cнарк снарк. Книга 1. Чагинск Веркин Эдуард

В конце площади остановился белый автобус с синими полосами, дверцы открылись, и из салона стали выгружаться омоновцы.

– Это для Паши Воркутэна, – задумчиво произнес Хазин.

– Это сам Паша Воркутэн, – предположил я.

– Паша Воркутэн дает благотворительный концерт, – резюмировал Хазин.

Омоновцы в черной форме выстраивались во фрунт вдоль эстрады.

– Странный сегодня день, – сказал Хазин, глядя на это. – Знаешь, с утра косяком идет, вот, например… Вот, например: у меня в номере на рукомойнике овальная переводная картинка, рыжая гэдээровская баба с заколкой, знаешь, из старых. Я ее скорябал случайно, смотрю, а под ней розы желтые. И буквально тут же в дверь Маргарита Николаевна стучится… как?

– Достойно, – согласился я. – Совпадение месяца.

– И это только начало.

Хазин поведал еще про три явных совпадения, случившихся с ним с утра, и закруглил сомнения эксцессом с клопом и мормышкой:

– Вот хоть убей, я считаю, что этот клоп и эта мормышка неспроста…

Послышался приветственный свист, я обернулся. Поперек площади деловито шагал Федор с милицейской папкой под мышкой. Было ясно, что он нас заметил, и я тоже помахал ему рукой. Федор молодежно перепрыгнул через гофру, приблизился.

– Чего такие кислые, боляре?! – жизнерадостно осведомился Федор. – Опять вчера по синьке вдарили?

– Мне подарили стального клопа, – ответил Хазин. – Я думаю, это вызов.

Федор удивленно обмахнулся папкой.

– И мормышку, – добавил Хазин. – Ее нельзя сбрасывать со счетов.

– Мормышка… – Федор почесал лоб папкой. – Мормышки – это хорошо. Кстати, Вить, может, нам все-таки отдохнуть? Сгоняем на зеленую, шашлыки-машлыки…

– Может, – согласился я.

– Ладно, посмотрим, – сказал он. – Сегодня у меня запара, может, завтра-послезавтра…

Омоновцы закончили построение в фалангу и теперь перестраивались в каре.

– Чего ментов-то нагнали? – спросил Хазин. – На концерт?

– Врио губернатора приезжает, – ответил Федор. – Вроде бы… Можно подумать, вы не знаете! Это же резонансное мероприятие, праздник, туда-сюда…

– Праздник вроде на День города планировали, – заметил я. – Сегодня репетиция.

– На День города большой праздник, – пообещал Федор. – А сегодня праздник музыки…

Омоновцы перестроились и теперь дружно стучали дубинками в щиты.

– Вы пока лучше в другом месте гуляйте, – посоветовал Федор. – Потом приходите, сейчас подготовка… Охрана вот-вот пожалует, я координирую… Ладно, побежал пока…

Федор поспешил к омоновцам.

– Врио… – задумчиво произнес Хазин. – Ему-то зачем… Мэр, врио губернатора, Алексей Степанович – чего они тут собрались?

Хазин то ли действительно предусмотрительно не понимал, то ли делал, как обычно, вид.

– Нет, ясно, что они что-то мутят, – сказал Хазин. – Понятно, что Крыков в немутных делах валяться не станет…

Омоновцы ловко перестроились в треугольник, наподобие тевтонской «свиньи». Хазин фотографировал, продолжая рассуждать.

– Понятно, что врио нужна поддержка, Алексею Степановичу нужна земля, мэру нужны бабки… Праздник-то зачем?

– Праздник всегда зачем, – ответил я.

– Нет, понятно, что под праздник можно и Кинг-Конга списать, но для НЭКСТРАНа это мелковато…

– Для НЭКСТРАНа мелковато, для мэра Механошина в самый раз. Народ любит праздники и Пашу Воркутэна.

– Я сам люблю Пашу, – сказал Хазин. – А если уж сам врио прибудет…

Хазин сделал чик-чик левым глазом.

– Согласен, – согласился я.

– Слушай, а может, все-таки пожрать сначала? Можно купить орехов и леща, мне вчера зашло…

Но не получилось ни орехов, ни леща. Из района подтягивался праздничный народ, в магазинчиках вокруг площади собрались очереди. Хазин сказал, что от очередей отвык и до банкета можно и поголодать, лучше погулять.

Стали неспешно гулять. Голодный Хазин веселился, фотографировал и презирал вслух встречных оригиналов.

– Смотри, какой мудачок слева! «Абибас» блестит, кроссы накатафотил, наверное, из табуретки с боем вырвался. И бабец с ним ничегостый, корпус не по размеру, спина как у сплавщика… А вон тот видишь, с вывернутыми ступнями? Похож на гомункулюса…

Это было бездарнее обычного Хазина, видимо, голод, некоторое похмелье и серебряный клоп с утра возогнали хазинский сарказм в критическую степень, так что почти все встречные определялись им сучками, сплавщиками и мутантами. Я не спорил, у меня тоже слегка потрескивала голова.

– Глянь, Вить! Вон на том! Опять такие же катафоты!

Однажды я уезжал отсюда в октябре, целый месяц в здешней школе учился, половину первой четверти. Так Кристина и Федька решили меня провожать, Кристина надела джинсовую куртку и туфли, а Федька – новый спортивный костюм и кроссовки. Как раз такие, со светоотражателями. Мы ждали поезда, мама отправилась в железнодорожный за газировкой, а мы стояли на перроне. А тут как раз бабка Федькина выбралась огурцами солеными торговать. Увидела Федьку – и понесла, зачем парадное надел, зря мать, что ли, туфли ему купила, в ночную корячилась, а он тут таскается со всякими расподряд. Федька оправдывался, а потом снял кроссовки и остался в носках. А кроссовки он в руках держал, и они так же этими катафотами сверкали.

– Смотри, батюшки! – с восторгом воскликнул Хазин.

Возле Дома быта припарковалась синяя машина, из нее сосредоточенно выбирались несколько целеустремленного вида священников.

– Успели на духовную сечу! – Хазин помахал батюшкам. – Хотят пресечь Пашу Воркутэна на ближних подступах!

Батюшки Хазину кивнули и направились в Дом быта.

Хазин вдруг раззадорился и продолжил приставать к прохожим.

– Вострубите в трубы златогласые! – Хазин широко улыбался встречным. – Воздвигнем столп света на пути хаоса тьмы! Хтонизм не пройдет!

Прохожие в большинстве своем соглашались.

– Оградим нашу нравственность от ихней безнравственности! Да пребудет с нами Хьюман Райтс Вотч!

Центр города постепенно заполнялся, народу съехалось много, в основном на грузовиках и «Газелях». Хазин раскочегарился:

– И сказал Чичагин – сомкните ряды! Ибо тьма здесь и нет этой тьме прогляда!

Закончилось все тем, что Хазин попытался выпросить у милиционера мегафон, а тот потребовал, во-первых, прекратить агитацию, во-вторых, переставиться – машина мешает. И мы вернулись к «шестерке», Хазин долго искал место для парковки и ругался на диких провинциалов, которые паркуются как им приспичится, вдоль и поперек, а нормальные люди страдай. В конце концов мы притерлись к ржавой «буханке» из электросетей. Из «буханки» выставился мужик в оранжевой робе, но ругаться не стал, курил и поглядывал на нас с прищуром.

– Мы из Брантовки, – сказал ему Хазин.

Мужик сочувственно вздохнул. Со стороны памятника послышалась музыка, концерт начинался. Я посмотрел на часы. Вроде рано… Хотя я, если честно, не помнил, во сколько вся эта репетиция.

Музыка зазвучала громче, мы стали пробираться к эстраде, осторожно раздвигая собравшихся. По мере приближения к помосткам народ становился плотнее, нам удалось продвинуться метров на сто, затем встали, слишком густо, когда успели понаехать… Люди сидели на трибунах, толпились вокруг, заполняли выходящие на площадь улочки и переулки. Над сценой колыхалась растяжка Pavel Vorkutin на фоне Уральских гор и заходящего солнца, на самой сцене разминались музыканты: клавишник и гитарист в длинных малиновых сюртуках. Зрители ждали, рядом с Хазиным волновалась крепкая женщина в зеленом платье, было жарко. Хазин неосторожно задел женщину объективом, она возмущенно обернулась.

– У нас поручение, – пояснил Хазин.

Женщина не успела как следует ответить – гитарист на сцене взял высоко, мониторы заскрипели, музыка началась. Клавишник постучал по микрофону и объявил:

– Дорогие зрители! Сегодня у вас в гостях известный исполнитель собственных песен Павел Воркутин! Встречаем! Павел Воркутин! Аплодисменты!

Зрители радостно захлопали.

– А батюшек больше не видно, – с сожалением произнес Хазин. – Может, подойдут еще…

– Непременно, – сказал я. – Батюшки в засадном полке, жрут удила.

Соседняя женщина прищурилась на «удила», женщина покачивалась, благоразумно создавая вокруг себя локтями личное пространство. Клавишник заиграл интенсивнее, раз – и на сцену из-за кулис выскочил быстрый невысокий мужчина в синем атласном пиджаке.

– Здравствуй, Чагинск, хорошая погода! – Воркутэн вскинул руки. – С вами Паша Воркутин!

Площадь ответила.

– Начнем с классики, – продолжил Воркутэн, слегка пританцовывая. – Песня, которую любят и ждут! «Судьба людская»!

– «Судьба»! – закричала женщина рядом. – «Судьба»!

Воркутэн запел. Я отметил, что, несмотря на ненавязчивые габариты, Паша обладал бесценной для певца особенностью – умением приковывать внимание, причем не голосом, а самим собой. Он появился на сцене и мгновенно заполнил ее, а когда запел, слегка привиливая плечами, публика подалась и против нашей воли подтащила нас с Хазиным к эстраде. И некоторое время возможности активно противостоять «Судьбе людской» мы оказались лишены.

Слова с ходу не очень запоминались, но двойной повторяющийся припев был неминуем. Паша пел:

  • Судьба нелепая игра.
  • В ней от утра и до утра
  • Людское щемится,
  • Банкуют фраера!
  • Вся жизнь нелепая игра,
  • Где от утра и до утра
  • Бродяги щемятся,
  • Банкуют фраера!

Паша Воркутэн резко приложил ко лбу ладонь, клавишник прибрал музыку, Паша же, попритупив взгляд, с необычайной проникновенностью и драматизмом выдохнул в наступившую тишину:

– Банкуют фраера…

Площадь загрохотала аплодисментами. Я отметил, что Паша более чем неплох. Публику держит, публике нравится.

– Какое безобразие, – сказал Хазин. – Этот урод, похоже, талантлив…

Я согласился, с отвращением осознав, что строка «людское щемится, банкуют фраера» засела в голову и назойливо стучится в лоб изнутри. Женщина в зеленом посмотрела на нас неодобрительно, концерт продолжился.

– А теперь премьера! – Паша отпил из бутылки воды и провозгласил: – Теперь премьера, да… Именно сегодня, именно для вас впервые прозвучит моя новая песня «Дневной на Халмер-Ю». «Дневной на Халмер-Ю» – для вас!

Паша вскинул руки, и площадь замолчала. Нервически зазвучали клавишные, Паша Воркутэн повернулся спиной к зрителям и начал ритмически дрыгать левой ногой.

– Ничего себе квадрицепсы раскачал, – заметил Хазин. – Халмер-Ю, это где?

Я не знал, Паша между тем запел, я подумал, что рифмой к «вижу вдали» будет «горят корабли», но оказалось, что «кричат журавли».

– Надо уходить, – сказал Хазин. – Скоро может быть поздно.

Но уйти не получилось. Паша Воркутэн превознес над Центральной площадью силу своих искусств, корпулентная женщина в зеленом рядом с нами стала раскачиваться уже с угрожающей амплитудой, и мы неволей втянулись в нее и тоже раскачивались, круги восторга распространялись окрест, и мы качались в этих кругах, дневной поезд на Халмер-Ю вез меня в дальнюю даль, на край земли, где лишь зима и камни.

Хазин поднял на вытянутой руке камеру и сделал несколько снимков.

– Поезд на Халмер-Ю, вези меня, вези… – пел Паша.

И площадь подпевала и танцевала вместе, и все это длилось и длилось, мы с Хазиным, зажатые горожанами, подтанцовывали с ними. Иногда я оглядывался, пытаясь отыскать врио, мэра или Алексея Степановича, но не видел никого.

Песня закончилась, публика благодарила Пашу овацией, зрители расступились, и дышать стало легче. Хазин сказал, что ему надо срочно охладиться, внутри что-то у него переставилось от этой музыки, что-то под самыми ребрами, и теперь печет. Хазин ушел, а я остался. Не знаю почему.

Концерт продолжался. Паша вызвал на сцену зрительниц и водил с ними ручейки и хороводы, женщина в зеленом попробовала схватить меня за руку и вовлечь в круг, но тут я очнулся и вырвался и решил искать Хазина.

Пробираться сквозь толпу было тяжело, Хазин сидел на пластмассовом стуле возле ларька с мороженым. Я подошел и сел рядом. Продавщица отсутствовала, мороженого в ларе не оказалось, лишь водка в получекушках и крабовые палочки.

– Ледяная, – сказал Хазин. – Все для блага человека.

На подлокотнике кресла стояла пустая бутылочка, видимо, Хазин не стал сопротивляться.

Я пить не спешил, грызть палочки пока не хотелось.

– Все равно день пропал, – пояснил Хазин. – Когда с утра Маргарита Николаевна, ждать хорошего не приходится…

Воркутэн держал публику и, похоже, отпускать не собирался.

– Всегда этому удивлялся, – невесело промыал Хазин. – Как Божья искра может присутствовать в песне «Дневной на Халмер-Ю». Это ведь ненормально?

– Ненормально, – согласился я. – Но, с другой стороны, в этом может заключаться Его ирония.

– Все равно это ужасно, – поморщился Хазин. – Но и прекрасно. Кстати, а где этот утренний додик?

– Какой?

– Этот, Роман с саблей? Он вроде на концерт приехал.

– Может, в антракте выступит, – предположил я.

– Может. Смотри, сатрапейро приближается!

Через толпу к нам пробирался Федор. Он успел переодеться в гражданское, из кармана рубашки торчала пачка сигарет, а на лице было приветливое выражение.

– Пацаны, к вам дело. – Федор уселся рядом.

– Ну да, – сказал Хазин. – Дело надо делать.

  • Баблосов будет дохуа,
  • И улечу я на Гоа,
  • Такое будет вот, брателлы, фейхоа –

старался на сцене Паша. Публика выражала одобрение.

– Так вот, пацаны, фейхоа у нас такое… тьфу ты… – Федор хихикнул. – Короче, тут через час в «Дружбе» мероприятие.

Федор махнул рукой в сторону ДК.

– Банкет? – уточнил я.

– Вроде как прием. Механошин попросил вам напомнить.

– Да мы и сами…

– А теперь… ваша любимая! – выкрикнул со стороны сцены Паша. – Подпеваем, не стесняемся, подпеваем! Расчесочка-расчесочка, сгорела наша папиросочка…

– Не забудьте, – повторил Федор. – Там, кстати, тоже концерт будет.

– Еще концерт?! – Хазин ухмыльнулся. – Сводный хор имени Михаила Архангела исполнит популярные пьесы…

– Короче, я передал, – сказал Федор. – И, Витя, не нажирайтесь слишком сильно, хорошо?

– Да я и сам не буду, – пообещал Хазин. – Я же профессионал, я должен фиксировать жизнь во всех ее разнообразных гитиках. А Витенька все запишет в скрижаль!

Федор зевнул и направился к сцене.

– Про фейхоа, кстати, смешно, – сказал Хазин. – У меня есть похожие стихи, как-нибудь расскажу…

Хазин залез в морозильный ларь, достал упаковку крабовых палочек, оторвал зубами уголок, вытряхнул палочку, стал грызть. Концерт продолжался. Паша Воркутэн давал лирику, пел протяжное и душевное, про возвращение домой после долгих странствий, про тропки, ведущие назад в детство, про первоцвет и весенние протоки.

– Что-то здесь душно, – сказал я. – Может, покатаемся?

– Мы все время зачем-то катаемся… К тому же я выпил – и не сяду больше за руль…

Но это, конечно, было неправдой, за руль Хазин сел.

– Ты прав, Витя, я устал… Надо проветрить голову от всей этой филармонии, я должен быть кристально свеж для скорого журфикса…

Мы забрались в «шестерку» и отправились подальше от Центральной площади. Я предлагал на берег реки и искупаться, Хазин хотел далеко на север, в «горячие ключи и студеные логи Кологрива»; сошлись на третьих песках, однако выбраться подальше не получилось – в пяти километрах от переезда нас остановил патруль. Ругаться с милицией в пьяном виде Хазин не осмелился, мы развернулись и на обратном пути съехали к Алешкину болоту и сидели там почти час. Сначала Хазин молчал, потом не мог заткнуться про зерно и «Калевалу», потом просто фотографировал.

Болото было красиво. Над зелеными кочками поднимались мертвые, похожие на сгоревшие спички деревья, воздух дрожал от солнца и пара, за кипреем качались алые призраки. Хазин пытался поймать их на камеру, но призраки ловко уворачивались от кадра, Хазин злился.

Я вспомнил это болото. Раз Федька наврал, что в глубине Алешкина болота есть остров, на котором раньше стояла избушка золотоискателей. Мы выступили с утра и к обеду углубились километра на четыре. Никакого острова не нашли, но между болотных кочек обнаружили бочажины с застоявшейся водой. В воде обитали мелкие жучки со светящимися спинками, Федька кинулся их ловить, но только все взбаламутил, жучки разбежались…

– Город Чагинск… знаменит своими болотами, – сказал Хазин. – Мне кажется, надо потребовать компенсацию… Смотри, вон еще!

Хазин вскинул камеру и сделал несколько снимков. Он заполнил все карты памяти, но так и не смог поймать ни одного призрака.

– Надо вернуться сюда завтра, – сказал Хазин. – Здесь интересное место. Знаешь, Витенька, я недооценивал этот город, здесь не все так паршиво.

– С утра он тебе не нравился, – напомнил я.

– Человек имеет право на ежедневную ошибку. Если бы тебе подкинули клопа, посмотрел бы я на тебя. Здесь есть что-то… дремучее…

Хазин замолчал.

– Поедем, наверное, в «Дружбу», Витя, – сказал он через минуту. – Если действительно врио приехал, надо его все-таки сфотографировать… И жрать окончательно охота.

Мы вернулись в Чагинск, проехали по улицам… каким-то улицам, а город, особенно в центре, был многолюден. Гуляли жители и приезжие, носились дети с шариками, из динамиков на столбах играла музыка, на перекрестках стояли компании и что-то обсуждали.

Возле КСЦ «Дружба» дежурили милицейские патрули. Нас остановили и проверили документы, у Хазина придрались к паспорту и к уровню трезвости, но возник Федор и велел пропустить.

– Федя, ты наш ангел-телохранитель, – сказал Хазин. – Спасаешь нас во второй раз за календарные сутки. Я пошлю тебе набор мармелада.

– На задний двор езжай, – указал Федор. – Там у котельной площадка…

– На двор езжай, в людской для вас накрыто! – продекламировал Хазин.

На болоте он, видимо, не очень проветрился.

– Хазин, держи себя в руках, – сказал Федор. – Это мой тебе добрый совет.

– Федя, ты стал совсем хоумниггер, – ответил Хазин.

Федор усмехнулся и указал, куда нам продвигаться.

Парковка возле клуба была занята машинами, мы аккуратно проехали на задний двор, но площадка у котельной оказалась забита тоже. Хазин с трудом пристроился, заехав передком на угольную гору.

– Поразительно длинный день, – вздохнул Хазин. – А еще далеко не вечер, Витя…

– И что? – спросил я.

– Не люблю такие дни. Когда такие дни…

Хазин замолчал. На входе в зал нас встретила Зинаида Захаровна.

– Ребята, рада вас видеть! – Зинаида Захаровна неожиданно радушно обняла нас, сначала меня, потом Хазина. – Вам туда, стол рядом с колонной, садитесь!

– Врио здесь? – Хазин осмотрел зал.

– Проходите, проходите, актовый зал направо по коридору, – Зинаида Захаровна подтолкнула Хазина в спину.

Зал направо по коридору был заполнен народом. Кресла для зрителей частью убрали, частью расставили вдоль стен, а в зал внесли столы и установили их елочкой, верхушкой к сцене. За первыми столами сидели сильно пожилые мужчины и женщины в орденах и медалях, ветераны труда и тыла, как я понял. За ветеранами располагался стол с культурной частью города, я отметил директора музея Бородулина и заведующую библиотекой Нину Сергеевну, и мужчину в широком галстуке, похожего на типичного директора музыкальной школы, других людей не знал. Рядом с ними располагались педагоги и медики, первые отличались прическами и чересчур оптимистичным настроением, вторые были, наоборот, мрачны и бледнолицы. За медиками тянулось несколько столов с людьми, одетыми в костюмы, – видимо, чиновники, держали себя строго. Пожарные и милиционеры напротив них вели себя вольно, сразу видно, что пожарные и милиционеры.

– А вон и засадный полк! – прошептал Хазин.

Батюшки держались отдельным столом, отдельный же стол был выделен и для начальства, из самого начальства за столом пребывал лишь мэр Механошин.

Мы с Хазиным проследовали к своему месту у колонны и заняли отмеченные визитками кресла. Хазин сразу стал жевать колбасу, я хотел пить, налил морса.

– Врио пока не видно, – сообщил Хазин. – Но он прибудет в нужный момент.

К нам подсели два мужика и тетка, стали потихоньку есть сыр.

Актовый зал культурно-спортивного центра был убран к детскому празднику и толком переменить его не успели. Вдоль стен покачивались бумажные фонари и гирлянды, а поперек сцены лежал тот самый фанерный Гулливер, только раскрашенный и спящий. Видимо, Гулливер предназначался для детского спектакля, но, честно говоря, и здесь он смотрелся неплохо. Правда, его попытались задрапировать занавесками, и получилось не очень – издали казалось, что Гулливер обзавелся юбкой вокруг бедер, отчего его улыбка приобрела отчетливый двусмысленный оттенок.

– А Механошин уже здесь, – Хазин указал на мэра. – Трепещет, сука.

Александр Федорович на самом деле выглядел взволнованно, то и дело привставал из-за начальственного стола, напряженно оглядывал зал и не всегда замечал, когда ему приветственно кивали.

К нам откуда-то быстро подсел Крыков, налил минералки, разбавил апельсиновым соком и выпил.

– А, Крыков… А ты почему в синих ботинках? – спросил Хазин.

Я поглядел вниз, Крыков действительно был в синих ботинках.

– Он что, нажраться успел? – весело осведомился Крыков.

– Я не нажрался, – ответил Хазин. – Я просто сижу в засаде, я – засадный волк… Надворный советник Засадимский во времена Александра Благословенного организовал некую ложу… у них опознавательным знаком был серебряный клоп…

Хазин показал на ладони клопа.

– Нажрался. Ну-ну, – Крыков похлопал Хазина по плечу. – Веселитесь, ребята.

Крыков удалился. То есть покинул зал. Чем меня удивил, обычно Крыков такие мероприятия любил просиживать до конца.

– А я тебе говорил – Стасик мутит! – шепотом сообщил Хазин. – Ой мутит Стасик…

За начальственным столом между тем случилось оживление, появились двое: высокий мужчина с опухшим лицом и невысокий мужичок с бородой. Мэр Механошин подскочил и стал услужливо двигать стулья.

– В сером костюме – врио, – со звуком в нос пояснил Хазин. – Варяг. И фамилия шведская, подходящая… Синеус, кажется. Или Трувор…

– А бородатый? – спросил я.

– Спелеолог, – ответил Хазин. – Или гляциолог. Я его по телевизору видел, он покорял широты.

Мэр Механошин устроил врио и полярника за главным столом и дал знак Зинаиде Захаровне – можно начинать. Зинаида Захаровна вывела на сцену коллектив в народных костюмах и теперь инструктировала исполнителей.

– Кого ждем? – спросил Хазин. – Праздник должен начаться, иначе невыносимо…

Не дожидаясь, Хазин снова выпил.

В зал вошел Светлов, пожал руки нескольким ветеранам и работникам культуры, похлопал в ладони артистам на сцене, направился к начальственному столу. Он пожал руки врио, мэру и спелеологу, уселся с краю. Зинаида Захаровна взбежала на сцену.

– Давайте начнем наш торжественный вечер! – объявила Зинаида Захаровна. – Вечер дружбы и творчества, который станет доброй традицией!

Зал захлопал. Сосед по столу открыл охоту на шпроту в банке, стараясь добыть ее зубочисткой.

– А она ничего, – Хазин дунул на Зинаиду Захаровну.

Я подумал, что Федор, пожалуй, прав, за Хазиным надо сегодня приглядеть.

– А теперь с приветственным словом выступит наш уважаемый мэр Александр Федорович!

Зинаида Захаровна захлопала в ладоши. Механошин выскочил из-за стола и поспешил на сцену, по пути кивая и пожимая руки знакомым.

– Спасибо, Зинаида Захаровна, – поблагодарил Механошин уже со сцены. – Я рад вас всех приветствовать в этот день!

– А какой, собственно, день? – спросил Хазин у соседнего мужика. – Какой праздник-то?

Сосед съел оливку, пожал плечами. Почему-то никто больше за наш стол не торопился, впрочем, это к лучшему – нам больше достанется.

– Я очень хочу, чтобы сегодняшний день стал особенным днем, – сказал Механошин. – Чтобы с сегодняшнего дня наш город начал жить по-новому, чтобы мы поняли, как дальше… Как все будут дальше.

Зинаида Захаровна захлопала, зал ее поддержал. Механошин продолжал:

– Нам много чего не хватает, и за это нас многие критикуют. И это правильно. Мы сами давно про это говорили – не хватает. Не хватает в том числе и исторической памяти… и с этим надо что-то делать…

Хазин подцепил колбасу, пристроил ее на хлеб, добавил поверх лист салата, тощую квашеную рыбку и сыр и пришпилил все это двумя пластмассовыми саблями. Я почувствовал голод и пододвинул тарелку с салатом из крабовых палочек.

– Я не сомневаюсь, что наш будущий праздник, наш День города, станет долгожданным днем восстановления этой исторической памяти. Мы должны знать тех, кто стоял у истоков основания нашей славы…

Не знаю почему, но мэр Механошин сделал рукой движение в сторону фанерного Гулливера. Хазин поперхнулся от восторга бутербродом.

– Я так и знал! – прошипел Хазин. – Я так и знал!

– Со стороны городской администрации мы окажем самую пристальную помощь, – пообещал Механошин. – Это важно. С чего начинается экономическое и нравственное возрождение? С первого шага. И мы готовы сделать этот шаг.

Зал захлопал.

– Спасибо! – мэр поклонился. – Еще раз спасибо! Рад вас видеть!

Мэр передал микрофон Зинаиде Захаровне и стал спускаться в зал.

– Нам остается только присоединиться к словам нашего уважаемого мэра, – сказала Зинаида Захаровна. – Все мы знаем – Александр Федорович всегда уделял внимание культуре.

Механошин возвращался за стол, почему-то слегка прихрамывая. Зинаида Захаровна проводила его взглядом, дождалась, пока мэр вернется на свое место, и объявила:

– А теперь перед гостями выступят старые друзья нашего города, давно знакомые настоящим ценителям фольклорного искусства! Ансамбль «Курень Большака»!

Заскрипела народная музыка, на сцену выступила женщина с баяном, вероятно, Большуха, а за ней мужик с колесной лирой, решительно Большак. Большак был обряжен в льняную косоворотку, в мешковатые синие штаны с лампасами, на голове кулацкий картуз; Большуха – в широкую юбку, пеструю кофту и цветастый платок. Большак крутил ручку лиры, выводя тоскливую мелодию, Большуха растянула баян.

– Что такое курень? – спросил Хазин.

Я не очень знал, на всякий случай ответил:

Страницы: «« ... 7891011121314 »»

Читать бесплатно другие книги:

Мой идеальный брак затрещал по швам, когда в доме появился он – любимый мужчина из прошлого.Брат мое...
Перевес в магах у атакующих, был просто подавляющий и если, на остальных участках обороны, как таков...
Закончив школу благородных девиц, я жила мечтами, как буду блистать на балах, выйду замуж за лорда… ...
Иоганн Мекленбургский спокойно правит в Москве. Внешние враги повержены, а внутренние приведены к по...
«– Готов к труду и обороне!– Вижу – буркнул Семичастный, отрываясь от каких-то бумаг – Загорелый! А ...
Возвращение на родину после длительного пребывания в США может навлечь на Михаила Карпова много непр...