перспективы руки сами разжались и бессильно повисли вдоль тела. И я уже не сопротивлялся, когда меня довольно грубо со стола сдёрнули и толчком в спину направили к выходу. Так, изредка подталкивая, до камеры меня и довели, куда уже пинком поторопили войти, лязгнув замком на прощание.
Я даже не думал, что надетый на мою шею ошейник столь оглушающе подействует. Как до камеры дошёл, почти не помню, в себя пришёл от пинка под зад. Вот тут я и очнулся.
Апатия сменилась бешенством.
Думаете, ошейник нацепили, на поводок невидимый посадили, и теперь всё, меня, как собаку, можно будет электрическими разрядами дрессировать? Лом вам в зад большой винтом закрученный, а не дрессировка!
Я снова за ошейник схватился и ощупал его более тщательно: в меру широкий, около сантиметра толщиной, из непонятного гладкого материала. Электроника, наверное, вся внутрь спрятана, так как никаких выступающих частей я не нащупал. В том числе и замка не обнаружил.
Самостоятельно фиг снимешь.
Как только я это осознал, то довольно быстро успокоился и начал более конструктивно думать.
«Родителей, если они не здесь, то, скорее всего… – На глазах выступили слёзы, защипав синяки. Я чуть снова не расклеился, но вовремя одёрнул себя: – Не время по ним горевать! – сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, успокаиваясь. – Пока не узнаю точно, что с ними случилось, рано их хоронить. Буду надеяться, что они уцелели. А сейчас нужно сосредоточиться на происходящем, дословно вспомнить, кто и что говорил. Что там знахарь профессору тому втирал? Типа, я целитель, могу сам себя и других наложением рук лечить? – Я аж хохотнул от этого бреда. – Но вообще хорошо бы было. До других мне дела нет, а вот себя не мешало бы подлечить».
Решил я попробовать. Прижал ладони к самым проблемным местам и сколько бы ни пыжился, ничего не произошло: как болело, так и продолжило. Зато жрать захотелось, желудок даже рыкнул недовольно, и сушняк снова навалился. И только я сделал пару шагов к душу, чтоб напиться, заодно попытаться водой голод обмануть, как…
Снова лязгнула замком дверь и внутрь бронетуша вошла с моей одеждой в руках. Вошедший скинул одежду на пол, а мне протянул знакомую на вид флягу из чёрного пластика.
– Это тебе на сутки, – начал он объяснять, когда я её с опаской взял, ожидая звиздюлины, которая, как я думал, к фляге прилагается. Но в этот раз её не последовало. Без всяких лишних телодвижений «броненосец» монотонным голосом закончил меня просвещать: – Как сушняк будет донимать, делаешь три-четыре глотка. Не больше! А то, – указал он рукой на стеклянную стену возле унитаза, – в такого вот красавца превратишься.
Я с опаской взглянул в ту сторону: за всеми сегодняшними событиями про него уже как-то и подзабыл, как и про Котыча, обитающего с другой стороны по соседству.
– Скажите… – решил хоть что-то для себя прояснить, но «броненосец» не стал дослушивать мой вопрос, молча развернулся и вышел из камеры. Зато зашёл его брат-близнец с порционным подносом в руках и рулоном туалетной бумаги поверх крышек на подносе. Второй «броненосец» впихнул всё это мне в руки и так же молча удалился.
Уже привычно лязгнула дверь.
Глава 3
Сразу как «броненосцы» вышли, я решил содержимое фляги опробовать: быстро открутил крышку у неё, поставив поднос на кровать.
Да, именно этим меня тогда и угощали. Я понюхал, что там булькает. Если не ошибаюсь, то запах на миндальный похож и что-то шоколадное такое.
Тянуть я больше не стал: сделал, как и предупреждали, всего четыре глотка. Четыре-то четыре, а ощущение такое, будто полноценно напился. Как и в прошлый раз, жажда почти сразу же отступила, только сейчас никто в морду не бил, и я смог полноценно насладиться эффектом этого непонятного напитка.
Недолго я наслаждался – желудок взвыл громче прежнего, требуя кончать фигнёй страдать и быстрее с подносом разобраться: изучить, что там такое под крышками находится. Я не стал ему противиться, но сначала решил всё же одеться. Вот так, под охи – из-за боли в избитом теле – да под возмущённое бурчание желудка и одевался, надеясь при этом, что никому я сейчас, вот прямо сейчас, срочно не понадоблюсь, а то этот рычащий проглот сам меня сожрёт изнутри.
– Так, поднос, иди сюда. – Я сел на кровать и поставил его себе на колени. – Сейчас посмотрим, чем тут угощают, – пробормотал я тихонько, откидывая в сторону туалетную бумагу и рассматривая, что мне такого принесли.
Квадратный поднос, на ощупь вроде как из картона сделан, но выглядит как металлический. Три больших отделения, каждое своей отельной крышкой накрыто, в четвёртом, маленьком и круглом, средних размеров картонный стакан с крышкой стоит. Посередине в углублении лежат ложка и вилка пластиковые, в целлофан упакованные.
Вот с них я и начал. Распаковал и…
– Ах! – втянул я носом аромат, сняв чуть выпуклую крышку с первого отделения на подносе. – А хорошо здесь кормят.
Густой наваристый фасолевый суп с приличным количеством мелко нарезанного мяса (видимо, повар знал, кому готовит: челюстью было всё же больно шевелить, чтобы большие куски пережёвывать). Желудок в очередной раз рыкнул, поторапливая, и я больше не стал сдерживаться. В таком темпе ложкой заработал, что даже вкусом толком насладиться не успел, как суп провалился внутрь.
Вкусно, но мало! И хлеба не дали, жмоты. Я обычно хлеб с хлебом ем и хлебом закусываю. Мать всегда удивлялась, как можно макароны или те же пельмени с хлебом есть? Но мне нравилось именно с ним: пусть меньше съем, зато вкусно.
В следующих отделениях – каша гречневая с мясной подливой и салат с морковкой и со спаржей, если не ошибаюсь. Неважно, всё это последовало за супом. Вкусно! Хлеба всё так же не хватает, но хоть порции приличные, не пожалели.
Желудок вроде и ещё бы не оказался чем-нибудь закинуться, но это он от жадности. Еда вполне сытная, и съел я сейчас раза в два больше обычного. Так что скоро сонливость навалится, а так как тут делать нечего, то я ей, скорее всего, поддамся.
Сладкий, даже чересчур, чай в картонном стаканчике я пил уже не спеша. Стаканчик я планировал у себя оставить – будет из чего воды потом напиться. Поднос же, накрыв обратно крышками, возле двери поставил. Туалетную бумагу отнёс к унитазу, с опаской на стену поглядывая, не решат ли меня сейчас взбодрить видом… Пургена.
Ну а чё? Нормальная кликуха! Его, наверное, потому и поселили в такой близости от мыслительного места, что не хотят, чтоб арестанты тут думы думали и таким видом наблюдателей смущали.
Вот так, управившись, я сел на кровать и, прихлёбывая уже порядком остывший чай, принялся в голове крутить, что я сегодня узнал, в попытке понять, где я очутился.
Первое: туман давешний точно отсюда. Видимо, из какой-то секретной лаборатории утечка произошла. Настолько секретной, что о ней даже слухов у нас в городе не ходило.
Интересно, правительство в курсе, что тут изучают?
Хотя это глупый вопрос – конечно в курсе. От них такое не скроешь. Наверное, программа суперсолдат каких-нибудь, а Пурген – это неудачный эксперимент.
При мысли о том, что монстр – результат эксперимента, мне даже совестно немного стало.
«Извини, братишка, за такое прозвище, – бросив взгляд в сторону, где он должен обитать, мысленно попросил я у него прощения, – но ты реально страшный!»
Понимаю, что вскоре сам могу таким вот Пургеном стать, но прозвище в голове уже сложилось, и мне только так о нём и думается. Но, судя по его поведению, ему, я так думаю, уже всё равно, как его называют. Чего-чего, а мозгов там точно уже не наблюдается.
Но это ладно, сейчас в другом нужно разобраться!
Что это за мужик, знахарь который? Руками машет вокруг тела и, видимо, не просто так машет. Экстрасенс?
Ещё те двое «броненосцев» в городе меня иммунным назвали. Но это, я так понимаю, к тому туману иммунный. Не зря он химией вонял. И… Точно! Дед Витя – он на здоровье обычно не жаловался, крепкий старик был. Как и баба Оля – шустрая старушка, но вдруг склерозом стала страдать. Я кинул подозрительный взгляд в сторону камеры Пургена. Этот тоже, кажется, о себе ничего не помнит, даже говорить не может, только урчит страшно и жрать хочет. И пофиг ему, что и кого жрать…
– Твою же мать! – Если и была какая сонливость после столь плотного обеда, то в этот момент её смыло пробравшим меня от затылка до пят холодом. – Нет! Нет! Нет! Ну бред же, да? – уставился я на стену напротив, не видя там ничего: перед глазами встала картина, как вдалеке на улице несколько человек, наклонившись к асфальту, что-то непонятное делают. А потом ещё и тот крик жуткий…
– Не режут, а как будто живьём кого-то жрут, – прошептал я помертвевшими губами. – Зомби!
Получается, вот к чему я иммунный, а остальные все с простреленной головой остались валяться. Правительство не будет церемониться… Да оно и не церемонится, судя по количеству виденных мной трупов. Как в фильме, ещё и стену вокруг нашего города построят и будут чёрт-те чем там заниматься.
Поселившиеся в голове мысли никак не желали её покидать. Снова о родителях подумалось: даже если они иммунные оказались, то оба близко с заражёнными сталкивались и… Ужастиков я немало посмотрел, так что даже представлять не нужно, что с ними за это время могло произойти.
Я встал с кровати и, уже не обращая внимания на состояние тела, принялся туда-сюда ходить, решая, что делать. Ясно, что дёргать отсюда нужно. Но вот как это сделать? Тут, к сожалению, не кино, и я пластиковой вилкой не смогу сначала ошейник снять, а потом и явно бронированную дверь открыть. Это уже не говоря о том, чтобы с таким грозным оружием «броненосцев» всех перебить и к выходу прорваться.
Своими метаниями по камере я, наверное, наблюдателей всполошил, и они решили меня отвлечь: подняли разделяющую нас с Пургеном стену.
Но я на это даже не обратил внимания, погружённый в свои мысли.
– Достал урчать! – Вот и вся была моя реакция на попытки монстра ко мне прорваться.
Вызверился я на него и снова туда-сюда ходить принялся. Но Пурген, зар-раза, когда я к нему приближался, совсем уж мерзко рычать начинал, так что я прекратил забег и упал на кровать спиной к монстру. Уже в таком положении я продолжил перебирать разные, даже самые фантастические варианты, как отсюда сбежать можно. И понимал: никак! Из обычных-то тюрем сбежать не всегда могут более опытные в этом деле сидельцы, а тут я… Ни разу не Мила Йовович!
Пурген не унимался, и я, чтоб его не так слышно было, вытащил из-под себя одеяло и накрыл им голову, прижав ткань к уху рукой.
Не знаю, сколько я ещё так думы думал, но в итоге под мерзкие урчания соседа я заснул. И проснулся только на следующий день, из-за лязгнувшей замком двери и равнодушной команды «броненосца»: «Встать!»
Несмотря на паршивый сон, где меня сначала Пурген, а потом и «броненосцы», лязгая доспехами, гоняли по слабо освещённым коридорам, а уже под утро Котыч, противно урча, из кустов вылезал и тоже за мной гонялся – проснулся я вполне себе отдохнувшим, пусть и со слегка тяжёлой головой.
Я выпутался из одеяла, вскочил с кровати и по молчаливой команде «броненосца» – тот рукой мне указал – поднял вчерашний поднос и обменял его на сегодняшний с едой; заодно и флягами махнулись, я получил новую суточную норму бухла. И только тогда, когда дверь снова лязгнула, и я остался один – до меня дошло, что ничего не болит.
Осторожно пошевелился туда-сюда: действительно не болит.
– Не соврал знахарь, когда говорил, что я сегодня здоров буду, – припомнил я этот момент доклада профессору.
Я поставил поднос на кровать и первым делом из вновь выданной фляги напился, так как сушило меня прилично. Но это был единственный дискомфорт, который в теле ощущался. Я быстро скинул куртку и майку, принялся осматривать себя – и не поверил увиденному. Кожа только кое-где имела желтоватый оттенок, а все вчерашние сине-чёрно-багровые гематомы бесследно исчезли. С лицом тоже было все в порядке – синяки из-под глаз и шишки на лбу куда-то делись, а челюсть вполне себе нормально двигалась.
– Нефиговые тут у них лекарства! – пробормотал восхищённо я, продолжая ощупывать себя. – И когда только вкололи?
Не, когда вкололи-то – ясно, что во время осмотра; как и успокоительное, наверное. Всё же я вчера довольно долго на столе у вивисекторов пролежал в непонятном таком состоянии. Но там или успокоительное мне дали, или тупо психика не выдержала, что я словно отрубился, оставаясь при этом в сознании. Очень смутно помню, что они со мной делали. Очнулся, когда тот хрен с руками надо мной ими уже размахивал. Вот с того момента всё помню… почти. Как в камеру вели, снова смутно в голове отложилось. Странные такие провалы.
Я сбегал к белому другу, с трудом заставил себя спиной к Пургену повернуться: хоть стена сейчас и в наличии была, но я ожидал, что она вот-вот поднимется, и тот монстрила опять к моей тушке свои загребущие лапы потянет.
Но нет, дали спокойно и в туалет сходить, и умыться. Котыч тоже не докучал, так что я спокойно поел, на свежую голову обдумывая всё произошедшее. И понимая, что ничего я не понимаю, кроме того что нахожусь в какой-то секретной лаборатории, и у них есть суперлекарство, которое за ночь может полутруп на ноги поставить.
– Или не лекарство? – замер я, так и не сняв крышку со стакана с чаем.
Знахарь же говорил, что я способен сам себя вылечить. И на меня уже уколы со снотворным слабо действуют, поэтому их и не стали больше колоть.
Шоу для меня никто бы не стал разыгрывать, так что всё, что тогда говорилось в отношении меня, стоило принимать на веру. Хоть и с трудом получается это делать, но, похоже, меня не только буцкали все эти дни, но и провели какой-то эксперимент, и в итоге я, типа, целителем стал, смогу людей наложением рук лечить и воду как-то там заряжать, чуть ли не освящать её.
– Мать-мать-мать! – сорвал я крышку со стаканчика и в пару глотков его опустошил, благо он снова не горячий был. – Сегодня же меня должны начинать как-то эмоционально подготавливать, – вспомнились мне распоряжения профессора. – А через десять дней – второй этап эксперимента. Значит, первый точно был, пока я в отрубе валялся.
Я бросил пустой стакан на поднос и подошёл к стеклянной стене, за которой Пурген обитал. Я смотрел на отражение, видел там своё обычное, никем не разукрашенное лицо и думал, увижу ли я его снова через десять дней или в стекле будет кто-то вроде соседа отображаться?
Настроение, поднявшееся из-за хорошего самочувствия, рухнуло вниз, и я со страхом стал ожидать тех, кто там придёт меня эмоционально настраивать.
– Дождался, мать вашу! Как же больно. – Вечером я пытался подняться с пола под хохот Котыча, стена к которому была поднята, и он наблюдал весь процесс моей «настройки».
После нескольких неудачных попыток я решил пока не дёргаться, а полежать и подумать, не обращая внимания на придурка, продолжающего поливать меня оскорблениями.
Что именно эти твари бронированные имели в виду, когда метелили меня и приговаривали, чтоб я не просто захотел, а Возжелал – именно так, с большой буквы возжелал, – чтобы их удары не наносили мне никакого урона? Как это?
За последующие десять дней я так и не смог в этом разобраться. Били меня нежно – ни разу кровь не пустили – но со знанием дела: очень и очень больно. Но вот со своими настройками они промахнулись, и боль эта у меня всё чаще начала ассоциироваться не с их словами, а со смехом Котыча, которого я, вот тут уж точно, возжелал, как они и хотели.
Возжелал убить!
К концу десятидневного срока я уже ничего не желал, меня накрыла полная апатия.
– Встать!
Несмотря на то что от вчерашних вечерних побоев не осталось и следа, вставал я медленно и неохотно. Голова за эти дни до такой степени отупела, что там даже мысли с трудом ворочались.
Молча, уже не пытаясь, как в первые дни, задавать вопросы этим молотильщикам, я обменял пустой поднос на полный и, дождавшись, когда они выйдут, принялся совершать уже привычные каждодневные ритуалы. Первым делом глотнул наркоты… Да-да, именно наркоты, на которую меня, как оказалось, подсадили. Но об этом чуть позже. А пока, сидя на унитазе, я безразличным взглядом наблюдал за Пургеном, который пытался до меня дотянуться. Для него это уже тоже был каждодневный ритуал. И если поначалу он вполне соответствовал своему прозвищу, то теперь я привык к нему, и он на меня уже не действовал, как в своё время перестало действовать и снотворное.
Целитель, хера там, быстро ко всему привыкаю, вот только к звиздюлям не привыкну никак.
Вставая я, тоже уже привычно, хлопнул Пургена по лапе, мелькающей недалеко от моего лица, отчего Пурген сначала взвыл, а потом втянул лапы в свою камеру, ухватился ими за толстые прутья решётки и в истерике принялся исступлённо их трясти. Почему я думаю, что в истерике? Так у него урчание в этот момент не привычно-мерзкое горловое, а визгливое становится. Видно, что истерит.
Я сполоснулся и после душа уже принялся за завтрак, он же обед и… нет, на ужин у меня звиздюлины и наркота, так что сейчас я только завтракал и обедал.
На пятый день своего здесь пребывания я, видимо, чересчур сильно по голове получил, что, чуть оклемавшись от побоев и с трудом встав на ноги, поплёлся к кровати, возле которой на полу заветная фляга и валялась. Рефлекторно я её подхватил и уже, открутив крышку, поднёс ко рту, когда уловил привычный миндальный запах и замер. И задумался: а что это за напиток, который мне приходится несколько раз в день по чуть-чуть пить? Раньше не приходило в голову: помогает от жажды – и ладно; а тут, после очередной выдачи звиздюлин, задумался я. Ну и решил попробовать отказаться от него, хоть какой-то протест выразить.
Вот так. Вечером ещё нормально заснул, и утром проснулся от жажды, а не как обычно в последнее время – от команды «Встать!». Решил и дальше терпеть. Должно же хоть что-то у меня получиться? А то, как я ни пытался «броненосцев» разговорить, не получилось. Попытался сдачи им дать – так мало того, что руки отбил, ещё и выхватил сильнее обычного. Котыч в тот момент в полнейшем восторге был. Выхватил я прилично и решил подлечить себя – я же вроде как целитель, – но и тут неудача ждала. Без моего участия всё и так быстро зажило.
Так что жажду я решил перетерпеть во что бы то ни стало. Целый день глушил её простой водой, заливаясь ею в нереальных количествах, а чуть погодя сливая под завывания Пургена за спиной. К вечеру облегчения не наступило, стало только хуже. Простая жажда превратилась в Жажду! И именно тогда я, уже мало что соображая, Пургену в первый раз по лапам и настучал, а то он, зараза, меня чуть не ухватил.
Вечером я, как обычно, выхватил звиздюлин от «броненосцев» с наставлениями возжелать. И когда они ушли, я действительно возжелал – быстрее к унитазу добраться, поскольку жидкость особенно сильно наружу попросилась. Вот тогда меня и штормануло неудачно: не отошёл ещё от их наставлений, ну а монстрила, взревев от восторга, тут же когтями по моей спине и прошёлся. И так после очередного «массажа» «броненосцев» всё тело болело, жажда с ума сводила, а тут ещё и эта падла… В общем, сорвался я, взревел не хуже своего соседа и принялся его метелить, правда, только по лапам – сквозь решётку, чтоб до его морды добраться, тянуться не стал. Но и так пар спустил, и даже Жажда в простую жажду превратилась, что я, добравшись до кровати, даже заснуть умудрился, ненадолго.
Проснулся я от ЖАЖДЫ и из-за того, что меня трясло, как эпилептика. Суставы выкручивало так, что куда там бронетушам с их нежными бронированными кулаками. Я даже взвыть от боли не мог: рот перекосило и в таком положении парализовало.
Думал – всё, сдохну!
Брешу, ничего я в тот момент не думал. Даже о заветной фляге не вспомнил, боль и ужас накрыли с головой.
Я не видел, как открылась дверь; и как в камеру влетели «броненосцы» и навалились на меня, пытаясь удержать на месте – этого тогда я тоже не чувствовал. Следом за ними заскочил лаборант и, ругаясь на охранников, попытался крови у меня откачать. И даже каким-то чудом у него это вышло. Потом уже они втроём меня из фляги напоить пытались, и пусть кое-как, но у них это тоже получилось.
Трясун прекратился, и навалилась просто невероятная слабость после очередной дозы наркоты. Перед тем как окончательно отрубиться, я почувствовал, как мне, массируя горло, снова её вливают.
Проснулся я от прозвучавшей немного по-другому команды:
– Встать, придурок!
Слабость во всём теле была такая, что я с кровати еле соскрёбся, да ещё и чуть не грохнулся от удивления, когда за пустым подносом наклонялся, так как увидел, что руки у меня, да и не только руки, в уже засохшей крови.
Откуда это и что случилось, пока я спал?
Но долго удивляться мне не дали, недовольно скрипнув подошвой ботинка перед носом. Намёк был понятен даже для моих туго соображающих мозгов, так что я поспешил поднять пустой поднос, а потом еле удержал полный, теперь уже удивляясь своей слабости: он в тот момент показался мне невероятно тяжёлым.
С трудом я дошкандыбал до кровати и с недоумением уставился на мелькнувшую мимо меня и упавшую на кровать флягу.
– Суки! – затем я услышал, как за спиной дверь лязгнула. – Наркомана из меня сделали!
С ненавистью я смотрел на флягу, так как вспомнил, как мне ночью погано было. А тут и жажда о себе напомнила, пусть пока ещё и слабенько, но я поспешил погасить её в зародыше, так как понимал, что ещё раз всё это пережить я не решусь.
– Наркоша конченый, – прошептал я потерянно после того, как пару глотков сделал.
Вот с того момента я в истукана и превратился: подъём, забрать поднос, посетить уборную, приветливо стукнуть по лапе Пургена, умыться, наркота и завтрак. Упасть на кровать до вечера. Подъём, ужин звидюлями, приправленный словесными помоями Котыча, внимательно выслушать «броненосцев», что я должен Возжелать, покивать в ответ согласно. Наркота. Спать. Подъём…
Сегодняшний день поначалу ничем не отличался от предыдущих. Я поел, убрал поднос, но не успел завалиться на кровать, как дверь снова отворилась, и последовала команда: «На выход!»
Я на миг в ещё больший ступор впал от неожиданности, но потом даже слегка обрадовался: хоть какое-то разнообразие. Поспешил выйти из камеры.
Радовался, правда, я недолго. Быстро сообразил, что ведут меня в лабораторию, и понял, что время второго этапа эксперимента подошло. Вот тут-то меня мандраж и пронял, на тело такой трясун напал, что когда к шлюзу в лабораторию подошли, я уже шёл с трудом, ноги подкашивались. Почему-то я не сомневался, что обратно уже кем-то наподобие Пургена выйду.
Как только я осознал это, так сразу же сделал рывок назад, попытался между конвоирами проскочить, но те играючи меня поймали – видимо, ожидали чего-то подобного. И что удивительно, даже бить не стали, а, подхватив под руки с двух сторон, так в лабораторию и внесли. Там меня лаборанты в свои загребущие лапы приняли и, как и в прошлый раз, первым делом раздели, чему я уже не сопротивлялся: состояние полнейшего безразличия снова овладело мной. И я уже не обращал внимания на знакомый мне томограф или что-то на него похожее; меня снова к столу привязали и принялись надо мной колдовать… Очнулся я от резкого запаха в носу. Дёрнул головой в сторону и успел увидеть, как лаборант вату, смоченную нашатырём, выбрасывает.
Испуганно осмотревшись по сторонам, я заодно понял, что голова не привязана, как и торс, впрочем, только руки-ноги ремнями к столу притянуты. Вокруг меня четыре человека суетились. Вернее, трое: один лаборант возле слева стоящего прибора что-то делал, в тот прибор из меня сначала кровь выкачивали, а потом обратно закачивали, только уже в другую руку. Справа ещё один хмырь уже возле другого агрегата возился: изучал показания от налепленных по всему моему телу датчиков. Знахарь не суетился, просто стоял, руки на груди сложив, и внимательно смотрел – не на меня, на того лаборанта, что мне нашатырь под нос совал. Он как раз поворачивался ко мне с маленькой коробочкой в руках. На неё-то знахарь и смотрел, если быть точным. Вот и я, после того, как убедился, что ничего нового у меня не отросло и видимых изменений вроде не заметно, сосредоточил на той коробочке своё внимание.
– Открой рот и глотай! – открыв коробочку и достав оттуда белую круглую таблетку, лаборант поднёс её к моему рту.
Рот я открыл, только не для того, чтоб предлагаемую таблетку проглотить, а…
– Ха… Ха-ха… Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! – на меня напал истерический смех. – Нео… Ха-ха-ха. Глотни таблетку… Сон, да? Сон? Я проснусь? Ну конечно…
Мою истерику быстро прекратил знахарь: влепил пощёчину, а потом обхватил ладонями мою голову и… Не знаю, что он сделал, но меня как будто ветерком прохладным обдало, и я стал полностью спокоен, с кристально ясным сознанием.
– Глотай… таблетку, – споткнулся он на этом слове. Видимо, как-то по-другому она называлась, но мне не следовало этого знать. – Тебе ничего не угрожает, даже на пользу пойдёт.
За всё это время в первый раз со мной нормально заговорили, так что я не стал выделываться, только…
– Ну да, на пользу, как и Пургену оно пошло, – криво усмехнулся я и, понимая, что сопротивляться бесполезно, открыл рот, в который лаборант тут же этот белый шарик и закинул, поддержав мне голову, и даже дал воды запить. После чего он торопливо подошёл к своему коллеге слева, неподвижно замершему над аппаратом, который мою кровь через себя гонял.
Не знаю, чего я ожидал, но ничего особенного не происходило. Только раз показалось, что в животе потеплело, но быстро прошло. И сколько бы я к себе ни прислушивался, ничего такого необычного больше не заметил. Но если это был эксперимент, то он, по ходу, уже закончился, так как лаборанты отлипли от своих приборов и принялись датчики снимать и иголки из меня вытаскивать, замазывая места уколов каким-то гелем, выдавленным из тюбика.
Когда взялись за ремни, то в лабораторию заявились «броненосцы». В этот раз они не стали меня подгонять, а терпеливо ожидали, пока я оденусь, и одновременно выслушивали наставления знахаря.
– С ним тоже переходим ко второму этапу, – кивнул тот в мою сторону. – Уже готов. Так же, как и номер четырнадцать, его тоже на прогулку – им сейчас полезна смена обстановки, свежие эмоции.
Мои основные мучители молча кивнули, отвернулись от знахаря и уставились на меня своими тонированными визорами, явно поторапливая. Но я был уже готов, оделся и гадал теперь: что за второй этап, куда на прогулку, что за номер четырнадцать, и какой тогда я номер.
Гадать недолго осталось, я понял это, когда мы мимо моей камеры промаршировали и спустя несколько минут зашли в явно грузовой лифт. Он был такой же здоровый, как и коридоры, но если по тем на машине можно было проехать, то здесь ещё и развернуться места хватило бы. Хотя на это я почти внимания не обратил, разве что мыслишка проскочила: «Почему на грузовом поднимаемся, нет, что ли, маленького, пассажирского?»
Но как проскочила, так и улетучилась, не задержавшись. Сейчас меня больше волновало то, что на часть вопросов вскоре будут ответы, и что-то я очень сомневался, что они мне понравятся.
Недолго мы поднимались, затем створки с шипением открылись, и что удивительно – на четыре стороны сразу. Мы оказались в огромном ангаре. Это дело я только краем сознания отметил, полностью сосредоточившись на стоявшем напротив лифта вертолёте, к которому меня толчком в спину и направили.
Хищный красавец чёрного цвета, явно военный, так как видно, что бронированный и имеет подвески с ракетами. Я, конечно, не специалист и не великий знаток, но таких вертолётов ещё не видел. Как не увидел и каких-то опознавательных знаков на нём: ни номеров, ни символов принадлежности к какому бы то ни было государству – ничего.
– Оп-па! Нафаня, – услышал я ненавистный голос, стоило только внутрь вертолёта забраться. – Нафаня будет летать…
– Заткнись!
Видимо, не только меня дрессировали, но и Котыч таким процедурам подвергался, так как стоило только забравшемуся следом за мной «броненосцу» осадить его, как он сразу же и заткнулся, опустив голову.
– Садись напротив него! – подтолкнул меня к сиденью все тот же «броненосец».
Я сел напротив Котыча и сидящих рядом с ним пары близнецов моих сопровождающих, таких же «броненосцев». Котыч же, послушный мальчик, глаз так и не поднял, продолжал пол разглядывать. Будет чем его потом заткнуть.
Мой «нянька» чем-то щёлкнул и опустил с потолка специальное рамное крепление, которым меня и зафиксировал, прижав к спинке сиденья. Во всяком случае, попытался, так как размеры этого фиксатора явно не на такого, как я, были рассчитаны. Вот на них, одетых в броню – да, в самый раз. Но он не обратил на это внимания, отошёл к кабине пилотов, где второй мой «нянька» уже расположился, и, сев возле него, замер, как и двое сопровождающих Котыча.
Никаких тебе разговоров ни о чём: ни шуточками переброситься, ни подопечных обсудить. Киборги, блин. Я только и узнал, что номер четырнадцать – это, скорее всего, Котыч, ну и то, что вертолёты у них такие, каких я ещё ни разу не видел.
Ну и ещё я скоро узнаю, что за свежие эмоции от прогулки мне знахарь напророчил. Где она будет проходить, не угадаешь, так как в вертолёте нет иллюминаторов: куда летим, в какую сторону – непонятно. Но, блин, насмотревшись разных ужастиков, я так и представлял свой город, окружённый высокой стеной, за которой толпа зомби бродит. От таких эмоций я бы с большим удовольствием отказался, но от меня уже ничего не зависело. Скажут гулять там, дадут пинка направляющего и вдогонку напомнят, чтоб не забыл возжелать, чтобы не только удары не наносили мне никакого урона, но и зомби этого урона нанести мне не смогли другими методами.
Но вот как это мне поможет, даже если я возжелаю? Не понимаю. Не понимаю, как можно возжелать то, чего не понимаешь. Долбаные психологи, не могут нормально всё объяснить, обязательно мозги ломать нужно.
– Просыпайся! На выход! – выдернула меня из моих размышлений прозвучавшая над головой команда.
Оказывается, мы уже приземлились.
Глава 4
Первыми из вертолёта выбрались сопровождавшие меня «броненосцы». Следом за ними, задержав дыхание от волнения, последовал и я, не обратив никакого внимания на снова осмелевшего Котыча, уже не в пол, а на меня злобным взглядом пялящегося. Но только на это его храбрости и хватило, голос подать он не решился.
– Фух! – вырвался из груди вздох облегчения: не к моему городу прилетели.
Никакого города вблизи вообще не наблюдалось. Прилетели мы к небольшому посёлку, в нескольких местах только трёхэтажные многоквартирные дома виднелись, остальные все были частные одноэтажки, утопающие в зелени садов.
Я вздохнул полной грудью с облегчением – мои опасения не подтвердились. Затем отошёл метров на десять от «вертушки» и замер, наслаждаясь солнцем, голубым небом с плывущими по нему облаками и свежим ветерком… Я даже и не думал, что камера на меня так угнетающе влияет. Знахарь прав оказался насчёт эмоций, только приуменьшил немного. Это не просто новые эмоции – это взрыв эмоций, которыми я дышал и не мог надышаться.
Не знаю, сколько я так простоял, но в один момент понял, что что-то не так. Какой-то дискомфорт ощущается. Повёл носом, принюхиваясь, и почувствовал, что ветерок ни разу не свежий, а доносит не совсем приятные ароматы.
Разобраться, что за запах унюхал, не дали наши сопровождающие. Если в первые мгновения они не мешали мне, да и Котычу тоже – он, не менее довольный, чуть в стороне от меня замер, – то, как только заметили, что я отмер и начал признаки сознания демонстрировать, сразу же принялись портить мне такое замечательное настроение. Сначала броненянька дал мне сделать пару глотков наркоты из своей фляги – а то моя в камере осталась, – а потом провёл инструктаж:
– Твоя задача спрятаться в этом посёлке, – забрав флягу, заговорил он со мной. – За его пределы выходить запрещено, ошейник накажет. Но можешь попробовать. – И добавил непонятно: – Все вы пробуете. – Но кто именно «все», не уточнил, продолжил инструктаж: – Если в течение двух часов тебя найдут, то вспомни о том, о чём тебе неоднократно говорили: «Ты должен поверить и не только поверить, но и возжелать этого. Никто и ничто не может нанести тебе никакого урона». Помни это! Желай этого! – Даже эмоции прорезались в обычно безэмоциональном голосе «броненосца», когда он это говорил. Но закончил он речь снова своим обычным тоном: – На то, чтоб спрятаться, у тебя есть пятнадцать минут. Время пошло!
Наблюдая, как дикарь, он же подопытный номер пятнадцать, после небольшого ступора, вызванного его словами, взяв с ходу приличный темп, побежал к посёлку – тот, кого пятнадцатый называл «броненосцем», по внутренней связи обратился к своим коллегам:
– Вот и кончились спокойные деньки!
Когда их прикрепили к этому проекту научников, они, наловив требуемое количество дикарей, дальше просто отдыхали. Не называть же работой утреннюю кормёжку подопытных и вечерние процедуры, когда некоторых номеров нужно было избить сильно и больно, но при этом не покалечить – ну, и произносить во время этого дела написанную психологами речь, чувствуя себя идиотом.
А кем ещё можно себя чувствовать, когда избиваешь безразличный ко всему кусок мяса? Пятнадцатый, тот хоть в первые дни пытался их разговорить, а потом и сдачи дать и этим хоть как-то их мотивировал. А восемнадцатая? Пусть дикарка, но красивую девку избивать, когда она совсем не сопротивляется – тут вообще… Но, может, психологи и правы: если номер пятнадцать в итоге стал ко всему безразличным, то она безразличность только изображает. На записи потом видели, каким ненавидящим взглядом она их провожает. Тоже, наверное, вскоре драться на них кинется.
Перед сегодняшним вроде бы простым делом психологи их больше часа инструктировали. Даже то, что он этого слизняка-четырнадцатого одёрнул в вертолёте, ими было спрогнозировано. Это действие должно было ещё больше разжечь ненависть к пятнадцатому – соответственно, с ещё большим желанием четырнадцатый станет его искать. Ну а когда не найдёт – последует наказание. И, по прогнозам, после этого наказания у него должна пробудиться запланированная профессором сверхспособность.
Как только пятнадцатый скрылся из виду, мужчина, включив наружный микрофон, принялся инструктировать четырнадцатого:
– Пришла пора на практике доказать то, к чему ты всё это время серьёзно готовился. Твоя задача… Как ты там его называешь – Нафаня? Вот этого домового ты и должен сейчас будешь найти. Если не справишься, накажу.
Котыча передёрнуло. За всё это время его только один раз серьёзно «наказали», но этого ему хватило выше крыши. Наблюдая, как каждый день «наказывают» Нафаню, он радовался, что это не с ним происходит. Но при этом его ненависть к Ботану только росла, так как тот после каждого избиения поднимался на ноги, в то время как сам Котыч тогда почти час валялся, даже пошевелиться не мог. А этот… Этот грёбаный домовой, похоже, вообще кукухой поехал: его дубасят, а он с отрешённым видом валяется, как будто ему тупо пофиг, что его дуболомы буцкают. А после того, как те закончат и уходят, он с таким же безразличным видом встаёт, идёт умывается и, как будто вообще ничего не произошло, спокойно спать заваливается. Ну, и самое главное, за всё это время в момент экзекуции Нафаня не проронил ни слезинки, а Котыч… Он, когда его били, – сломался, умолял не бить его, говорил, что он на всё согласен, всё для них сделает…
Вот и пришло время делать. До этого ему только внушали, чтобы он настраивался стать ищейкой, должен всегда находить того, на кого укажут. Вот и указали, и от этой цели у него внутри всё в предвкушении запело, ведь при удаче ему пообещали какую-то награду, при этом толсто намекнув на бабу.
Да он…
– Пошёл! – Бронированный чел сбил его с мысли: пятнадцать минут после ухода Нафани прошли, и наступила пора его найти.
Как только до меня дошло, что нужно делать, и что на всё про всё у меня всего пятнадцать минут, то я сразу же сорвался с места. Припустил в сторону посёлка, до первых домов которого метров сто пробежать нужно было. Вертолёт сел на небольшом холме перед огибающей посёлок асфальтированной дорогой, и хоть дома в зелени утопали, но этой небольшой возвышенности мне хватило, чтоб осмотреться и наметить, куда бежать и где спрятаться. И спрятаться желательно получше, так как очень мне не понравились напоминания о «возжелать», отчего и я рванул с приличной скоростью, чтобы как можно дальше успеть убежать за отпущенное мне время.
Но как только я миновал первые дома, то резко сбросил скорость, а потом и вовсе шагом пошёл, настороженно по сторонам оглядываясь. Трупы. Чем дальше я шёл, тем их больше становилось, и от их вида я с трудом сдерживался, чтоб не проблеваться. Целых почти не было: прилично обглоданные, но уже хорошо подсушенные солнцем тела валялись тут и там. Сразу стало ясно, что за запах ветер до меня у вертолёта донёс: тут он ощущался особенно сильно. Но всё же не так сильно, как если бы они свежие были – я бы тогда лучше звиздюлей выхватил, чем по этому могильнику шляться. Но, поборов тошноту, всё же двинулся дальше, так как до меня только сейчас дошло, кто меня искать будет. Не зря нас с Котычем сюда только вдвоём привезли, а перед ним я свою слабость не покажу.
Добравшись до ближайшего перекрёстка – улицу, по которой я шёл, пересёк узкий проулок метра два шириной, – я тут и решил спрятаться, так как смысла бежать к трёхэтажным домам уже не видел никакого. Несмотря на первоначальный шок от вида трупов, голова сейчас заработала кристально ясно, а от преследовавшей меня в последние дни апатии не осталось и следа.
Я забрался на деревянный забор и оттуда сверху осмотрел приглянувшийся мне двор: небольшой участок сада, за ним дом, слева сараи и проход между домом и сараями на задворки. Трупов нет. Но калитку нужно…
Я буквально рухнул с забора во двор, так как в начале улицы Котыч показался.
«Уже пятнадцать минут прошло?» – я так неслабо удивился. Видимо, на трупы пялился и с тошнотой боролся я дольше, чем думал. Ну что ж, будем надеяться, что Котыч меня не заметил: там как раз первый труп валяется, есть на что ему отвлечься.
Спрятался я в углу под яблоней: сюда если специально через забор не заглядывать, то с улицы меня не увидеть. Тут угол двора сплошным забором огорожен. Это чуть дальше, как раз напротив малины, забор понизу сплошной, а поверху планки через одну расположены. Вот сквозь этот штакетник почти вся передняя часть двора и просматривается, показывая, что меня здесь нет. Даже если в открытую калитку зайдёт кто, то заросли малины не дадут меня увидеть, а тщательно обыскивать каждый двор… тут явно побольше, чем два часа, понадобится.
Вот этот срок меня сейчас и озадачил. Не то чтобы я Котыча жалел, но мне кажется, ему изначально невыполнимое задание дали. Но, как я уже давно догадался, наши тюремщики любят такие вот «невыполнимые миссии» давать.
– Вот придурок! – пробормотал я еле слышно.
Чуть самого не стошнило, когда Котыча сквозь зазор в заборе увидел. Тот сначала настороженно стороной обходил трупы, а потом расхрабрился. В очередной раз убеждаюсь, что он больной на всю голову ублюдок: вот так походя он взял и пнул очередное попавшееся на его пути тело. Кому и что он этим пытался доказать, не знаю, но наказание последовало сразу же. Кожа недоеденного и подсушенного на солнце мужика от удара треснула, и тело тут же взорвалось «ароматом» разложения, а Котыч, не ожидавший такой подлянки от мёртвого, согнулся в сильнейшем приступе рвоты.
Блевал он долго, на полусогнутых удаляясь от потревоженного им трупа. По пути Котыч чуть не наступил на другой, но сквозь слезящиеся глаза всё же сумел его как-то разглядеть и, резко качнувшись в сторону, по большой дуге обошёл, приближаясь при этом ко двору, в котором я и прятался.
Проблевался. Отдышался. А потом, вытерев рукавом куртки рот, он…
– Нафа-аня, тварь!.. – заорал что есть мочи. – Слышишь меня?
«Ну да, что мозгов у тебя в голове совсем не осталось, это я виноват, – хмыкнул я на это. – И мог бы так громко не кричать: не только слышу, но и прекрасно вижу твою зелёную морду».
– Домовой недоделанный, я же всё равно тебя найду.
«Ну так ищи, я вот он, рядом! – уже чуть ли не в голос хмыкнул я насмешливо. – Какого чёрта орать-то так?»
– Знаешь, что мне за это пообещали? – продолжал Котыч разоряться. – Мне бабу пообещали! Бабу, ты понял? Но вместо неё я тебя попрошу мне отдать! И станет Нафаня девочкой. Ха-ха-ха! Нафаня – девочка!
А вот этим он меня пробрал.
Читать бесплатно другие книги:
