Китай Резерфорд Эдвард

Внутренний город никоим образом не был центром Пекина, потому что внутри его, за огромными воротами Тяньаньмэнь, находилась еще одна обнесенная стенами цитадель – Императорский город; а внутри, обнесенный рвом и скрытый почти от всех глаз пурпурными стенами, прятался Запретный город с золотыми крышами, сокровенное святилище, огромный дворец и место, где жил сам Сын Неба, император.

В этот вечер дорога привела их в северо-восточный квартал Внутреннего города, на тихую улочку, где в красивом доме рядом с небольшим храмом жил ученый Вэнь. Цзян устал и с нетерпением ждал отдыха.

Не успели они въехать в маленький дворик, как им навстречу поспешил старый ученый.

– Наконец-то! – воскликнул он. – Вам нужно к князю Линю! Он завтра уезжает! Но он готов принять вас прямо сегодня, если вы немедленно придете. Немедленно! – Он сунул Цзяну пропуск в Императорский город. – Вон отведет вас, – распорядился господин Вэнь. – Он знает дорогу.

Цзян Шижун и Вон вошли на территорию Императорского города, но не через внушительные ворота Тяньаньмэнь, а через ворота поменьше в восточной стене, и вскоре уже были у прекрасного здания с широкими скатами крыш, в котором обитал князь Линь. Еще через несколько минут Шижун оказался в маленьком зале, где на большом резном стуле из розового дерева сидел сам господин Линь.

На первый взгляд в нем не было ничего особо примечательного. Типичный коренастый чиновник средних лет. Заостренная бородка поседела, глаза широко расставлены. Учитывая суровую репутацию Линя, Цзян ожидал, что у Высочайше уполномоченного эмиссара будут тонкие как ниточка губы, но на самом деле они оказались довольно пухлыми.

И все же в нем чувствовалось что-то благородное – умиротворенность. С тем же успехом Линь мог быть настоятелем монастыря.

Цзян поклонился.

– Я уже выбрал другого юношу в качестве своего секретаря, – негромким голосом обратился князь Линь без всякого вступления. – Но потом он заболел. Я ждал. Ему становилось все хуже. Между тем я получил письмо от господина Вэня, ученого, которому я доверяю. Я решил, что это знак. В письме он рассказал о вас. Хорошее и не очень.

– Для вашего покорного слуги большая честь, что его учитель господин Вэнь подумал о нем, господин Линь. Я ничего не знал о его письме. Мнение господина Вэня по всем вопросам справедливо.

Легкий кивок означал, что ответ удовлетворил господина Линя.

– А еще он сообщил, что вы отправились с визитом к умирающему отцу.

– Конфуций учит нас почитать своего отца, господин эмиссар.

В сочинениях Конфуция сыновья почтительность была одной из центральных тем.

– И отца своего отца, – тихо добавил Линь. – Я не стал бы препятствовать вам в исполнении долга. Но я вызвал вас сюда по важному делу, а мне поручение дал сам император. – Он сделал паузу. – Сначала я должен узнать вас лучше. – Линь сурово посмотрел на Цзяна. – Ваше имя Шижун означает «академическая честь». Ваш отец возлагал на вас большие надежды. Но вы провалили экзамены.

– Да, все верно. – Цзян Шижун потупился.

– Почему так вышло? Вы готовились недостаточно упорно?

– Думаю, да. Мне очень стыдно.

– Ваш отец сдал столичные[12] экзамены с первой попытки. Вы хотели превзойти его?

– Нет, ваше превосходительство. Это было бы непочтительно. Но мне казалось, что я подвел его. Я лишь хотел его порадовать.

– Вы единственный сын? – Он пристально посмотрел на Цзяна и, когда молодой человек кивнул, заметил: – Это не простая ноша. Вас напугали экзамены?

– Да, господин эмиссар.

Это еще мягко сказано. Путешествие в столицу. Ряд маленьких келий, в которых кандидатов запирали на все три дня, что длился экзамен. По слухам, если в процессе экзаменующийся умирал, то труп заворачивали в полотнище и перебрасывали через городскую стену.

– Некоторые кандидаты тайком проносили с собой готовые сочинения. Они списывали. А вы?

Цзян уставился на него. На мгновение на его лице вспыхнула смесь гнева и гордости, но затем он смог справиться с эмоциями и склонил голову с почтением, прежде чем снова взглянуть на Линя:

– Ваш покорный слуга так не поступил, господин эмиссар.

– Ваш отец сделал хорошую карьеру, хотя и весьма скромную. Он ушел на покой, не нажив особого богатства.

Линь снова замолчал, глядя на Цзяна, который не был уверен, как понимать слова собеседника. Но, вспомнив о репутации Линя как человека, который придерживался строгих правил во всех своих делах, ответил правдиво:

– Я верю, что мой отец никогда в жизни не брал взяток.

– Если бы брал, – спокойно ответил Линь, – то вас бы тут не было. – Он снова задумчиво взглянул на Цзяна. – Нас судят не только по нашим победам, юноша, но и по нашей настойчивости. Если мы терпим неудачу, то нужно стараться еще упорнее. Я тоже провалил столичные экзамены в первый раз. Вы об этом знали?

– Нет, господин эмиссар.

– Я принял участие в экзамене во второй раз. И снова провалился. А в третий раз прошел. – Линь дал ему время осмыслить слова, затем сурово продолжил: – Если вы станете моим секретарем, вам придется быть сильным и много работать. Если вы проиграете, будете учиться на своих ошибках и добьетесь большего. Но сдаваться нельзя. Понимаете?

– Да, господин Линь.

– Господин Вэнь считает, что в следующий раз вы сдадите экзамен. Но сначала придется поработать на меня. Вы согласны?

– Да.

– Хорошо, – кивнул Линь. – Расскажите, что вы знаете про опиум.

– Те, кому опиум по карману, любят его курить. Но если пристрастятся, то спускают все свои деньги. Их здоровье приходит в упадок. Император объявил опиум вне закона. – Цзян замялся, размышляя, осмелится ли он сказать правду. – Но похоже, его все могут раздобыть.

– Именно так. В прошлом поколении торговля выросла в десять раз. Множество людей подсели на опиум, пока не стали бесполезными, затем обнищали, разорились, а то и погибли… Это ужасно. Люди не могут платить налоги. Серебро утекает из империи, им оплачивают опиум.

– Мне казалось, опийный мак растет и в Китае.

– Это так. Но сейчас почти весь опиум приплывает к нам через моря. Китайские контрабандисты покупают его у иностранных пиратов. Так что же нам делать?

Ожидал ли он ответа на вопрос?

– Ваш слуга слышал, ваше превосходительство, что можно отвратить людей от этой зависимости.

– Мы пытаемся. Но это очень сомнительно. Император дал мне полномочия предпринять все необходимые шаги. Я казню контрабандистов. Какие еще проблемы могут возникнуть? – Он наблюдал за молодым человеком, видя его неловкость. – Отныне вы работаете на меня. Вы должны всегда говорить мне правду.

Шижун глубоко вдохнул:

– Я слышал, ваше превосходительство, хотя надеюсь, что это неправда, будто контрабандисты приплачивают местным чиновникам на побережье, чтобы те закрывали глаза на происходящее.

– Мы их поймаем и накажем. Если нужно, казним.

– Ох! – Цзян начал понимать, что это будет нелегкое задание.

Отказаться от взяток самому – одно, а стать врагом у половины чиновников на побережье – это совсем другое. Это дурно скажется на его карьере.

– У вас не будет друзей, молодой человек, кроме меня и императора.

Шижун склонил голову и подумал: может, притвориться, что он внезапно заболел, поскольку именно так сделал бы любой другой юноша, который ждал бы своей очереди на чиновничий пост. Нет, он так не поступит.

– Ваш слуга очень польщен. – Затем, несмотря на холодный ужас, который разрастался внутри, любопытство подтолкнуло его задать еще один вопрос: – Как вы будете бороться с пиратами, ваше превосходительство? С заморскими варварами?

– Я пока не решил. Посмотрим, когда доберемся до побережья.

Шижун снова склонил голову:

– У меня есть одна просьба, господин эмиссар. Могу ли я увидеть отца?

– Немедленно отправляйтесь к нему. Или похоро`ните, или попрощаетесь. Ему будет приятно, что вы получили такой пост. Но вы не должны задерживаться у него. И хотя долг предписывает оставаться и оплакивать отца, придется немедленно отправиться на побережье. Считайте это приказом самого императора.

Шижун не знал, что и думать, пока они с Воном возвращались в дом господина Вэня. Он понимал лишь одно: нужно поспать и на рассвете снова отправиться в путь.

На следующее утро он с удивлением обнаружил, что Вон оседлал лошадей и готов ехать с ним.

– Он проводит вас до Чжэнчжоу, – сообщил господин Вэнь. – Вы должны постоянно практиковаться в кантонском.

Его старый учитель обо всем позаботился.

К вечеру Мэйлин охватил страх. Никто ей ничего не сказал. По крайней мере, пока. Она сделала все, что велела свекровь. Днем старшая женщина пошла к соседям, и Мэйлин перевела дух. Мужчины были в бамбуковой роще на холме. Ива отдыхала. Учитывая ее положение и богатство ее семьи, она могла себе это позволить. Мэйлин осталась наедине со своими мыслями.

Сохранит ли сестрица Ива ее секрет? Узнала ли свекровь про утренний визит Ньо? Обычно мать мужа знала все. Возможно, ей уже уготовано какое-то наказание.

Еще Мэйлин волновалась из-за следующего утра и проклинала себя за глупость. Почему она пообещала Ньо увидеться?

Разумеется, потому, что любит его. Он же ее младший братишка! Но что за дьявол в нее вселился? Она даже не поговорила с мужем, которого любила еще сильнее, чем братишку. А от Матушки и муж не защитит. По китайским традициям молодые жены не могут ослушаться свекрови.

Лучше никуда не ходить. Мэйлин это знала. Ньо поймет. Но она же дала слово. Может, Мэйлин и бедная, но она гордилась тем, что никогда не нарушала обещаний. Может, все дело в том, что она и ее семья не пользовались уважением в деревне, а потому верность своему слову с самого детства была предметом гордости.

Как она вообще это сделает? Даже если удастся ускользнуть из дому, каковы шансы вернуться так, чтобы никто не заметил ее отсутствия? Ничтожны. И что тогда? Ее неминуемо ждет самое ужасное наказание.

Хотя, может, один способ и есть. Один-единственный. В этом вся проблема.

Вечер начался нормально. Семья мужа владела лучшим домом в деревне. За главным двором располагалась большая центральная комната, где, как обычно, все они собрались. Напротив Мэйлин на широкой скамейке сидели Ива со своим мужем, Старшим Сыном. Несмотря на его поджарое тело и руки, все еще грязные после работы и слишком кряжистые, чтобы соответствовать утонченности Ивы, они оба не тушевались под взглядом его матери. Старший цедил хуанцзю[13] и время от времени обращался к жене. Когда Ива встречалась взглядом с Мэйлин, то на ее лице не читалось ни следа вины, ни причастности. Повезло же Иве. Ее научили не выражать никаких эмоций.

Мэйлин сидела на скамейке рядом с Младшим Сыном. Наедине они обычно много болтали, но знали, что сейчас лучше помалкивать, иначе его мать заткнула бы их не терпящей возражений фразой: «Ты слишком много говоришь с женой». Но со своего места Матушка не могла видеть, что Мэйлин осторожно касалась руки мужа.

Односельчане считали его недалеким. Он был ниже брата, очень трудолюбивый и всегда казался довольным до такой степени, что вскоре получил прозвище Улыбаха, которое предполагало, что он несколько простодушен. Но Мэйлин знала мужа с другой стороны.

Конечно, он не был честолюбивым или умудренным опытом, иначе никогда не взял бы Мэйлин в жены. Но он был не глупее остальных. А еще добрый. Они женаты всего полгода, а Мэйлин уже влюбилась в него.

У нее не было возможности рассказать о Ньо с тех пор, как муж пришел. Мэйлин не сомневалась, что он будет умолять ее не ходить на встречу с братом, просто чтобы сохранить мир в семье. И как же ей поступить? Ускользнуть на рассвете, не предупредив мужа?

В дальнем конце большой комнаты старый господин Лун играл в маджонг[14] с тремя соседями.

Господин Лун всегда был очень спокоен. В круглой шапочке, с небольшой седой бородкой и длинной тонкой косичкой, этот старик напоминал доброго мудреца. Теперь, когда подросли двое сыновей, он был доволен тем, что отошел от дел и оставил большую часть тяжелой работы им, хотя по-прежнему следил за полями и собирал ренту. Когда он ходил по деревне, то раздавал ребятишкам сладости, однако, если родители этих же ребятишек ему задолжали, выбивал то, что ему причиталось. Господин Лун был неразговорчив, но если начинал беседу, то обычно для того, чтобы дать понять, что он богаче и мудрее своих соседей.

– Один купец сказал мне, – заметил он, – что видел комплект для игры в маджонг из слоновой кости.

У него самого игральные кости были из бамбука. Бедняки обычно использовали бумажные карты.

– Ох, господин Лун, а вы не хотите купить комплект из слоновой кости? – вежливо поинтересовался один из соседей. – Смотрелось бы очень изысканно.

– Не исключено. Но я лично такого пока не видел.

Они продолжили партию. Его супруга молча наблюдала с соседнего стула. Ее волосы были туго зачесаны назад, подчеркивая высокие скулы, суровые глаза пристально смотрели на кости. Выражение лица, казалось, говорило: будь она на месте мужа, у нее получилось бы лучше.

Через некоторое время она повернулась к Мэйлин:

– Сегодня на улице видела твою мать. – Глаза сверкнули злобой. – С ней был паренек. Хакка. – Она помолчала, а потом добавила с неприязнью: – Да твоя мать и сама хакка.

– Моя бабка была хакка, – возразила Мэйлин, – а мать хакка лишь наполовину.

– Ты первая хакка в нашей семье, – холодно продолжила свекровь.

Мэйлин потупилась. Посыл был ясным. Свекровь намекала, что знает о визите Ньо, и ждала признания. Должна ли она это сделать? Мэйлин знала: лучше сказать. Но крохотная искра бунтарства зародилась глубоко внутри, и Мэйлин промолчала. Свекровь продолжала буравить ее взглядом.

– Южный Китай населяет множество племен, – сообщил господин Лун, отрываясь от игры. – Ханьцы вторглись на юг и поработили их всех. Но хакка другие. Народ хакка – ветвь ханьцев. Они тоже пришли сюда с севера. У них свои обычаи, но они как бы двоюродные братья ханьцев.

Матушка промолчала. Она могла господствовать где угодно, но нельзя было спорить с главой семьи. По крайней мере, не на людях.

– Я тоже слышал такое, господин Лун, – поддакнул один из соседей.

– Хакка храбрые, – сказал господин Лун. – Они живут в больших круглых домах. Говорят, они смешивались с племенами из степи за Великой стеной, вроде маньчжуров. Вот почему даже богатые хакка не бинтуют ноги девочкам.

– По слухам, хакка очень независимые, – закивал сосед.

– От них столько проблем! – внезапно рявкнула Матушка, обращаясь к Мэйлин. – Этот Ньо, которого ты называешь младшим братом, – возмутитель спокойствия. Преступник! – Она замолчала, чтобы перевести дух. – Он дальняя родня твоей матери. Тебе даже не родственник. В глазах ханьцев такое родство по женской линии вообще не считается!

– Матушка, я не думаю, что Ньо нарушил закон, – тихо произнесла Мэйлин.

Она должна защищать Ньо. Свекровь не удостоила ее ответом и обратилась к Младшему Сыну:

– Видишь, к чему это ведет? Брак – это тебе не игрушки. Вот почему невесту выбирают родители. Другая деревня, другой клан. Богатая девушка для богатого юноши, бедная девушка для бедного. Иначе одни только неприятности. Как говорится, двери в домах должны совпадать. Но нет! Ты ж у нас упрямец. Сваха нашла тебе отличную невесту. Ее семья была согласна. А ты отказался подчиниться отцу. Опозорил нас! А потом ты вдруг заявил, что хочешь жениться на ней. – Она уставилась на Мэйлин. – На этой красотке.

Красотка. Звучит почти как обвинение. Все крестьянские семьи, даже такие важные, как Луны, одобряли старую добрую пословицу: некрасивая жена – сокровище в семье. Богатый мужчина мог выбрать себе в наложницы красивую девушку. Но простой честный крестьянин хотел получить жену, которая будет много работать, заботиться о нем и его родителях. Под подозрением оказывались все симпатичные девушки. Они могут быть слишком тщеславными, чтобы работать. Хуже того, они могут стать объектом страсти других мужчин. В общем, односельчане пришли к выводу: поведение Младшего Сына в очередной раз доказывало, что он дурак.

– Она из другого клана, – доброжелательно заметил Младший Сын.

– Да? В нашей деревне всего пять кланов. Ты выбрал самый малочисленный клан и самую бедную семью. Мало того, ее бабушка-хакка была наложницей купца. Он вышвырнул ее, когда проезжал через соседний город. В итоге бабка закрутила с местным штукатурщиком, а родители твоей невесты должны были найти бедного крестьянина, чтобы тот дал их дочке крышу над головой. Пусть даже протекающую крышу.

Мэйлин склонила голову, выслушивая эту тираду. Это было неприятно, но она не устыдилась. В деревне нет секретов. Все это знали.

– А теперь, – заключила свекровь, – она хочет привести преступника в наш дом, а ты просто сидишь и лыбишься. Неудивительно, что люди считает тебя дурачком в нашей семье.

Мэйлин бросила взгляд на мужа. Он сидел тихо, не произнося ни слова, но на лице застыла столь знакомая ей спокойная, счастливая улыбка.

Это одна из причин, по которой окружающие считали его недалеким. Эта же улыбка сияла на его лице неделю за неделей, пока родители лютовали из-за его отказа жениться на выбранной ими девушке. Он улыбался даже тогда, когда они грозились вышвырнуть его из дому. И улыбка сработала. Он их измотал. Мэйлин знала это. Он их измотал, потому что, вопреки всем увещеваниям, хотел на ней жениться.

– Вы удачно устроили судьбу старшего брата. Вот и радуйтесь, – спокойно и тихо произнес он.

Какое-то время мать молчала. Все понимали, что Ива будет идеальной парой для ее старшего сына, как только родит ему наследника. Но не раньше. Свекровь переключила внимание на Мэйлин:

– В один прекрасный день этого твоего Ньо казнят. И чем раньше, тем лучше. Тебе нельзя с ним видеться. Поняла?

Все уставились на Мэйлин. Никто не подавал голоса.

– Маджонг! – спокойно сказал господин Лун и кинул все деньги на стол.

Именно Ива заметила фигуру на пороге и подала знак свекрови, и та с сыновьями и невестками тут же поднялись в знак уважения.

К ним в гости пожаловал старик. Лицо его было худым, а борода длинной и белой как снег. Глаза сузились от возраста, их уголки поползли вниз так, будто он засыпает. Но этот старик был старостой в их деревне.

Господин Лун тоже встал, чтобы поприветствовать посетителя:

– Большая честь для меня видеть вас здесь, господин староста.

Старику подали зеленый чай, и несколько минут они непринужднно болтали о бытовых мелочах, но затем старик обратился к хозяину:

– Вы обещали мне что-то показать, господин Лун.

– Это так! – Господин Лун поднялся и исчез в дверях.

В дальней части комнаты находилась ниша, занятая большим диваном, на котором вполне могли устроиться полулежа два человека. Женщины поставили перед диваном низкий столик. Когда они закончили, в дверях появился господин Лун, который нес свои трофеи, завернутые в отрез шелка. Он аккуратно развернул первую вещицу и передал старику, пока остальные трое соседей сгрудились вокруг них, чтобы поглазеть.

– Я купил это, когда ездил в Гуанчжоу в прошлом месяце, – пояснил господин Лун старосте. – В курильнях их делают из бамбука. Но эту я купил у торговца.

То была трубка для курения опиума: длинная ручка сделана из черного дерева, а чаша из бронзы. Вокруг участка под чашей, который называли в народе седлом, крепился обруч из чистого серебра. Мундштук изготовлен из слоновой кости. Темная трубка слегка поблескивала. Собравшиеся принялись восторженно перешептываться.

– Надеюсь, эта трубка подойдет вам, господин староста, если мы сегодня вместе покурим, – сказал господин Лун. – Она для самых дорогих гостей.

– Наверняка, наверняка, – кивнул старик.

Тут господин Лун развернул вторую трубку, и все громко ахнули. Ее конструкция была более замысловатой: внутренняя бамбуковая трубка вставлена в медную трубку, покрытую кантонской эмалью, выкрашенной в зеленый цвет и испещренной синими, белыми и золотистыми узорами. Чашу покрыли красной глазурью и украсили крошечными изображениями летучих мышей, которые, по китайским поверьям, сулили счастье. Мундштук был изготовлен из белого нефрита.

– Выглядит очень… дорого, – озвучил старик мысли присутствующих.

– Если вы, господин староста, приляжете на диван, я подготовлю трубки, – сказал господин Лун.

Его слова прозвучали сигналом для соседей, что пора восвояси. Курение опиума было церемонией для избранных, на которую пригласили только старосту. Господин Лун принес лаковый поднос и поставил его на низкий столик, затем начал раскладывать все необходимое с таким старанием, с каким женщины готовятся к чайной церемонии: сначала небольшую латунную лампаду со стеклянным раструбом наверху, затем две иглы, пару плевательниц, керамическое блюдце размером с чайное и маленькую стеклянную баночку с опиумом, рядом с которой положил крошечную костяную ложечку.

Взяв иглу, он сначала потыкал ею в чашу каждой трубки, желая удостовериться, что они совершенно чистые, потом зажег лампаду. Зажав костяную ложечку между большим и указательным пальцем, господин Лун зачерпнул немного опиума из баночки и положил на керамическое блюдце, после чего, помогая себе ложкой и иглой, аккуратно скатал опиум в шарик размером с горошину.

Теперь пора было разогревать опиумный шарик. Это требовало аккуратности и сноровки. Подцепив шарик кончиком иглы, господин Лун осторожно держал его над горящей лампадой. Прямо на глазах у старика маленький шарик опиума начал разбухать, цвет его менялся с темно-коричневого на янтарный.

Когда шарик приобрел золотистый оттенок, господин Лун поместил его в чашу трубки гостя. Старик лег головой к низкому столику и лампе. Господин Лун показал, как держать трубку достаточно близко к лампе, чтобы под воздействием тепла золотистый опиум внутри испарялся, но не слишком близко, иначе он сгорит. После того как старик справился с задачей, господин Лун принялся готовить опиум для себя.

– Вы знаете, господин староста, что опиум увеличивает половую мощь мужчины? – спросил он.

– Как интересно, – пробормотал старик. – О-о-о-очень интересно.

– Правда, ваша супруга умерла два года назад, – заметил хозяин.

– Ничего страшного, я могу взять себе другую жену, – ответил староста, и на его лице уже появилось выражение неземного блаженства.

Во дворе молча сидела вся семья господина Луна во главе с его женой. Непонятно было, одобряет она опиум или нет. Но поскольку это была демонстрация благосостояния их семьи, благодаря чему остальные жители деревни еще сильнее ее уважали и боялись, ей приходилось мириться с опиумом.

Младший Сын умотался в тот вечер, и Мэйлин даже думала, что муж уже спит, но тут он заговорил:

– Я знаю, что ты любишь Ньо. Извини за маму.

Мэйлин накрыла волна облегчения, после чего она с жаром зашептала:

– Мне так плохо! Я обещала с ним увидеться. Но теперь, наверное, не смогу. Я никогда бы не сделала ничего, что тебя расстроило бы!

– Я не против вашей встречи с Ньо. Это мама против. – Он обнял жену, по щекам которой струились слезы.

К тому времени, как Мэйлин перестала плакать, муж провалился в сон.

Ей казалось, что утром у нее все может получиться. И только когда она проснулась, выскользнула во двор и огляделась, то поняла, как поступить, поскольку, посмотрев за ворота в сторону пруда, увидела не легкую пелену, как накануне, а густой белый туман. Непроницаемый. Всепоглощающий. Словно боги ниспослали ей плащ-невидимку. Если вы по собственной глупости рискнете войти в такой туман, то наверняка тут же заблудитесь.

Так что у нее появился предлог. Она вышла за ворота и потерялась. Просто шла-шла по тропинке и сбилась с пути. Кто сможет доказать, где конкретно она была? Никто же ничего не увидит.

Мэйлин вернулась к себе. Любимый муж все еще крепко спал. Она хотела поцеловать его, но побоялась разбудить, а потому быстро натянула свободные штаны под блузу, сунула ноги в тряпичные тапочки, обмоталась платком и выскользнула из комнаты. Пересекая двор, она услышала, как на диване громко храпит деревенский староста. Очевидно, остался у них ночевать. Дверь в комнату Ивы была приоткрыта. Невестка подсматривает за ней? Мэйлин надеялась, что нет. Через пару минут она уже оказалась за воротами, где ее окутал туман.

Хорошо, что Мэйлин точно знала, где мостик, поскольку его не видела. Пошарив в воздухе пару раз рукой, она нащупала перила и начала переходить. В нос ударил запах тростника среди тины. Деревянные доски поскрипывали. Слышит ли ее кто-нибудь из домочадцев? На другом конце мостика она шагнула на тропинку и повернула направо. По обе стороны высились стебли бамбука. Мэйлин с трудом различала их очертания, но капли росы с листьев мягко падали на макушку, пока девушка пробиралась по изрезанной колеями тропе вдоль околицы. От земли исходил еле уловимый едкий запах. Даже не видя ничего толком, она знала, что идет мимо небольшой банановой рощицы.

И тут Мэйлин услышала звук. Тихий скрип за спиной. Кто-то перешел через мостик. Мэйлин пронзил страх. Ива видела, как она ушла, и пожаловалась свекрови? Мэйлин поспешила дальше, споткнулась о корень, едва не упала, но удержалась на ногах. Если она успеет добраться до места встречи раньше, чем ее поймает свекровь, то можно спрятаться с Ньо в тумане. Она снова прислушалась. Тишина. Матушка или остановилась, или движется по ее следу.

Тропинка поднималась в гору, а наверху сливалась с грунтовой дорогой у въезда в деревню. Мэйлин добралась до дороги и увидела крошечный каменный алтарь с маленькой деревянной фигуркой внутри, хотя лично Мэйлин она всегда напоминал сморщенную старую обезьяну. Предок – основатель деревни должен был защищать свой клан и всех жителей в целом. Мэйлин попросила у него благословения, хотя и не была уверена, что получит его.

Именно здесь она договорилась встретиться с Ньо. Мэйлин тихонько позвала его по имени.

Густой низкий туман скрывал рисовые поля позади Мэйлин и ручей, где жили утки, впереди слева, но она могла различить крыши хижин вдоль дороги, небольшой холм чуть подальше и два опоясывающих местность хребта Лазурного Дракона и Белого Тигра[15] – так их называли жители деревни, – которые защищали деревню с каждой стороны.

Обычно деревня была приятным местечком. Летом с моря дул прохладный бриз, зимой низкое солнце дарило свое мягкое тепло. По фэншуй место считалось благоприятным. Но если Матушка поймает ее, то деревня станет одним из восемнадцати уровней ада. Мэйлин с тревогой всматривалась в туман. Здесь ждать нельзя.

Она снова позвала Ньо по имени. Ничего. Остается только одно. Если он все-таки придет, то она не пропустит его на узкой дорожке даже в таком густом тумане. Бормоча себе под нос проклятия, Мэйлин поспешила в деревню.

Дом ее родителей был ничем не примечательным. Никакого переднего дворика с воротами, выходившими на улицу, как у соседей. Фасад дома был обшит разномастными досками, а в него встроена дверь, которую много лет назад сняли с соседского дома, причем повесили не совсем вертикально, а потому казалось, что она не открывается в темную комнату, а, скорее, норовит туда упасть. Второй этаж отсутствовал, но родители могли подняться по лестнице на низкий чердак, где они спали.

Мэйлин подошла к шаткой деревянной двери и распахнула ее.

– Ньо! – с жаром прошептала она.

В тени комнаты что-то зашуршало, и раздался его голос:

– Сестрица! Это ты!

– Ну разумеется, это я, а тебя где черти носили?

– Я решил, что ты не придешь.

– Я же обещала!

– Дочка! – Сверху над лестницей показалась голова отца. – Домой иди. Домой! Тебе нельзя здесь находиться.

Оттуда же зазвучал и голос матери:

– Тебе нужно возвращаться. Быстрее!

Это все, что Мэйлин нужно было услышать. Она закрыла за собой дверь, строго наказав родителям:

– Если кто спросит, меня тут не было!

Позади дома располагался небольшой дворик. Мэйлин направилась туда. Ньо поднялся и на ходу натягивал рубаху. Он присоединился к ней, растрепанный и готовый загладить свою вину.

– Я не думал, что тебе удастся улизнуть, а тут еще этот туман…

Стоя посреди дворика в утренней дымке, Мэйлин с грустью посмотрела на него:

– Ты убежал из дому? Родные тебя ищут?

– Нет, я сказал отцу, что хочу повидаться со всеми вами. Он дал мне денег и подарок для твоих родителей. Я сказал, что задержусь у вас.

– Но ты не хочешь ехать. Дело в твоей мачехе? Она плохо к тебе относится?

– Нет. Она нормальная.

– Слышала, у тебя теперь есть младшие братишка и сестренка. Ты их любишь?

– Они… нормальные. – Он смешался, а потом выпалил: – Со мной там обращаются как с ребенком!

– Ньо, мы всегда остаемся детьми для наших родителей, – мягко сказала Мэйлин, но видела, что ее слова не возымели действия. Наверное, между ними произошла какая-то ссора или его как-то унизили, но Ньо не рассказывает. – И куда поедешь?

– В большой город. В Гуанчжоу. – Он улыбнулся. – Ты же научила меня кантонскому.

Гуанчжоу, крупный порт, который иностранцы называли Кантоном, располагался на Чжуцзян, Жемчужной реке. Когда Ньо впервые оказался там еще маленьким мальчиком, то говорил только на диалекте хакка родной деревни. Никто не понимал ни слова. У Мэйлин ушли месяцы, чтобы научить его кантонскому диалекту, то есть деревенской версии кантонского диалекта, на котором общались в большом городе; ну, по крайней мере, это наречие понимают. При мысли, что братишка будет один-одинешенек бродить по огромному порту, Мэйлин испугалась.

– Ньо, ты же никого там не знаешь. Ты потеряешься. Не уезжай! – взмолилась она. – В любом случае что тебе там делать?

– Я найду работу. Может, стану контрабандистом. Заработаю кучу денег.

Вдоль береговой линии Жемчужной реки активно промышляли незаконными перевозками самых разных товаров. Но это же опасно!

– Ты не знаешь никого из контрабандистов, – твердым голосом возразила Мэйлин. – Они все члены триад. Если их поймают, то казнят.

Вообще-то, она ничего толком не знала про триады, но много слышала.

– У меня есть знакомства. – Он слегка улыбнулся, будто хранил какую-то тайну.

– Нет у тебя таких знакомств!

Могли ли они быть? Ей хотелось выкинуть эту мысль из головы немедленно. Если бы не одна вещь. Вчера вечером Матушка назвала Ньо преступником. И говорила об этом со всей уверенностью. Предположительно, Ньо дал всем понять, что сбежал. Довольно глупо. Теперь же Мэйлин размышляла, кроется ли за его словами что-то большее, какие-то обрывочные сведения порочащего толка, которые долетели до свекрови?

Мэйлин уставилась на него. Скорее всего, он просто хочет придать своим словам загадочности и важности. Но эта мысль не успокоила. Он знает кого-то из контрабандистов? Такое возможно. Его заманили в триаду? Пообещали, что он станет героем и разбогатеет? У Мэйлин появилось ужасное чувство, что Ньо подвергает себя опасности.

– Ньо, ты должен рассказать мне, – настаивала Мэйлин. – Ты сделал что-то плохое, отчего в деревне начались пересуды?

Он замялся. У Мэйлин упало сердце.

– Я слегка поспорил, – ответил он. – Но я был прав.

– С кем?

– Да так, кое с кем…

– И о чем?!

Пару минут он не отвечал, а затем внезапно затараторил:

– Ханьцы не такие смелые, как хакка. Если бы были смелыми, то не позволили бы маньчжурам поработить себя!

– О чем ты?

– Маньчжурские императоры заставляют всех носить косы. В знак подчинения. Маньчжурские кланы живут себе припеваючи, а ханьцы за них пашут. Позор!

Мэйлин посмотрела на него в ужасе. Он захотел под арест? А потом ей пришла на ум страшная мысль.

– Ньо, ты вступил в ряды «Белого лотоса»?![16]

Мужчина мог вступить во множество обществ, от респектабельных городских советов до преступных банд головорезов. Так было по всему Китаю. Ученые собирались вместе и читали стихи, обращаясь к луне. Богатые купцы создавали городские гильдии и строили похожие на дворцы здания для проведения собраний. Ремесленники объединялись для взаимопомощи.

А еще существовали тайные общества, подобные «Белому лотосу». Очень многочисленные. Никогда не знаешь, кто был их членом и чем они могли заниматься. Безропотный крестьянин или улыбающийся лавочник, с которыми ты встречаешься днем, мог надевать совсем другую личину после наступления темноты. Члены «Белого лотоса» могли поджечь дом коррумпированного чиновника. Иногда они убивали. Мэйлин часто слышала от окружающих, что в один прекрасный день «Белый лотос» свергнет маньчжурского императора.

Мог ли братишка связаться с такими людьми? Он такой упрямец и всегда был одержим собственными безумными идеями о справедливости, даже в детстве. Вот откуда у него шрам на лице. Да, подумала Мэйлин, это возможно.

– Ничего подобного, сестрица, – широко улыбнулся Ньо. – Но даже если бы я вступил в ряды «Белого лотоса», то не сказал бы тебе.

Мэйлин раздвоилась: одна половина хотела хорошенько встряхнуть его, а вторая – обнять, прижать к себе и защитить.

– Ох, Ньо! Еще поговорим об этом в ближайшее время.

Ей каким-то образом нужно найти способ побыть с ним, заставить его прислушаться к голосу разума. Мэйлин не знала как, но была уверена, что должна это сделать.

– Я сегодня уезжаю! – заявил Ньо с торжеством.

– Нельзя так! – воскликнула Мэйлин. – Останься на пару дней. Разве ты не хочешь со мной пообщаться? Обещай, что не уедешь!

– Ну ладно, – нехотя согласился Ньо.