Полет над разлукой Берсенева Анна
Сомневаться в ее словах не приходилось. Как не приходилось сомневаться и в том, что если ее уволят из «Терры» – ей хоть в петлю.
Ксения, конечно, не хуже других знала Людкину историю и тоже сочувственно кивала, когда та рассказывала, что это такое – сидеть ночью в палатке и обслуживать пьяных покупателей.
Аля понять не могла: почему же красивой барменше доставляет такое удовольствие, зная все это, унижать Людку и разговаривать с ней так, как будто ее увольнение было делом решенным? Тем более что Ксения сама начинала здесь официанткой и прекрасно знала, что это за работа и каково успевать с непривычки, да еще без посудоуборщицы.
Похоже, дело было только в том, что Ксения впервые надела сегодня новую шикарную юбку, и унижение Людки было хорошим поводом для того, чтобы лишний раз выйти из-за стойки и продемонстрировать обновку. Юбка была супердорогая, от дизайнера Пола Смита, который считался покруче Версаче. По широкому подолу были нарисованы ярко-оранжевые апельсины, смотревшиеся так натурально, что Ритка хихикала за Ксениной спиной:
– Долой авитаминоз!
Но Алю так раздражала сегодня барменша с ее хамским самодовольством, что даже над юбкой издеваться не хотелось. И как приструнишь эту стервозу? Она в своем праве: стаканы надо вовремя приносить…
В такие моменты Аля чувствовала, что сознание у нее раздваивается, трещит, как весенний лед. Стихи Цветаевой, театр, Карталов – и проклятый ночной клуб с его гнусной Ксенией, безропотной Людкой, опущенной Ритой!.. Но без этой, опостылевшей, жизни была бы для нее невозможна другая жизнь – и надо было терпеть.
Одно хорошо: от злости прошла сонливость. К тому времени, как зал наполнился народом, она уже чувствовала себя вполне готовой к любым неожиданностям сумасшедшей клубной ночи.
Сонливость прошла, но раздражение осталось, и, по актерской привычке поглядывая на себя со стороны, Аля догадывалась, что оно написано у нее на лице.
Особенно одна компания выводила ее из себя – человек пять, сидевших за столиком у самого входа в зал. Это были явно не бандиты и даже не бизнесмены средней руки – так, непонятно кто. Скорее всего, мелкие оптовики, живущие от быстрой купли-продажи.
«Вторую палатку, наверное, открыли, – с ненавистью думала Аля, шваркая на их стол тарелки с горячей осетриной. – Большой праздник!»
Похоже, мыдлоны решили за свои деньги поиметь все удовольствия, доступные в ночном клубе вроде «Терры». Они уже успели по очереди поиграть в биллиард, потолкаться у бара, потанцевать, а теперь сидели, изрядно нагрузившись, и продолжали напиваться по инерции, чтобы уж по полной программе. Есть они уже не могли и гасили окурки в тарелках с остатками осетрины, хотя Аля то и дело ставила перед ними чистые пепельницы.
Особенно один был мерзкий – в мятом поблескивающем пиджаке, со шкиперской узкой бородкой. Он-то и спросил слегка заплетающимся языком, когда Аля неизвестно в который раз вытерла вино, пролитое им на темный неполированный стол:
– Чего это у тебя лицо такое недовольное?
– А почему оно должно быть довольное? – не сдержавшись, съязвила она. – Думаешь, очень приятно за тобой подтирать?
– А это твоя работа, – назидательно растягивая слова, заявил он. – Тебе за это бабки платят.
Нагло глядя ей в глаза, он толкнул другой, полный, бокал. Вино разлилось по только что вытертому столу.
– Ах ты, скотина! – вконец обозлилась Аля. – Мне бабки не за то платят, чтоб я всяких свиней обхаживала!
С этими словами она развернулась, чтобы отойти от столика. Но тип со шкиперской бородкой схватил ее за руку.
– Ку-уда? – выдохнул он. – Куда п-шла? Сильно крутая, да? Да ты у меня счас языком тут все вылижешь, еще спасибо скажешь!
Чувствуя, как темнеет у нее в глазах, Аля размахнулась и изо всех сил хлестнула его мокрой тряпкой по лицу. Мыдлон отпустил ее руку, как-то слишком громко хлюпнул носом – словно втянул в себя грязную влагу – и быстро-быстро заморгал. Вид у него был удивленный – он явно не ожидал отпора, а спьяну и не мог сразу сообразить, что произошло. Глядя на этот хлюпающий и моргающий блин, Аля расхохоталась.
Пожалуй, это было уже лишнее. То ли от мокрого удара, то ли от ее смеха он все-таки пришел в себя. И тут же заорал:
– Сука! – Голос его сорвался на визг. – Ты мне!.. Я тебе!..
Он выбросил вперед толстый кулак, и Аля еле успела отшатнуться, одновременно качнувшись в сторону. Кулак просвистел в сантиметре от ее уха.
Хорошо что в зале гремела музыка и стоял шум множества голосов. Никто не обратил внимания на слишком резкие движения пьяного мыдлона: мало ли, может, это он так танцует. Но вся эта ситуация не предвещала ничего хорошего. «Шкипер» был явно доволен тем, что разгорается скандал, – значит, вечер и впрямь удался на всю катушку, не зря деньги плачены!
Он поводил налившимися пьяной влагой глазами – похоже, в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы запустить в наглую девку, – и взгляд его остановился на литровой бутылке «Смирновской», на донышке которой еще плескалась водка. Зашевелились и собутыльники: отвлеклись от пьяного трепа, недоуменно уставились на приятеля.
Что делать в этой дурацкой и, несмотря ни на что, смешной ситуации – было совершенно непонятно. Аля стояла в двух шагах от рассвирепевшего пьяного мужика, в тесном пространстве между столиками. Бежать? Но куда бежать, когда кругом полно людей; она и так еле протискивалась среди них, разнося заказы. Не под стол же лезть, в самом деле!
Хотя почему бы и нет? Только под стол и остается, больше некуда. Или по столам от него удирать.
Дурацкие мысли вихрем проносились в Алиной голове, а сама она стояла неподвижно. Мыдлон тоже застыл с бутылкой, поднятой над головой, словно граната пионера-героя. Остатки водки текли из горлышка ему в рукав.
– Витя, Витек, ты чего добро переводишь? – вдруг услышала Аля. – Там же водочка еще есть, допил бы.
Голос, перекрывший общий шум, донесся от входной двери. Отведя глаза от «шкипера», Аля увидела человека, которому он принадлежал. Витек тоже обернулся на голос.
– Рома! – воскликнул он, опуская руку; в его голосе проскользнули какие-то заискивающие нотки. – А ты чего тут?
Услышав этот возглас и приглядевшись, Аля узнала мужчину, входившего в зал, хотя больше недели прошло с того утра, как она оставила его в машине на улице Удальцова.
– Как – чего? – хмыкнул Рома, подходя к столу. – Выпить пришел, развлечься. А ты тут, смотрю, драку затеваешь?
– Да не-ет… – промямлил Витек. – Я тоже – выпить. Это я так, блядь эту поучить хотел!
– Ну-у, Витя, нехорошо так с девушкой! – укоризненно-хамоватым тоном протянул Рома; теперь было особенно заметно, что Витек почему-то перед ним заискивает. – Женщина – она друг человека, забыл? Что ж, выпить так выпить. Давай, знакомь с друзьями!
Не глядя на Алю, он подсел за стол. Витек послушно уселся рядом.
Воспользовавшись этим неожиданным обстоятельством, Аля отошла от стола.
– Рит, – попросила она, – возьми себе моих, во-он тех, которые у входа сидят, а? А я твоих каких-нибудь возьму.
– А что такое? – насторожилась Ритка.
Дружба дружбой, а искать себе приключений никому неохота!
– Да ничего особенного, я с одним там поругалась просто. Так-то они уже дошли до кондиции, скоро отвалят. А тот, который только что пришел, он чаевые всегда дает, не волнуйся.
Избавившись таким образом от новой встречи с Витьком, Аля побежала к бару за очередной порцией выпивки для клиентов, которые сидели за длинным столом у самой эстрады. Услышав заказ – шесть коктейлей, – Ксения благосклонно улыбнулась ей. Аля прекрасно знала, что все коктейли будут расписаны барменшей как отдельно проданные напитки, а разница ляжет ей в карман.
Казалось, можно было радоваться, что так удачно завершилась история, обещавшая столько неприятностей. Но ничего похожего на радость Аля не испытывала.
Наоборот, ей стало так тошно – хоть беги отсюда совсем.
«Где ж тот предел? – едва не плача, думала она, не забывая, впрочем, собирать грязные стаканы со столиков. – До какой же степени я могу все это терпеть? Совсем я, что ли, в тряпку превратилась, только по морде мною хлестать?..»
Но зал был полон, музыка гремела, заказы сыпались один за другим. А тоскливо тебе или весело – это твои проблемы. Ты сюда не веселиться пришла!
Ритка – та даже не поняла, отчего расстроилась ее напарница.
– Так, что ли, ударил он тебя? – спросила она, когда, уже утром, они уселись вдвоем за освободившийся столик, чтобы хлебнуть кофе и прийти в себя, перед тем как идти домой.
– Да не он меня, а я его, – поморщилась Аля. – До сих пор противно…
– Чего противного? – искренне удивилась Рита. – Хляснула тряпкой, с рук сошло – чего тебе еще? Хоть душу отвела!
– Да, душу… – пробормотала Аля. – Куда я ее только отвела?
– Выпьешь? – не обращая больше внимания на ее расстройства, предложила Ритка. – Давай вискаря по граммульке, а? Устала сегодня, аж гудит все. Как все равно взвод насиловал.
От виски Аля отказалась: когда она была в таком настроении, как сейчас, алкоголь только усиливал напряжение. Да она и не знала, что сейчас могло бы его снять.
– Пойду, Ритуля, – сказала она, тяжело поднимаясь из-за стола. – И правда, ноги гудят.
– Варикоз тут наживем, – согласилась Ритка. – Блядская работа, если разобраться. А где лучше? – философски заключила она.
– Сашенька! – окликнул ее кто-то, когда она уже шла через вестибюль к двери, ведущей на улицу.
Аля вздрогнула. Она всегда замирала, если ее называли Сашенькой. Только Венька так ее называл, потому что так звали его первую любовь…
Рома явно дожидался ее и шел к ней теперь через вестибюль, широко улыбаясь. Он был все в том же мягком, небрежно расстегнутом фиолетовом пальто. Несмотря на бурную ночь – кажется, он пришел в «Терру» не позже двенадцати, – его темно-бежевый костюм выглядел безупречно. Это Аля определила сразу, почти не глядя. Илья всегда носил хорошие, дорогие костюмы, и она научилась в них разбираться.
«Опять Армани, что ли? – машинально подумала она. – Или Босс».
Одни глупости лезли в пустую, усталую голову.
– А, это ты, – безразлично произнесла Аля. – Спасибо, выручил.
– Кого? – Рома постарался скроить удивленную мину, но вышло не очень естественно. – А-а, сегодня-то! Да ну, не за что. Витек этот задолжал мне, не по-крупному, правда, но все ж таки… Ты куда идешь?
– Домой, куда еще, – сказала Аля, пытаясь обойти его, как стоячий столб. – Это только вы можете ночь здесь просидеть, а потом на работу идти. Хороша у вас работа!
– У кого – у меня? – удивился он. – Да разве я на работу? Тоже отдыхать. А мне, между прочим, сегодня опять из-за тебя выпить пришлось. Ну, с Витьком, с мудаком этим.
– Бедный! – сказала она с невольной иронией.
– Не то чтобы бедный, а тачка-то опять… Как домой доеду?
Аля подняла глаза, и ей показалось, что Рома довольно ухмыляется, глядя на нее. Его маленькие черные глаза весело поблескивали.
И вдруг вся злость, накопившаяся за этот вечер, ударила ей в голову!
«Домой он не доедет! – подумала она с такой ненавистью к нему, как будто он был виновником всех ее несчастий. – Рыцарь, прекрасную даму защищал! Теперь ждет, чтоб она ему дала с доставкой на дом…»
Но несмотря на всю ненависть, голос ее прозвучал спокойно.
– И что ты предлагаешь? – спросила Аля. – Чтобы я снова за руль села?
– А почему бы и нет? – тут же откликнулся Рома. – Ты ж не пила вроде.
– А если стукну твою тачку дорогостоящую? – поинтересовалась она. – И вообще, ты хоть спросил, права у меня есть?
– Стукнешь – починим, – снова ухмыльнулся он. – У меня свой автосервис, между прочим… А права мне твои не нужны.
– Ментам зато нужны.
– Ментам бабки нужны, а не права, – резонно заметил он.
– Что ж, поехали! – со злорадным торжеством усмехнулась Аля. – Если последствий не боишься…
– Куда поедем? – спросила она, поворачивая ключ зажигания.
– Куда повезешь! – с готовностью откликнулся Рома. – Говорю же – выпил я.
Он был не очень похож на пьяного.
«Хотя какая разница? – подумала Аля. – Получит он у меня благодарность!»
Она поехала по той же дороге, что и в прошлый раз, – на Юго-Запад, мимо Киевского вокзала и Лужников. Только на этот раз она почти не смотрела по сторонам, и Москва мелькала мимо, незамеченная.
Рома пытался с ней заговорить – конечно, черт знает о чем. Расспрашивал о «Терре», о том, где она училась водить машину… Аля отвечала односложно и резко, но ему все-таки удалось выяснить, что она актриса, и это почему-то привело его в восторг.
– Вот это да! – воскликнул он. – То-то мне показалось, я тебя видел где-то! Тебя, наверно, по телевизору показывали?
– Показывали, – кивнула она.
– Ну точно! В клипе, да? Там парк какой-то был, туман немножко. Ты еще рекламировала что-то такое… Красивое. Духи, что ли? Или шляпку.
– Перчатки, – невольно улыбнулась она. – Шляпка тоже на мне была, но я ее не рекламировала.
– Видишь, запомнил… А ведь это давно было, года два, наверно. Что ж ты больше не снималась? Я тогда, помню, балдел прямо, когда ты по аллее шла. Так и хотелось догнать, честное слово!
– Не хотела больше.
– Почему? – удивился Рома.
– Это долго объяснять. Не понравилось.
Его дурацкие расспросы еще больше ее рассердили. Не хватало еще объяснять ему, что заставило ее отказаться от карьеры рекламной звезды!
– А мне так очень даже понравилось, – почему-то грустно сказал он.
За разговором он не заметил, что Аля повернула на Аминьевское шоссе, потом выехала на Кольцевую. Даже стенд у поворота с надписью «Южное Тушино» не привлек его внимания. Только когда она остановилась возле своего дома и открыла дверцу, Рома встрепенулся.
– А куда это мы приехали? – удивился он.
– Я домой приехала, – сказала Аля, выходя из кабины. – Сказал, чтобы ехала, куда хочу? Ну и будь здоров. Спасибо за доставку!
Она хлопнула дверцей и, не оглядываясь, вошла в подъезд. Конечно, можно было ожидать чего угодно – например, что он рассвирепеет от такого наглого кидалова и бросится за ней. Но на это ей было плевать.
Она так ненавидела в ту минуту всю эту жизнь – «Терру», Ксению, грохот музыки, Витька с лицом как блин, Рому в фиолетовом пальто! А главное – то, что через два дня придется окунуться во все это снова.
Глава 5
Аля понимала, что самым большим даром ее судьбы была встреча с Павлом Матвеевичем Карталовым.
Теперь, спустя почти четыре года после того, как она впервые его увидела, Аля уже не могла представить, что этого дара могло ведь и не быть. Ей казалось, что Карталов всегда был в ее жизни, и значит, жизнь всегда была полна неназываемого смысла.
Она уже с трудом вспоминала то время, когда все было совсем иначе. Когда она чувствовала себя совершенно растерянной, не видящей собственного будущего. И никто ничего не мог ей объяснить…
Илья? Но что мог объяснить Илья! Она влюбилась в него, он был ее первым мужчиной, и, ослепленная любовью, она долго не замечала того, что потом стало для нее очевидным.
Аля вспомнила, как попыталась объяснить Нельке, лучшей и самой давней своей подружке, почему ушла от Ильи. Про то, что он мелкий человек… А Нелька посмотрела на нее как на полную идиотку и сказала: «Можно подумать, ты с политбюро КПСС всю жизнь трахалась! Да где ты их видела, крупных?»
Аля и сейчас улыбалась, вспоминая смешную Нелькину гримаску в ту минуту. Конечно, она была права! «Крупными» мужчинами жизнь не баловала… Поэтому Аля даже не удивилась, когда вскоре после этого разговора вошла в квартиру Ильи и увидела Нельку в его постели. Что ж, все честно: она ведь пришла, чтобы забрать свои вещи и отдать ключи от машины. А подружка ее с детства умела выбирать лучший вариант из всех возможных…
Илья был возможен, он был реален и мыслил жестко, четко, как и должен мыслить мужчина его круга, если хочет чего-то добиться в жизни. Видеостудия, собственный ночной клуб, прибыльный бизнес, заискивающие взгляды тусовки – все это было наглядным свидетельством его правоты. Да что там говорить: первый же клип, в котором он снял Алю – тот самый, с перчатками и надписью «Вернитесь к забытым чувствам», – прошел по первому каналу и получил все мыслимые призы в Швейцарии и еще бог знает где.
От таких мужчин не уходят двадцатилетние девочки! Даже если у них неясные стремления, талант и фиалковые глаза… Это Венька говорил, что у нее фиалковые глаза, и всегда так при этом улыбался, что у нее сердце переворачивалось. «Незабвенный мой друг и нежный, только раз приснившийся сон…» Вот именно сон – человек, полный душевного смятения, запутавшийся в нескладицах жизни, не способный противостоять обстоятельствам. Аля до сих пор не знала, случайно он принял слишком большую дозу наркотика или понимал, что делает…
Ничего не мог ей ответить Венька, да она и не ждала от него никакого ответа – только вспоминала его с неизбывной болью.
А Карталов – мог. Он был единственный, кто мог. То есть он ничего и не отвечал ей – просто она забыла, о чем хотела спросить. Ее больше не интересовало, нужно ли кому-нибудь то, что она хочет делать в театре, или людям теперь достаточно незамысловатых клипов. Все эти умные рассуждения о конце искусства и гибели культуры, которые она время от времени краем уха слышала по телевизору, стали ей безразличны.
Какая разница, погибло искусство или не погибло? И кто это вообще может знать? А она выходит на сцену, обыкновенную гитисовскую сцену во время репетиции, смотрит в глаза Карталова, сидящего за режиссерским столиком в зале, и чувствует, что вот это и есть острие жизни, то самое, на котором трепещет сердце…
Прежде Аля не предполагала, что отношения с мужчиной, от которых трепещет сердце, могут не быть любовными отношениями. Разве что догадывалась, глядя на Веньку… Но с Карталовым это было именно так. Их не связывало то, что обычно связывает мужчину с женщиной, но связь между ними была прочнее любовной, это Аля чувствовала безошибочно.
Может быть, дело было только в возрасте: все-таки Павлу Матвеевичу было за семьдесят. Но для себя Аля давно решила, что причина в другом: значит, любовь все-таки не самое сильное чувство, не то, ради которого ничего не жалко. То есть, может быть, для кого-то любовь и важнее всего на свете, но не для нее.
Она никогда не давала себе торжественной клятвы посвятить жизнь театру – это как-то само собою получилось. Ради этого она отказалась от безбедной жизни, клиповой славы, денег и очень сомневалась теперь, что любовь к какому-то неведомому мужчине способна овладеть ее душой. Да и не видела она их, этих мужчин, вот просто в упор не видела, хотя искренне пыталась разглядеть какие-нибудь выдающиеся качества у тех, с кем сводила жизнь.
Ей нравились ухаживания поклонников – довольно многочисленных, что было неудивительно при ее внешности. Но она ни разу не пожалела о том, что ухажеры, повертевшись вокруг нее, постепенно исчезают. Может, и правда, как та же Нелька когда-то говорила, она динамистка прирожденная – ну и что? Лучше быть динамисткой, чем жизнь посвятить какому-нибудь ничтожеству, которое и не поймет, что ему посвящено.
К четвертому курсу Аля Девятаева имела прочную репутацию лучшей студентки Карталова и при этом холодной, равнодушной ко всему, кроме театральной карьеры, девицы. А то, что ее на аркане было не затащить туда, где собиралась молодая богема, только подтверждало эту репутацию.
Она совершенно не ожидала, что однокурсники воспринимают ее таким образом, и ужасно удивилась, когда красавица Лика с плохо скрытым злорадством проинформировала ее об этом.
– А как же ты думала, Алечка? – привычно-обворожительно улыбаясь, заявила Лика. – Ты же всех отшиваешь, крупной звездой себя считаешь, разве нет? Мы сначала думали, у тебя есть кто-нибудь… выдающийся. Но ведь после Святых и не было никого! – Эти слова Лика произнесла уже с нескрываемым торжеством, заодно проявляя осведомленность о прежнем Алином романе. – Просто ты себя очень любишь, вот и вся загадка, – заключила она.
Алю ошеломило это заявление. Но спорить с Ликой было так же глупо, как доказывать, что она не такая – не самовлюбленная, не холодная, а не тусуется просто потому, что сыта этим по горло. Что ж, если хотят считать ее верблюдом, то она не обязана собирать справки!
«А может, они и правы? – думала она иногда. – Я ведь и в самом деле никого не люблю…»
К тому же у нее не было потребности иметь близкую подругу – такую близкую, которой хотелось бы раскрывать душу. Она даже не представляла, как это можно: раскрывать душу во время разговора – в сущности, обыкновенной бабской болтовни. То есть она с удовольствием болтала хоть с той же Линкой Тарас, радуясь ее независтливости, легкому уму и доброжелательности. Но ведь только болтала, не больше.
Карталов был единственным человеком, который ее понимал. Иногда Але казалось, что он понимает ее гораздо лучше, чем она понимает себя сама. А если тебя понимает такой человек, разве этого мало?
Он один ценил ее умение владеть собою, которое было так же дано ей от природы, как выразительные черные глаза. Он любил в ней сдержанность, которая не позволяет изображать страсть пошлыми жестами.
Аля забыть не могла, как еще на втором курсе Карталов выгнал с репетиции Родиона Саломатина – того самого парня с гитарой на лохматой веревке, который на вступительном этюде оказался Алиным партнером.
– Думаешь, ты ведешь себя свободно? – яростно кричал Карталов. – Ты что думаешь, эта твоя наглая развязность – от большой содержательности? У тебя движения провинциального сутенера, а ты воображаешь их эффектными!
Родьке можно было только посочувствовать. А вообще-то все мужчины были, по сути, такими точно Родьками, которые не замечают своей пошлости.
Накануне первой репетиции Аля постаралась успокоиться. Даже в «Терру» не пошла – заменилась, сказавшись больной. Ей хотелось остаться только в одном мире – в мире Цветаевой и театра – иначе было не выдержать.
Впрочем, успокоиться ей не удалось.
Она сидела в большой репетиционной, прямо напротив зеркальной стены, и все время видела свое отражение. Аля представить не могла, что можно так бояться собственного отражения в зеркале, так отводить глаза от своего же взгляда! К тому же, помучившись немного над тем, что надеть на первую репетицию, она так ничего и не выбрала. Все ее наряды почему-то показались ей вызывающими. Совершенно отчаявшись из-за сущей ерунды, она в конце концов натянула черные джинсы с черным свитером и теперь казалась себе в зеркале унылым восклицательным знаком.
Аля украдкой поглядывала на актеров: чувствуют ли они что-нибудь подобное? Но все хитрованцы казались ей спокойными, даже веселыми, и взгляда от зеркальной стены никто не отводил.
Нины Вербицкой на репетиции не было: она в этом спектакле не играла. Пожалуй, ее отсутствие было единственным облегчением – по крайней мере не придется страдать от уколов самолюбия.
Только теперь, незаметно разглядывая карталовских хитрованцев, Аля вдруг поняла, чем отличаются эти молодые актеры от ее однокурсников, да и от нее самой. Конечно, не разницей в возрасте – какая там разница, от силы пару лет, да у них и постарше были на курсе.
Разница была в опыте – то есть в том, о чем Аля как-то не думала всерьез, наивно полагая, что он набирается незаметно и его отсутствие угнетать не может. Теперь она вспомнила, как Карталов сказал однажды, года два назад:
– Плохой актер владеет тремя штампами, хороший – сотней. Утверждение банальное, но абсолютно верное. Хотя и неточное.
Тогда она не поняла смысла этой фразы. Что значит «верное, но неточное»? Но теперь, наблюдая за актерами, которые готовились читать пьесу, Аля наконец понимала…
Они не только чувствовали, догадывались, улавливали – они знали. Они умели показать радость, гнев, удачу так, чтобы и через неделю после спектакля зрители вспоминали: вот такой бывает радость, а таким – гнев. А она не умела ничего, в этом сомневаться не приходилось! И теперь, в минуту волнения, когда все ее чувства вдруг разом притупились, Аля оказалась совершенно беспомощна без этих необходимых умений.
Ей казалось, что у нее стучат зубы и вошедший в репетиционную Карталов услышит этот стук.
«А ведь еще только читать надо, – думала она с тоскливым страхом. – Что ж потом будет? Зачем все это? Какая из меня Марина!»
Черный восклицательный знак в зеркале потихоньку превращался в вопросительный.
Аля была уверена, что на этот раз Карталов попросил ее задержаться, чтобы сказать: «Извини, я в тебе ошибся».
«А может, и извиняться не станет… – думала она, с ожиданием глядя на него и с отвращением – на свое отражение в зеркальной стене. – Ему-то за что извиняться!»
– Я очень плохо читала, Павел Матвеевич? – спросила она, чтобы хоть как-то предупредить его окончательный приговор.
– Не очень, – помедлив, ответил он. – Учитывая, что все читали плохо, – не очень.
– Все? – поразилась Аля. – Но почему же все?
– По разным причинам. – Он усмехнулся, но усмешка вышла невеселой, и глаза не блеснули. – В основном потому, что вообще не привыкли читать, особенно стихи, да и прозу тоже. Ритма не чувствуют совершенно… Черт вас знает, что с вами делать! – наконец сердито воскликнул он. – Чем вы вообще занимаетесь, можешь ты мне сказать? Какие такие великие дела совершаете каждый день, что книжку некогда открыть?
Аля послушно и лихорадочно попыталась сообразить, чем же она занимается каждый день, но кроме чертовой «Терры» ничего не лезло в голову.
«Но ведь это не днем, а ночью… – почему-то мелькнуло в голове. – Тьфу ты, о чем я!»
– Я вообще-то читаю… – робко произнесла она.
За все эти годы Аля не преодолела робость перед Карталовым, хотя никто не был ей ближе. Правда, она не раз замечала, что такую же робость испытывают перед ним все – даже Нина Вербицкая, даже Мирра Иосифовна из гитисовского деканата. Просто человек-загадка!
– Ну, ты, положим, читаешь, – смягчился Карталов. – Но именно, что «вообще-то…». И все равно! – тут же снова рассердился он. – Ты совершенно закрыта, ты как будто в оковах! Почему ты не хочешь почувствовать этот текст?
– Я просто не могу, – опустив глаза, выдавила Аля. – Я этого не понимаю, понимаете, Павел Матвеевич? Для меня это какие-то странные чувства, чрезмерные…
– Нашлась Снегурочка, – сердито пробормотал он. – Нет уж, милая, ты заблуждаешься, глубоко заблуждаешься! Это тебе только кажется, что чрезмерные! Для кого же они чрезмерные, скажи, пожалуйста? Для какой-нибудь дуры-девки, которая только и мечтает выскочить повыгоднее замуж? Почему ты хочешь ей уподобиться?
Але показалось, что даже брови у него взъерошились от возмущения.
– Да я не хочу, – не выдержав, улыбнулась она. – Я совсем не собираюсь замуж.
– Ладно, замуж я тебя не выдаю, – улыбнулся и он. – Но поработать тебе придется. В этой роли должна чувствоваться очень сложная внутренняя жизнь, мощная страсть при предельной внешней сдержанности. Ты понимаешь?
Теперь он смотрел на нее серьезно, без усмешки. Аля кивнула.
– Ты умеешь владеть собой, это много значит. И у тебя есть воля – это значит еще больше. Так что не придуривайся, Александра! Всему заново придется учиться – ходить, говорить. Неужели я вам никогда об этом не рассказывал? – спросил он с недоумением. – Ведь это с каждой ролью должно происходить: все заново…
– Да говорили, конечно, – покраснев, ответила Аля. – Но у меня, знаете, Павел Матвеевич, все из головы вылетело.
– Ну и ладно, – сказал он, завершая разговор. – Может, это как раз и нужно.
Глава 6
После первой репетиции и разговора с Карталовым Аля возвращалась домой в подавленном настроении.
Хорошо ему говорить: все заново! А как? Ей казалось, что даже на вступительном конкурсе она чувствовала себя увереннее, чем сейчас. Тогда, во всяком случае, она сразу схватывала любой текст, запоминала мгновенно и все в ней отзывалось написанным словам. А теперь она пыталась вспомнить «Сонечку и Казанову» – и не могла, просто не могла вспомнить то, что прочитала вслух всего час назад.
Уже начался декабрь, а зима все не наступала. Но вместо привычной слякоти вдруг установилась чудесная бесснежная погода, земля промерзла и звенела под ногами.
Але казалось, что, пока она идет от автобусной остановки к дому, под ее каблуками рассыпаются по асфальту невидимые льдинки. Фонари по всей улице были выключены, и месяц сиял в небесной темноте, как серебряный парус.
На двери подъезда два дня назад установили наконец кодовый замок. Но – все не слава богу! – код Аля как раз и забыла. Она остановилась у двери, тыкая пальцем в тугие кнопки и пытаясь вспомнить нужный набор цифр.
Цифры всегда были для нее проблемой, еще с детсадовской поры. А в школе ей вечно снижали оценки по истории из-за того, что она даже дату Куликовской битвы не могла запомнить.
– Для тебя, Девятаева, что год, что век, что номер телефона! – возмущалась историчка и была права.
Так что код не стоило и вспоминать, все равно это было дело безнадежное. Оставалось только дождаться какого-нибудь более памятливого соседа.
– Помочь? – вдруг услышала Аля и обернулась на веселый голос.
В двух шагах от нее стоял на бровке тротуара не кто иной, как Рома в фиолетовом пальто.
Вот уж о ком она меньше всего думала в эту минуту, вот уж кого меньше всего хотела видеть!
– Это вы… – пробормотала Аля. – Вы что это здесь делаете?
От неожиданности она даже на «вы» его назвала, даже смутилась слегка. Все-таки ведь это его она так нагло пробросила у этого самого подъезда! Правда, встреть она его в «Терре», Аля не ощутила бы ни малейшего смущения: там она чувствовала себя так, как и следует себя чувствовать в соответствующих обстоятельствах. Но здесь, у своего дома, тихим морозным вечером… Она смутилась, вспомнив, какие хамские интонации звучали в ее голосе, когда она захлопнула дверцу машины.
– Вас дожидаюсь, – ответил Рома. – В «Терре» сказали, вы заболели, а окна ваши темные. Где это вы ходите?
И он назвал ее на «вы» – тоже, что ли, от смущения? Но выглядело это, во всяком случае, трогательно, и обрывать его было неловко.
– Какая разница, где я хожу? – смягчая свой вопрос улыбкой, ответила она. – Меня больше интересует, как домой попаду. Код забыла!
– Так давайте помогу, я ж говорю, – тут же повторил он.
– Как это вы мне поможете? – удивилась Аля. – Вы что, сейфы вскрываете?
– Элементарно, Ватсон, – хмыкнул Рома. – При чем тут сейфы! Замки эти элементарно открываются, вот смотрите. – Он поднялся на крыльцо и принялся нажимать все кнопки подряд. – Видите, которые нажимаются – они кодовые и есть. А остальные и не нажмешь.
– От кого же тогда такие замки помогают? – удивилась Аля.
– От дураков, – объяснил он.
Аля рассмеялась.
– Ну что, пригласите в гости? – спросил Рома, тоже улыбаясь.
– С какой это радости? – удивилась она.
– Ну-у, так просто… Все-таки я уже сколько тут под дверью мерзну и открыть помог. Хоть чаем бы напоила?
– Да пошли, – неожиданно для себя сказала Аля. – В самом деле, так ведь и померла бы под дверью, если б не ты. Спаситель!
Просто она вдруг представила, как входит в пустую квартиру, включает свет в одиночестве… А выгнать его можно в любую минуту.
– Так ты одна, что ли, живешь? – сказал Рома, оглядываясь в прихожей. – Ну да вообще-то, окна же темные были.
– А что, ограбить хочешь? – поинтересовалась Аля. – Брать нечего, учти.
– Почему же? – усмехнулся Рома. – Дубленка ничего. Ладно, я пошутил, – тут же добавил он. – Нужна мне твоя дубленка!
– Есть тоже нечего, – не обращая внимания на его слова, предупредила Аля. – Чай заварю, как просил.
Она уже успела пожалеть, что позвала его. Можно подумать, он очень скрасит одиночество!
– Давай чай, – согласился Рома.
Он прошел вслед за нею на кухню и уселся на диванчик у стола, глядя, как она достает из буфета узорчатые чашки, вазочку с грузинским алычовым вареньем. Потом, что-то вспомнив, вернулся в прихожую и принес красную металлическую коробку в форме сердца.
– Вот, шоколад, – сказал он. – Ничего должен быть – красивый вроде.
Шоколад был не только красивый, но, судя по коробке, швейцарский, дорогой.
– Спасибо, – сказала Аля. – Слушай, – вспомнила она, – а как это ты окна мои вычислил?
– Да ничего я не вычислял, – пожал он плечами. – Бабулька какая-то шла, я и спросил, где ты живешь. Александра, говорю, тоненькая такая, большеглазая, одевается хорошо. Бабулька и выложила.
– Ты случайно не частный детектив? – усмехнулась Аля. – Прямо агентурный допрос провел!
– Да нет. – Улыбка у Ромы, если не злиться на него и приглядеться спокойно, была вполне располагающая. – Я бизнесом занимаюсь.
Читать бесплатно другие книги:
