Мои 99 процентов Торн Салли
– Я не ожидаю от тебя идеальности, – говорю я, но он лишь горько усмехается.
– Что ты сказала, когда вернулась домой и обнаружила меня на крыльце? «Что ты тут делаешь, Том Валеска, самый идеальный мужчина на земле?» – Он указывает на потолок. – Вот тебе и ответ. Я не идеальный. Ты задаешь мне стандарт, до которого мне никогда не дотянуть. Но я многие годы пытался это сделать. Поверь мне.
– Можешь больше не пытаться. Будь самим собой. Делай так, как можешь. Лажай, если хочешь.
Я вижу, в каком напряжении он находится. Его выдают стиснутые челюсти и сжатые кулаки. Он всегда был тем незыблемым краеугольным камнем, на котором все держалось, с тех самых пор, как еще мальчишкой покупал продукты и выносил мусор. От Альдо ушли все, кроме Тома.
Он тушит все пожары вокруг него, причем проделывает это так виртуозно, как будто это ему ничего не стоит.
А ведь это не так.
Он качает головой:
– У тебя дыра в крыше и слезы на глазах. Я только и делаю, что не оправдываю надежд.
– Пожалуй, мы договоримся, что никто больше на тебя никаких надежд не возлагает, – говорю я под завывания гуляющего по дому ветра, который хлопает задней дверью. – Все, больше никакой идеальности.
– Когда ты растешь практически в нищете и тебя принимают в семью, как приблудного пса, ты будешь из кожи вон лезть, лишь бы оказаться достойным. А я то и дело лажаю. Я лажаю, Дарси. Я налажал с расчетами.
Я смотрю на его мрачное лицо и чувствую, как меня охватывает ужас.
– В каком смысле налажал?
– Я пообещал ребятам повысить ставки, когда звал их к себе. А в моей смете оказалась ошибка. Элементарнейшая ошибка, прямо у меня под носом. Я должен заплатить им по той таксе, которую пообещал, да плюс еще их мотель – так что все это пойдет из моей маржи. В общем, выходит, что сам я работаю практически бесплатно. – Он удрученно вздыхает.
Тут на передний план вырывается гиперопекающая часть меня. Злость и боль предательства теперь серебряный и бронзовый медалисты.
– Я…
– Не надо говорить, что ты все исправишь. Я накосячил, мне и исправлять. Если об этом узнает Джейми, мне конец. Он всю жизнь будет мне это припоминать.
– Какая тебе вообще разница, что о тебе думает мой брат?
– Твой брат-близнец. – У Тома дергается щека.
Мы так близко, что я смотрю на его губы. Бросаю быстрый взгляд. Очередной порыв ветра пронизывает меня сквозь одежду, и Том крепче обнимает меня.
– Почему ты так на нас вкалываешь?
– Потому что не хочу оставаться на улице. Больше никогда в жизни. – Его взгляд полон искренности. – Я сделаю все, чтобы быть достойным того доверия, которое мне оказали. Если ты помнишь, однажды я уже оказался недостаточно хорош.
– Ты всегда был ровно таким, как надо. Я сравнивала с тобой всех мужчин, которых встречала. До тебя не дотягивал ни один. И это уже давно меня пугает, потому что как быть, когда ты не можешь заполучить мужчину своей мечты?
Том ничего не говорит, но внутри у него бушует пожар, я чувствую это.
– Ты – идеальный, Том Валеска. Идеальный для меня. Ты хочешь быть со мной, несмотря на то что я этого не достойна?
Вспыхивает молния.
– Я хотел быть с тобой всю свою жизнь.
– Тогда возьми меня. Выбери меня.
Он делает последнюю попытку отпугнуть меня:
– Я все провалил. Я не такой, каким ты меня считаешь.
– Плевать!
Его незабываемые глаза – последнее, что я вижу перед тем, как он приподнимает меня на цыпочки и накрывает мои губы своими. В вышине над нами грохочет гром, а потом во всем мире наступает оглушительная тишина.
В параллельной вселенной мы с ним всегда стояли тут, на пороге, с того самого злополучного вечера, когда я, восемнадцатилетняя идиотка, ответила ему: «Я знаю». Там, в этом другом измерении, он проглотил свою гордость и решил в самый последний раз проявить терпение. Он постучался в дверь дома судьбы, накрыл мои губы своими, и все это время мы не отрывались друг от друга.
В той альтернативной реальности мы продолжали существовать, подсвечиваемые грозами и погожими летними днями. Праздничные фейерверки озаряли наши лица. Мимо неслись года, свет дня уступал место ночной тьме, а тьма – свету. Мои волосы отросли до самой земли. Нас по щиколотку засыпало осенними листьями, и сезоны сменяли друг друга по кругу с бешеной скоростью, как в калейдоскопе.
Мы никогда не знали больше ничьего прикосновения и никогда не вынуждены были расстаться. Там всегда существовало мое настоящее сердце, там оно билось ровно и безупречно, и ему ничего не грозило, потому что оно было с ним.
И вот теперь нас сквозь тонкую пленку неудержимо затягивает в это измерение, и мы оказываемся в этих постаревших телах. Все остальные поцелуи в моей жизни были неправильными. Я всегда это знала.
Вот почему с другими мужчинами я никогда не остаюсь на ночь, никогда не сплю и никогда не люблю.
Он отрывается от моих губ и с изумлением спрашивает:
– Так вот как ты целуешься?
Прежде чем я успеваю что-то ответить, он раздвигает коленом мои бедра и, пристроив меня чуть повыше, вновь приникает к моим губам с хриплым стоном. Я понимаю, что обнаружила нечто неизмеримо более восхитительное, чем сахар, и это вызывает у меня мгновенное привыкание. Хуже, я подсела, как наркоманка. Всю свою жизнь я вынуждена была довольствоваться его мимолетными взглядами, и теперь, узнав, каковы на вкус его губы, немедленно понимаю, что намерена делать, чтобы он никуда больше от меня не делся. Я бы на его месте уже начинала бояться.
От первого прикосновения его языка колени у меня становятся ватными, но, к счастью, он крепко меня держит. У меня вырывается прерывистый вздох. Он вдыхает его, чуть изменяет угол наклона головы и выдыхает обратно мне в легкие. Воздух лучше из его легких. Жизнь лучше с его поцелуями.
Он – мой, и мне необходимо как можно скорее до него это донести.
Теперь его язык вторгается в мой рот, и это не расчетливый ход, призванный соблазнить. Меня пробуют на вкус. Его зубы закусывают мою губу, щетина царапает мой подбородок. Потом он на мгновение замирает, и я чувствую, как по всему его телу волнами пробегает дрожь наслаждения. Моя кожа впитывает ее, как пустыня влагу. Меня попробовали на вкус, и я оказалась ровно такой, как надо.
Похоже, хороший мальчик еще пытается трепыхаться в помраченной части его разума, которая отвечает за логику – этот поцелуй слишком влажный, слишком жадный, слишком животный для первого раза, проверь, не отвратил ли ты ее, – и он пытается оторваться от моих губ, слегка сжав мою талию.
– Даже не думай! – рычу я. – Не смей меня жалеть!
Он мгновенно подчиняется и с видимым облегчением возвращается к моим губам. Потом бесстыдно прижимается ко мне бедрами, и я ахаю от силы его желания. Что я там говорила про жалость? Кажется, эту ночь я запомню надолго.
– Никто другой больше не будет тебя целовать, – выдыхает он, не отрываясь от меня. – Твои губы принадлежат мне.
Эта мысль – больше, чем он может вынести; и вот мы уже теребим друг на друге одежду, а поцелуй превращается в безмолвный диалог – мы разговариваем все громче и громче, перебивая друг друга. Послушай меня! Нет, это ты послушай меня!
И в унисон: Я убью любого, кто к тебе прикоснется.
Мы изменяем небо и влияем на воздух. Когда туча над нами прорывается и дождь начинает лить сильнее, я едва это замечаю. На нашей одежде начинают оседать микроскопические капельки воды.
Я так хрипло дышу, как будто пробежала марафон. Кажется, я так очень быстро доведу себя до полного изнеможения, но меня это не пугает: мужчина, с которым я целуюсь, позаботится обо мне.
Ну же, сердце, не подведи!
Эта мысль выбивает меня из ритма, и Том проводит кончиками пальцев по моей шее. Накал слегка ослабевает, и исступление уступает место пронзительной нежности. Эта передышка дает мне возможность слегка прийти в себя и унять сердцебиение. Я вновь обретаю способность слышать звуки; дождь льет уже всерьез, барабанит по жестяному козырьку крыльца.
Слышится оглушительный раскат грома, но оторваться друг от друга нас заставляет дрожащий тоненький собачий вой. Мы переглядываемся и хором произносим:
– Патти!
Нам уже плевать на беспорядок, это кратчайший путь, поэтому мы, спотыкаясь, несемся в темноте по разгромленному дому. Каждый раз, когда я спотыкаюсь, его руки не дают мне упасть. Очутившись перед задней дверью, мы, недостойные, эгоистичные людишки, на мгновение задерживаемся и снова целуемся, чтобы собраться с духом перед тем, как выскочить во двор, который дождь превратил в мутный селевой поток. Его язык обещает мне продолжение, если я найду в себе силы добраться до студии. Если бы понадобилось, я переплыла бы даже Ла-Манш.
К тому моменту, когда мы, скинув обувь, захлопываем за собой дверь студии, на нас обоих нет ни одной сухой нитки. Свет не включается, дисплей моего электронного будильника не горит, и Патти нигде не видно. Диана, сидящая на шкафу, презрительно смотрит на нас, потом спрыгивает и вновь устраивается в своем ящике из-под яблок.
– Патти, девочка, иди сюда, – виноватым голосом зовет Том, и она высовывает мордочку из-под кровати. – Мне ужасно стыдно.
– Ты же не знал.
Еще с минуту мы пытаемся выманить ее из-под кровати, пока она наконец не выбирается оттуда на полусогнутых лапках и семенит к своей лежанке. Я накрываю ее одеяльцем и плотно закутываю. Мы выпрямляемся, в этот миг сверкает молния и Том получает возможность хорошенько меня разглядеть. Я успеваю заметить только влажную рубашку, облепившую его тело. Мы обмениваемся одинаково похотливыми взглядами, но тут комната вновь погружается в темноту, и мы как по команде вздыхаем. И немедленно начинаем смеяться друг над другом.
– И ты все это время скрывала внутри себя этот поцелуй?
Том принимается расстегивать свою рубашку, торопливо и бездумно, словно собирается нырнуть в бассейн. Терпения у него хватает только на половину пуговиц, и он, сдавшись, делает шаг в мою сторону. Еще несколько секунд без меня для него слишком невыносимы.
– Кажется, мне нужно внести в мою страховку кое-какие изменения.
– Тогда лучше позвони им сию секунду.
Он смеется прямо мне в губы, потому что мы уже снова целуемся. Мои лопатки упираются во что-то плоское; я прижата к стене. Лишь пальцы моих ног касаются пола. Золотой пузырь туго натягивается и обнимает нас со всех сторон, точно вторая кожа. Когда моя голова склоняется набок и его губы скользят по моей шее, я вижу, как над его влажными плечами поднимается пар. Мотор в его груди работает на износ.
Я столько лет не сводила глаз с губ Тома, когда он говорил, что точно знала, какими будут его поцелуи. Искренними, страстными и первобытными. Испытующими, потому что он пытается понять, что мне нравится, но быстро понимает: мне нравится все, что бы он ни делал. Нежными, медленными, с языком и зубами. Напористыми и требовательными. Дополнительные очки за ладонь на моей шее. Том слегка сжимает мою ягодицу, и по всему моему телу пробегает дрожь, а кожа становится вдруг невыносимо чувствительной; швы на одежде начинают казаться лезвиями ножей. Безо всякой жалости Том продолжает исследовать мое тело. Когда моя грудь оказывается в его ладони, он замирает, ощутив прикосновение к коже холодного металла в соске.
– В постель! – приказывает он своим альфа-голосом, и в моих трусах лопается резинка.
Тогда на кухне я сказала ему ровно то же самое. Интересно, он тогда почувствовал себя так же, как я сейчас?
– Ну наконец-то до тебя дошло, чего я от тебя хочу.
Я перемещаюсь в сторону постели спиной вперед без усилий со своей стороны. Мои ноги ощущают провода осветительной аппаратуры, но я о них не спотыкаюсь. Он несет меня.
– Я разгромила кухню и прямым текстом потребовала от тебя пойти со мной в постель, а ты взял и…
Том укладывает меня на кровать.
– Я компенсирую тебе моральный ущерб, обещаю, – произносит он с улыбкой в голосе.
Глава 19
Его колени проминают матрас – сначала одно, потом другое – по обеим сторонам от моих лодыжек. Ладони – сначала одна, потом другая – по обе стороны от моей головы. В следующее мгновение я ощущаю тяжесть его тела, и его дыхание щекочет мне шею.
– Скажи, что я правильно пахну, – требую я в потолок.
Он улавливает неуверенность, кроющуюся под этим безапелляционным приказом.
– Ты пахнешь единственно правильно.
– Ну, слава яйцам! – выдыхаю я, потом поднимаю руки, и он стягивает с меня майку.
– Твоя любовь к кружевам свела меня с ума. Ты знаешь, что твой лифчик всегда бросается в глаза, под любой одеждой? Такое впечатление, что твоя одежда не слишком-то хочет исполнять свои обязанности. – Он целует меня в шею, но поцелуй очень быстро превращается в чередование посасывания и покусывания. – Ты прямо как самоочищающийся банан.
Я начинаю смеяться:
– Ну что поделать, если я так себя чувствую в твоем присутствии.
– У меня просто крышу сносит, когда ребята смотрят на кружева на твоей коже.
Эта мысль побуждает его вернуться обратно к моим губам, и ревность добавляет его поцелую перца.
Я знаю, какие чувства он испытывает. Я намерена не выпускать его из рук до конца жизни, чтобы ни у кого не возникло никаких сомнений, кому он принадлежит.
Том укладывает меня поперек тусклой полоски света, пробивающейся сквозь щель в шторах. Он восхищается моими кружевами, не жалея комплиментов, трется о них щекой, после чего метким броском отправляет в темный угол. И его жесткие ладони человека, не боящегося никакого труда, принимаются исследовать каждый уголок моего тела.
Мой проколотый сосок немедленно вызывает у него жгучий интерес. Он опирается на локоть и принимается играть им, и я наконец осознаю весь потенциал металла, вставленного в столь чувствительный комочек плоти. Другие мужчины пытались настраивать меня, как радиоприемник, Том же безошибочно знает, что делать. Он изучает мои реакции, и по всему моему телу разбегается дрожь.
Мне очень хочется узнать, нравится ли ему мой пирсинг.
– Значит, девушки с пирсингом в твоем вкусе?
– О да! – выдыхает он, обхватывая мой сосок губами. – Как может металл быть таким сладким на вкус?
Когда он говорит, его язык касается металлического колечка, и я взмываю над матрасом. Том довольно смеется и продолжает ласкать его языком.
– Каждый раз, стоило мне подумать об этом загадочном пирсинге, я с размаху врезался в стену. – Выгнись, – добавляет он с точно отмеренной долей властности.
Его рука проскальзывает под мою спину, он переворачивает меня и продолжает играть со мной, пока моя рука не ложится на пуговицу джинсов.
– Неужели это все происходит наяву? – Он выпускает меня. – Или я слишком сильно врезался в стену?
– Да, это наконец-то реальность.
Не в силах больше сдерживаться, я сдираю с него рубашку, так что с треском отлетают оставшиеся пуговицы. Она соскальзывает с него, и я провожу ладонями по его торсу. Его локти смыкаются и размыкаются, а бедра инстинктивно подаются вперед. Бессознательные реакции его тела совершенны.
Его обтягивающие футболки не лгали. Тело, тело, тело. Эта комбинация плоскостей и изгибов сводит меня с ума. Эти мышцы. Эти линии, эти бедра и такое количество часов тяжелого труда, что меня пронзает боль. Ну почему он вынужден так тяжело работать? Его тело любит мои руки.
– Все это происходит наяву, если только я не вижу очередной эротический сон с участием Тома Валески. В таком случае завтра с утра я не смогу смотреть тебе в глаза.
– После всего того, что я намерен с тобой проделать, ты в любом случае едва ли сможешь смотреть мне в глаза, – со смешком в голосе отзывается он.
Мои бедра непроизвольно сжимаются, и он, почувствовав это, снова целует меня. Ему определенно нравятся мои губы.
– Дарси, сегодня ночью я собираюсь хорошенько тебя узнать.
– Ты и так знаешь меня как облупленную, – со стоном выдыхаю я, но он качает головой.
– Не так, как мне хочется.
Он чувствует, как я вскидываю бедра в ответ, и его рука стягивает мои джинсы до колен. Некоторое время больше ничего не происходит. Когда же Том заговаривает, ему не сразу удается вновь овладеть собой.
– Но сейчас хороший момент спросить тебя, хочешь ли ты продолжать. И если нет, то это твое полное право.
Мое сердце переполняет любовь к нему. Другого такого мужчины нет на всем белом свете. Он идеальный. И я нахожусь с ним в постели. От осознания того, как мне повезло, я готова расплакаться. Я пытаюсь сесть, но мое тело экономит силы.
– Пожалуйста, пожалуйста. Горячее «да». Жалобные мольбы, и так далее, и тому подобное. И я даже не шучу. Избавь меня от страданий.
– Дарси Барретт, умоляющая меня в постели. Кажется, я брежу.
Он негромко смеется, и я чувствую, как его пальцы обхватывают мою лодыжку. Потом меня переворачивают на живот. Когда он обхватывает обеими руками бедра, я внутренне вздрагиваю от неожиданности. На секунду я ожидаю болезненного хлопка резинки и грубого вторжения, возможно, крепкого шлепка по ягодицам. Печальный опыт напоминает о себе, и меня начинает трясти.
– У меня все должно быть под контролем, – говорит Том.
И тут до меня доходит. Он просто хочет посмотреть, что написано на моих трусах. Я так его люблю, что могу лишь рассмеяться и закрыть лицо руками.
Теперь он трется своей колючей щекой о ложбинку вдоль моего позвоночника. Потом утыкается лбом мне в плечо.
– Этот серебристый отблеск на твой коже сводит меня с ума. Мне сразу же хочется…
И он демонстрирует мне, чего именно ему хочется. В ход идут зубы и язык. Матрас заглушает мои стоны. Он переворачивает меня и продолжает дразнить, и ласкать, и изучать мои реакции. От него не укрывается ни мой взмах ресницами, ни мой выдох. Он легонько проводит по моей коже кончиками пальцев, и от его прикосновений по всему моему телу разбегаются электрические мурашки.
– Ты и твоя прекрасная кожа много лет не давали мне покоя. Как-то раз на Рождество я поцеловал тебя в щеку при встрече. Это меня… ошеломило. Мне пришлось пойти посидеть в машине. – Он повторяет поцелуй и качает головой, как будто сам себе не верит. – Это был самый лучший подарок за всю мою жизнь. – Он снова и снова прижимается губами к моей щеке. – Спасибо тебе.
Он так обезоруживающе откровенен, что у меня щемит сердце. Как я могу надеяться сравниться с ним? Я никогда и ни с кем не была в постели ни честной, ни мягкой, но я должна попробовать.
– Ты такой милый. – Я запускаю пальцы в его волосы. – Ну а я каждое Рождество жила в ожидании расставания с тобой, потому что на прощание ты меня обнимал. Да, – выдыхаю я, когда он прижимает меня к себе; возникает пауза, и у меня появляется ощущение, что он про себя произносит мое имя. – Мм, теперь, когда мы наконец перевели наши отношения в горизонтальную плоскость, это еще лучше.
– Ты каждое Рождество ждала, когда сможешь со мной попрощаться? – с болью в голосе спрашивает он, стягивая с меня трусы. – Дарси, я должен загладить свою вину.
– Не беспокойся, я за этим прослежу.
Я чувствую его нерешительность. Тома вдруг одолела робость. Закусив губу, чтобы не улыбаться, я беру его руку и направляю ее вверх по своему бедру.
– Начинай прямо сейчас.
Он ощущает, насколько я готова, и мы снова яростно набрасываемся друг на друга.
Он прикусывает мочку моего уха, чтобы удержать в неподвижности, пока его умелые пальцы исследуют и ласкают самые укромные местечки моего тела. Том отлично умеет решать проблемы. Мое тело содрогается в клетке его тела, а его жаркое дыхание, оглушающее меня, кажется, не может принадлежать человеческому существу. Я напрягаюсь; он застывает. Я расслабляюсь, он вознаграждает меня. Он хочет, чтобы я была мягкой и податливой. Чтобы я стала текучей, как шелк.
– Не так быстро, а не то я кончу, – вырывается у меня, и я смеюсь, не веря своим ушам. – Я никогда в жизни никому такого не говорила.
В отчаянии хватаюсь за свою прикроватную тумбочку.
– Мне повезло очутиться в постели с самым усердным тружеником в мире.
– Так, теперь надо аккуратно.
– Почему? – В темноте я успеваю заметить его блеснувшие глаза, когда он зубами надрывает край серебристого квадратика, как будто это упаковка леденцов, потом кое-что вспоминаю и смеюсь. – Ах, ну да. Я и забыла про твой член.
– Ах, значит, ты забыла? – Он смеется и легонько шлепает меня по ягодице. – Ну, спасибо тебе на добром слове.
– Ну как я могла это забыть, ты смеешься, что ли? – (Его рука вновь оказывается между моих ног, большой палец пробирается глубже и принимается поглаживать меня, нежно и осторожно.) – Ты само совершенство. Я все это время до смерти тебя хотела. Том Валеска, войди в меня.
Никогда еще в жизни Том мне не отказывал.
– О господи! – Я не в силах сдержать стон. – Ты самый идеальный мужчина на свете.
Он смеется, и вот уже его бесконечно медленное и бережное продвижение вглубь меня сменяется уверенными плавными толчками. Он больше, чем все, кто были у меня до него. Я ненавижу себя за эту непрошеную мысль! Как мой мозг вообще смеет думать о ком-то другом? Но вместе с ней приходит осознание, что он осторожничает, чтобы не повредить мне, и это невероятно возбуждающе.
– Спасибо тебе, – произносит он нежно. – Ты моя ожившая мечта.
Каждую клеточку моего тела переполняет наслаждение. Движения Тома кажутся сдержанными, выверенными. Если мне удастся заставить его потерять голову и перестать сдерживаться, я смогу умереть счастливой.
– Нет уж, не жалей меня.
– Просто… просто позволь мне действовать осторожно.
– Я не хочу осторожно. Я хочу честно.
И вот наконец он понемногу начинает ослаблять контроль. Искренность его тела – это что-то умопомрачительное.
– Ну все, теперь мы будем делать это каждый день. Глубже, Том! Сильнее!
Я автоматически опускаю руку между нами. Мой оргазм – моя ответственность. Но кажется, только не с Томом.
– Глупенькая, для этого у тебя есть я, – выговаривает он мне между вдохами – такие делают пловцы между гребками. Потом слегка отстраняется и легонько касается моей груди кончиками пальцев. – С твоим сердцем все… в порядке?
Впервые мужчина задает мне в постели этот вопрос, потому что в свои проблемы с сердцем я никого не посвящала. Я глотаю автоматическое «конечно» и прислушиваюсь к себе. Кровь лениво и тягуче стучит у меня в ушах.
– Я в порядке, но если я перевозбужусь или ты навалишься на меня, у меня случится приступ головокружения и клаустрофобии. Потом начнется тахикардия, и я не смогу…
Мое тело прикроет лавочку, и я не смогу дать выход этому мучительному желанию.
Он выходит из меня. Медленно и невероятно эротично.
– Верни все как было! – Я обхватываю его ногами. – Я что, разрушила атмосферу?
– Нет, разумеется, нет. А что, если… – произносит он задумчивым тоном, – мы сделаем так?
– Пожалуйста, не надо ничего менять, – умоляю я, но он уже поворачивает меня на бок и сворачивается калачиком вокруг меня.
Ну вот, можно спать, как парочка целомудренных обнаженных ложек. Одеяла сбитым комом валяются где-то на полу, и воздух холодит мою разгоряченную кожу. На какой-то ужасный момент я решаю, что он решил со мной не связываться.
Но я ошибаюсь. Как всегда, Том нашел решение. Он принимается целовать мою шею сзади, вновь аккуратно внедряясь в глубины моего тела. И вот он уже еле уловимо движется туда-сюда внутри меня, накрыв ладонью мое бедро.
– Ни о чем не беспокойся, – говорит он, опуская руку вниз. – Просто расслабься и дыши.
Никогда бы не подумала, что забота – это так сексуально.
– Можно тебе кое в чем признаться? – произношу я в темноту.
Он кивает, и его легчайшие движения становятся более уверенными.
– Иногда, когда я кончаю, мне становится плохо с сердцем. И это не для слабонервных. Так что, если это произойдет, не принимай на свой счет.
– Я попытаюсь сделать так, чтобы тебя не закоротило. – Я сжимаю его внутри себя, и он стонет. – Хочешь испытать меня, посмотреть, на что я способен?
Доводилось ли мне хоть раз в жизни получать такое соблазнительное предложение? Голос Тома больше похож на звериный рык.
– Я хочу, чтобы ты вошел в меня. – Я прижимаюсь щекой к его бицепсу, пытаясь за что-то уцепиться и не дать уже подхватившей меня неодолимой волне наслаждения вынести за край. – Глубже. Сильнее. Не так, будто тебе меня жалко или ты за меня беспокоишься. Я хочу, чтобы ты трахал меня так, будто с сегодняшнего дня мы будем делать это ежедневно. Всю свою жизнь.
Разгоряченная кровь сотнями иголочек покалывает мою кожу изнутри, но я готова к тому, что может произойти. Он делает ровно то, что я от него требую. Он отдает мне все, что у него есть, без остатка.
Оргазм накрывает меня с такой силой, словно я на полном ходу врезалась в кирпичную стену.
Я выгибаюсь дугой и слышу собственный полувздох-полувсхлип. Все внутри меня скручивается пружиной, и я выдыхаю. Я в состоянии свободного падения. И несмотря на то, что сердце у меня в груди колотится так громко, что я почти глохну, я чувствую себя в безопасности в этих руках, с этим мужчиной, который знает меня как облупленную.
С ним мне не нужно беспокоиться о том, чтобы притворяться нормальной. И ровно в тот момент, когда у меня мелькает мысль, как же это здорово, он вонзается в меня с такой силой, что все мое тело сотрясают афтершоки, и, кажется, я кричу. Но Том не ослабляет своего натиска. Я выжата, как тряпка, и все равно не могу перестать содрогаться в спазмах, по моим щекам текут слезы, а губы бессвязно требуют «еще, да, пожалуйста, еще». Ему приходится держать меня, а не то я сползла бы с кровати.
– Ну же, ну же, давай! – приказываю я, и он подчиняется.
Том раскрывается передо мной со своей тайной, неведомой мне доныне стороны; я искусана, распластана, а от его железных пальцев, кажется, завтра у меня будут синяки. Никто еще никогда не хотел меня так страстно. Он убьет, будет жить и умрет за меня. То, что он чувствует ко мне, огромно. Я знаю лишь, что теперь принадлежу ему. Я кладу ладонь на его затылок, и он целует меня в плечо.
– Так вот чего я ждал всю свою жизнь, – произносит он после того, как несколько минут пытался отдышаться. – Выходит, чтение книг Лоретты вовсе не породило у меня нереалистичных ожиданий. – Он с трудом высвобождается из меня. – Потому что с тобой все это именно так. Совершенно… феерически.
Я чувствую, как он выбирается из постели.
Его большие ладони гладят мое тело. Я не ощущаю ни намека не усталость. Мне совершенно необходим еще один поцелуй. Мне необходимо снова почувствовать его кожу рядом с моей, чтобы я никогда больше в жизни не испытывала голода. Я слышу, как он шуршит чем-то в темноте, потом до меня доносится еще какой-то негромкий скребущий звук. Он что, убирает коробку с презервативами?
– Тогда в баре я сказал тебе, что оказаться в центре внимания Дарси Барретт – это серьезно. Я понятия не имел, о чем говорю. Вот что было по-настоящему серьезно. Так, у меня тут есть еще четыре штуки, – говорит Том, имея в виду презервативы, и меня пробирает дрожь. – Ну что, посмотрим, на сколько нас хватит?
– А разве тебе завтра не нужно рано вставать? – не могу удержаться я.
– Ты у меня сейчас договоришься. Так, поехали.
Его губы накрывают мои, и мы начинаем все заново.
Просыпаюсь я от того, что в дверь студии скребется чихуахуа. Тома нигде не видно, за окнами еще темно, постель уже успела остыть. Я накидываю черный шелковый халат; на табло электронного будильника мигают нули. Из всего этого я делаю вывод, что, во-первых, дали электричество, а во-вторых, еще очень рано.
– Сейчас, сейчас, – говорю я Патти. – Где папочка?
Я разочарована. Никогда еще в жизни я не просыпалась в одной постели с мужчиной и с нетерпением ждала и этого первого опыта. С каждым шагом в направлении двери в моей памяти всплывают все новые и новые картины того, что он проделывал со мной прошлой ночью. Каждой клеточкой своего тела я ощущаю изнеможение, и это блаженное чувство. Это была яростная схватка, закончившаяся полной капитуляцией обеих сторон.
Позволь мне немного побаловать Дарси Барретт. Дай мне попробовать это ощущение на вкус.
Это была лучшая ночь в моей жизни. Интересно, Том был бы обескуражен, если бы узнал это? Я наконец нашла того единственного, перед кем не нужно притворяться лучше, чем я есть. Если бы я сказала ему, он улыбнулся бы, а потом скомандовал тем властным голосом, который мне так нравится: «А ну, снимай халат».
Я приоткрываю раздвижную дверь:
– Том?
Вместо того чтобы устремиться к уже облюбованному участку газона, Патти решительно семенит совершенно в другом направлении. Она направляется к дому, явно всецело сосредоточенная на том, чтобы найти хозяина.
– Патти, вернись!
Ближайшей ко мне парой обуви оказываются туфли на шпильках, которые я бросила валяться у стены. Всовываю в них ноги и внутренне ежусь, когда подошвы начинают скользить по грязи и слышится омерзительный хруст панциря улитки. Ноги у меня разъезжаются, и я вскрикиваю от боли в мышцах бедер.
Оказывается, чихуахуа способны развивать олимпийскую скорость. Хвостик Патти скрывается за углом дома. Она семенит по подъездной дорожке в сторону выезда, когда навстречу ей с улицы сворачивает машина. Инстинкт самосохранения у Патти как у лемминга. Сердце у меня уходит в пятки от страха. Я смаргиваю, и мои глаза играют со мной дурную шутку; мне кажется, я вижу, как она попадает под колесо. Я снова смаргиваю, и Патти, живая и здоровая, приветственно машет хвостиком, точно флагом.
– Осторожно! – кричу я из последних сил и размахиваю рукой, чтобы привлечь внимание.
Фургон тормозит, и я вижу, что за рулем Том. Куда его носило в такую рань? Еще даже не рассвело.
Согнувшись пополам, я упираюсь ладонями в колени. Главное сейчас – отдышаться… Фффух, фффух, фффух. Ну не настолько же я не в форме, в самом деле. Сердце в груди колотится как-то странно, все быстрее и быстрее, пока я не начинаю понимать, что происходит. У меня такое чувство, что я могу положить ладонь на грудную клетку и достать его оттуда, как хомяка. Давлю на него, мысленно приказываю ему замедлиться. Водительская дверь открывается, я поднимаю глаза и вижу на лице Тома выражение неприкрытого ужаса.
Пассажирская дверь тоже открывается, и из фургона показывается блондинистая голова с точно такой же, как у меня, стрижкой. Я закрываю глаза и говорю себе собраться в кучку, потому что худшего момента для всего этого и придумать нельзя.
Запах моего брата я узнала бы где угодно. Дорогая ткань и понтовый итальянский парфюм, который пахнет лимонными корками, замоченными в жидкости для мытья окон. Считается, что он должен нравиться женщинам, и большинству он действительно нравится. В следующую секунду мой братец оказывается с одной стороны от меня, а Том с другой, и оба разом начинают говорить, перебивая друг друга. Том в ярости. Я чувствую прикосновение пальцев к моему запястью с тыльной стороны и, когда Том удаляется в сторону дома, делаю поползновение последовать за ним.
– Он пошел за твоим лекарством, – говорит Джейми, и я повисаю на нем.
Мое сердце все еще считает, что у меня есть близнец, потому что оно льнет к моему брату, пока прибежавший Том не сует мне в одну руку таблетку, а в другую бутылку воды. Я глотаю лекарство.
Все вокруг меня становится серым. Все пошло не так.
– Я в полном порядке, – выдавливаю я, но отлепиться от Джейми мне никак не удается.
Мои руки цепляются за него, и перед глазами все начинает рассыпаться на пиксели, когда стальной голос Джейми приводит меня в себя.
– Дарси, даже не вздумай!
– Я звоню в «скорую»? – В руках у Тома телефон. – Джейми, я звоню?
В его голосе звучит отчаяние. Я из последних сил мотаю головой. Джейми тоже мотает головой. Он совершенно уверен, что справится с ситуацией лучше всякого парамедика.
– Ты слишком важна, – говорит Джейми вполголоса, как будто это наш с ним секрет и даже Том не должен его слышать. – Ты слишком важна для меня. Давай продышись и успокойся.
Он обнимает меня, как умеет обнимать только он один. Я так сильно по нему скучала, что меня трясет. Черт побери! Я так старалась, но в эту минуту я его сестра-близнец больше, чем когда-либо. Нам никуда друг от друга не деться, пока один из нас не умрет.
Проходит еще минута-другая, прежде чем мое учащенное сердцебиение начинает замедляться. Том обнимает меня за плечи, и я усилием воли запихиваю мой личный смерч обратно в шкафчик в грудной клетке. Я пытаюсь отстраниться от Джейми, но тут же спиной натыкаюсь на Тома.
– Ну, спасибо тебе большое, меня самого чуть инфаркт не хватил, – бурчит Джейми, и я делаю вывод, что мне больше ничто не грозит. – А жаль, а то и похоронили бы обоих сразу на одном участке, в целях экономии.
– Третьим возьмете? – раздается над моей головой слабый голос Тома.
Читать бесплатно другие книги:
