Врата Птолемея Страуд Джонатан
Затем гости принялись проявлять свой страх и ужас: они задвигались, зашевелились, один за другим медленно поднялись с пола, застонали, заголосили, загомонили. Китти молчала. Она оглянулась на разломанную стойку. Из-за дальнего конца стойки вынырнула голова Джорджа. Он молча смотрел на Китти.
Девушка вопросительно подняла бровь.
– И что теперь?
– Пусть сперва отдышатся. Потом могут уходить. Шар не должен был ничего заметить.
Китти медленно, неуклюже перебралась через ближайшую груду обломков и обошла тело бармена. Отпихнув рыдающего джентльмена, который ломился к выходу, она заперла дверь, постояла там в течение пяти минут, пока перепуганные посетители приходили в себя, потом по одному выпустила их наружу.
Последним уходил Николас Дру, который наконец выбрался из-за бочонка. Их глаза встретились. Он остановился в дверях.
– Привет, Китти, – сказал он. – Ты, я вижу, всё такая же энергичная, как и была.
Лицо Китти не дрогнуло.
– Ник.
Молодой человек пригладил волосы и принялся застёгивать куртку.
– Не тревожься, – сказал он. – Я забуду о том, что видел тебя. Новая жизнь и всё такое.
Он окинул взглядом разорённый зал.
– Разумеется, если ты не захочешь присоединиться к «Союзу простолюдинов». Нам нужны такие люди, как ты.
Китти покачала головой.
– Нет, спасибо. Мне и здесь неплохо.
Ник кивнул.
– Ладно. Ну, тогда пока. И, это… удачи тебе.
– Пока, Ник.
Она заперла за ним дверь.
Джордж Фокс склонился над телом Сэма. Из кухни выглядывали белые, перепуганные поварята. Китти привалилась к двери и закрыла глаза. И все это натворил всего один демон – один шпион… А в Лондоне их сотни! На следующей неделе в это же время люди снова соберутся в «Лягушке», чтобы болтать, спорить и ничего не предпринимать. А между тем каждый день по всему Лондону раздаются отдельные возгласы протеста – но их заставляют умолкнуть, быстро и безжалостно. От демонстраций толку мало. От болтовни тоже. Должен, должен быть другой путь!
Может быть, он и есть. Пора попробовать тот план…
Натаниэль
12
Над усадьбой премьер-министра в Ричмонде сгустилась ночь. Лужайки к западу от дома были уставлены множеством высоких колонн. На вершинах этих колонн горели цветные бесовские огни, озаряя происходящее причудливым светом. Слуги, одетые жар-птицами и саламандрами, сновали тут и там, предлагая закуски. За чёрной стеной деревьев на том берегу озера незримые музыканты играли нежную павану, и мелодия сплеталась с голосами гостей.
Могущественнейшие люди империи бродили по саду, вяло беседовали вполголоса, поглядывали на часы. Они были в парадных мантиях и костюмах. Их лица скрывали роскошные маски зверей, птиц или демонов. Подобные вечеринки были одной из многих странностей мистера Деверокса и во время войны устраивались довольно часто.
Джон Мэндрейк прислонился к столбу, глядя, как проходят мимо другие гости. Его маска была изготовлена из тонких пластин лунного камня, искусно соединённых вместе, и изображала голову ящерицы-альбиноса. Несомненно, это была великолепная, мастерская работа, но тем не менее на голове она сидела плохо. Мэндрейк в ней почти ничего не видел и уже дважды спотыкался о клумбы. Он вздохнул. А от Бартимеуса пока никаких вестей… Он рассчитывал, что к этому времени уже что-нибудь станет известно.
Мимо прошла небольшая группка: павлин, окружённый двумя подобострастными рысями и льстивой дриадой. В павлине Мэндрейк по приметному брюшку и самоуверенной походке признал мистера Коллинза, а женщины, видимо, были младшие волшебницы из его департамента, мечтающие сделать карьеру. Мэндрейк нахмурился. Когда он поднял на Совете вопрос о посохе, Коллинз и прочие незамедлительно раскритиковали его в пух и прах. До конца заседания ему пришлось терпеть десятки коварных выпадов, не говоря уже о ледяных взглядах Деверокса. Да, несомненно, его предложение было глупым и неуместным – совершенно нелепый промах для политика.
Да к чёрту эту политику! Эти дрязги и условности душили Мэндрейка – он чувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине. Вся жизнь, вся его жизнь уходила на то, чтобы умасливать Деверокса и бороться с соперниками! Пустая трата времени. Должен же кто-то поддержать и укрепить империю, пока не стало слишком поздно! Кто-то должен бросить вызов остальным и воспользоваться посохом.
Перед тем как уйти из Уайтхолла, Мэндрейк спустился в подземелья под залом Статуй. Он не бывал там уже несколько лет и теперь, спустившись по лестнице, с изумлением увидел на полу в дальнем конце помещения полосу, выложенную красными плитками. Дородный клерк, вскочивший из-за стола, подошёл к нему.
Мэндрейк кивнул ему.
– Я хотел бы осмотреть хранилище, если можно.
– Да-да, конечно, мистер Мэндрейк. Не будете ли вы так любезны последовать за мной?
Они прошли через комнату. У красной полосы клерк остановился.
– Сэр, я прошу вас оставить здесь любые магические предметы, которые у вас при себе имеются, и отослать всех незримых существ, которые вас сопровождают. Эта линия обозначает границу. За неё не разрешается проносить никакие магические объекты, даже Чары запрещены. Присутствие малейших следов магии повлечёт за собой самые грозные санкции.
Мэндрейк окинул взглядом тёмный, пустой коридор.
– В самом деле? И какие же?
– Об этом мне говорить запрещено, сэр. Так у вас нет при себе ничего недозволенного? Тогда мы можем идти дальше.
Они углубились в лабиринт безликих каменных коридоров, гораздо более древних, чем само здание парламента над ними. Там и сям попадались то деревянные двери, то тёмные дверные проёмы. Главный коридор был освещён электрическими лампочками. Мэндрейк всматривался изо всех сил, но, как ни старался, никаких скрытых ловушек так и не увидел. Клерк смотрел только вперёд. На ходу он что-то негромко мурлыкал себе под нос.
Наконец они пришли к массивной стальной двери.
– Вот хранилище, – указал клерк.
– Можем мы войти?
– Это не рекомендуется, сэр. Можно поглядеть сквозь решётку, если желаете.
Мэндрейк подошёл к двери, откинул крошечную заслонку в её центре и прищурился. За дверью была ярко освещённая комната внушительных размеров, в центре её стояло возвышение бело-розового мрамора. На возвышении, на самом виду, были выставлены главные сокровища государства: небольшая кучка драгоценных предметов, переливающихся всеми цветами радуги. Взгляд Мэндрейка тотчас ухватил длинный деревянный посох, грубый, без отделки, с простым деревянным навершием, украшенным незамысловатой резьбой. Рядом с посохом разглядел он и короткое золотое ожерелье с висящим на нём маленьким золотым овалом; в центре овала тускло светился нефрит.
Посох Глэдстоуна и Амулет Самарканда… Мэндрейк ощутил в душе мучительную боль человека, обделённого тем, что по праву принадлежит ему. Он осмотрел первые три плана – никаких наговоров, сигнальных верёвок, сетей или других сторожевых заклятий и приспособлений заметно не было. Однако же плитки пола вокруг возвышения имели странный зелёный оттенок – вид у них был какой-то неестественный. Мэндрейк отступил от решётки.
– А чем охраняется это помещение – если мне, конечно, не возбраняется это знать?
– Моровым Заклятием, сэр. И весьма кровожадным. Если вы осмелитесь войти без разрешения, оно в мгновение ока обдерёт вас до костей.
Мэндрейк взглянул на клерка.
– Ах вот как. Хорошо. Идёмте.
От дома донёсся взрыв смеха. Мэндрейк опустил глаза на голубой коктейль в своём стакане. Если его визит в хранилище что и доказал, так это то, что Деверокс намерен цепляться за власть до последнего. Посох недоступен. Не то чтобы он и впрямь собирался… На самом деле Мэндрейк не знал, что именно он собирался делать. Настроение у него было гнилое, вечеринка со всей её мишурой оставляла его равнодушным. Он поднял стакан и залпом опустошил его. И попытался вспомнить, когда он в последний раз чувствовал себя счастливым.
– Джон, старый ящер! Что вы прячетесь у этой стенки!
Через лужайку в его сторону шагал низенький кругленький джентльмен в роскошном вечернем костюме бирюзового цвета. Он был в маске злобно хохочущего беса. Под руку он вёл долговязого и хилого юнца в костюме умирающего лебедя. Юнец неудержимо хихикал.
– Ах, Джон, Джон! – воскликнул бес. – Ну что же вы, развлекаетесь или нет?
Он шутливо хлопнул Мэндрейка по плечу. Юнец разразился хохотом.
– Добрый вечер, Квентин, – пробормотал Мэндреик. – Вам, я вижу, весело?
– Почти так же весело, как нашему любезному Руперту.
Бес указал в сторону дома, где на фоне окон виднелась скачущая фигура с бычьей головой.
– Это помогает ему отвлечься от всяческих проблем и неурядиц, понимаете ли. Бедолага!
Мэндреик поправил свою маску ящерицы.
– А кто этот юный джентльмен?
– Это, – сказал бес, прижимая к себе голову лебедя, – это юный Бобби Уотте, звезда моего будущего шоу! Мальчик обладает просто сказочным талантом! Не забудьте, не забудьте, – бес, похоже, слегка нетвёрдо держался на ногах, – что до премьеры «От Уоппинга до Вестминстера» осталось совсем чуть-чуть! Я всем напоминаю. Два дня, Мэндрейк, два дня! Эта пьеса непременно изменит жизнь всех, кто её увидит! Верно, Бобби?
Он грубо оттолкнул от себя юношу.
– Ступай, принеси нам ещё выпить! А то мне надо кое-что сказать нашему чешуйчатому другу.
Умирающий лебедь удалился, пошатываясь и спотыкаясь на траве. Мэндрейк молча проводил его взглядом.
– Так вот, Джон. – Бес придвинулся ближе. – Я уже несколько дней посылаю вам приглашения. Мне кажется, вы меня игнорируете! Я хочу, чтобы вы зашли ко мне в гости. Завтра. Вы ведь не забудете, а? Это важно.
Мэндрейк под своей маской брезгливо поморщился: от его собеседника сильно несло спиртным.
– Извините, Квентин. Совет так затянулся! Я просто не мог вырваться. Завтра – значит завтра.
– Хорошо, хорошо. Вы всегда были самым толковым из них, Мэндрейк. Вот и продолжайте в том же духе. Добрый вечер, Шолто! Я вас, кажется, узнал!
Мимо брела массивная фигура в маске ягнёнка, что смотрелось совершенно дико. Бес отцепился от Мэндрейка, игриво ткнул пришедшего пальцем в пузо и, пританцовывая, удалился прочь.
Ящерица и ягнёнок взглянули друг на друга.
– Этот мне Квентин Мейкпис! – сказал ягнёнок низким, прочувствованным голосом. – Не нравится он мне. Наглый, беспардонный, и сдаётся мне, что у него не все дома.
– Ну, сегодня он явно в хорошем настроении, – заметил Мэндрейк, хотя в глубине души разделял мнение ягнёнка. – Давненько мы с вами не виделись, Шолто!
– Ещё бы. Я в Азии был. – Толстяк вздохнул и тяжело навалился на свою трость. – Представляете, мне приходится самому закупать для себя товары! Что за времена!
Мэндрейк кивнул. Шолто Пинн так и не оправился полностью после того, как голем во время своего «царствия террора» разорил его головной магазин. Магазин-то Пинн заботливо отстроил, но с финансами у него было туго. А тут ещё война, упадок торговли – артефактов в Лондон поставляли все меньше, да и волшебников, желающих их приобрести, поубавилось. Пинн, как и многие другие, за последние несколько лет заметно постарел. Его массивная фигура словно бы обмякла, и белый костюм уныло свисал с плеч. Мэндрейку его даже жалко сделалось.
– Что нового слышно в Азии? – спросил он. – Как дела у империи?
– Эти мне дурацкие наряды – держу пари, мне подсунули самый идиотский!
Пинн на секунду приподнял маску и промокнул платком вспотевшее лицо.
– Империя, Мэндрейк, дышит на ладан. В Индии поговаривают о восстании. Горные волшебники на севере вызывают демонов, готовясь к нападению, – по крайней мере, так говорят. Наши войска в Дели попросили у японских союзников помощи для защиты города. Можете себе представить! Я боюсь за нас, очень боюсь.
Старик вздохнул и опустил маску на место.
– Как я выгляжу, Мэндрейк? Похож я на резвого ягнёночка?
Мэндрейк усмехнулся под своей личиной.
– Видывал я ягнят и поизящнее, сэр.
– Вот и я так думаю. Ну что ж, если уж я вынужден строить из себя идиота, буду делать это от души. Эй, девушка!
Он насмешливо отсалютовал тростью и зашагал в сторону девушки-служанки. Мэндрейк проводил его взглядом. Краткий проблеск веселья быстро испарился под действием ночного холода. Он посмотрел в пустое чёрное небо.
«А когда-то давным-давно я сидел в саду, с карандашом в руке…»
Он швырнул свой стакан за колонну и направился в сторону дома.
В зале, неподалёку от ближайшей кучки веселящихся, Мэндрейк увидел Джейн Фаррар. Маска – райская птица с тоненькими абрикосовыми пёрышками – болталась у неё на запястье. Бесстрастный слуга помогал ей надеть пальто. Когда подошёл Мэндрейк, слуга отступил в сторону.
– Уходите? – спросил волшебник. – Так рано?
– Ухожу. Я устала. А если Квентин Мейкпис ещё раз пристанет ко мне с этой своей пьесой, я его стукну!
Она очаровательно надула губки. Мэндрейк подступил ближе.
– Хотите, я провожу вас? Я свои здешние дела тоже, можно считать, закончил.
И он небрежным жестом снял маску. Она улыбнулась.
– Меня провожают три джинна и пять фолиотов, на случай, если они мне понадобятся. Что можете сделать для меня вы, чего не смогут они?
Меланхолическая отрешённость, которая весь вечер нарастала в душе Мэндрейка, внезапно вспыхнула бесшабашностью. Ему было плевать, что о нём подумают и что из этого может выйти: близость Джейн Фаррар придала ему отваги. Он слегка коснулся её руки.
– Давайте поедем в Лондон на моей машине! Я отвечу на ваш вопрос по дороге.
Она рассмеялась.
– Дорога долгая, мистер Мэндрейк!
– А может быть, у меня не один ответ?
Джейн Фаррар взяла его под руку, и они вместе направились к выходу. Несколько пар глаз проводили их.
В холле было пусто, только двое лакеев стояли наготове у дверей. Трещал огонь в камине, на стене над камином красовались оленьи головы и выцветшие щиты с гербами, давным-давно награбленные в разных заграничных поместьях. В противоположной стене большой витраж изображал вид сверху на центральный Лондон: аббатство, Вестминстерский дворец, основные правительственные здания над Темзой. Улицы были заполнены восторженной толпой; в центре двора Вестминстерского дворца красовалась сияющая фигура премьер-министра, с руками, воздетыми в жесте благословения. Стекло тускло поблёскивало в свете ламп, за ним тёмной плитой воздвиглась ночная тьма.
Под витражом стоял невысокий зелёный диванчик, заваленный шёлковыми подушками.
Мэндрейк остановился.
– Тут тепло. Подождите здесь, пока я вызову своего шофёра.
Джейн Фаррар, не отнимая своей руки, взглянула в сторону диванчика.
– Мы могли бы и оба подождать здесь…
– Да, верно.
Он повернулся к ней. Его тело слегка покалывало. Джейн вздрогнула.
– Вы тоже это чувствуете? – спросила она.
– Да, – негромко ответил он, – но не надо об этом вслух…
Она оттолкнула его.
– Это были наши сенсорные сети, идиот! И что-то привело их в действие.
– Ах да.
Они постояли, прислушиваясь к треску дров в камине, к приглушённому шуму празднества в саду. И вот откуда-то издалека донеслось пронзительное завывание.
– Это сигнальный узел Деверокса, – сказал Мэндрейк. – Что-то проникло в сад снаружи.
Джейн нахмурилась.
– Его демоны перехватят это, что бы оно ни было.
– Судя по всему, они уже напали на пришельца…
Откуда-то из-за витражного окна доносились странные крики, издаваемые нечеловеческими глотками, похожие на рокот грома в далёких горах. Двое волшебников замерли неподвижно. В саду раздались слабые вопли.
Шум нарастал. Мимо пробежал человек в тёмных очках и смокинге, бормоча на ходу заклинание. В его сложенной горсточкой ладони вспыхнула тёмно-оранжевая Плазма; он распахнул дверь второй рукой и исчез.
Мэндрейк рванулся было за ним.
– Надо пойти посмотреть…
– Погодите, Джон! – Взгляд Джейн Фаррар был устремлён наверх, к окну. – Оно движется сюда…
Он поднял голову – и, как зачарованный, уставился на стёкла витража, которые внезапно на миг сделались яркими и прозрачными от вспышки света снаружи. Шум разрастался всё сильнее. Теперь казалось, словно на них надвигается ураган – воющий и свистящий вихрь, яростный и безумный. Все громче, громче… Они подались назад. Раздались взрывы, жуткие вопли. Ещё одна вспышка – и на миг перед ними возник силуэт гигантского, чудовищного существа: сплошные щупальца, крылья и кривые когти. Чудище ломилось к окну.
Мэндрейк ахнул. Фаррар взвизгнула. Оба отшатнулись, вцепившись друг в друга.
Снова вспышка. Чёрный силуэт заполнил собой всю раму. Он ударился о стекло…
Блямм! Кусочек стекла в середине окна, тот самый, на котором был изображён премьер-министр, вылетел и разбился на мелкие осколки. И сквозь дыру в холл влетело что-то крохотное, блеснувшее изумрудом в свете ламп. Крохотный предмет пролетел через холл, шлёпнулся на пол прямо перед ними, ещё раз слабо подпрыгнул – и затих.
Волшебники тупо уставились на него. Это была безжизненная лягушка.
Шум за окном слышался по-прежнему, но теперь он слабел, затихал, отдаляясь с каждой секундой. Окно на миг осветилось ещё одной или двумя вспышками – и за ним снова воцарилась непроглядная ночь.
Мэндрейк наклонился к несчастной лягушке. Её лапки были скрючены и раскинуты в стороны, рот полуоткрыт, глаза крепко зажмурены. Странная бесцветная жидкость растекалась от неё во все стороны. С колотящимся сердцем Мэндрейк пустил в ход свои линзы. На всех трёх планах лягушка выглядела лягушкой, однако…
– Что это за жуткая тварь? – Бледное лицо Джейн Фаррар скривилось от отвращения. – Надо вызвать моих джиннов, чтобы они проверили её на более высоких планах, а потом…
Мэндрейк поднял руку.
– Подождите!
Он склонился ниже и, обращаясь к лягушке, окликнул:
– Бартимеус!
Госпожа Фаррар нахмурилась.
– Вы имеете в виду, что эта тварь…
– Не знаю. Молчите.
Он заговорил снова, уже громче, наклонившись ещё ниже к свёрнутой набок голове.
– Бартимеус, это ты? Это я… – Он сделал паузу, облизнул губы: – Твой хозяин.
Одна из передних лапок дёрнулась. Мэндрейк присел на корточки и возбуждённо посмотрел на свою спутницу.
– Он ещё жив! Видите?
Губы госпожи Фаррар стянулись в ниточку. Она немного отступила в сторону, как бы отстраняясь от всего происходящего. В холле появилась пара лакеев с выпученными глазами. Она сердито замахала руками, чтобы они ушли.
– Долго он не протянет. Поглядите, как растекается его сущность. Это вы велели ему явиться сюда?
Мэндрейк на неё не глядел – он с тревогой разглядывал тельце, распростёртое на полу.
– Да-да, я дал ему разрешение являться в любое время. Он должен был вернуться, как только раздобудет сведения о Хопкинсе.
Он попытался ещё раз:
– Бартимеус!
В голосе Фаррар внезапно послышался интерес.
– В самом деле? И, судя по звукам, которые мы слышали, его, похоже, преследовали! Интересно! Джон, у нас мало времени на то, чтобы его допросить. Тут где-то поблизости должен быть зал с пентаклями. Дело рискованное, но, если вложить достаточно сил до того, как это существо потеряет всю свою сущность, мы сможем…
– Тише! Он приходит в себя!
Задняя часть головы лягушки сделалась размытой и неотчётливой. Передняя лапка больше не шевелилась. Тем не менее одно её веко внезапно моргнуло и мало-помалу приоткрылось. Показался выпученный глаз, мутный и невидящий.
– Бартимеус…
Слабый голосок, как будто издалека:
– Кто его спрашивает?
– Мэндрейк.
– А-а. А я-то думал… может, стоит очнуться…
Голова снова поникла, веко опустилось. Госпожа Фаррар подошла и потыкала заднюю лапку лягушки заострённым носком туфельки.
– Выполняй своё поручение! – сказала она. – Расскажи нам о Хопкинсе!
Лягушка снова приоткрыла глаз. Глаз мучительно поворочался и на миг задержался на госпоже Фаррар. Снова раздался слабый голосок:
– Это твоя пташка? Скажи, что нет! Вот зараза…
Глаз закрылся и, невзирая на все мольбы Мэндрейка и приказы Фаррар, больше не открывался. Мэндрейк распрямился и растерянно пригладил волосы.
Фаррар нетерпеливо тронула его за плечо.
– Джон, возьмите себя в руки! Это всего лишь демон. Взгляните на эту разлившуюся сущность! Если не предпринять что-то прямо сейчас, мы потеряем ценную информацию.
Он встал на ноги и устало взглянул на неё.
– Думаете, мы сможем привести его в чувство?
– Да, если использовать нужные приёмы. Мерцающую Петлю или, быть может, Возвращение Сущности. Но я бы сказала, что у нас в запасе меньше пяти минут. Он уже не может сохранять свой облик.
– Эти заклинания его погубят.
– Да. Но информацию мы получим. Соберитесь, Джон! Эй вы! – Она щёлкнула пальцами в сторону лакея, торчавшего рядом с кучкой глазевших на происходящее гостей. – Вы, там! Принесите совок или лопату какую-нибудь – нам надо собрать всю эту грязь, срочно.
– Нет… Есть другой способ, – сказал Мэндрейк тихо – слишком тихо для того, чтобы госпожа Фаррар могла его услышать.
Пока она командовала сбежавшимися к ней людьми, он снова присел на корточки рядом с лягушкой и вполголоса прочёл длинное и сложное заклятие. Лягушачьи лапки задрожали; с её тела начал стекать бледный серый туман, как будто струя холодного воздуха встретилась с тёплой. Тельце лягушки стремительно растаяло в тумане; туман скользнул мимо ботинок Мэндрейка и исчез.
Госпожа Фаррар обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэндрейк поднимается на ноги. Лягушки не было.
Несколько секунд она смотрела на него, ошеломлённая.
– Что вы сделали?
– Я отпустил своего слугу.
Его глаза смотрели куда-то в сторону, пальцы одной руки теребили воротничок.
– Но… информация! О Хопкинсе!
Она была искренне ошеломлена.
– Её мы сможем получить от моего слуги через пару дней. К этому времени его сущность достаточно исцелится в Ином Месте, чтобы он смог поговорить со мной.
– Пару дней! – гневно взвизгнула госпожа Фаррар. – Но тогда ведь может быть уже поздно! Мы не представляем, что замышляет этот Хопкинс!..
– Это был ценный слуга, – сказал Мэндрейк. Он взглянул на госпожу Фаррар. Глаза у него были тусклые и отстранённые, хотя щеки и вспыхнули от её слов. – Поздно не будет. Я поговорю с ним, когда его сущность исцелится.
Глаза госпожи Фаррар сверкнули тёмным пламенем. Она подступила вплотную, на Мэндрейка внезапно дохнуло гранатами с лёгкой ноткой лимона.
– Я-то думала, – сказала она, – что вы цените моё уважение всё-таки больше, чем пролитую слизь какого-то полудохлого демона. Это существо подвело вас! Ему поручено было принести вам сведения, а оно не смогло этого сделать! Важнейшая информация была под рукой, оставалось только её взять… а вы его отпустили!
– Только временно.
Мэндрейк взмахнул рукой, произнёс неслышный слог – и их окутал Пузырь Молчания, сделав их слова неслышимыми для той толпы, что валила теперь в холл из дверей, ведущих в сад. Все были по-прежнему в масках: Мэндрейк мельком видел сверкающие, ослепительные краски, непривычные, экзотические формы, пустые щели на месте глаз. Они с Фаррар были единственными волшебниками без масок, и это заставляло его чувствовать себя голым и беспомощным. Более того, он понимал, что ему на самом деле нечего ответить на её гневные обвинения, потому что этот поступок его и самого застал врасплох. И это, в свою очередь, заставило его разозлиться.
– Пожалуйста, держите себя в руках, – холодно ответил он. – Я обращаюсь со своими рабами так, как считаю нужным.
Госпожа Фаррар ответила коротким, бешеным смешком.
– Ну да, оно и видно. С вашими рабами… или, быть может, с вашими дружками?
– Послушайте!..
– Довольно! – Она отвернулась от него. – Многие давно уже выискивали у вас хоть какую-нибудь слабость, мистер Мэндрейк, – сказала она через плечо, – и я, нежданно-негаданно, эту слабость нашла! Потрясающе! Никогда бы не подумала, что вы – такой сентиментальный глупец.
Взмахнув полами пальто, она царственной походкой прошла сквозь мембрану Пузыря и, не оглядываясь, вышла из холла.
Мэндрейк смотрел ей вслед. Он глубоко вздохнул – а потом, одним словом ликвидировав Пузырь Молчания, с головой окунулся в море шума, суеты и взволнованных предположений.
Часть 3
Пролог
Александрия, 125 г. до н. э.
В то утро, как и всегда по утрам, у дверей моего хозяина Птолемея толпилась небольшая кучка просителей. Они явились задолго до рассвета и стояли, кутаясь в свои накидки, с посиневшими ногами, дрожа от холода, терпеливо дожидаясь восхода солнца. Когда над рекой разлился солнечный свет, слуги волшебника отворили двери и принялись по одному впускать их внутрь.
В то утро, как и всегда по утрам, ему зачитывали долгий список жалоб, обид и подлинного горя. Некоторым он помогал советом. Некоторым – немногим, по большей части явно одержимым алчностью или заблуждающимся, – отказывал в помощи. Остальным обещал что-то предпринять, и обещания свои он выполнял. Многочисленные бесы и фолиоты выпархивали в окно и разлетались по городу с поручениями. И даже благородные джинны удалялись и, в свой черёд, возвращались. В течение нескольких часов туда-сюда сновал непрерывный поток духов. Дел в хозяйстве было невпроворот.
Наконец, в половине двенадцатого, двери затворялись и запирались. Волшебник Птолемей выходил из дома (чёрным ходом, чтобы не попасться на глаза запоздалым просителям) и отправлялся в Александрийскую библиотеку, чтобы снова взяться за свои исследования.
Мы шли через двор, примыкающий к библиотеке. Время было обеденное, и Птолемей хотел купить на рынке, что у пристани, хлеба с анчоусами. Я шёл следом за ним в облике египетского писца: с бритой головой, волосатыми ногами, – и мы были поглощены спором о философии миров[47]. По дороге нас обогнали несколько учёных: спорящие о чём-то греки, тощие римляне с огненными глазами и выскобленной добела кожей, темнокожие набатеи и любезные дипломаты из Мероэ и далёкой Парфии. Все они съехались сюда, чтобы почерпнуть знания из глубоких египетских колодцев. Когда мы уже подходили к выходу со двора библиотеки, снизу, с улицы, донёсся рёв рогов, и по ступеням поднялся небольшой отряд солдат. На копьях у них развевались флажки цветов Птолемеев. Солдаты расступились, и перед нами оказался кузен Птолемея – сын царя и наследник египетского престола. Он медленно, вразвалочку поднимался по лестнице. За ним тащилось скопище фаворитов – все как один лизоблюды и льстецы[48]. Мы с хозяином остановились и склонили головы, демонстрируя почтение.
– О, двоюродный братишка! – Царский сын остановился.
Туника туго обтягивала его пузо, и там, где в результате недолгой прогулки выступил пот, темнели влажные пятна. Лицо у него опухло от вина, аура проседала от пьянства. Глаза под набрякшими веками были как две затёртые монеты.
– Братишка! – повторил он. – А я тут проходил мимо – дай, думаю, зайду.