Мститель. Лето надежд Шмаев Валерий

Глава 10

Капитан Байков

Все вроде уже прошел на этой войне капитан Байков. Был он кадровым – за год перед войной военное училище окончил, и сама война началась для него под Минском. Ранение получил почти сразу – клюнуло осколком при бомбежке, и утащили его аж в город Горький[22]. Второй раз Байкова зацепило под Ржевом пулей зимой сорок второго, он уже ротой командовал, но там не сильно – в госпитале под Москвой отлежался.

Весну сорок второго встретил опять командиром роты, но теперь в другой дивизии – под Калининым, и более года Байкову удалось прослужить в одном полку. Летом сорок третьего дали капитана и свой же батальон, в котором он службу в этой дивизии начинал, а в начале сентября Байков попал в плен.

День тот не задался у комбата с самого утра. Все вроде было, как обычно, но уже на рассвете на пулю снайпеа нарвался Сашка «Ополченец». Ординарец Байкова и основной помощник в бумажных делах всего батальона.

Сашка ушел в московское ополчение прямо со студенческой скамьи и прошел жуткое побоище конца осени сорок первого под Москвой, когда слабо вооруженных московских ополченцев бросили под гусеницы моторизированных дивизий группы армий «Центр».

Из Сашкиного батальона в живых остались семеро, и «Ополченец» в их числе. Правда, ни царапины он тогда не получил, что иначе как чудом назвать было нельзя. Ранило «Ополченца» уже в тылу, во время случайного налета.

Сашка был незаменим. Он был и связным, и ординарцем, и писарем, и, если надо, в атаку шел рядом с комбатом. И «похоронки», и рапорта о потерях заполнял тоже он, а теперь «похоронку» пришлось писать на самого «Ополченца» – Байков даже не сразу вспомнил фамилию своего помощника. Привык – Сашка да Сашка. Это бойцы называли его уважительно «Ополченцем».

Умирал Сашка долго. Пуля немецкого снайпера попала ему в голову, но сразу не убила, и мучался «Ополченец» еще полдня, то приходя в мучительное сознание, то проваливаясь в спасительную для него бессознанку. Байков несколько раз приходил в землянку, где санинструктор Ниночка устроила санпункт, но застать Сашку в сознании так и не смог. Раненых вывозили только ночами – ближайшие тылы простреливались немецкими снайперами и пулеметчиками, но до ночи Сашка не дожил.

Сообразить бы тогда Байкову, что недаром немцы уже четвертый день работают по позициям его батальона снайперами, но, если бог ума не дал, его уже не купишь, да и вымотался в тот день командир батальона прилично – без Сашки он оказался как без рук.

Прислонить задницу и чуть покемарить комбату удалось минут на двадцать. Вроде только смежил веки, а надо вставать, проверять посты. Вот в полудреме в одно лицо и шагнул Байков в морозную темь.

Так до конца и не проснувшись, капитан прошел по траншее до первого поворота и получил по голове прикладом. Как командира батальона вязали немецкие разведчики и как его тащили по нейтральной полосе, он впоследствии так и не вспомнил.

Очнулся Байков уже у немцев в траншее, когда капитана здоровенный немец ногой в бок поприветствовал. Очнуться-то очнулся, а вокруг немцы. Стоят, скалятся, радуются жизни. А как же? Все живыми из поиска вернулись и офицера притащили. Там такой пятачок перед блиндажом. Привалили Байкова спиной к траншее, окружили полукругом и фонариком освещают. Как зверушку какую.

Стыд-то какой! Капитан аж глаза зажмурил. Как щенка из траншеи выдернули. И понимает он, что сейчас примутся немцы его на ленточки распускать, а Байков командир батальона и знает значительно больше простого рядового. За год оброс знакомцами и в своем полку, и в дивизии.

С закрытыми глазами Байков просидел всего ничего. Может, минут десять. Потом какой-то немец у него что-то спросил, а когда ответа не услышал, вдруг зарядил капитану по голове со всей дури. Кулаком, но так удачно попал, урод, что вынесло его из реальности напрочь.

Сколько он так пролежал в беспамятстве, комбат не знал, но в себя приходил медленно – второй сильный удар по голове за столь короткое время даром не прошел. Поэтому как вокруг него все завертелось, Байков пропустил. Услышал только будто через вату стук, как по мешку с песком, еще один, потом хрип, еще стук потише – на землю рядом с ним что-то упало. Шебуршание еще такое – как пятки умирающего по земле скребут.

В прошлом году Петро Возниченко – пулеметчик из второго взвода – так на его глазах умирал, когда ему минометный осколок под сердце угодил. Вот такой же скрип по дну траншеи капитан тогда слышал.

Возня какая-то. Потом хлопки, как будто несколько бутылок шампанского подряд открыли. Еще звуки ударов – чуть дальше и немного тише. Тихий, приглушенный чем-то стон, еще хрип и удары.

Глаза Байков потихоньку открыл, и первое, что увидел, так это фонарик немецкий – это он на землю упал и светит вдоль траншеи, а четверо немецких разведчиков лежат в разных позах, но видно, что мертвые все. Тот, кто на фронте два года провел, мертвого от живого сразу отличит. Раньше-то Байков только ноги этих немцев видел и тени над собой – фонариком его ведь освещали.

Теней теперь больше стало, и тени эти по всему пятачку перед блиндажом рассредоточились. Одна тень над Байковым склонилась – руки у него спереди были связаны, а ноги стреножены, так этот боец – ближе Байков его лучше разглядел – веревки ему сразу ножом перехватил и говорит тихонько:

– Тихо, капитан! Вынимай кляп сам, отдышись и готовься быстро бегать. На вот, попей, – и флягу Байкову в руки сунул. Немецкую флягу, алюминиевую, с удобным колпачком на тонкой цепочке.

Ждать недолго пришлось, но отдышаться Байкову все же удалось и воды с каким-то привкусом кисловатым попить, и автомат он немецкий с боеприпасами прихватил, с того самого здорового немца, что с ним здоровкался. Даже прибарахлился Байков – пробежался по карманам лежащих рядом с ним немцев, забрав документы и ссыпав их в немецкий ранец, что висел на одном из немецких разведчиков. Да фонарик так и валявшийся прихватил, заработав одобрительное хмыканье одной из теней.

Чуть позже и побегать пришлось, и поползать, но сначала, конечно, побегать с двумя пленными немцами и в сопровождении тех же теней в немецких, как потом оказалось, маскировочных костюмах. А потом у немцев в траншее связка гранат взорвалась – это по звуку было слышно, и пошла потеха. Там даже не крик немца был – вой дикий… и еще взрыв… еще.

К своей траншее Байков первым подползал. Может, поэтому их бойцы не обстреляли. А там все и вскрылось. Капитан уже тогда понимал, что для него все закончилось. За такое – трибунал и штрафной батальон. Ежели повезет, а если еще кто припомнит, что комбат немецкий язык потихоньку изучает, вообще у стенки можно оказаться.

Пропажу командира батальона обнаружили, когда командир второй роты старший лейтенант Талабуха зарезанного часового обнаружил, потом второго нашли и боевое охранение, а это еще четверо бойцов в придачу. Комполка уже известили, а тот сразу в дивизию доложился.

В его собственном блиндаже их и разместили. Байкова, двух немцев и всех разведчиков, и получилось, что сидит он натурально среди немцев. Все разведчики были в немецкой форме и с немецким же оружием. Байков о таких разведывательно-диверсионных группах только слышал. Полковая и дивизионная разведка в нашей форме за линию фронта ползает.

Смелые мужики! Немцы таких диверсантов в плен не берут. Это Байков у дивизионных разведчиков случайно узнал.

Должны были разоружить разведчиков – порядок такой, но старший над разведчиками книжечку достал, представился и приказал: «Осназ НКВД. Управление специальных операций. Майор Лапиков.

Доложите в штаб дивизии, чтобы сообщили в штаб фронта о выходе нашей группы в расположение вашего батальона. Заприте нас в блиндаже командира батальона. Оружие сдадим перед входом в блиндаж, но пленные и ваш капитан останутся с нами до приезда представителя из штаба фронта».

Автоматы и финки разведчики действительно сдали, но шариться по своим ранцам никому не позволили, а когда начштаба батальона Костя Авеньшин возразил, то еще один разведчик показал ему какой-то документ, от чего тот аж побелел. Это даже в тусклом свете карманных фонарей видно было.

Так и просидели они в блиндаже до приезда этих неведомых Байкову представителей из штаба фронта, а те не заставили себя долго ждать. Честно говоря, Байков и не заметил, как разведчики дверь изнутри закрыли, спал он, как сурок. Сутки почти на ногах, и не самых легких в его жизни, но разведчики эти капитану сразу понравились.

Все у них оказалось: и фонари немецкие, и часы, и консервы, и галеты, и даже спирт. Как к себе домой в блиндаж командира батальона зашли. Первым делом пол вскрыли и полуметровую яму для туалета вырыли. Байков аж обомлел: и покормили его, и напоили, и оправиться дали, и крышкой все их общие художества закрыли.

Проснулся капитан от стука и голоса, как потом оказалось, часового.

– Что надо? – и глухо так снаружи, но властно.

– Открывайте немедленно, – другой уже голос.

Этого Байков сразу определил – майор НКВД Ситечка. Появление начальника контрразведки дивизии в их полку для комбата было смертным приговором. Грузный и даже толстый Ситечка производил впечатление добродушного толстячка, но таковым не являлся. Злобы в нем было через край.

В их дивизию этот майор «Смерш» попал с понижением и отыгрывался на всех нижестоящих, клепая дела по поводу и без. Но часовой разведчиков не повелся на грозные окрики и спросил:

– Пароль из штаба фронта. – За дверью долго не ждали. Еще один голос произнес:

– «Сава» сто семнадцать. Отзыв? – На что часовой тут же ответил:

– «Багги» двадцать три. Открываем. – К этой минуте все уже проснулись.

По блиндажу заметались лучи фонарей, и Байков увидел, что в косяк двери воткнуты три обрезанных немецких штыка, от чего дверь открываться отказывалась категорически, а часовой убирает за пазуху пистолет. Вон оно чем они дверь-то закрыли, и оружие не все сдали – пистолеты у всех оказались и гранаты, похоже, тоже.

Сначала из блиндажа на воздух вышли те двое – майор и второй разведчик, что документ начальнику штаба батальона показывал. Понятно, что уже не байковского батальона, теперь начштаба на комбата утвердят, а капитан в загребущие лапы к Ситечке попадет в измене Родине признаваться; но пошло все не так, как Байков себе представлял.

Выпустили их через полтора часа где-то. Из блиндажа на свет Байков вышел последним – утро было уже. Все разведчики со своими автоматами оказались, а один молодой парень Байкову автомат немецкий протягивает и вещмешок самого комбата. Ну точно он! Вон и заплатка у левой лямки, что ему санинструктор Ниночка пришивала. Заплатка эта по цвету отличается.

Вот мужики ушлые! Сам Байков о личных вещах даже не подумал, а они ему его же собственный вещмешок набили так, что в нем и сантиметра места пустого не осталось. Даже ватную безрукавку, с зимы оставшуюся, в скатку свернули и к лямкам вещмешка приторочили.

Капитан ухватился за автомат привычно и на плечо его, как все, повесил. Ситечка это увидел и аж взвился:

– Автомат? Изменнику Родины? Да я вас всех под трибунал. – И кобуру лапать принялся, но тут вперед шагнул командир разведгруппы:

– Под трибунал? Нас? Спецгруппу наркомата внутренних дел? Ты взбесился, майор? Да я тебя самого за Полярный круг загоню, тундру от снега очищать. Руки только протяни к капитану – гадить в собственные штаны будешь до конца своей недолгой жизни.

У тебя есть полномочия арестовать представителя Лаврентия Павловича Берии? Сейчас мы все вместе поедем в штаб фронта, и ты там свои обвинения представишь отдельным рапортом на имя начальника контрразведки «Смерш» комиссара государственной безопасности второго ранга товарища Абакумова, а я свой рапорт напишу.

Кстати, майор! Ты знаешь, чем боец, выходящий с немецкой стороны с немецким оружием, отличается от бойца, выходящего с оружием нашим? Нет?

Бойцов и командиров, вооруженных немецким оружием, немцы в плен не берут. Странно, что начальник контрразведки дивизии таких простых вещей не знает. Видимо, мне придется подать два рапорта. Второй – о несоответствии майором Ситечка занимаемой должности и переводе его в распоряжение начальника управления спецопераций генерал-майора НКВД Малышева.

Этот командир батальона полгода в расположении с немецким автоматом таскается, и вышел он с нами с немецким оружием в руках, поэтому я ему верю, как себе, а вот если твое обвинение, сказанное при свидетелях, окажется ложным – под трибунал пойдешь уже ты. – Так этот майор Лапиков и выдал, а Ситечка моментально поник, как будто из него весь воздух выпустили.

Байков действительно еще в марте в разведке боем прихватил у убитого им фельдфебеля немецкий автомат, да так и оставил его у себя. Патронов, правда, к нему осталось кот наплакал – в обороне же сидели, но Байков мимоходом подивился. Откуда майор Лапиков об этом знает? Вместе же в блиндаже сидели. Неужто всего за полчаса его бойцов о комбате расспросил?

Уже в грузовике Байков спросил у ближайшего разведчика. Хотя майор и рядом сидел, но обратиться к нему Байков побоялся – дремал он вроде, покачивая головой на дорожных колдоебинах.

– Как мне-то теперь? – Капитана правда это интересовало.

Где командир простого пехотного батальона, а где осназ НКВД? Спать-то майор вроде и спал, но от вопроса проснулся сразу.

– Да ничего, капитан, – легко выдохнул командир группы, потирая руками заспанное лицо. – Сейчас заедем в штаб твоей дивизии, снимем показания о твоей службе. Два ранения у тебя, «Звездочка», «Отвага». Напишу я рапорт на твой перевод к нам, и поедем в штаб фронта, а потом в Москву, к нам в управление.

Реакции у тебя правильные – как хомяк все в дом тащишь. Автомат с боеприпасами прихватил, дохлых фрицев вытряс, да на нейтральной полосе правильно себя вел. Нам такие ребята нужны. Пройдешь «учебку», сдашь нормативы и с нами за линию фронта, а там как себя покажешь – пара-тройка выходов – и вернешь себе звание, а наград у нас не лишают.

– А-а-а-а… – протянул Байков, неопределенно потягивая подбородком в сторону.

– Забудь, – коротко сказал командир группы. – Это у него теперь проблемы. Нашел изменников Родины. Урод. Налепил дел на безвинных. Скотина! Всего полчаса я с твоим командиром полка общался, а такого наслушался, что кровососа этого можно без трибунала к стенке поставить. Я до Берии с Абакумовым дойду, но в контрразведке он больше служить не будет, – проговорив это, майор опять уснул, удобно пристроившись головой на коленях у здоровенного разведчика.

Русому молодому парню это, видимо, было привычно. Он только подбородком чуть повел, и еще один разведчик тут же накрыл майора плащ-палаткой, но Лапиков этого не заметил. Как будто выключили его, а Байков пораженно замер и так и просидел до самого штаба их дивизии.

В штабе все произошло достаточно быстро – часов за шесть. Они так и просидели около грузовиков, что их привезли, а майор с заместителем своим и еще тремя разведчиками ушли с сильно подавленным контрразведчиком. Даже не переодевались, плащ-палатки только накинули, чтобы немецкой формой на весь штаб не отсвечивать.

Оставшиеся разведчики, не теряя даром времени, чуть в сторонке выкопали очередную яму для отхожего места, разожгли костер и подогрели завтрак на всех. По банке немецких мясных консервов с галетами на брата получилось. Даже про немцев не забыли.

Вели себя разведчики так, что Байков в очередной раз восхитился ими: вот мужики бесстрашные – в немецкой форме и рядом со штабом дивизии. Поодаль, правда, четверо пехотинцев из комендантского взвода расположились, но проходящий мимо народ все равно настороженно косился – полвзвода немецких пехотинцев рядом со штабом тушенку жрет да чаем запивает, и капитан вроде знакомый вместе с ними за обе щеки наворачивает.

Чуть позже пришли двое из разведотдела дивизии и забрали немцев и те документы, что Байков и разведчики собрать успели, а вот перед отъездом к ним присоединились еще двенадцать подследственных, видимо, сидевших в «хозяйстве» майора Ситечки. И среди них, вот чудо из чудес, – Васька Мишечкин, командир взвода из дивизионной разведроты. Байков знал лейтенанта Мишечкина, но как он оказался в контрразведке, даже не догадывался, а посадили их в разные машины.

Майор Ситечка тоже поехал с ними в Москву, но в отдельной машине, в компании двоих своих подчиненных и под конвоем четырех автоматчиков. За дородным арестантом тащили и его три чемодана. Что в них было, Байков, разумеется, не знал, но бывший контрразведчик шел к автомашине, едва переставляя ноги. Его даже прикладами автоматов без всякого почтения подталкивали, и, Байков это отдельно отметил, сопровождающего контрразведчика у арестованного майора и его бывших подчиненных не было. Похоже, что у бывших контрразведчиков их дивизии дорога была в один конец.

– Четвертый! – услышал Байков у себя за спиной торжествующий голос.

Оказалось, что на арестованного Ситечку пялится не только Байков, но и все остальные разведчики. Но в отличие от наглухо прибитого таким необычным зрелищем Байкова смотрят они со злорадными усмешками, а тот же разведчик пояснил ошеломленному капитану:

– Четвертый начальник контрразведки только на моих глазах под трибунал угодил. У «Багги» это быстро. Он когда в дивизионную контрразведку приезжает, сразу следственные дела проверять начинает, и если хоть один ничем не оправданный расстрел находит, то вся контрразведка, четко печатая шаг, отправляется под трибунал, а ваш Ситечка вообще к Абакумову едет. Даже не представляю, что с ним там сделают – «Багги» про этого майора по телефону такие истории рассказал, что его прямо в штабе дивизии приказали задержать и к Абакумову распорядились под нашим конвоем доставить.

Не журись, капитан! С тобой все нормально будет. Я тоже «крестник» «Багги» – он меня вообще от расстрела спас. Не скрою – виноват был. Пьяным подчиненного застрелил. В трибунале к расстрелу приговорили, а «Багги» меня прямо из камеры перед расстрелом вытащил. Так тогда и сказал: «Если что, сам расстреляю – рука не дрогнет, хотя в своих стрелять последнее дело. Он еще пользу может принести». Я две недели поверить не мог, что в живых остался, но пользу теперь за двоих приношу – за себя и за лейтенанта Есалинова, которого я убил по своей дурости.

Все было так, как сказал Семен Арзамасов – тот самый разведчик, что просвещал Байкова. Так, да не совсем так. Никуда майор Лапиков не звонил. Просто был с ним капитан Георгий Кардава – личный представитель начальника Главного управления контрразведки «Смерш» и заместителя народного комиссара обороны комиссара государственной безопасности 2-го ранга Виктора Семеновича Абакумова, прикомандированный к группе майора Лапикова. Да еще и лично знающий начальника контрразведки армии. Вот ему-то этот капитан из штаба дивизии и дозвонился. Со всем понятным результатом.

Уже всего через сутки началась у Байкова новая, но удивительно необычная жизнь. Следующие несколько месяцев промелькнули перед Байковым настолько стремительно, что он этого даже не осознал. Вроде совсем недавно капитан себе стоптанные ботинки с грязными обмотками, снятые с убитого штрафника, примерял, мысленно, конечно же, а уже середина декабря – все дни в этом управлении были заполнены до отказа. Спать не успевали, но кормили всех от пуза, а гоняли на сдаче нормативов так, что Байкову небо с овчинку показалось. Уж насколько Байков двужильный, но и он тогда еле ноги в казарму притаскивал.

«Учебку» Байков отстоял на одной ноге, да и учить капитана было особо нечему. Медицину он прошел одним из первых – здоровья в нем было на десятерых. Стрелковое оружие бывший комбат знал и немецкое тоже – трофеи иногда все же пехоте перепадали.

Командир пехотного батальона многое должен знать и уметь, чтобы и самому в живых остаться, и своих людей почем зря на передовой в могилы не укладывать. От судьбы, конечно, не уйдешь. Прикажут, и на пулеметы в полный рост полезешь, но дураки в пехотных комбатах на передовой долго не живут.

Новые правила и новые умения легли на старые знания легко и, как сказал один из инструкторов, непринужденно, так что уже через две недели бывший командир батальона сходил в свой первый рейд, а дальше они пошли один за другим почти без перерыва. Выкидывали их обычно с парашютом, а приходили группы на своих двоих.

Ходил за линию фронта капитан и с «Багги», и с «Лето» и даже один раз прикрывал снайперскую группу «Савы». Кого тогда снайперы в тылу у немцев достали, Байкову, конечно же, не сказали, но гоняли их фрицы по лесам, как Макар телят не гонял.

Уйти удалось по болотам, а потом неделю к нашим выбирались, но дошли все. Наголодались и намерзлись, но, как это ни странно, выжили. Был бы Байков верующим – в церкви всех святых свечками заставил бы. Благо, действующая часовенка прямо рядом с учебным центром находилась, а так только накатили с ребятами да спать завалились. После возвращения три дня отдыха всем давали.

Словом, к Ленинграду Байков командовал уже своей группой, и неплохо командовал. Перед новым сорок четвертым годом вручили капитану орден «Отечественной войны» второй степени, а после Ленинграда орден «Боевого Красного Знамени» – на счету у группы Байкова оказалось два пущенных под откос состава, дрезина и три взорванных небольших мостика. Правда, не железнодорожных, а автомобильных.

Да и так они железнодорожное полотно постоянно подрывали и фрицев нащелкали с полсотни – это тех, с кого документы успели собрать, остальные в управлении результатом не считаются. И вообще группа Байкова, к удивлению самого капитана, под Ленинградом оказалась чуть ли не самой результативной из тех, кто в живых остался. Потери в разведывательно-диверсионном отделе управления все же были серьезные.

Группа старшего лейтенанта Василия Мишечкина – разведчика из дивизии Байкова, погибла в полном составе, а сам Васька, раненный в ногу в самом начале своего последнего рейда, остался прикрывать свою группу и попался немцам живым.

Фотографии того, что от Мишечкина осталось, которые вывесили на информационной доске на плацу, рассмотрели все, и Байков, да и остальные, кто это видел, единогласно решили, что про последнюю гранату инструкторы говорят им всем совсем не за просто так. Лучше уж своими руками накрыться да пару фрицев с собой прихватить, чем так в конце своей жизни мучиться.

После Ленинграда отдыхали в расположении и учились всему понемногу, но в основном немецкому языку со старым, слепым, седым как лунь преподавателем, которого под руку водил пятнадцатилетний мальчишка. Учили эти двое на совесть – старик разговорному немецкому, а пацан письменному, но разговаривали те со всеми только по-немецки, хотя русский язык знали как родной.

То, что они немцы – и мальчишка, и старик, – всем сказали еще на первом занятии, но к тому времени дурную ненависть к просто немцам инструкторы всем повыбили. Действительно. Зачем на людей, что тебя учат, зубы скалить? Ненавидишь немцев так, что учиться не можешь? Автомат в руки – и на передовую, а здесь умные нужны. Так всем инструктор их учебной роты на первом занятии и сказал. Он тоже на занятия по-немецкому языку приходил.

В конце февраля это произошло. Подошел к Байкову «Багги» – тот самый майор, который его из контрразведки вытащил и спас тем самым. В этом у Байкова сомнений никаких не было. В разведотделе управления таким, как Байков, был каждый второй, а то как бы и не каждый первый, но никто не гнобил их прошлым – как родных принимали, но и спрашивали тоже как с близких родственников.

«Багги» и «Лето» были командирами учебных батальонов, и были они настолько необычны, что о них среди солдат уже легенды складывали. Якобы они чуть ли не родственники самого Верховного. Потому-то и ведут они себя так уверенно, и сделать им никто и ничего не может.

Хотя, конечно, глупость это. Кто родственника Верховного за линию фронта отпустит? А потом Верховный – грузин, а «Багги» с «Лето» – русаки чистейшие. Оба невысокие, коренастые блондины. Да и вообще не наше это дело. Такие рассуждения к вечности довести могут. К краю расстрельной ямы то есть.

Так вот, подошел «Багги» к капитану Байкову и за собой позвал, и пошли они в святая святых управления – на закрытую территорию. Есть такая в управлении. Как «Багги» как-то на инструктаже сказал: государство в государстве.

Все было интересно на этой территории: пропускная система необычная – мышь не проскочит. Здания – невысокие, но с часовыми у каждого входа. Небольшой плац со специально сделанной полосой препятствий и странным лабиринтом. Байков такого и не видел никогда.

В углах плаца стояли несколько «адских молотилок» – легкобронированных самоходных установок с новыми спаренными пятидесятисемимиллиметровыми зенитными установками, что только начали поступать в войска. У Байкова аж челюсть от их вида отвалилась. Моща! Он только раз одну такую на фронте видел, а тут целых четыре штуки.

Были и шесть бронетранспортеров-вездеходов с новейшими крупнокалиберными пулеметами Владимирова и даже два таких же вездехода с «зушками», но эти уже знакомы. Эти счетверенные, а в основном сдвоенные автоматические пушки Байков тоже на фронте несколько раз видел. Пехота их чуть ли не на руках носит вместе с пушкарями.

Ох, как тогда две такие «зушки» воздушный налет отбили! Любо-дорого. Под Ленинградом это было, на полустанке небольшом. «Мессеры» ведь обычно парами на охоту вылетают – вот и выскочили они откуда ни возьмись. Охотники! Мать иху!

Во время налета прятаться надо, куда придется – рефлекс такой у пехоты. Вот и капитан рухнул там, где стоял, и за старое бревно откатился. Поэтому того, как «мессеры» на полустанок заходили, он не увидел. Байков только странный треск услышал, как будто целый лист черепицы в огне потрескался. «Тр-р-р-р» – коротко так, а у ведущего «Мессершмитта» крыло – раз, и отломилось. Почти у самого основания!

Высота небольшая была, и самолет сразу на бок, к земле, и на первом же витке на землю – бряк. Прямо на кабину! Даже не взорвался, а пока Байков на все это глядел, краем уха второй такой же треск услышал и сразу: «Бу-у-ум». Капитан в ту сторону взгляд кинул, а там уже и обломков нет. Огненный комок только к земле летит, распадаясь на разные частички. Ну и пехота, конечно, пушкарей качает, из собственных штанов кирпичи вытряхивая, кто накидать успел.

Сильные пушечки! Им бы такие в сорок первом, не было бы у Байкова в спине осколка, от которого он чуть было не помер. Да и так народу бы осталось в живых намного больше.

Так вот. Зашли они с «Багги» в одно здание, прошли коротким коридором до комнаты небольшой с одноруким адъютантом у стола и после доклада прошли в кабинет побольше. Вот тут-то Байкову и поплохело. За столом сидел генерал-майор, а в управлении только один генерал – Малышев Александр Иванович. Байков о нем только слышал, видеть до этого не приходилось.

Малышев взглянул на вошедших и, кивнув «Багги», как знакомцу, сказал:

– Присаживайся, Николай Васильевич. – Байков сразу даже не сообразил, что генерал обращается к нему.

Никто Байкова по имени-отчеству никогда не величал – возрастом он пока не вышел. Капитан даже на «Багги» судорожно оглянулся, увидев только плавно закрывающуюся за ним дверь. Бочком, придвинувшись к длинному, покрытому зеленым сукном столу, Байков присел на краешек предварительно отодвинутого стула.

– Дело у меня к тебе есть, Николай Васильевич, особенное. Не простое, скажем так, дело. – Генерал тяжело вздохнул, как будто мешок с плеч скинул.

Байков только сейчас увидел, как Малышев устал. Мешки под глазами у него и глаза красные, будто начальник управления несколько суток уже не спал, а тот продолжил:

– Надо будет тебе собрать и возглавить группу и довести ее до Польши. Закинут вас туда десантными планерами, а в нужный квадрат вы выйдете пешком. Детали подготовки группы, ее состав, численность и экипировку ты обсудишь с «Багги», но о своем задании ни с ним и ни с кем другим говорить никогда не будешь.

В условленном месте ты должен будешь встретить двух человек. Один из них станет командиром собранного тобой отряда. По званию он майор, позывной «Рейнджер». Второй – его заместитель, капитан с позывным «Леший». Других имен у них нет, и спрашивать их об этом ты права не имеешь.

Ты станешь вторым заместителем командира отряда. Твой позывной с сегодняшнего дня «Шатун», но этот позывной только для бойцов твоего отряда и радиограмм в управление.

После вашей отправки вся твоя группа официально по управлению погибнет. Знать о том, что вы живы, буду только я и полковник Лисовский. Вернетесь – оживим, нет – все сам понимаешь, капитан, но пропавшими без вести, а тем паче предателями вас никто считать не будет. Если не объявитесь до конца войны, все родственники будут получать пособия, как за погибших.

И последнее. Люди, которых ты встретишь, непростые. Очень непростые, капитан. Лезть они будут во всякие дыры, а задания получают от меня лично. Ты там за ними приглядывай и ничему не удивляйся. На встречу с твоим отрядом они придут из Германии и будут в немецкой форме, не подстрели их сдуру. Сам об этом помни и всему отряду внуши.

Тут Байков набрался храбрости и перебил Малышева:

– Товарищ генерал-майор! А фамилии у них какие? Немецкие то есть… ну, по легенде. Как мы их узнаем? – Байков сбился, но Малышев на это внимания не обратил.

– Вот этого, Николай, мы не знаем. Есть место встречи – усадьба польского аристократа. Сам хозяин в Лондоне обосновался, но немцы усадьбу не трогают – сыновья этого шляхтича работают в немецкой военно-строительной организации Фрица Тодта и, по слухам, занимают там немаленькие должности.

За этой усадьбой местный лесник присматривает аж с двадцать восьмого года. Для связи с ним есть пароль, а все остальное мне неизвестно, но тебе скажу одно. Ты «Рейнджеру» не удивляйся. Он такой же, как «Багги» с «Лето», – сам услышишь по словечкам необычным, только воюет дольше и все время в тылу у немцев. Еще с довоенного времени.

С сегодняшнего дня ты живешь здесь, на закрытой территории. Надо будет тебе с документами и характеристиками плотно поработать, а выносить их из секретной части нельзя. Мой адъютант расскажет, как здесь и что, и постоянный пропуск тебе выпишет. На подготовку тебе две недели. Пока все.

– Товарищ генерал! Можно вопрос? – решился Байков.

– Можно, капитан, – тут же ответил Малышев.

– А почему я? – Байкова это действительно интересовало. Народу-то в управлении полно, а выбрали его.

– По многим причинам, Николай Васильевич. Ты детдомовский. Поработать успел перед училищем. Военное училище окончил чуть ли не с отличием. То есть кадровый, но с головой. Знания твои над тобой тяжким грузом не висят – думать и нестандартно действовать тебе они не мешают. Людей бережешь. По дурости в рейдах ими не раскидываешься.

Не куришь, лишнего не пьешь, женой и детьми не обзавелся. К девочке из нашего госпиталя неровно дышишь, но вольностей себе не позволяешь. Не обломится тебе там ничего, Николай, – муж у нее жив. В госпитале в Вологде он лежит. Тяжелый, и комиссуют его. Под Ленинградом их сбили. Самолет упал недалеко от танковой части. Капитан чудом выжил один из экипажа – обгорел сильно и ноги переломал, и его вместе с ранеными танкистами сразу эвакуировали.

В полку капитана об этом не знали и похоронку отправили. Через пару-тройку недель мы Нине об этом расскажем – муж пока очень тяжелый, пусть оклемается слегка. Расскажем и дадим на недельку в госпиталь к мужу слетать – там как раз попутный транспорт в том направлении вырастает. Выпишут из госпиталя – мы его к себе заберем. У нас и безногие работают.

Как-то так. И не смотри ты на меня такими глазами. Я начальник этого управления и должен знать все, что в нем творится, иначе грош мне цена. На это задание я примерял очень многих людей и соответственно отслеживал все их контакты, и ты так научишься, если с этого задания живым вернешься. – Выдав такое, Малышев отпустил капитана.

Байков, выйдя из кабинета, несколько минут простоял у большого, в рост, зеркала – вид у него был донельзя всклокоченный.

Вот это да! Даже про Ниночку знает, а ведь Байков о ней даже ребятам из своей группы не говорил, и никто о ней ни сном ни духом.

Силен генерал! Что он там сказал напоследок? «И ты так научишься, если с этого задания живым вернешься»? Что же это за задание-то такое? Ну да придет время, узнаем.

Одно Байкова радовало – ему верили так же, как тем же «Багги» с «Лето», которые на закрытую территорию в любое время дня и ночи как к себе домой заходят. Кстати, живут они здесь же, а не в общих со всеми казармах, иначе Байков генерала бы не увидел, а Малышева в народе уважают. Генерал-майор, бывает, целые грузовики заключенных из пересылок и лагерей привозит. Да и из следственных управлений «Смерш» и НКВД людей вытаскивает, невзирая на предъявленные людям обвинения. Дикие и нелепые в основном. Так что за Александра Ивановича любой готов свою жизнь отдать. За такого генерала и жизни не жалко.

Глава 11

«Егерь», а теперь уже «Рейнджер»

Вылетели мы через два дня после отъезда «Лиса» и через четыре после того, как моя сильно поредевшая команда во главе с «Рубиком» отправилась в Аргентину. Задание «Рубику» я дал достаточно простое: осесть в столице Аргентины и вжиться в местные реалии, но не в общество уже живущих там немцев, а немного наосообицу.

Ребята никоим образом не должны скрывать того, что они бывшие подданные «Великого Рейха» – и «Рубик», и «Гек» прекрасно говорят по-немецки, – но при этом не идти ни на какие контакты с живущими там немцами.

В результате «Рубик» вместе с пилотами и двумя англичанами останется на виду и займется порученным мною делом, а «Гек» уйдет в глубокое подполье и начнет собирать всевозможную информацию, по пути сколачивая шайку из различного рода бандитов. Разбойники должны были быть совершенно не местные, а лучше всего из Боливии, Парагвая, Уругвая, Бразилии и Колумбии, что, естественно, подразумевало частые поездки «Гека» в эти страны.

При таком раскладе «Рубик» и компания займут определенную нишу в местном обществе, но при этом не будут бросаться в глаза, а «Гек» будет отслеживать интерес к основной группе, по возможности пресекая излишнее любопытство различных, но, к сожалению, неизбежных местных соглядатаев.

Чем ребята будут заниматься в Буэнос-Айресе, я тоже определил, сгрузив «Рубику» все наши финансы и драгоценности. Даром, что ли, мы почти полгода местных доносчиков и гестаповцев грабили? Два раза мы «зачерпнули» очень даже прилично.

Первый в вышеупомянутом отделении гестапо начальничек оказался очень небедной тварью, а во второй раз пришлось скататься на триста километров от нашего основного места проживания. По дорогам, разумеется, по прямой значительно ближе, но прямых дорог в нынешней Норвегии не существует в принципе.

Взяли мы там тридцать два с лишним килограмма изделий из золота с камнями и пятьдесят семь килограммов просто золота в слитках. Картины, скульптуры и прочие музейные экспонаты тоже присутствовали в приличном количестве, но это мы, предварительно сговорившись с моими норвежскими друзьями, решили заныкать до освобождения Норвегии от гитлеровцев.

Ту операцию мы разрабатывали почти полтора месяца, и она чуть было не сорвалась. Корявую подготовку моих добровольных помощников засек полицейский информатор, и пришлось его зачистить вместе с тремя местными полицаями, не вовремя зашедшими к нам в гости. Будь мы с «Кубиком» менее расторопными, то отправились бы всем составом сначала в полицейский участок, затем в гестапо, а потом в мир иной, но, говорят, не менее интересный. Ну а так в этот мир отправились непрошеные гости. Минуя первые две инстанции, разумеется.

Город Берген второй по величине город в Норвегии и очень удобно расположен для его обороны, а вот уйти из него после любого «атаса» надо очень сильно постараться – единственная дорога перекрывается настолько легко, что мы ее вначале даже не рассматривали как путь отхода. Правда, несколько позже наши планы кардинально изменились. Сложность была еще и в погоде – минус одиннадцать, ветер, снег и жуткая влажность, но такая погода в это время года – скорее норма, нежели нечто необычное.

Уничтоженный нами начальник местного гестапо гауптштурмфюрер СС Альфред Кристайллер дал нам достаточно полный расклад о своем покровителе и, так сказать, идейном вдохновителе на всякие мерзости начальнике айнзатцкомандо-4 айнзатцгруппы «Норвегия» оберштурмбаннфюрере СС докторе Хайнце Хокенманне. Уничтожение Хокенманна я запланировал исключительно из меркантильных соображений – упырь был мало того что кровавый, но еще и жадный до мозга костей, и я собирался на нем прилично наживиться. В принципе не прогадал.

Помимо остальных своих обязанностей оберштурмбаннфюрер занимался сбором и отправкой в Германию ценностей, собираемых у уничтожаемых его подручными норвежцев. Вот только до Германии, судя по информации Кристайллера, доходила едва ли не половина захваченного.

Как я понимаю, основные ценности оберштурмбаннфюрер хапнул при захвате города – золотые слитки были с клеймом частного норвежского банка, а разнообразная драгоценная бижутерия присутствовала в основном женская. Несколько золотых портсигаров, часов-луковиц, табакерок и запонок с бриллиантами не в счет.

Бумажных денег мы на начальнике местных гестаповцев тоже подняли, но это были в основном немецкие марки, шведские кроны и английские фунты стерлингов. Что в принципе неудивительно – Англия и Швеция рядом, и фунты и кроны у норвежцев встречаются повсеместно.

В Бергене в здании местного гестапо у Хайнца Хокенманна была, так сказать, официальная резиденция, а вот место его постоянного проживания считалось резиденцией неофициальной и постоянно охранялось десятком бывших легионеров добровольческого легиона СС «Норвегия». Как оказалось несколько позднее, эти норвежские легионеры были преданны Хокенманну до глубины своей продажной души – оставаться на родине после ухода немцев им не было никакого резона.

Сразу после прихода немцев они записались в местные полицаи и уничтожали подвернувшихся евреев и цыган, а чуть позже стали легионерами. Именно эти каратели в составе легиона с зимы сорок второго по весну сорок третьего находились на Ленинградском фронте, а судя по тому, что они в конце концов оказались в личной охране начальника айнзатцкомандо-4, на нашей земле эсэсовцы поучаствовали во всех карательных операциях, куда их смогли засунуть новые хозяева.

Собственно, не будь у меня в хороших приятелях Улофа Ларссона, его сына с пятаком близких друзей и двух его брательников, кстати говоря, мужиков с полностью отсутствующей головой, в Берген я бы даже не сунулся, но они у меня были.

Архив гауптштурмфюрера СС Альфреда Кристайллера подвернулся мне очень вовремя, и ребята не только подготовили наш отход, но и поучаствовали, собственно, в самом развлечении. По крайней мере, то, с какой скоростью они вырезали бодрствующую смену охраны, пока мы с «Кубиком» развлекали управляющего солидного загородного замка, говорило о немаленьком кровавом опыте «простых норвежских рыболовов».

К нашему всеобщему и глубочайшему сожалению, оберштурмбаннфюрера СС Хайнца Хокенманна дождаться нам так и не удалось. Куда делся этот крысеныш, мы тогда так и не узнали, но и до этого Хокенманн с завидной периодичностью пропадал на три-четыре дня. Вырезав охрану его поместья, мы загрузили приготовленные братьями Ларссонами грузовики сейфом гестаповца и собранными трофеями и сутки прождали бывшего хозяина всего этого разнообразия, но Хокенманн дома так и не появился.

Единственным утешением для братьев Ларссонов оказался архив оберштурмбаннфюрера и несколько мешков самых разнообразных бумаг на немецком, шведском и норвежском языках. Я бегло просмотрел пару бумажек на немецком, и это оказались доносы местных сексотов, а судя по довольному лицу старшего Ларссона, работы по уничтожению местных предателей этой немногочисленной группе норвежского Сопротивления привалило до самого конца войны.

Ну, а пятнадцать килограммов золота в слитках, датские, шведские и норвежские кроны и половина немецких марок пошли всей норвежской команде приятным бонусом – текущую информацию, бланки документов, свежие пропуска и форму легионеров норвежского эсэсовского корпуса пришлось перед операцией все же покупать. Да и «настоящие» документы сотрудников гестапо и Ваффен СС на нас с «Кубиком» и всю команду «Рубика» нам делали тоже не за красивые глаза.

Именно благодаря этому наш путь с норвежского военного аэродрома, находящегося недалеко от города Кристиансанна, до такого же аэродрома в пригороде Данцига, называвшегося в девичестве Гданьском, прошел не просто спокойно, но в первую очередь достаточно легко. Наши документы сотрудников гестапо города Берген не вызывали никаких сомнений, отпускные бумаги были выправлены на нас двоих, а командировочное предписание было составлено до Варшавы – якобы для доставки служебных документов.

Командировочные предписания мы, прибыв в столицу Польши, благополучно сменили на документы отпускников и спокойненько направили свои стопы в комендатуру. Необходимо было встать на учет и разместиться в ближайшей гостинице для офицеров, а подобную информацию лучше всего было получить именно в комендатуре – дежурный офицер плохого места не посоветует.

Шариться по незнакомому нам городу, так же как два года назад по Риге, было для нас небезопасно – предварительную разведку никто не производил и нарваться в Варшаве можно было на кого угодно. От озлобленных польских мстителей до агентов гестапо, прилежно отслеживающих всех без исключения приезжих.

Из Варшавы непосредственно до места нашего назначения – городишка Бельск-Подляшский – у этих поляков такие забавные названия – мы должны были добраться уже самостоятельно. Нам необходимо было немного дальше, но тут нам банально повезло: в Варшаве в офицерском казино мы зацепились языками с чиновником высшего административного аппарата оберст-лейтенантом Генрихом Майером. Чиновничье его звание звучит как министериадбюродиректор, поэтому представился он именно оберст-лейтенантом – в офицерской среде, а особенно в подпитии, чиновники не особо в чести.

Оказавшийся страстным охотником подполковник с жаром поддержал нашу идею отправиться в имение польского аристократа и поохотиться на кого бог пошлет. Благо лесник, проживающий там всю свою сознательную жизнь, заодно присматривает за великолепным поместьем со своими обширными охотничьими угодьями. Ехать мы собрались наутро, и, договорившись, что подполковник заедет за нами в офицерскую гостиницу, мы распрощались.

Все бы ничего. Вроде и попутку до нужного места нашли с недоумком военным чиновником, но не оставляла меня мыслишка, что что-то идет не так, как должно, и я не ошибся – перед самым отелем мы обнаружили слежку.

Следили за нами достаточно грамотно, но я и не профессионал, способный обнаружить «топтунов» уголовной полиции или гестапо и легко оторваться от них. К тому же мы были чисты, как мелованный лист лучшего в мире ватмана. На учет в комендатуре встали, отметив отпускные документы. Заселились в рекомендованную гостиницу в двух кварталах от комендатуры. В казино совсем недалеко от гостиницы зашли исключительно профилактически – в любом захваченном немцами городе это единственное место, в котором до, после и вместо службы могут безопасно проводить свое время немецкие офицеры.

С учетом того, что к офицерам гестапо не любят самостоятельно обращаться все остальные военнослужащие, вечер мы провели практически в гордом одиночестве, раздавив на двоих бутылку неплохого французского коньяка под хорошую закуску. Причем пил в основном «Кубик», я в силу перенесенной в той своей жизни контузии к алкоголю абсолютно равнодушен. В принципе можно было бы попробовать чуть превысить, так сказать, норму, но я не уверен, что избиваемые мной немецкие офицеры смогут терпеть меня достаточно долго. В конце концов офицера гестапо с полностью уехавшим чердаком просто-напросто пристрелят не оценившие подобного внимания почитатели.

Но все это лирика. Анализируя свои действия, я никак не мог найти причины слежки. С Майером познакомился «Кубик», который чувствовал себя в казино как рыба в воде – больше играл, конечно же, сильно подвыпившего унтерштурмфюрера СС, но в казино в таком слегка расслабленном состоянии был каждый второй немецкий офицер, а все остальные в состоянии «полные дрова».

«Кубик» же и объяснил Майеру у стойки бара причину моего мрачного настроения. Старший лейтенант гестапо, то есть я, вроде в отпуске, а нажраться нельзя – жаль будет разгромленное казино. Как его потом восстанавливать? На жалованье ведь особо не разгуляешься.

Так, слово за слово, и добрались до конечной цели нашего путешествия и невозможности добраться туда на своих двоих; и тут подполковник, загоревшись идеей охоты, предложил свою посильную помощь, но одну странность я все же обнаружил. Чиновник военной администрации в достаточно высоком звании сам обратился к лейтенанту гестапо. Подобное поведение здорово выбивается из внутренних отношений между офицерами различных ведомств и, в частности, из личных отношений офицеров Вермахта к офицерам гестапо. С другой стороны, мы вроде как отпускники и можем себе позволить расслабиться в рамках принятых между офицерами приличий.

По своей наспех слепленной легенде мы едем разыскивать мою очаровательную кузину, следы которой потеряли в генерал-губернаторстве еще в сороковом году. Якобы работает она где-то в Польше в организации Фрица Тодта, а ее родители погибли во время случайного налета английских бомбардировщиков на Дюнкерк в конце сорок второго года.

В этой же военно-строительной организации работают и сыновья хозяина усадьбы. Все вроде логично, но именно после общения с этим подполковником к нам прилепили слежку. Может быть, он на особом контроле у гестапо? Но ведь это он к нам обратился, а не мы к нему.

При всех этих обстоятельствах мы нигде и ни в каком месте пока не нахулиганили, как мы умеем, и даже искоса ни на кого не посмотрели. Развлекаться я собирался при отходе из Варшавы – десять двухсотграммовых толовых шашек с собственноручно сделанными химическими взрывателями у меня с собой есть. Разумеется, они лежат не в наших вещах в выделенном нам с «Кубиком» номере – со своей головой я пока дружу и терять ее из-за собственной халатности не собираюсь.

Ни до чего, собственно, не додумавшись, мы отошли ко сну, и хорошо, что не в мир иной. Пистолеты и гранаты у нас с собой есть, но против двух-трех десятков солдат, натренированных на задержание диверсантов или разведчиков противника, у нас нет ни единого шанса. Если только торжественно застрелиться, но с этим всегда успеется.

Утро принесло нам неожиданный сюрприз. Мы уже заканчивали завтракать, как в ресторане нарисовался давешний подполковник. Вот только облачен он был не в мундир подполковника Вермахта, а в маскировочный костюм, надетый поверх униформы войск СС со знаками различия оберштурмбаннфюрера Ваффен СС и нашивками и шевронами SS-TV. То есть отрядов СС «Мертвая голова» – специализированного подразделения СС, отвечавшего за охрану концентрационных лагерей Третьего Рейха.

Сказать, что я был удивлен, это не сказать практически ничего. Видимо, выражение наших вытянувшихся лиц сильно позабавило оберштурмбаннфюрера, а то, с какой скоростью мы вскочили и поприветствовали его стандартным «Хайль Гитлер!», привело его в еще более благодушное настроение. После пары ничего не значащих фраз за дрянным эрзацкофе мы с «Кубиком» испросили позволения подняться к себе в номер за вещами и, получив разрешение, направились к лестнице на второй этаж.

Неспешно поднимаясь по мраморным ступеням, я лихорадочно думал: «Саквояж со взрывчаткой брать нельзя – еще обыщут. Значит, надо по-быстрому активировать один из взрывателей и скорее уходить отсюда как можно дальше. Через пару часов закладка сработает и разнесет половину этой гостиницы. Жаль, что сейчас раннее утро, но десятка полтора командированных офицеров все равно задавит. Это первое.

Второе. Оберштурмбаннфюрер Ваффен СС из подразделения отрядов СС «Мертвая голова» в Варшаве – это либо командир отдельной зондеркоманды, либо командир охранного батальона, стоящего на внутренней охране нескольких рядом находящихся концлагерей, и уничтожающего всех заключенных, которым не повезло в них оказаться.

С начала сороковых годов подразделение SS-TV «Мертвая голова» вошло в состав административно-хозяйственного управления СС. Не помню точно, кто им руководит, но это то самое управление, которое ведает всеми концентрационными лагерями. Я подчеркиваю: всеми делами всех концентрационных лагерей нацистской Германии. В том числе и на оккупированных территориях.

И, наконец, третье, и самое главное. В числе прочих отделов этого управления существует отдел «санитарное обслуживание и гигиена», в ведении которого находятся все специальные медицинские лаборатории, располагающиеся при концентрационных лагерях. То есть те самые специальные лаборатории, находящиеся в целом ряде лагерей смерти, руководители которых отчитываются только перед рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером».

Копии отчетов из такой лаборатории, находящейся в концлагере «Куртенгоф», мы в сорок третьем году захватили в личном сейфе штурмбанн-фюрера СС Герхарда Бремера, а аналитическую справку по этому управлению мне передал «Лис».

Самый крупный лагерь смерти в Польше – «Освенцим», но «Освенцим» находится слишком далеко от Варшавы. Он вообще расположен ближе к Судетским горам. Что еще здесь рядом? «Треблинка»? «Майданек»? «Собибор»? Да этих лагерей смерти в Польше десятки, и рядом с Варшавой в том числе.

Значит, надо брать этого оберштурмбаннфюрера живым и давить из него информацию. Вот только как? Он наверняка приперся не меньше, чем с отделением солдат Ваффен СС. К примеру, я взял бы два отделения с парой бронетранспортеров, но действительность превзошла все мои мрачные прогнозы.

Спускаясь обратно, я быстро обрисовал «Кубику» свои предположения и нарисовал ему круг задач. Что-либо говорить в номере было нельзя, а на лестницу «прослушку» не воткнешь. Выйдя на улицу, мы притормозили на пороге гостиницы.

Да-а-а-а! Храбрецом оберштурмбаннфюрера не назовешь – чуть в сторонке стояли автомобиль «Кюбельваген» с гостеприимно распахнутыми дверями, гусеничный «Ганомаг» с двумя пулеметами и здоровенный восьмиколесный броневик с очень неслабой пушкой.

– М-м-мать! Где ж мы вас всех хоронить-то будем? – чуть слышно пробормотал «Кубик», тоже набравшийся у меня выражений.

– Размножаемся делением: «Кубик», ты – в «кюбель», я в «Ганомаг», дальше по обстоятельствам, но оберштурмбаннфюрера, его ординарца и одного радиста надо брать живьем. Условный сигнал – «работаем».

Когда приедем, я начну голосить, а ты глуши всех в «кюбеле». Только не шуми, нам грохота на броневиках хватит. Потом вываливайся, иди к этому недотанку и долбись в него, чтобы тебе люк открыли, – так же негромко сказал я.

То, что «Кубик» влегкую прибьет водителя и пулеметчика, сидящего впереди разведывательного автомобиля, я ни в каком месте не сомневался – довелось мне как-то увидеть его работу ножом. Самое главное, чтобы он Генриха, мать его, Майера в горячке не прибил.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – подойдя к «Кюбельвагену», обратился я к развалившемуся на заднем сиденье подполковнику СС. – С вашего позволения, я поеду в бронетранспортере с солдатами – не с моими длинными ногами ютиться всю дорогу на тесном сиденье вашего персонального автомобиля.

– И вам не будет холодно, оберштурмфюрер? – выказал показную заботу эсэсовец.

– Пф-ф-ф… всего несколько минут. Не знаю, как принято в генерал-губернаторстве, но у нас можно снять верхнюю одежду с понравившейся вам «вешалки» и пристрелить саму «вешалку», чтобы она не испытывала неудобства от внезапно налетевшего холода, – небрежно бросил я.