Ангел для сестры Пиколт Джоди
– Анна тебя зовет, – повторил он.
Донна перевела взгляд на меня.
– Все будет в порядке, – пообещала она, и, помедлив секунду, я кивнула.
Анна была в детском отделении, где палаты не были герметично изолированы. Я услышала ее плач еще в коридоре.
– Мамочка, – хныкала она, – болит.
Я села на кровать и обняла ее.
– Я знаю, зайчик.
– Ты можешь остаться со мной?
Я отрицательно покачала головой.
– Кейт больна. Мне нужно возвращаться.
Анна отодвинулась.
– Но я же в больнице, – сказала она. – Я в больнице!
Я посмотрела на Брайана поверх ее головы.
– Ей дают обезболивающее?
– Очень мало. Медсестра утверждает, что детей лучше не пичкать лекарствами.
– Это просто смешно. – Когда я встала, Анна захныкала и схватилась за меня. – Я сейчас вернусь, солнышко.
Я обратилась к первой же медсестре, которую нашла. В отличие от онкологического отделения, здесь я никого не знала.
– Ей дали тайленол час назад, – объяснила женщина. – Я знаю, что ей все равно больно…
– Роксицет. Тайленол с кодеином. Напроксен. Если этих лекарств нет в предписаниях врача, то узнайте, можно ли их выписать.
Медсестра рассердилась.
– Я уважаю ваше мнение, миссис Фитцджеральд, но я сталкиваюсь с этим каждый день, и…
– Я тоже.
Я вернулась в палату Анны с детской дозой роксицета, которая должна была либо облегчить боль, либо усыпить, и она тогда ничего не почувствует. Я вошла и увидела, как Брайан пытается своими большими руками застегнуть крошечную застежку цепочки с кулоном на шее Анны.
– Думаю, ты тоже заслужила подарок, потому что сделала подарок своей сестре, – произнес он.
Конечно, надо было вознаградить Анну, за то что у нее взяли костный мозг. Конечно, она заслуживала признания. Но мысль о том, что кого-то нужно награждать за перенесенные страдания, честно говоря, никогда не приходила мне в голову. Мы все уже так долго страдали.
Они оба подняли голову.
– Смотри, что папа мне подарил! – воскликнула Анна.
Я протянула лекарство. Мой подарок был не таким роскошным.
После десяти часов Брайан принес Анну в палату к Кейт. Она передвигалась медленно, как старушка, опираясь на Брайана. Медсестры помогли ей надеть маску, халат, перчатки и бахилы, чтобы она могла войти – это было нарушение правил, потому что детей обычно в изолированные палаты не пускали.
Доктор Шанс стоял возле штатива, держа пакет с костным мозгом. Я повернула Анну так, чтобы ей было все видно.
– Вон там, – указала я ей, – то, что ты нам дала.
Она поморщилась.
– Какое противное. Можете забирать.
– Так и сделаем, – сказал доктор Шанс, и ярко-красный мозг потек к центральному катетеру Кейт.
Я усадила Анну на кровать. Места хватало как раз для них двоих.
– Больно было? – спросила Кейт.
– Немного. – Анна показала на кровь, которая текла по пластиковой трубке в отверстие на груди Кейт. – А это больно?
– Не очень. – Она немного приподнялась. – Анна?
– Что?
– Я рада, что это взяли у тебя.
Кейт положила руку Анны на то место рядом с катетером, где было ее сердце.
Спустя двадцать один день после пересадки костного мозга у Кейт начало увеличиваться количество белых кровяных клеток: доказательство того, что трансплантат прижился. Брайан уговорил меня пойти с ним в ресторан, чтобы отпраздновать это событие. Он нанял частную сиделку для Кейт, заказал столик в ресторане и даже принес мне мое черное платье. Он забыл туфли на каблуках, поэтому мне пришлось идти в старых сабо.
В ресторане почти все столики были заняты. Как только мы сели, к нам подошел сомелье и предложил вина. Брайан заказал «Каберне совиньон».
– Ты хоть знаешь, красное это вино или белое?
Кажется, за все эти годы я не видела, чтобы Брайан пил что-то кроме пива.
– Я знаю, что это алкогольный напиток и что у нас праздник.
Сомелье наполнил бокалы, и Брайан поднял свой.
– За нашу семью, – провозгласил он.
Мы подняли бокалы и выпили по глотку.
– Что ты закажешь? – спросила я.
– А что хочешь ты?
– После больничной еды очень хочется нежное филе. – Я закрыла меню. – Ты уже знаешь результаты последнего анализа крови?
Брайан опустил глаза.
– Я надеялся, что мы придем сюда, чтобы не думать об этом. Понимаешь? Просто поговорить.
– Я и хочу поговорить, – согласилась я. Но когда я смотрела на Брайана, то могла говорить только о Кейт, а не о нас. Мне незачем было спрашивать, как прошел его день, – он взял отпуск на три недели. Нас связывала только болезнь Кейт.
Опять повисла пауза. Я посмотрела вокруг и увидела, что непринужденно разговаривали только за теми столиками, где сидели молодые и стильные люди. Пары постарше, на руках которых блестели обручальные кольца, не оживляли свой ужин беседой. То ли они чувствовали себя уютно, зная мысли друг друга. То ли после определенного возраста просто не остается тем для разговора.
Когда подошел официант, чтобы принять наш заказ, мы оба почувствовали облегчение, оттого что кто-то избавил нас от необходимости признаться, что мы стали чужими людьми.
Из больницы мы забирали совсем не того ребенка, которого привезли. Кейт, осторожно двигаясь, проверяла ящики тумбочки, чтобы ничего не забыть. Она настолько похудела, что джинсы, которые я ей привезла, были велики и пришлось связать два носовых платка, чтобы стянуть их ей в поясе.
Брайан спустился вниз раньше нас и подогнал машину. Я сунула последний диск в спортивную сумку Кейт. Она натянула шапку из овчины на гладкую лысую голову, обернула шею шарфом, надела маску и перчатки. Теперь, когда мы будем не в больнице, ей понадобится защита.
Мы вышли под аплодисменты медсестер, с которыми так подружились.
– Что бы ни случилось, не возвращайтесь, хорошо? – сказал Вилли.
Они по очереди подходили прощаться. Когда все ушли, я повернулась к Кейт.
– Готова?
Она кивнула, но не сделала ни шага. Кейт стояла неподвижно, понимая, что, как только перешагнет порог этой двери, все изменится.
– Мама?
Я взяла ее за руку.
– Мы пойдем вместе, – пообещала я, и мы одновременно сделали первый шаг.
Почтовый ящик был забит медицинскими счетами. Оказалось, страховая компания не связывается с отделом оплат больницы, и наоборот. И те и другие, считая, что расчеты проведены неточно, присылали нам счета, надеясь, что мы по глупости оплатим то, что мы не должны были оплачивать. Финансовая сторона лечения требовала много усилий и времени, а этого у нас с Брайаном как раз не было.
Я пролистала рекламные листовки супермаркетов, журнал Ассоциации спортсменов-любителей, объявления, а потом открыла письмо из банка. Финансовыми делами, требующими больше, чем подпись в чековой книжке, занимался Брайан. К тому же все три вклада, которые у нас были, должны были пойти на образование детей. В нашей семье не было лишних денег, чтобы играть на бирже.
«Уважаемый мистер Фитцджеральд,
Уведомляем, что со счета № 323456 снята сумма в размере 8 369,56 доллара Брайаном Д. Фитцджеральдом, попечителем Кейт Фитцджеральд. Счет закрыт».
Для обычной банковской ошибки сумма была слишком большой. Случалось, что на нашем текущем счете не оставалось ни цента, но я бы заметила, если бы мы потратили восемь тысяч. Я вышла из кухни во двор, где Брайан сворачивал запасной садовый шланг.
– Либо в банке что-то напутали, – сказала я, протягивая ему письмо, – либо у тебя есть еще одна жена, и я об этом не знаю.
У него ушло немного больше времени, чем нужно, чтобы прочитать письмо. Брайан вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Это я снял деньги, – сказал он.
– Не посоветовавшись со мной?
Я и подумать не могла, что Брайан способен на такое. Бывало, что мы брали деньги со счетов наших детей, но только потому, что в некоторые месяцы не могли оплатить питание и кредит за дом или надо было заплатить за новую машину, поскольку старая окончательно сломалась. Мы лежали в постели, и чувство вины давило на нас, как лишнее одеяло. Тогда мы обещали друг другу, что вернем деньги, как только сможем.
– Ребята на работе, как я говорил, пытались собрать деньги. Они собрали десять тысяч. В больнице согласились обсудить со мной план выплат, только когда я добавил еще и эти деньги.
– Но ты говорил…
– Я знаю, что я говорил, Сара.
Я ошеломленно покачала головой.
– Ты солгал мне?
– Яне…
– Занна предлагала…
– Я не позволю твоей сестре заботиться о Кейт, – оборвал меня Брайан. – Это моя обязанность.
Шланг упал на пол, и брызги летели нам на ноги.
– Сара, она не доживет до того времени, когда сможет потратить эти деньги на обучение.
Светило яркое солнце, брызги разлетались во все стороны, создавая радугу. Это был слишком прекрасный день для таких слов. Я повернулась и побежала к дому. Там я закрылась в ванной.
Минуту спустя Брайан начал громко стучать в дверь.
– Сара? Сара, прости меня.
Я сделала вид, что не слышу его. Я сделала вид, что не слышала ни единого его слова.
Дома мы все ходили в масках, чтобы этого не приходилось делать Кейт. Я поймала себя на том, что смотрю на ее ногти, когда она чистит зубы или насыпает хлопья в миску, проверяя, исчезли ли черные пятна, появившиеся после химиотерапии. Это верный знак того, что пересадка прошла успешно. Дважды в день я делала Кейт уколы. Это было необходимо, пока количество нейтрофилов не достигнет тысячи. Тогда уже костный мозг репродуцирует себя сам.
Она не могла ходить в школу, поэтому задания присылали домой. Раз или два она ездила со мной забирать Анну из детского сада, но отказывалась выходить из машины. Кейт покорно отправлялась в больницу сдавать кровь для клинического анализа, но если я после этого предлагала съездить в магазин или сходить в кафе, она умоляла не делать этого.
Однажды воскресным утром я увидела, что дверь в комнату девочек распахнута. Я тихо постучалась.
– Давайте пройдемся по магазинам.
Кейт пожала плечами.
– Не сейчас.
Я прислонилась к дверному косяку.
– Нужно иногда выходить из дома.
– Я не хочу.
Прежде чем сунуть руку в карман, она провела ладонью по голове, и я знала, что она сделала это совершенно неосознанно.
– Кейт, – начала было я.
– Молчи. Не говори, что никто не будет пялиться на меня, будут. Не говори, что это неважно, это важно. И не говори, что я прекрасно выгляжу, потому что это неправда. – Ее глаза без ресниц наполнились слезами. – Я уродина, мама. Посмотри на меня.
Я смотрела и видела светлые пятна на том месте, где были брови, изогнутые и бесконечные, маленькие точки и неровности на голове, которых обычно не видно под волосами.
– Что ж, – спокойно сказала я, – попробуем кое-что сделать.
Не говоря больше ни слова, я вышла из комнаты, зная, что Кейт пойдет за мной. Я прошла мимо Анны, которая бросила свою книжку с раскрасками и побежала за сестрой. Спустившись в подвал, я достала старую машинку для стрижки волос, которую мы нашли, когда строили дом, включила ее в розетку и выстригла полосу прямо посреди головы.
– Мама! – воскликнула Кейт.
– Что? – Каштановый локон упал Анне на плечо, и она осторожно подняла его. – Это всего лишь волосы.
Еще одно движение, и Кейт начала улыбаться. Она показала на место, которое я пропустила, где короткие волосы торчали, как трава. Я села на перевернутое ведро и позволила ей сбрить остальные волосы.
Анна положила голову мне на колени.
– Потом меня, – попросила она.
Час спустя мы шли по улице, держась за руки, – тройка лысых девочек. Мы гуляли несколько часов. Куда бы мы ни пошли, все головы поворачивались в нашу сторону и слышался шепот. Мы были прекрасны, втройне.
Выходные
Нет дыма без огня.
Джон Хейвуд. «Пословицы»
Джесси
Можете мне возражать, но я знаю, что каждый человек, если он проезжал поздно вечером мимо оставленного у обочины экскаватора или бульдозера, думал: «Почему дорожные бригады оставляют технику там, где любой, например я, может ее украсть?» Впервые я угнал грузовик много лет назад. Я оставил машину с бетономешалкой на склоне и наблюдал, как она врезалась в грузовик строительной компании. А сейчас в миле от моего дома стоит самосвал. Он спит, словно слоненок, на обочине автострады на Джерси 1-195. Не самый лучший вариант, но в моем положении выбирать не приходилось. После моего небольшого конфликта с законом отец забрал машину и поставил ее на пожарной станции.
Оказалось, что водить самосвал намного труднее, чем джип. Во-первых, он занимает собой всю ширину дороги. Во-вторых, он едет, как танк. Во всяком случае, мне кажется, что именно так ездят танки, хотя я не служил в армии и не водил эти неповоротливые консервные банки. Третье и самое неприятное – все узнают о твоем приближении. Когда я приехал к подземному переходу, где Дюрасел Дан устроил себе жилище из картонных ящиков, он спрятался за металлическими бочками.
– Эй! – позвал я, выпрыгивая из кабины. – Это всего лишь я.
Понадобилась целая минута, чтобы Дан открыл глаза и убедился, что я говорю правду.
– Нравится моя тачка?
Он осторожно встал, потрогал полосатый бок машины, а потом рассмеялся.
– Твой джип переборщил со стероидами.
Я сложил в кабину все необходимые материалы. Будет круто подогнать самосвал к окну, вылить на него несколько бутылок своей особой зажигательной жидкости и уехать, оставив это место пылать, как факел. Дан стоял возле двери водителя и выводил пальцем на грязной поверхности слова «Помой меня».
– Эй, – окликнул я его без особой причины, просто потому, что никогда раньше не делал этого, предложил поехать со мной.
– По-настоящему?
– Ага. Но с одним условием: что бы ты ни увидел и что бы мы ни сделали, ты никому об этом не скажешь.
Он сделал движение пальцами, будто закрывает рот на замок. Пять минут спустя мы уже ехали к старому сараю, который когда-то был лодочной станцией одного из колледжей. Дан все это время играл пультом управления, поднимая и опуская кузов машины. Я говорил себе, что взял его с собой для остроты ощущений: оттого, что еще кто-то будет в курсе, станет только интереснее. Но на самом деле это просто была одна из тех ночей, когда особенно хочется, чтобы рядом с тобой был кто-то еще.
В одиннадцать лет мне подарили скейтборд. Я не просил об этом, подарок должен был загладить вину. За все это время мне несколько раз так везло. Обычно это было связано с Кейт. Родители засыпали сестру подарками, когда ей в очередной раз приходилось проходить какое-то лечение. Поскольку Анна обычно тоже принимала участие, то и она получала хорошие подарки. А неделю спустя родители, чувствуя несправедливость, покупали какую-то игрушку и мне, чтобы я не чувствовал себя обойденным.
Как бы там ни было, я не могу передать своего счастья. Внизу на скейтборде был нарисован череп, который светился в темноте, а с его зубов капала зеленая кровь. Колеса ярко-желтого цвета, шероховатая поверхность. Когда я запрыгивал на скейтборд, слышался звук, будто прокашливался рок-певец. Я катался туда-сюда по дорожке во дворе, по тротуарам, пытаясь научиться различным трюкам. Родители поставили только одно условие: не выходить с ним на дорогу, потому что в любой момент может появиться машина и сбить меня.
Все знают, что одиннадцатилетним мальчишкам трудно сдержаться и не нарушить правил. А тут уже к концу первой недели мне стало казаться, что легче проехать по лезвию ножа, чем по этому тротуару с кучей малышей и колясок.
Я умолял отца отвезти меня на парковочную или на школьную баскетбольную площадку – куда угодно, где можно нормально покататься. Он пообещал, что в пятницу, после того как Кейт в очередной раз сдаст костный мозг на анализ, мы все поедем на школьную площадку. Я возьму скейтборд, Анна велосипед, а Кейт ролики, если захочет.
Господи, как я ждал этого момента. Я смазал колеса, отполировал скейтборд, учился во дворе делать двойной оборот на платформе, которую соорудил из куска фанеры и толстого бревна. Едва завидев машину, на которой мама с Кейт возвращались из больницы, я выбежал на крыльцо, чтобы не терять ни единой минуты драгоценного времени.
Оказалось, что мама тоже спешила. Дверь в машине открылась, и я увидел Кейт, всю в крови.
– Позови отца, – скомандовала мама, прикладывая салфетку к лицу Кейт.
У нее и раньше шла из носа кровь. Однажды я очень испугался, наблюдая подобную картину, но мама сказала, что это выглядит намного страшнее, чем есть на самом деле. Я позвал отца, и они вдвоем отнесли Кейт в спальню и старались ее успокоить, однако только усугубляли ситуацию.
– Папа, – спросил я, – а когда мы поедем?
Он пытался остановить кровь с помощью туалетной бумаги.
– Пап? – повторил я.
Папа взглянул на меня, но не ответил. Его глаза неподвижно смотрели сквозь меня, будто я был невидимым.
Тогда я впервые подумал, что так оно и есть.
Огонь коварен – он ползет, лижет, смотрит через плечо и смеется. Он красив, черт возьми. Как закат солнца, пожирающий все на своем пути. Впервые рядом со мной был человек, который мог восхищаться моей работой. Дан издавал гортанные звуки, которые, несомненно, означали восхищение. Но когда я с гордостью посмотрел на него, то увидел, что он втянул голову в плечи, пряча лицо в грязном воротнике старой шинели. По лицу текли слезы.
– Дан, дружище, что с тобой? – Парень, конечно, ненормальный, но мало ли что.
Я положил руку ему на плечо, и он дернулся так, словно увидел скорпиона.
– Ты боишься огня, Данни? Не нужно бояться. Мы далеко. Мы в безопасности.
Я улыбнулся, пытаясь его подбодрить. Что, если он перепугается, начнет кричать и привлечет внимание какого-то копа?
– Там сарай, – сказал Дан.
– Да. Он никому не нужен.
– Там живет Крыса.
– Уже не живет, – ответил я.
– Но Крыса…
– Животные умеют спасаться от пожара. Я точно знаю. С крысой все будет в порядке. Успокойся.
– А как же газеты? У него даже была газета об убийстве Кеннеди…
Я начал понимать, что Крыса – это не грызун, а еще один бездомный, который жил в этом сарае.
– Дан, ты хочешь сказать, что там кто-то живет?
Он посмотрел на языки пламени, и его глаза увлажнились.
– Уже нет, – пробормотал он.
Я уже говорил, что мне было одиннадцать, и я до сих пор не знаю, как попал из Верхнего Дерби в центр Провиденса. Думаю, мне понабилось несколько часов. Наверное, я верил, что одет в волшебный плащ-невидимку и мог исчезнуть и появиться в совершенно другом месте.
Я даже устроил проверку: уверенно шел по деловому кварталу, а спешащие мимо люди смотрели под ноги или прямо перед собой, как зомби. Я шел вдоль длинной стены из зеркального стекла и видел свое отражение, я долго стоял там и корчил рожи, но никто так и не вышел, чтобы прогнать меня.
В конце концов я оказался на перекрестке прямо под светофором, вокруг сигналили и резко сворачивали влево машины, а несколько полицейских бежали, чтобы спасти меня от смерти. Позже папа приехал забрать меня из полицейского участка, недоумевая, о чем я только думал?
На самом деле я вообще не думал. Я просто пытался найти место, где бы меня заметили.
Сначала я снял рубашку, намочил ее в луже и обернул вокруг головы. Дым уже валил черными злыми клубами. Послышался далекий звук сирен. Но я должен был выполнить обещание спасти Крысу.
В сарае было намного жарче, чем мне казалось. Виден был только каркас, как на оранжевом рентгеновском снимке. Внутри я ничего не различал перед собой.
– Крыса, – выкрикнул я, моментально охрипнув от дыма. – Крыса!
Ответа не последовало. Но сарай был не очень большим. Я опустился на четвереньки и стал пробираться на ощупь.
Был один ужасный момент, когда рука случайно опустилась на что-то металлическое, ставшее раскаленным клеймом. Моя кожа прилипла и мгновенно покрылась волдырями. Я уже плакал, уверенный, что никогда не выберусь отсюда, как вдруг споткнулся о ногу, обутую в ботинок. Перекинув тело Крысы через плечо, я выбрался наружу.
У Бога есть чувство юмора, и мы все-таки вышли из сарая. Вокруг уже было полно пожарных, которые разматывали шланги. Возможно, среди них находился и мой отец. Прячась за стеной дыма, я опустил Крысу на землю и с бешено бьющимся сердцем побежал в противоположном направлении, предоставив дальше спасать его тем, кто действительно хотел быть героем.
Анна
Вы когда-нибудь задумывались над тем, как мы все сюда попали? В смысле – на Землю. Забудьте эту сказку об Адаме и Еве, я знаю, что это чепуха. Мой отец любит легенду индейцев Пауни, согласно которой раньше наш мир населяли звездные божества. Вечерняя Заря и Утренняя Заря соединились, и родилась первая женщина. Первый мужчина появился от Солнца и Луны. Люди спустились верхом на торнадо.
Мистер Хьюм, наш учитель природоведения, рассказывал о первичной смеси природных газов, грязи и углерода, в которой каким-то образом образовались одноклеточные организмы, – их название, на мой взгляд, больше подходит для заболевания, передающегося половым путем, чем для первого звена эволюционной цепи. Но даже если это так, все равно между амебой, обезьяной и разумным человеком огромная пропасть.
Удивительно, но независимо от того, во что ты веришь, с того момента, когда ничего не было, до того момента, когда появились нейроны и мы стали способны принимать решения, потребовалось немало усилий.
Еще более удивляет то, что мы не всегда пользуемся этой способностью как следует.
В субботу утром я с мамой была в больнице у Кейт, и все мы делали вид, что через два дня никакого суда не будет. Кажется, что это сложно, но альтернатива была еще хуже. У моей семьи прекрасно получается обманывать себя, игнорируя проблему: если мы об этом не говорим, то – раз! – и нет никакого суда, нет проблем с почкой, нет вообще никаких проблем.
Я смотрела сериал по телевизору. Его герои, Каннингемы, не очень отличались от нас. Все, что их заботило, это возьмут ли группу Риччи на место команды Элла или выиграет ли Френзи конкурс поцелуев. Хотя даже я знала, что в 1950-х Джоани учили в школе тому, как действовать в случае воздушной атаки, Марион принимала валиум, а Ховард панически боялся нападения коммунистов. Возможно, если жить, делая вид, будто ты на съемочной площадке, то никогда не придется признать, что стены сделаны из бумаги, еда из пластика и говоришь ты чужими словами.
Кейт пыталась решить кроссворд.
– Сосуд из четырех букв, – объявила она.
Сегодня был прекрасный день. Я имею в виду, что Кейт сравнительно хорошо себя чувствовала, так что даже накричала на меня из-за двух дисков, которые я взяла без спроса (Господи, она ведь была практически в коме и просто физически не могла дать мне разрешение), и могла решать кроссворд.
– Бак, – предположила я, – урна.
– Четыре буквы!
– Может, это какой-то корабль, – сказала мама. – Чтобы запутать.
– Кровь, – произнес доктор Шанс, входя в палату.
– Это пять букв, – возразила Кейт, и, должна заметить, сказала она это совсем другим тоном, чем когда разговаривала со мной.
Мы все любили доктора Шанса. Для нас он уже давно стал шестым членом семьи.
– Сколько баллов? – Он говорил об интенсивности боли. – Пять?
– Три.
Доктор Шанс сел на краешек кровати.
– Через час, возможно, будет пять, – предупредил он. – А может, и девять.
У мамы посинело лицо.
– Но Кейт прекрасно себя чувствует!
– Я знаю. Но эти хорошие периоды будут становиться все короче и реже, – объяснил он. – Это уже не лейкемия. Это – почечная недостаточность.
– Но после пересадки… – начала мама.
Клянусь, весь воздух в палате превратился в губку. Стало так тихо, что слышно было, как бьется в окно муха. Мне захотелось раствориться в воздухе.
Только у доктора Шанса хватило смелости посмотреть на меня.
– Насколько я понимаю, Сара, вопрос о пересадке еще открыт.
– Но…
– Мама, – прервала ее Кейт. Она повернулась к доктору Шансу. – Сколько еще времени у меня осталось?
– Возможно, неделя.
– Ого, – тихо проговорила она. – Ого. – Она провела пальцем по краю газеты. – Будет больно?
– Нет, – пообещал доктор. – Я об этом позабочусь.
Кейт положила газету на колени и коснулась его руки.
– Спасибо. Спасибо, что сказали правду.
Читать бесплатно другие книги:
