cнарк снарк. Книга 1. Чагинск Веркин Эдуард
Я, Хазин и Крыков устроились: Крыков за медицинской конторкой, я и Хазин за школьным столом, напротив меня на столе было написано «ЖАБА БЫЧЬЯ», а над надписью пририсована корона. Светлов облизывал пластиковую вилку. Часы громко и неравномерно, будто прихрамывая, тикали.
– Должен вас, товарищи, обрадовать, – объявил мэр, прохаживаясь по кабинету. – Сегодня утром временно исполняющий губернатора сообщил мне, что нашу инициативу поддержат не только на областном, но и, вполне возможно, на федеральном уровне. Не будем забегать вперед, но…
Механошин остановился у окна.
– Возможно, будет серьезно поставлен вопрос о включении территории в туристический кластер. Это меня сильно радует. Очень сильно…
Я вдруг заметил, что мэр смотрит не в окно, а в стену.
– Развитие внутреннего туризма – один из наших приоритетов, – заявил вдруг Крыков.
Давно не люблю Крыкова. Мы с ним лет пять знакомы, поэтому не люблю. ООО «Агентство коммуникативных систем». Фабрика эфемерной жизни, консалт-услуги, организация общественных мероприятий, конференций, семинаров, продвижение, директ, копирайт. И Крыков там шарфюрер и основатель. Два раза кидал меня на деньги, потом я познакомился с Хазиным, у него дядя в прокуратуре, деньги отбили. Крыков, как всякий честный утырок, не злопамятен и иногда подкидывает ненужные самому халтуры – статью, рекламу, книгу написать, ну как в этот раз.
– Развитие туризма – наша задача, – согласился Механошин. – И мы над этим работаем. А с праздником у нас проблемы, так я понимаю?
Мэр обратился к Крыкову.
– Рабочие моменты, – уточнил Крыков. – Никаких проблем, все идет по плану. Памятник адмиралу Чичагину почти готов, сценарий праздника разрабатывается. Спортсмены тренируются, хор пенсионеров расширил репертуар, выступление пожарных…
Я заметил, как ехидно ухмыльнулся Хазин.
– Кроме того, мы планируем шествие по Центральной, – сказал Крыков. – Что-то вроде карнавала. Думаем пригласить артистов федерального уровня, думаем устроить фейерверк, луна-парк привезем…
Механошин быстро поглядел на Светлова.
– Да-да, – печально перебил Механошин. – Шествие, пожарные, пенсионеры, луна-парк, народные коллективы… все как обычно. А нужно, чтобы наш праздник отличался от обычного Дня города. Чем он будет отличаться?
Светлов вздохнул.
– Я как раз…
Механошин остановил Крыкова нервным жестом.
– Я же говорю – возможно, нам одобрят рекреационный кластер, – повторил мэр. – А чем мы будем привлекать в этот кластер туристов? Фейерверком? Пенсионерами? Кого фейерверком сейчас удивишь? В Макарьеве знаете какой фейерверк?!
Механошин попытался открыть окно, но у него не получилось.
– Адмирал – это хорошо, – сказал он. – Он герой, заслуженный человек, историческая фигура… Но надо признаться, мало кто про него знает. На адмирала турист не пойдет, на фейерверки не пойдет…
Я две недели потратил на жизнь и историческую деятельность Чичагина, и мне стало немного обидно за флотоводца, хотя с Механошиным я был согласен, адмиралом народ не заманить.
– Чем мы будем привлекать туристов? – спросил мэр.
– Я предлагал Чичагин-фест, вы же сами затряслись! – возразил Крыков. – А получилось бы неплохо, между прочим. У нас есть самобытные коллективы – «Дилижанс», например, отличное кантри…
– Какое еще кантри? – нахмурился Механошин. – Кого сейчас удивишь кантри?!
– Тогда удивим ершом, – ответил Крыков.
Неожиданно.
Мэр протер платком лоб. Крыков, однако, мастер.
– Ершом? – переспросил Механошин.
– Ершом и чагой, – уточнил Крыков. – Это будет не просто День города, но и кулинарный фестиваль!
Хазин хихикнул.
– Проведем все комплексно, – рассказывал Крыков. – День рождения Чичагина и открытие памятника, уха в пяти чанах и День города в одном флаконе. Любителям истории – Чичагин, любителям кулинарии – тройная уха и конкурс на самую большую чагу.
Крыков бросил быстрый взгляд на незнакомца. Светлов внимательно изучал накрученную на вилку лапшу.
– Ершом… – мэр попробовал выжать платок. – Не знаю…
– Ерш, чага, шестеренка. Дегустация ухи, конкурс чаги, состязание на метание шестеренок. Триединство экономики, техники и культуры – все как на гербе города…
Могу поспорить, это все Крыков выдумал только что.
– Сама схема давно отработана. Малые города привлекают туристов оригинальной историей и специалитетами. В Суздале проводится день огурца и медовухи, в Лухе – день лука, в Астрахани – день арбуза и осетра, в Покрове – день пряника…
– В Мышкине – день мыши, – вставил Хазин.
Мэр поперхнулся.
– Они ее не едят, – исправился Хазин. – Просто… почитают. Кстати…
– Вот именно, – подхватил инициативу Крыков. – И в Мышкин едут тысячи туристов! Если умело поставить дело, поедут они и в Чагинск! У меня несколько предложений, вот, например…
Крыков раскрыл папку. В папке, насколько я помнил, Крыков обычно ничего не держал, предпочитая врать из головы.
– Лотерея! – провозгласил Крыков. – Лотерея – это проверенная классика городских праздников. Если назначить достойный приз, то соберется полобласти!
Крыков выскочил из-за конторки, встал возле стены:
– Фестиваль настоек из чаги! Соревнования юных рыболовов «Золотой ерш». Состязания по армрестлингу «Ершовые рукавицы». Веселая спартакиада – перетягивание каната через реку. Конкурс частушек…
Светлов рассмеялся, едва не подавившись лапшой, а Механошин отчего-то необычайно густо покраснел.
– Ну да, – Крыков сделал вид, что смутился. – Конкурс частушек «Ерш твою медь»!
Хазин подобострастно хихикнул. От него не ожидал, обычно Хазин начальство редко лобзает.
– И обязательно пивной марафон! Я узнавал на одном пивзаводе, – продолжил Крыков. – Они могут выпустить ограниченную серию… назвать, разумеется, «Чагинский ерш».
– И «Адмирал Чичагин», – добавил я. – Светлое «Ерш», темное «Адмирал», крепкое «Ерш и Адмирал».
– Отличная идея! – обрадовался Крыков. – В Бугульме есть водка «Аксаков»! Люксовая! Слушайте, а если… Сделать водку «Чичагин»?
– Почему бы и нет? – спросил Хазин. – Водка «Ноздрев» вполне себе ничего…
– При чем здесь Ноздрев?
Захотелось пить. Маразм, концентрируясь в замкнутом пространстве, вытягивает из воздуха влагу. Становится душно, одежда искрит, люди начинают вонять и нервничать. Но воды в кабинете Механошина не было.
– У нас ликеро-водочный закрыт, – пожаловался Механошин. – Не получится…
– Можно в Галиче заказать, – не сдавался Крыков. – У меня там связи, я их краны двигал…
Я осторожно посмотрел на Светлова. Он продолжал вытягивать из стаканчика лапшу, отличный безразмерный стаканчик.
– Разумеется, надо заказать сувенирку, – продолжал Крыков. – Значки, магнитики, ручки, ежедневники…
– Хорошо, – остановил его Механошин. – Это все хорошо, это правильно… Я сегодня встречусь с заведующей отделом культуры, она вам поможет… И… думаю, можно приступать.
Крыков захлопнул блокнот.
Неплохо, подумал я. Крыков молодец, умеет подхватить, за это его и ценят.
– Да, приступать, – повторил Механошин.
– Это нереально, – капризно сказал Крыков.
Мы с Хазиным переглянулись. Разумеется, нереально. Месяца два работы. А День города…
– Что? – спросил Механошин.
– До Дня города чуть больше двух недель, – сказал Крыков. – Мы физически не успеем. И бюджет…
Мэр Александр Федорович Механошин печально сел на мешок со шпатлевкой.
– Я давно предупреждал – надо определяться раньше, – сказал Крыков. – Хороший День города полгода готовят.
Механошин больной коровой смотрел на Светлова.
Прекрасный финт, безотказный. Две недели ничего не делать, а потом пред очами большого начальства свалить все на недовинченных местных. Браво, Крыков.
Механошин пересел за рабочий стол и стал проверять телефоны. Мэр слушал каждую трубку, нажимал на рычажки, снова слушал. Светлов вертел в длинных пальцах стакан и явно наслаждался происходящим.
– Мы готовы пожертвовать… – вдруг пробормотал Механошин. – Мы многим готовы пожертвовать…
Светлов рассмеялся окончательно.
Он смеялся, а мы на него смотрели. Мэр – со страхом бледнел и ломал в кармане пиджака сигареты. Крыков – с восторженной жадностью, как человек опытный. Хазин с удивлением. Впрочем, Хазин мог прикидываться, это же Хазин. А я не знаю, с интересом, пожалуй.
Светлов поставил стаканчик на стол Механошина и сказал:
– А мне нравится.
Мэр достал из кармана смятую сигаретную пачку.
– Мне нравится этот план, – повторил Светлов. – Думаю, получится весело.
– Алексей Степанович, – обратился Механошин к Светлову. – Алексей Степанович, я не сомневаюсь, что будет весело… Но… «Ерш твою медь»? Мы не успеем…
Алексей Степанович поднялся с места, достал из кармана пиджака свернутую бумагу, встряхнул ее, расправил. Плакат.
На плакате изображался пергаментный лист на фоне остроконечных сосновых верхушек. На свитке золотом был выведен пузатый самодовольный ерш, над ним располагался логотип «Чагинский ЦБК».
– Отлично сделано! – тут же объявил Крыков.
– Думаю, что нет, – мягко не согласился Алексей Степанович. – Но это концепт… Хотя… Возможно, Станислав, разработку логотипа стоило поручить вам…
Крыков многозначительно промолчал.
– Думаю, такой праздник – то, что надо, – сказал Алексей Степанович. – Особенно в День города. Нашим людям не хватает праздников, наша задача – это исправить. И бизнес готов поддержать начинания. Думаю, вместе у нас получится.
Алексей Степанович передал плакат Механошину.
– Давайте сделаем так, – Светлов почесал лоб. – Давайте через пару-тройку дней проведем что-то вроде игровой репетиции.
– Я это и предлагал! – взял себя в руки Механошин. – Репетицию!
– Я договорился с врио губернатора, думаю, он сможет к нам на денек вырваться.
Механошин перетек в бледный.
– Вы покажете, что подготовили, а мы вместе подумаем – и на День города реализуем все еще лучше! Я, например, люблю кантри. И уху.
Светлов улыбнулся.
– Отличная идея! – поддакнул Крыков. – У меня есть несколько интересных идей, их можно обкатать…
Механошин каменел.
В дверь постучали, и в кабинет заглянула секретарша:
– Александр Федорович, там эти приехали…
– Потом! – ответил мэр.
– Они ругаются!
– Потом! – рявкнул Механошин.
Секретарша исчезла.
– Александр Федорович, если вам нужно… – Светлов кивнул на дверь. – Мы вас дождемся.
Механошин с отчаянием посмотрел почему-то на меня.
– Не спешим, – подтвердил я.
Механошин вручил плакат Крыкову и выбежал из кабинета. Крыков расправил свиток, изучая ерша. Хазин сидел, не зная, что делать. Да и я не знал. Мы должны были обсуждать нашу книгу, но, похоже, всем было не до нее.
– Сочувствую бедному Механошину, – сказал Алексей Степанович. – Трудное у него будет лето…
– У всех трудное, – сказал Крыков.
– Вы полагаете? – прищурился Алексей Степанович.
Крыков поправился:
– Нет, конечно, работы много…
– Обязательно приму участие в перетягивании каната через реку, – пообещал Алексей Степанович. – Это наверняка очень весело…
– И всегда кто-то тонет, – брякнул Хазин.
Алексей Степанович опять рассмеялся, он явно находился в прекрасном настроении, глютамат натрия порой творит чудеса.
– Я думаю, что у Чагинска большое будущее, – сказал Алексей Степанович. – Слушайте, Виктор, а это не вы написали «Пчелиный хлеб»?
Я поперхнулся: нет, здесь надо обязательно поставить кулер, в горле сохнет.
– Хорошая вещь. Легкая.
Я, если честно, не ожидал. Нет, раньше я мечтал встретить в автобусе девушку с моей книгой, хотел, чтобы меня узнали в аптеке, видел такое в кино – писатель-неудачник бухает в пельменной, а неудачница-пельменщица ему говорит: «Ваша книга произвела на меня моральное впечатление на втором курсе», – и вот любовь и новая надежда. Или. Фантаст третьей руки работает журналистом в журнале Winill и берет интервью у крупнейшего в России собирателя кассетных дек. Коллекционер, видный региональный чиновник, узнает в интервьюере писателя, и они весь вечер обсуждают блеск и нищету современной прозы. Я слегка испугался, что сейчас и Алексей Степанович не избежит, но он оказался умнее.
– Часы, – сказал Алексей Степанович. – Часы стоят…
Часы действительно остановились – я вдруг понял, что кабинет был заполнен их хромоногим тиканьем, а теперь тихо.
Алексей Степанович приблизился к часам, прислушался, словно пытаясь почувствовать, что у них там внутри.
– С часами надо уметь…
Он крепко постучал по корпусу, внутри часов звякнули пружины, но часы не ожили.
– Посмотрим-посмотрим… – сказал Алексей Степанович. – Ну-ка…
Светлов сдернул пленку, приблизился вплотную к часам и неожиданно обнял их посередине корпуса, как костоправы обнимают людей с защемлением позвоночника. Хазин украдкой выставил из кофра фотоаппарат, я погрозил кулаком.
Часы были выше человеческого роста, черного дуба и наверняка тяжелые, но Алексей Степанович, несмотря на стройность, вполне оторвал их от пола.
В кабинет ворвался испуганный и запыхавшийся Механошин, застыл. Алексей Степанович сжал часы сильнее. Затрещало дерево, загудела медь внутри, запело хрустальное стекло на циферблате. Но шестеренки не сдвинулись. Алексей Степанович несколько секунд продержал часы, затем опустил их на пол.
– Не получилось, – сказал он. – Немецкие?
– Немецкие, – услужливо подтвердил Крыков.
– Немецкие, – сказал Механошин. – Жарко, вот они и… не идут… Что-то зацепляется…
– Поправим. Все обязательно поправим. Знаете, я могу прислать мастера…
– Мы сами, – отказался Механошин. – У нас есть свой мастер, я ему… вызову…
– Ну, как знаете… Кстати, – Алексей Степанович обнял мэра за плечо. – Мы тут подумали…
Хазин боролся с желанием достать фотоаппарат. А я вдруг подумал, что сейчас Светлов поднимет вот так же Механошина, потрясет до хруста, пока тот не затикает.
– Мы с ребятами посовещались и решили, что надо увековечить память адмирала Чичагина.
– Так памятник вроде… – растерялся Механошин. – Хотим поставить… в смете…
– Памятник – это само собой. Но представьте, как будет хорошо, если к памятнику адмиралу Чичагину будет вести улица адмирала Чичагина? По-моему, здорово!
– Но там улица Любимова, – негромко возразил Механошин.
– Кто такой Любимов? – строго поинтересовался Алексей Степанович.
– Адмирал Чичагин – сподвижник Екатерины Великой и основатель русской оптики, – сказал я.
– Не помню… Думаю… Думаю, возможно…
– Ну, узнайте пока. А мне пора. Дела, дела. До встреч!
Светлов подошел к Крыкову и пожал ему руку. Затем пожал руки Хазину и мне, ладонь у Алексея Степановича оказалась ребристой и холодной. Механошину он руку не пожал, щелкнул часы в лоб, выскочил за дверь.
Механошин снова уселся на мешок. Дышал тяжело.
– Отличная идея, – сказал Крыков. – Улица Чичагина к памятнику Чичагину! Александр Федорович? Как считаете?
– Да, это…
Механошин покосился на часы, затем достал из кармана пузырек с таблетками и закинул в рот два шарика.
– У моей бабушки были точно такие же, – Крыков указал на часы. – Трофейные. Дедушка их из Германии вывез… Там внутри есть что-то вроде турбийона…
Крыков неубедительно изобразил руками турбийон, Хазин успел сфотографировать.
– Вот и хорошо, – сказал Механошин. – Мы все обговорили, давайте готовиться… Если действительно приедет исполняющий… Репетиционный… День города…
Механошин массировал виски.
– А книга? – спросил я. – Мы же собирались обсудить материал, посоветоваться…
– Я сделал двести снимков, – Хазин потряс фотоаппаратом. – Надо отобрать подходящие…
Механошин уставился на нас, автоматически вытряхнул на ладонь еще два шарика, проглотил.
– Да, книга… – сказал он. – Книга нам чрезвычайно важна, чрезвычайно… Мы намереваемся вводить региональный компонент, книга должна стать фактически учебником. Важно отразить роль личности в истории города…
Я это уже слышал. Две недели назад, в этом же кабинете. Механошин рассказывал про корни, деготь, соль и роль, Хазин записывал в блокнот, то есть вид делал, что записывает, а я слушал. Хотя смысла особого в этом не было, техзадания всегда одинаковые. Во всех без исключения районных городках есть хреновая дырчатая керамика, найденная на карьере кирпичного завода, есть коклюшный промысел, продукты которого поставлялись в Париж, есть охотник Яков Парначев, в девятьсот пятом собиравшийся застрелить из своей берданки бестолкового Николашку. И адмирал Чичагин. А вообще писать книги про региональную историю и ее замечательных людей легко и выгодно. Особенно с Хазиным. Когда работает Хазин, половина листов отводится под фото.
– Надеюсь, что с книгой все будет в порядке, – закончил Механошин. – Ее-то хоть успеют напечатать?
– К началу учебного года сделаем двести экземпляров, – тут же ответил Крыков. – Для подарков и презентаций. Все идет по плану, Александр Федорович…
Механошин кивнул.
В дверь опять заглянула секретарша:
– Александр Федорович! Они там опять… Говорят, что сейчас уедут…
Механошин дослушивать не стал, выбежал из кабинета. Мы остались втроем.
– Где тут телефон можно найти? – тут же спросил Крыков.
Я указал на аппараты на столе. Крыков выразительно постучал себя кулаком по лбу: у Крыкова толстый кожистый лоб, у Крыкова неприятно круглая и ровная голова на вялых плечах и малом теле, мне Крыков всегда напоминает фигурку из пластикового конструктора.
– В гостинице же есть телефон, – напомнил Хазин.
Крыков постучал по лбу пальцем.
– Тогда на почту, – ответил Хазин. – Там автоматы, я домой, кстати, звонил…
Крыков быстро вышел из кабинета.
Остались двое.
– Может, пора и нам? – спросил Хазин. – Все разбегаются как лоси, а между прочим, скоро обед.
– Обед – это святое, – сказал я. – «Чага»?
– Столовая доручастка, – возразил Хазин.
Столовая доручастка уступает «Чаге» в пиве, но превосходит в кулинарии и видах – веранда столовой выходит на городской холм, излучину Ингиря и РИКовский мост. В «Чагу» же лучше с утра.
– Согласен.
Перед тем как выйти из кабинета, Хазин сфотографировал часы.
На улице стало еще жарче, над черными трубами кипели полупрозрачные призраки, в сложенных горкой чугунных скамейках из парка спала кошка, машины на стоянке мэрии блестели горячей жестью, и я затосковал по столовой доручастка. Возьму котлету с макаронами, капустный салат, полстакана сметаны, возьмем пива, по две бутылки, из холодильника…
– Смотри-ка… – Хазин указал фотоаппаратом.
Крыков стоял перед своей машиной, открыл дверцу, но не садился, застыл, почесывая пальцем подбородок, размышляя. Потом закрыл дверцу и направился к нам.
– До почты не подкинете? – попросил Крыков.
Хазин согласился. Почта не по пути в столовую, но все равно. Хазин расталкивал «шестерку», Крыков рассуждал об автоматических коробках передач. Хазин утверждал, что это для баб и безруких, оба лениво спорили, апеллируя в основном к «Формуле-1». Когда машина завелась и мы поехали, Крыков стал врать про работу. Я смотрел в окно.
Крыков, несмотря на профессию, плохо врет, неубедительно. Он врет про то, что слишком хорошо знает, а врать надо про неизвестное. Например, легко и весело врать про Китай. Имена короче, история длиннее. И в ней, если копнуть глубже, найдется и бродяга Юн Чжи, сын обезьяны, ставший императором, выпивший кровь своего отца и построивший свой Запретный Город за двести лет до Запретного Города. И красавица Цинь Линь, мастерица игры на цитре, непревзойденная в стрельбе из лука, неукротимая в любви, украденная северным варваром и родившая ему богатыря Ядгарлыка. И чиновик Ши, разумеется, Ван, мудрый, как змей, подлый, как росомаха, и учитель Хун, причастный к таинствам философ, видевший вперед и отметившийся в скрижалях.
Удобно врать про Китай, никто ведь не проверит. Да и как проверить? Те, кто думает, что знает, лишь повторяют более раннее вранье, предел достоверности – память очевидцев, но они упорны в своих заблуждениях. И спят они в своих теремах, заводи тихи и пустынны, и расходятся тропки, и на последнего всегда нападает медведь, Крыков врал про то, что взял заказ на логотип электрозавода, а заказчики – профаны, и он преспокойно поручил дизайн своему сыну-пятикласснику, и ничего, прокатило – не вздрогнуло…
– Почта же!
Хазин остановился напротив почты, Крыков выскочил и быстро взбежал по ступеням.
– Стучать торопится, – заметил Хазин. – Трепло…
– Он и из номера стучать может, – возразил я.
– Не догоняешь, – хмыкнул Хазин. – По одному телефону в разные места стучать нельзя, это каждому стукачу известно.
– А может, он не стукач?
Хазин хмыкнул и сфотографировал почту.
Почта в Чагинске двухэтажная, типового проекта: слева от входа почтамт, справа переговорный пункт. Внутри обглоданные пластиковые столы, снаружи желтая краска, на крыше облезлая спутниковая антенна. Напротив синяя железная остановка, квадратная: она ничуть не изменилась, пожалуй, сиренью заросла гуще. Бабушка любила сирень. Она росла под окнами, и когда я приезжал в конце мая, сирень, совсем как в книгах, настойчиво лезла в окна. И ландыши бабушка любила, собирала букеты с горьким запахом, но на ночь в комнате их никогда не оставляла, потому что, если оставить, можно не проснуться; ландыши зацветали всегда вместе с черемухой.
Хазин сфотографировал квадратную остановку.
– Здесь мне зуб выбили, – сказал я. – Году в девяностом.
– За что?
– Да ни за что. Подошел мужик, спросил, не нужен ли мне «чезет», а я и ответить не успел – он мне по зубам хлысть…
– А ты?
– Я не успел… То есть он сразу же запрыгнул в грузовик и укатил. А я потом зуб искал… он до сих пор тут валяется…
Хазин сфотографировал остановку еще раз.
– Хочу сделать подборку, – пояснил он. – «Остановки минувшей империи», примерно так…
Из здания почты вышла рыжая собака с провисшей спиной, вытолкнула носом дверь, спустилась по лестнице и побрела в кусты. Я думал о зубе – что мой зуб до сих пор лежит где-то здесь, врос в землю, а возможно, его давно съели муравьи.
– Мир изменяется, остановки мельчают, – сказал Хазин. – А вот в Краснодарском крае настоящий заповедник, там их из бетона ваяли, монументально работали… Но лет через тридцать не останется ничего. Надо успеть.
Из здания почты вышла еще одна рыжая собака, похожая на первую. Хазин потер глаз.
– Там прохладно, – объяснил я. – Собаки сидят на почте в жаркие дни.
Хазин сфотографировал вторую собаку.