2048 Шелли Мерси
— Пятьдесят процентов, — перебил Басс.
— Ты меня грабишь, Василь! — Уши Марека едва сдержали его фирменную улыбку. — Клиент мой, ты сам такого никогда не найдешь. Да и скрипты у тебя чужие были. Ты просто их смешал в одной кастрюльке. В моей кастрюльке, кстати. Тебе и десяти хватит, чтобы собственный остров купить.
— Сорок. Только потому, что я не могу встать и дать тебе по роже.
— Перестань, мы же друзья. Одни пончики в школе ели. Двадцать процентов, и я списываю все твои старые долги.
«Что это с ним?», — удивился Басс. До сих пор он полагал, что Марек не простит ему провал с кладбищем. Или новый долг настолько велик, что старые вообще меркнут?
— Все долги? — мрачно произнес он. — А как насчет… последнего дела?
На Марека это произвело странное впечатление. Маленькие глазки воровато забегали по сторонам. И это вместо того, чтобы предъявить Бассу новый счет!
— Ах да, я же тебе обещал за это кладбище долги списать… Ох, и зачем мы туда полезли! Ладно, двадцать пять процентов. Только с условием: у тебя никаких претензий за «Эдем». Я и так расстроился, когда узнал, что Вонг все испортил.
— Вонг?
— Да! Вся твоя работа сгорела! — Марек всплеснул толстыми пальцами. — Когда тебя скат принес, я сразу послал своих кексов, чтобы они там за тобой все подчистили. А сам сижу и слушаю их доклады. Кладбищенская сеть восстановлена. Хорошо, говорю. Двух полифемов нашли, что ты у меня брал. Хорошо. Потом пять каких-то голых скелетов с этими акелами.
— Это я… — начал Басс, но Марек замахал руками:
— Да понял я, понял. Ты слушай дальше. Подходят они к беседке Саймона. И тут Вонг начинает стрелять. От искина — одни головешки. Знаешь, что он сказал в свое оправдание? Он якобы увидел там крысу! Дикую крысу!
«Так вот почему он так передо мной лебезит!», — догадался Басс. Марек полагал, что искин Саймона сжег Вонг. Чтобы не рассмеяться, пришлось снова скорчить кислую рожу.
— Вот-вот, я тоже не поверил! — Марек понял гримасу по-своему. — Хорошо, что этот русский епископ оставил мне в подарок пару ампул одного препарата. Они же там собаку съели на исповедальных технологиях. В общем, сделал я укольчик моему корейцу, он и раскололся…
Откуда-то сзади раздался щелчок. Басс обернулся: платиновая блондинка в коротком зеленом халатике внесла в палату поднос с фруктами. Медсестра поставила поднос на тумбочку и выпрямилась. Две больших зеленых груши остались при ней, оказавшись высокой грудью. Платиновая отступила на пару шагов и встала чуть боком, как бы демонстрируя, что грудь прекрасно держится под халатом без помощи рук.
Опять галлюцинации? Такие сногсшибательные девицы бывают только в дремлях!
«Да куда тебя сшибать, ты и так уже лежишь», — ехидно заметил внутренний собеседник. Басс пошевелил пальцами ног под простыней. Нет, как будто все реально. Он на всякий случай кивнул платиновой, давая понять, что оценил ее шоу. Медсестра улыбнулась одним уголком рта и без слов унесла свои груши обратно за дверь.
«Если это глюк, то не самый страшный», — заключил Басс. Он протянул руку и подцепил гроздь винограда. Похоже на настоящий.
— Это я тебе витаминчиков прислал, — включился Марек. — Как тебе сестричка? Просто мармелад, а-а? Специально для тебя выписал…
— Так что там с Вонгом?
Марек открыл рот, помедлил и снова закрыл. Уж не надеялся ли он, что грудастая сестричка в коротком халатике отвлечет собеседника от неприятной темы?
— Не хотел я тебя сразу расстраивать… — наконец решился толстяк. — Знаешь, как моя мама говорила: «Мозги перед панированием необходимо обсушить, иначе при жарке они распадаются». Ну да пора уже. В общем, ты был абсолютно прав насчет «последней воли» Саймона. Этот искин… и те креветки, которыми ты разгонялся… Сам не пойму, как Вонгу удалось навешать нам такой лапши.
— Нам? Креветки мне ты подсунул. Что в них было?
— Гадость какая-то. Называется «верт». С виду как обычные нанозиты для дремля. А на самом деле… У тебя ведь были глюки?
— Еще какие! Я так и знал, что твоя работа.
— Ну что ты, Василь, мне-то к чему?! Вонг, подлец, заразил вертом креветок, которых я для тебя приготовил! Это часть последней воли Саймона. Оказывается, поп этот вообразил, что его душа после смерти переселится в его искин. А потом ей, значит, нужно подыскать новое тело. Но чтобы все было без шума, понимаешь? К примеру, какой-нибудь одинокий взломщик, предварительно зараженный вертом, приходит на кладбище, лезет к искину. А искин тем временем подключается к верту у него в башке. И перескакивает на эти… как их… дубль…
— На дубль-синапсы нельзя перескочить! — запротестовал Басс.
«На те, о которых я знаю, нельзя», — мысленно уточнил он. — На них можно только транслировать дремль из дремодема. Сами по себе они как приемники без радиостанции».
Но с другой стороны… Призрак матери, предлагающий надеть лиловую курточку, снова встал перед глазами. Значит, это и был «верт», с помощью которого искин Саймона почти что подчинил себе Басса. Видимо, нанозиты верта не такие тупые, как обычные дубль-синапсы. Они используют обратную связь, подстраиваются под собственные воспоминания человека и заставляют его делать то, что им нужно.
Но дремодем или какой-то другой управляющий искин все равно должен быть рядом. Хотя, если эти нанозиты организуют в мозгу что-то вроде огромной нейросети, они сами превращаются в искин без внешнего носителя… Невероятно? Но кто знает, чего эти умники напридумывали за то время, пока ты, забросив свою нейрохирургию, потрошил примитивные шкурки на кладбищах!
Похоже, Марека одолели не менее тяжкие раздумья. При упоминании дубль-синаптических нанозитов он совершенно скис, уставился в пространство и теперь отрешенно качал головой, как сломанный робоконеко. Басс слишком хорошо знал Марека, чтобы поверить, будто тот расстроен из-за него. Но старый жулик явно страдал. «Хоть что-то приятное», — заметил кто-то злорадный внутри Басса.
— Василь, я ничего не помню из того, чему нас учили в институте! — Марек даже как будто всхлипнул. — Кругом искины, роботы. Они сами все делают, они в нас ковыряются, пришивают что хотят, заражают нас какими-то нанозитами. Знаешь, когда я окончательно решил забросить папину профессию и заняться маминым бизнесом? Когда обнаружил, что большинство моих клиентов — уродливые тетки средних лет, требующие вшить им зубы… угадай, куда?
Басс вытащил руку из-под простыни и молча почесал ухо.
— Ты почти угадал! Получается, что со всеми нормальными медицинскими услугами вполне справляются роботы. А мне только и остается, что самые извращенные да нелегальные заказы. Ну хорошо, я почти завязал с зубами, занялся ресторанами и прочим… Но теперь они и сюда лезут! Я не понимаю, Василь! А всегда думал, что знаю всю эту коммерцию-факомерцию как свои двадцать коренных. Купить подешевле, продать подороже. Подсунуть подделку, подставить какого-нибудь вафела вместо себя. В крайнем случае взять в долг и замочить того, у кого взял. Это нормально, я в этом как рыба в воде. Я разобрался с Вонгом, я выпустил ему кишки и велел бросить его в «Эдеме» рядом с искином Саймона. И вроде все шито-бито теперь. Даже мэрша спасибо сказала. Но эта история c вертом, как это все просчитано… Так дела не делаются, это же какая-то нечеловеческая схема! И меня в ней использовали как мальчика… Да, мама, я положил чеснок! Да, я сам его нарезал, без всяких выжималок!
Услышав о маме, Басс вздрогнул. Однако никаких новых глюков не появилось. Зато фантомный Марек сорвал с пояса нэцке-коммуникатор и со злостью отбросил его за пределы видимости голограммы.
— Видишь, и здесь искины! Это мэрша меня отблагодарить решила. Намекнула, что вскоре подпишет закон, разрешающий наследовать персональные искины. Чтобы их, значит, не хоронить на кладбище, а передавать детям. Оказывается, скандальчик с «Эдемом» ей даже помог. У нее эти наследственные искины были в предвыборном меню. Вот я и тестирую на себе мамину кофеварку. А какой в этом навар, до сих пор не вижу.
— Хороший навар, если правильно вложишься.
— Это как?
Басс помедлил с ответом. Злорадствовать, конечно, приятней. Но теперь, когда их объединяет неприязнь к искинам, кайф уже не тот. Собственные познания Басса в области дубль-синапсов тоже не отличались глубиной. Ведь он, как и Марек, давно не работал по специальности. Однако работал с искинами. Приятно осознавать, что хоть в чем-то можешь быть полезным:
— Как я понимаю, нынешние лицензии запрещают делать копии своих искинов для других людей. Тем более запрещено добавлять скрипты, которые могут вызвать «неконтролируемую эволюцию искусственных форм жизни». Этим продавцы искинов обеспечивают себе постоянный спрос. Родился ребенок — покупай ему отдельную шкурку. А наследование будет отличной лазейкой для обхода этого правила. Не знаю, как там Саймон наваривался на похоронной опции в искинах… Но если кто-то запатентует наследственную опцию, наварится не меньше.
— Так вот какая петрушка! — Марек снова засиял. — Все-таки хорошо, когда у тебя есть понятливые друзья детства! Слушай, скажи честно: ты же знал, что креветки заражены?
— Откуда?
— Ой, не хитри, Василь! — Марек погрозил толстым пальцем. — Кроме верта, мы нашли у тебя еще один вирус. Он частично блокировал верт. Не знаю, как ты это сделал. Мой медискин что-то наплел про усиление чувствительности отражающих нейронов…
— Зеркальных нейронов, — поправил Басс.
— Ага, вот ты и раскололся! Значит, все-таки подсадил себе антибот заранее.
— Да ничего я не подсаживал! — Басс пощупал лимфатические узлы на шее. — Про зеркальные нейроны любой студент медтеха знает. У примитивных млекопитающих они находятся в premotor cortex. У людей — в зоне Брока, но и в других участках коры тоже. Отвечают за механизм сочувствия.
— Как эмпатрон?
— Эмпатрон — детская игрушка. Отслеживает десяток самых простых биометрик, вот и все его «эмоции». Живой мозг гораздо чувствительней. В свое время у американцев из-за этого накрылся проект по использованию дельфинов в качестве подрывников-камикадзе. После того, как один дельфин с бомбой взрывался, все остальные отказывались выполнять задание. Считается, что у человека этот механизм передачи состояний еще сильнее развит. Если, допустим, тебе сейчас проломят череп и я это увижу, у меня тоже затылок заболит. Хотя не уверен. У тебя там поблизости нет лаборанта с ломом?
— А-а, понял. Ты просто не хочешь выдавать мне свою аптеку. Небось опять какую-то секту тряхнул?
— Никого я не тряс… Погоди, у меня что, до сих пор этот вирус?!
— Мы на всякий случай почистили тебя от всего. — Марек исчез, оставив вместо себя фантомную панель со снимками и диаграммами. — Верт оказался неустойчивым и сам быстро ушел. Зато со вторым вирусом пришлось повозиться. Его вообще не сразу заметили. Мой медискин даже потребовал обновить его базы. Оказывается, эту болезнь так давно искоренили, что ее и в базах нету! А у тебя еще такой хитрый штамм оказался. Никаких особых проявлений, кроме этих… зеркальных…
В воздухе повисло увеличенное изображение вируса. «За такую картинку в своей коллекции Отто согласился бы стать алкоголиком». Единственная четкая мысль из всего, что пришло Бассу в голову. Сообщение Марека было слишком ошеломительно.
Ну ладно креветки. Когда их используешь, обычно выключаешь медяк, чтобы он не орал под ухом о необычном состоянии организма. Так что заражение вертом вполне объяснимо. Но подцепить модифицированный вирус бешенства? Вот тебе и дипломированный медик. Супер-Санитар.
— Да я не в обиде. — Марек махнул рукой. — Не хочешь, не говори. Ты мне помог, я тебе помог, остальное — не мое дело. Ты, главное, выздоравливай скорей. А то твой волк мне всех сестричек распугает.
— Волк? — Басс подумал, что сюрпризов уже многовато.
— Ну или кто у тебя там. Я сам чуть в штаны не наложил! Когда тебя на скате принесло, ты совсем плохой был. Плюхнулся прямо на стол, где мы с ребятами ужинали. И лежишь как покойник. А потом вдруг у тебя из-за спины вылезает такой огромный белый волчище. Зубы — во! Хоть сейчас в музей стоматологии. Уж на что все мои кексы с яйцами, а и то сразу за оружие схватились. Но я-то вспомнил, что ты на дело всегда берешь каких-нибудь роботов. Чтобы они там повынюхивали, отвлекли на себя внимание… Ну и запретил стрелять.
«Так это он про лисицу!». Басс огляделся. Элис нигде не было.
— Да там он, там, где-то около тебя ошивается. — Марек снова теребил в руках нэцке. — Тоже небось не станешь рассказывать, откуда взял? Ладно, пойду пообщаюсь хоть с маминым искином. У нее вообще неплохие рецепты. Вчера делали соус со шпинатом, пальчики откусишь! Только она зачем-то требует чеснок вручную нарезать. И все время твердит, что я перевариваю ригатони. А разве их можно переварить?
Басс уже не смотрел в его сторону. Он поднялся с койки и обошел помещение.
— Так мы договорились про акелы, Василь? Ты согласен на двадцать пять процентов от сделки?
— Согласен, согласен.
Марек исчез. Ни под кроватью, ни под древовидным робохирургом не было никаких признаков хвостатой жизни. Зато нашлась кнопка вызова медсестры. Неземная блондинка в зеленом тотчас внесла свою небесную грудь.
— Здесь должно быть… одно животное. — Басс выглянул в коридор за спиной медсестры. Ничего.
Лицо блондинки тоже как-то сразу опустело:
— Да, но… От этой кошки был такой запах… Я только открыла окно, проветрить, а она… Она убежала.
— Я вам не верю, — неожиданно для самого себя заявил Басс. Но так оно и было: он ясно ощущал фальшь. — Вы сделали что-то еще.
Платиновая спрятала руки за спиной.
— Я… я показала ей зеркало.
— Зачем?
— Говорят, черная кошка приносит несчастье. Но если показать ей зеркало…
— Разве она была черная?
— Чернее, чем активированный уголь. Я думала….
— Я знаю, что вы думали. Уйдите к Багу, пока я вам голову не отрезал.
Дверь захлопнулась. Басс подошел к окну. Второй этаж, детская высота. Да и верно, что тут делать дикой лисице? Как там Марек говорит: я помог тебе, ты помог мне. А потом разбежались.
Жаль. Всего за пару дней он к ней так привык… Впрочем, если этот вирус эмпатии — от нее, то неудивительно.
«Наоборот, это еще более удивительно», возразил внутренний собеседник.
И он прав, Баг его зарази! Все байки о волкотах, все сказки про оборотней — все обрело смысл. И все то, что происходило с ним, когда рядом была лисица. Через верт искины могут навязывать людям свою волю, как это пыталась сделать шкурка Саймона. Но вирус лисицы усиливает противоположную способность — принимать другого и на время становиться таким же. Ту самую способность, которая когда-то помогла больной обезьяне выжить, копируя полезные феномены внешнего мира — рога зверей как инструменты, крики птиц как язык…
Зона Брока, где больше всего зеркальных нейронов, отвечает за речь. А что такое речь, как не еще один способ транслировать свои состояния друг другу? У одного человека возникает такой же нейропаттерн, как у другого, даже если их разделяют сотни миль.
Правда, все зависит от того, насколько хорошо ты понимаешь язык. Вызывают ли сигналы собеседника такие же образы в той виртуальной реальности, что построена у тебя в голове. Если эта реальность жестко зафиксирована на всю жизнь, чужака уже не прочувствуешь. Но у мультиперсоналов те же зеркальные нейроны позволяют существовать сразу нескольким внутренним реальностям — словно несколько голограмм записано на одной пластинке. И при таком разнообразии личностей им гораздо легче находить общий язык с незнакомцами.
А если вирус лисицы еще больше усиливает эту способность синхронизации, создавая своего рода «зеркальную личность» на каждый случай…
С улицы донеслось кряканье киба. Ему ответил петушиный крик другой машины. Басс выглянул в окно — так и есть, пробка.
В руке кольнуло. Вечно эти сканеры бесятся, когда рядом скопление техники…
Он скомандовал искину отключить сканнер, но ничего не произошло. Нет, это не «швейцарка». Слабый болевой тик пробегал по здоровой левой руке. Серповидный шрамик, оставленный зубами лисицы, почти исчез. Конечно, зажившая рана тут уже ни при чем. Это мозг шалит. Фантомная боль, маленький нейроблок случайно закрепившегося рефлекса.
Басс сжал и разжал поднятую кисть. Боль пропала. Зато на стене появилась тень: длинные теневые пальцы шевелились, как щупальца осьминога. Вот и весь твой зверинец. Как тогда, как тогда… Басс подошел поближе к стене, сложил руку лодочкой, отвел вверх большой палец и пошевелил мизинцем.
На белой стене беззвучно залаяла теневая собака. Поворот руки — собака превращается в зайца, потом в кенгуру, в змею и снова в собаку…
А рука опять заболела.
Странно. Он поводил кистью из стороны в сторону. Прошелся по палате. У двери рука не болела. Но у той стены, на которой он показывал себе театр теней, снова появлялся легкий тик. Чуть-чуть посильнее, если стоять в углу. На подоконнике и под койкой тоже нашлись места, рядом с которыми рука вела себя, как сканер с подсевшей батарейкой.
Бред какой-то. Не может же шрам… Тем более что организм уже очистился от обоих вирусов. Нет-нет, это чисто фантомная боль, остаточная реакция на…
Басс остановился, потянул носом воздух. Ну конечно. Он не чувствует запаха, но какая разница? Мозг способен реагировать на мельчайшие концентрации некоторых веществ.
Он снова вызвал медсестру. Платиновая девица в зеленом халатике тут же появилась в дверях. Улыбка выражала готовность показать пациенту не только спелые груши без обертки, но и целое небо в фуллеренах.
— Мне нужен циалин. Шестипроцентный, два миллиграмма.
— Зачем?
— Не ваше собачье дело.
Платиновая перестала улыбаться.
— Если это шутка, то неудачная. Между прочим, я дипломированный реаниматор. И только из-за отсутствия работы по специальности вынуждена обслуживать таких… типов. Но терпеть издевательства над моей профессией я не намерена. Могу принести вам ультранальбуфин или другое обезболивающее. Господин Лучано меня предупреждал, что вам может понадобиться «такой уход, от которого бывает приход». Но циалин дает совершенно противоположный эффект. А вы не похожи на паралитика, которому нужно усилить чувствительность нервных окончаний.
— Несите, что вам сказали. А то и этой работы лишитесь.
Платиновые локоны возмущенно взметнулись и упорхнули за дверь. Вскоре медсестра вернулась с двумя маленькими капсулами. Басс осмотрел их, поморщился.
— А что, обычного шприца у вас нет? Ненавижу комаров.
— Наша клиника оснащена по самому последнему слову биотеха! — Она гордо выпятила свои груши. — И учтите, если это какой-то наркоманский трюк, я не отвечаю за…
Басс вытолкал ее за дверь. Потом открыл обе капсулы и вытянул вперед руку. Два крупных комара выбрались из капсул, покружили в воздухе и впились в тыльную сторону ладони.
После инъекции боль в серповидной царапине уже не тикала, а горела. Басс снова прошелся по комнате, прочувствовал всю лисью разметку. Затем открыл окно и активировал скат. С подоконника боль вела влево по карнизу.
Он шел по невидимому следу всю ночь, то ускоряясь вдоль самого низа стен, то тормозя у какого-нибудь дерева, чтобы определить направление, на котором рука снова заболит. Он сшиб штук пять запоздалых пешеходов, чуть не угодил под грузовой киб и дважды удирал от патрульных полифемов, но снова и снова возвращался к последней болевой точке.
На какой-то свалке у порта он потерял след на целых полчаса — а когда нашел его, более сильный, то с этого момента слышал не только боль, но и запах, ни с чем не сравнимый запах лисицы. После этого он уже не видел ни зданий, ни улиц. Их сменили новые ориентиры — кусты, баки-мусороеды, темные углы, бордюры и карнизы…
К утру он окончательно потерял представление о том, где находится. И когда обнаружил, что стоит под собственной башней у стены Коралловой Горы, радость от узнавания места еще несколько секунд удерживала все остальные мысли. Но они все-таки пришли.
Он не нашел лисицу. Он просто нашел ее старый след. Весь этот путь она проделала еще в ту ночь, когда убежала из его башенки. А где она теперь, никому не известно. Разве что начать все сначала…
Он выключил скат. Во всем теле сразу включилась усталость. На тяжелых ногах Басс прошел в лифт и поднялся на самый верхний этаж. В лифтовой он бросил скат и присел отдохнуть на лесенку, ведущую в спальню.
Тишина в башне была непривычной. «Вроде бы самое время для утренней пробки», — подумал Басс. И тут же почувствовал, что наверху кто-то есть.
Неужто его место занял новый лифтер? Он крадучись поднялся по лесенке, приподнял крышку люка.
На подоконнике в дальнем конце спальни сидела Мария. Любимая клетчатая рубашка Басса была ей великовата — но шла ей так же, как шли любые вещи, которые она когда-либо надевала.
Ну, хорошо хоть с ней все в порядке. Сама отвязалась от братьев-полипов. Вот только что у нее там на коленях? Опять какое-то сектантское барахло, которое придется отнимать и выкидывать?
Он обошел кровать… и замер.
У Марии на коленях сидел лисенок. И они с Марией не обращали на Басса никакого внимания, продолжая сосредоточенно пялиться в окно! Их головы слегка поворачивались туда-сюда в такт пролетающим кибам. Иногда лисенок смешно фыркал. Иногда фыркала Мария.
— Э-э… — выдавил из себя Басс.
Мария обернулась и приложила палец к губам. Но лисенок уже увидел Басса и спрыгнул с колен Марии на подоконник, выгнув спину и задрав вверх все свои хвосты. Их было три.
С улицы донесся глухой удар одного киба о другой. Потом еще один удар, и еще. Соловьиные трели, кукареканье и прочие звуки пробки наполнили башню.
«Случайное совпадение», — подумал Басс.
«Ну да, щас! — парировал внутренний собеседник. — Сам ведь знаешь, что не случайное. Зеркальные нейроны, язык зверей и птиц. Биологические компоненты в системах навигации кибов, забыл?»
Басс протянул руку к лисенку. Тот отодвинулся.
— Ты же не выбросишь его, правда? — Аквамариновые глаза Марии как будто заранее знали ответ. — Он пока ничего не умеет, но быстро учится.
«Провоняет ведь всю квартиру», — подумал Басс.
Лисенок поглядел на него, как невропатолог на дебила… и превратился в водопроводный кран. Басс тряхнул головой — перед ним снова сидел лисенок и как ни в чем не бывало вылизывал лапу.
Басс постоял еще немного, осмысливая увиденное. Потом погрозил зверьку кулаком, вызвал искин домовладельца и оплатил счет за воду самого высокого качества. Через пару минут наверху зашелестел душ.
ЛОГ 18 (ВЭРИ)
Что толку сжимать веки, если чуткий слух от этого лишь обостряется!
Когда киб влетел в тоннель, успокоившийся было ребенок опять захныкал. Ну уж нет, пусть лучше «живые картинки»! Вэри открыла глаза и подалась вперед, к спинке следующего кресла, с твердым намерением вырубить источник звука.
Девочка лет пяти. То, что Вэри сперва приняла за короткую курточку с капюшоном, при ближайшем рассмотрении оказалось коконом из собственных волос ребенка. Длинные светло-зеленые локоны стекали с головы сплошной волной до самых колен. Продолжая ныть, девочка то и дело раздирала этот покров руками, но добавочные гены водорослей-«липучек» делали свое дело: волосы снова сходились и застегивались.
Вэри поежилась. Ее собственное шелковое кимоно показалось тяжелой кольчугой рядом с этой пижонской «влаской». Она непроизвольно оправила накладной воротник, подтянула верхний пояс. Привычный ритуал вернул чувство гармонии с простой одеждой, и Вэри пошла дальше: выровняла трехслойные края широких рукавов так, чтобы голубой шелк выступал на два пальца из-под белого, а самый нижний желтый настолько же выдавался из-под полупрозрачного голубого.
На самом деле, кимоно — что надо. Вовсе даже не тяжелое. А широкий оби из мышиной парчи завязан «задним узлом» вовсе не из скромности: так удобнее дыхание контролировать.
Другое дело, что прическу не поменяешь. В такие моменты Вэри прямо-таки ностальгировала по тем временам, когда работала младшей феей. Тяжело, конечно, день за днем промывать мозги всем этим занудам. Зато какой фейерверк она устраивала на собственной голове ежегодно второго июня, в День Феи, превращая волосы в световоды!
При нынешней ответственной работе так не повеселишься. Раз голова перестала быть украшением и превратилась в рабочий инструмент, в нее не должен залезать кто попало. Остается чисто функциональная укладка: не заколки для волос, а волосы, модифицированные для работы с этими тремя заколками. Тоже, в общем-то, световоды, но удовольствия уже никакого.
Девочка, сидящая впереди, вдруг подняла голову. Большие карие глаза были мокрыми, но чувствовалось, что ребенку надоело ныть без ответа. Столкнувшись взглядом с черноволосой незнакомой, она снова уставилась в пол и издала очередное «уы-ы-ы».
Работа на уровне зрительного контакта никогда не вдохновляла Вэри. Но простейшие приемы Марта ей все-таки вдолбила. Вот сейчас ребенок снова посмотрит. Обязательно посмотрит: мало кто умеет сопротивляться инстинкту «второго взгляда». Вэри развернула веер.
Маленькая зеленоволосая хотела лишь удостовериться, что большая черноволосая перестала на нее пялиться. Но когда она подняла глаза, на месте головы черноволосой было такое!.. такое!..
Вэри щелчком свернула веер. Ребенок, мгновение назад изводивший нытьем весь киб, сидел теперь с выпученными глазами, не издавая ни звука. Полный контроль, хоть крестиком вышивай. Конечно, один ребенок — несерьезный масштаб для шокового гипноза. Теракт или конкурс красоты разом тысячи обывателей прошивает. И все же индивидуальная работа приятней, чем окучивание толпы.
Она откинулась на спинку кресла. Киб мчался вместе с сотнями других машин по тоннелю, и волны рекламы яростно атаковали все это стадо. Пульсирующие логли струились по потолку и стенам, передавая эстафету от заведения к заведению: чайхана «Горный дух», рыбная закусочная «Хо и Хо», нетро «У Отто»… Рестораны и магазины побогаче использовали самонаводящиеся лазерные пушки и прицельно лупили картинками по каждой паре глаз до тех пор, пока киб с обладателем этих глаз не вылетал из зоны обстрела.
Ага, все-таки путешествие в общественном кибе имеет свои преимущества! Окна машины потускнели, голубая вспышка сбила нескольких рекламных махаонов еще на подлете. Искин-таксист знал свое дело и не собирался выпадать из расписания из-за какого-нибудь пассажира, поддавшегося на обработку.
Зато новичков цепляет. Вот и первая жертва: водитель мчащегося рядом «боинга-компакт» долго жмурится под лазерным обстрелом, но наконец сдается и утвердительно кивает. С витрины «Пиццерии Лучано» тут же срывается вдогонку огромная квадратная коробка. Пролетев метров сто, коробка плюхается в приемный контейнер на крыше киба с точностью, которой позавидовали бы все ракетчики прошлого века. К середине тоннеля над потоком машин уже носятся сотни таких снарядов всех цветов и размеров, подсвеченные трассирующим огнем новых логлей. Некоторые кибы сбавляют скорость и сворачивают к заманившим их магазинам.
Вэри подумала, что из всех знакомых ей наворотов внешней трехмерки это тоннельное буйство рекламы больше всего похоже на Ткань. Скорее всего, дело именно в провинциальности. В крупных городах давно уже не позволяют таких грубых вторжений в общественное аудиовизуальное пространство. Большая часть прошивок идет тихими потайными строчками — либо через личные искины, либо через персональный сервис добрелей и прочих служб гумподдержки. Здесь же кажется, будто киб — это маленький нанозит, несущийся по прозрачной вене огромной руки, а тоннель вокруг — как рукав кимоно одной из воинствующих приватисток, которые любят нашивать на одежду «скальпы» подбитых рекламных тварей.
Она отвернулась от окна. Над спинкой кресла впереди торчала голова в зеленых водорослях.
М-да, вот тебе и шоковый гипноз… Обленилась, привыкла работать с толпами. А ведь знаешь прекрасно, что чем больше людей, тем тупее они ведут себя. В разреженной толпе — как муравьи, в плотной — как жидкость, а при полном отслеживании обратной связи в этой жидкости исключается даже случайная турбулентность. Но все это перестает работать, когда человек — один, сам по себе. Ох, не зря, не зря тебя Марта гоняла на практику, на ночные улицы бандитских кварталов!
— Ты неорг? — прошептала девочка.
Немного подумав, Вэри кивнула с важным видом. Карие глаза девочки стали еще больше.
— Ты едешь на кладбище?!
Снова кивок. К широко распахнутым глазам ребенка добавился открытый рот, откуда вылетело маленькое «ах».
— Ты меня заберешь?!
— Ты тоже едешь на кладбище, — уклончиво ответила Вэри.
— Эти везут! — Девочка мрачно кивнула вперед, где сидели родители. Женщина в дремодеме, а мужчина что-то читает. Интересно, а где гувернантка?
Вэри заглянула на сиденье девочки, ожидая увидеть пушистую игрушку, заботливо усаженную рядом с хозяйкой.
Не угадала. Кукла с утиной головой была использована в качестве скамеечки: одна коленка девочки стояла на утиной голове, другая — на кукольном тельце в изодранном платьице.
— Они всегда обещают, что если я буду плохо себя вести, меня заберут неорги! — Зеленые волосы взметнулись и снова сложились в курточку. — И всегда обманывают! Я каждый раз плохо себя веду, когда мы на кладбище едем! Я и плачу, и вещи бросаю. А меня никто не забирал ни разу! Даже ни на минуточку!
С последними словами она подпрыгнула, вдавив колени еще глубже в живот и голову куклы. Утиная голова жалобно пискнула что-то насчет приличных девочек, которые так себя не ведут. Да уж, ребеночек не подарок.
— Так ты ей ничего не сделаешь. — Вэри указала на несчастную куклу-гувернантку. — Я своих обычно в микроволновую печку засовывала. Или в ванну с водой.
— В воду я уже пробовала. — Зеленоволосая перестала прыгать. — И в камин. И еще в папину ряс-палатку заворачивала. Она эко… экранирует, вот. Дона так смешно пищала, когда поняла, что ни к чему не может подключиться и не видит ничего! А что получается в печке?
— Просто блеск. Но воняет ужасно. Могу еще один способ подсказать… Только надо знать имя.
— Ее зовут Дона.
— Нет, твое имя.
— Ада.
«Экая неудача, — поморщилась Вэри. — Перевелись у них обычные имена, что ли… Неизвестно, кто сильнее будет реагировать на такой крючок: ребенок или я сама. Шутка ли — имя Первой Феи! И любимая присказка Марты — „чтоб тебя Ада прошила!“
На этот классический дремль о Красавице и Чудовище наставница ссылалась всякий раз, когда хотела напомнить о сомнительной роли мужчин в техническом прогрессе. Неудивительно, что ее подопечная выучила сценарий наизусть. Вот мафия уличных шарманщиков узнает о том, что Чарльз Бэббидж разрабатывает машину, которая якобы сможет сама собой играть любую музыку. Понимая, что это грозит уничтожить их бизнес, шарманщики решают свести Бэббиджа с ума круглосуточными «концертами» под его окнами. Доведенный до психоза, пожилой ученый бросает работу над первым компьютером, «дифференциальной машиной». Но его юная помощница, великая Ада Лавлейс, все-таки приручает железного монстра с помощью простеньких дырчатых перфокарт от ткацкого станка.
Как она была очаровательна в этом дремле, хрупкая леди на фоне латунной махины весом в несколько тонн! И как же с тех пор испоганился мир! Все с точностью до наоборот: маленькие изящные искины в руках толстых ленивых мужиков из служб гумподдержки. Поневоле будешь искать положительные примеры в прошлом…
— У тебя есть тень, — вдруг заявила девочка. — Значит, ты не облик. Хотя, если ты прицельный облик, который вижу только я… Тогда ты можешь быть очень высокого качества.
Она покрутила головой, глядя на Вэри то одним уголком глаза, то другим. Потом быстро-быстро поморгала. Потом свела глаза к носу.
— Нет, не облик.
— Нет, — покачала головой Вэри.
— Но зато у тебя один глаз кривее другого, — заметила девочка. — У моей куклы так было, когда я ее в камин бросила, а потом быстро вынула.
«Ничего себе сравненьице!» Вэри поймала свое полупрозрачное отражение в стекле киба. Отражение подмигнуло в ответ.
«Хотя старушке Ванде это понравилось бы. Уж она-то не упускала случая напомнить, что больше половины девочек-фей, включая ее саму — восстановленные самоубийцы. Отсюда, мол, и особая чувствительность нашей психики, пережившей такой облом: мозг уже принял решение о смерти, но искин не позволил…»
Пока черноволосая незнакомка раздумывала, как ответить, девочка выхватила из-под ног свою помятую куклу.
— Дона, ну-ка скань ее! И скажи, человек она или неорг.
— Человек, женщина. — отозвалась кукла. — Прямой опасности нет, но хорошие девочки не заговаривают с незнакомыми…
— Не умничай, а то опять в ванну брошу, — перебила зеленоволосая. — Скажи лучше, почему у ней камера между глаз?
— Это не камера, это драгоценный камень. Украшение. Ее персональный искин находится в гребне на затылке. Класс «каф-спец», используется для дизайна хореограффити.
— Что такое хореограффити?
В глазах куклы включился проектор, и над креслом повисла объемная картинка: девочка в балетной пачке. Девочка сделала танцевальное «па» — траектории движений рук и ног остались в воздухе разноцветными лентами.
Следующий ролик: несколько девочек постарше в крепких трусиках и лифчиках из кружевного кевлара, летают в невесомости. Курсы космобола. Сложные синхронизированные движения всей группы рисуют в воздухе розу из красных кругов и зеленых спиралей.
Картинка опять сменилась: девушка в красном призывно улыбается мужчине, идущему навстречу. Мужчина протягивает руку…
Проектор погас.
— Это тебе еще рано знать, дорогая, — заявила утиная голова.
«Хороший фильтр, — мысленно согласилась Вэри. — Боевые разделы Камасутры в таком возрасте все равно не запоминаются. Или, что еще хуже, запоминаются неправильно, так что потом клиентам нелегко собирать выбитые зубы сломанными руками.»
— Вот так всегда, на самом интересном! — Девочка пару раз стукнула утиной головой куклы о подлокотник кресла, но продолжения справки о хореограффити так и не последовало. Ада бросила куклу и вновь обратилась к Вэри:
— Так ты не неорг?
Уловить в ее голосе разочарование было нетрудно.
— Я умею дурить сканеры, — заговорщицким шепотом произнесла Вэри. «Драный креп, в кои-то веки сказала правду!», — добавила она про себя. Но маленькая зеленоволосая нравилась ей все больше, и останавливать игру не хотелось.
— Ты ваянг? — восхищенно шепнула девочка.
— А откуда ты знаешь о ваянгах?
— Подслушала, когда к папе гости приходили. — Девочка нагнулась поближе к собеседнице. — Они говорили, ваянги вроде роботов, только очень похожи на людей. И еще они могут менять форму.
Маленькая рука змейкой проскользнула за спинку кресла и вцепилась в пальцы Вэри.
— Ты довольно холодная, — заметила девочка. — Может, ты и вправду ваянг…
Вэри еле сдержала смех. Все-таки любую Лицевую можно пропороть, когда слышишь, как ее повторяют дети. У взрослых это еще как-то серьезно получается, весомо. Но когда говорит ребенок, сразу видно, где шито белыми нитками. Никто в здравом уме не будет развивать человекообразных роботов, когда вокруг столько роботообразных людей.
— Только я не очень верю в этих роборотней, — задумчиво произнесла девочка, словно отвечая на ее мысли. — Зачем делать робота, похожего на человека? И это наверное очень тяжело.
— Зато с его помощью можно других людей обманывать, — осторожно предложила Вэри.
— А обманывать можно и проще! — заявила зеленоволосая. — Можно сделать… ну, как это… чтобы сразу в голове. Тогда и тень можно сделать, и чтобы потрогать можно было, и температуру. Только это все будет понарошку, как будто смотришь дремль. Или как будто заболела, и у тебя в голове сидят такие крохотные вирусы, которые изменяют все картинки. Тогда ваянгу и не надо быть похожим на человека. Надо просто носить с собой эти вирусы.
Теперь настал черед Вэри распахнуть глаза пошире. Ребенок не только пропорол Лицевую, но уже собирался расковырять и Подкладку «Дела о волкотах».
— Ты сама это придумала, про ваянгов?
— Сама. Ну… я еще немножко почитала волшебный календарь. Там был стишок про большую тень от малюсенькой мухи. А потом сразу история про вирусы.
«Вот и говори после этого, что волшебные календари не опасны!». Пять лет назад модельерша-лингвистка из Тарту-2 пришла к выводу, что эти маленькие электронные подборки текстов и рисунков могут сбивать прошивки Артели, выводя сознание читателей на анти-модельные ассоциации. Ретивая модельерша даже набросала выкройку для запрета. В качестве Лицевой шилась борьба с шарлатанством, в качестве Подкладки — использование календарей террористами для передачи друг другу секретных сообщений. Однако более точный обсчет показал, что риск завышен: календари действуют так сильно лишь на очень маленькую группу людей.
Стало быть, дело в ребенке. Вэри внимательно оглядела сидящих впереди родителей.
Отец — статный, светловолосый, в простом шерстяном пиджаке. Скорее всего, русский. Судя по одежке, военный или даже космонавт. Издалека этот костюм можно принять за новомодный японский «статик». В Токио-5 многие ходят в таких пиджачках, имитирующих «снег» на экране старинного телевизора со сбитой настройкой. Но сейчас видно, что крапинки на пиджаке папаши совершенно неподвижны. И даже пуговицы настоящие. Такая архаика популярна среди людей, вынужденных проводить долгое время в скафандрах и экзотах. Оно и понятно: когда в тебя постоянно впиваются сенсоры, а к копчику на целый год подключен хвостовой манипулятор — поневоле возненавидишь любую умную одежду.
Зато супруга-китаянка берет одеждой за двоих: навороченное голоплатье, меняющее форму и цвет каждые пять минут. Тут профессию легче всего определить по рукам — время от времени они как бы сами собой проделывают странные движения, словно касаются несуществующих предметов.
У Вэри когда-то была похожая привычка — рисовать всякие загогулины во время разговоров. Однако появление искина-хореографа сделало эту игру незаметной для окружающих. И даже направило ее в более практичное русло. Прилетаешь на дело в какой-нибудь Иран-3, а там вдруг запретили все виды танцев, кроме «танца с саблями». А местные девочки-феи ничего такого не могут, нет у них такой нейрограммы. Сидят, бедные, все в слезах и порезах. Приходится для них, дурочек, редактировать все арабески вручную. И на себе показывать, чтобы не боялись…
Читать бесплатно другие книги:
