Париж Резерфорд Эдвард

– Верно, – сказал Ней, шагнув к двери.

Тома подумал, что теперь картина вряд ли долго провисит в комнате мадемуазель Бак.

– А как поживает мадемуазель Ортанс? – спросила мать Эдит у стряпчего.

– Хорошо, спасибо.

– Ах! – восторженно ахнула мать Эдит. – Эта девочка ничем не обделена: она и красавица, и такая добрая…

Месье Ней вышел.

Несколько минут прошло в несвязной беседе, пока наконец тетя Аделина не вынула серебряные часы на цепочке.

– Меня ждет работа, и Эдит надо будет помочь мне, – объявила она, взглянув на них.

Тома понял намек и поднялся со стула.

– Может, молодой человек захочет остаться и выпить со мной коньяка, – встрепенулась мать Эдит.

Тетя Аделина посмотрела на невестку так, будто та была старым дырявым судном, которое вдруг решило затонуть прямо посреди бухты.

– К сожалению, мадам, я должен идти, – солгал Тома.

Выйдя на улицу, он остановился. Никаких особых дел у него не было. До сумерек оставалось еще немного времени. Тома глянул наверх и почти не сомневался, что узнал большое окно комнаты мадам Говри. Что же до пыльной каморки мадемуазель Бак, то она находилась под самой крышей и с тротуара ее окна не было видно.

Если судить по внешности матери Эдит, то вряд ли они с дочкой жили в лучших условиях, чем мадемуазель Бак…

Он прошел под аркой и завернул за угол. Эта сторона здания, отмеченная лишь узкими окошками, заканчивалась ограждением внутреннего двора. Идя вдоль стены, Тома добрался до того окна, которое, по его расчетам, относилось к квартире тети Аделины. Оно было приоткрыто. Тома предположил, что это было окно кухни. В надежде услышать голос Эдит он сбавил шаг.

Но из окна донесся голос не Эдит, а тети Аделины:

– Ты же сама слышала, дорогая моя. То дурацкое замечание о мадемуазель Бак. Он намеренно хотел задеть месье Нея.

– Месье Ней назвал его замечательным, – возразила Эдит.

– Да. Он не хотел тебя огорчать. Но он был недоволен, уверяю тебя.

Эдит что-то ответила, но Тома не смог расслышать ее слова.

– Дитя мое, – снова заговорила тетя Аделина, – мне все равно, даже если бы молодой человек отправился искать тебя на Луну. У нас в семье уже есть один идиот. Прости меня, но это твоя мать. Двоих было бы слишком много. Давай больше не будем видеться с этим Тома Гасконом, хорошо? Ты можешь найти себе кого-нибудь получше.

Следующие три дня Тома провел в тревожном ожидании. Он верил в судьбу. Ну и что, если родителям не нравится его выбор? Все равно он хотел быть с Эдит. А как поведет себя девушка в такой же ситуации?

В среду вечером он ждал ее перед лицеем. Эдит с матерью вышли после работы на улицу, как обычно. Но сегодня они не разошлись, а вместе направились домой. Не желая встречаться с Эдит при матери, Тома держался позади. Если девушка и заметила его, то никак этого не показала. То же самое повторилось на следующий вечер.

В пятницу было холодно. В городе хозяйничал пронзительный восточный ветер. Он злобно свистел между балок строящейся башни, морозил руки Тома и змеей вился по бульварам, обрывая с деревьев пожухшую листву.

Работа заканчивалась с наступлением темноты, и как только Тома пересек реку, то первым делом нашел закусочную и заказал большую миску супа, чтобы согреться. Потом двинулся по улице Помп к своему жилищу. Когда он поравнялся с лицеем, там как раз погасили свет. Тома был решительно настроен поговорить с Эдит в этот вечер, независимо от того, расстанется она с матерью или нет. Но из ворот лицея девушка вышла одна. Он тут же приблизился к ней.

– А, это ты, – сказала она.

– Конечно я. А где твоя мать?

– Она сегодня заболела.

– Я провожу тебя.

Потом, когда они проходили мимо кафе, он заявил, что замерз и хочет погреться, и завел ее внутрь.

– Только на минутку, – попросила она.

Они сели за стол, и Тома заказал им по стакану вина.

– Хорошо, что мы встретились, – сказал он. – Мне было приятно познакомиться с твоей семьей.

– Угу.

– Что ты делаешь в это воскресенье?

– Наверное, буду ухаживать за мамой.

– Может, сумеешь отвлечься ненадолго? Погуляем часик.

Эдит колебалась.

– Вряд ли, – наконец ответила она. – Сейчас все так усложнилось…

– У тебя нет времени на меня?

– Пока нет. Извини.

– Ты хочешь встречаться со мной?

– Конечно, но…

Он понял. Он-то думал, что Эдит – та женщина, которая предназначена ему судьбой. Он искренне верил, что это так. Тем не менее оказалось, что его вера – всего лишь глупая иллюзия.

Этого достаточно, чтобы почувствовать себя несчастным. А если еще вспомнить, почему она отвергла его? Потому что он не понравился ее тете. Потому что тетя Аделина сочла его идиотом. Потому что он не выказал должного преклонения перед месье Неем. И к негодованию Тома примешивалась досада: тетка была права, не надо было высовываться с тем дурацким замечанием.

– Я не понравился твоей семье, – сказал он.

– Этого я не говорила.

– Нет, но это так. – (Эдит промолчала.) – Скажи мне, – спросил Тома, – ты собираешься всю жизнь прожить под башмаком у Нея?

– Моя тетя работает на него.

– Работает? Помогает красть деньги у беспомощных старух?

– Нет.

– Да! Вот чем занимается Ней. И если ты намерена заменить тетю Аделину, то будешь к этому причастна.

– Ты считаешь, будто все знаешь, но это не так.

– А ты считаешь, что он будет заботиться о тебе? Или о твоей тетке? Я скажу тебе, как она будет жить в старости: как мадемуазель Бак!

– Ты же ничего не понимаешь! – вдруг вскричала Эдит. – По крайней мере, у мадемуазель Бак есть крыша над головой!

– Да я бы трущобы предпочел такой крыше! – Тома пожал плечами.

– Похоже на то. Тетя права. Ты идиот. – Она поднялась. – Мне пора.

– Извини…

– Мне пора.

И Тома остался сидеть в кафе, злой и несчастный. Он не знал, что не прошла Эдит и двадцати метров по улице, как из ее глаз брызнули слезы.

Та зима долго тянулась для Тома Гаскона. Теперь он работал высоко над крышами Парижа, на холодной железной башне. День за днем он смотрел вниз на печальные голые деревья и серую воду Сены.

Работать стало труднее, чем на первых порах. Когда ползучий кран привозил к месту очередную секцию балок, на нее со всех сторон набрасывалась верхолазы. Секции приходили с завода, свинченные временными болтами, каждый из которых нужно было заменить заклепкой.

Для установления клепки требовалась бригада из четырех человек. Первый, обычно ученик, грел заклепку в жаровне, пока она не раскалялась добела и не расширялась. Второй монтажник в толстых кожаных перчатках щипцами брал заклепку и устанавливал ее в отверстия идеально выровненных балок или плит, которые требовалось скрепить, затем он подставлял тяжелый металлический блок, и первый из двух молотобойцев с помощью кувалды сплющивал заклепку с другой стороны, формируя широкую шляпку. И наконец второй молотобоец с более тяжелой кувалдой вбивал заклепку на место. Установленная деталь остывала и уменьшалась в размерах, тем самым стягивая металлические части все туже и туже. Полностью остывшая заклепка прижимала детали одну к другой с усилием в три-четыре тонны.

У каждой бригады был свой собственный ритм, и рабочие не глядя могли сказать, чей молот они слышат в тот или иной момент.

Труд был физически тяжелым и длился по восемь часов в день, невзирая на ветер, дождь или снег.

Тома был молотобойцем. Он предпочитал работать в перчатках без пальцев, а когда руки замерзали, грел их у жаровен, на которых раскаляли заклепки. Но ему пришлось сменить перчатки на кожаные, так что теперь у него часто немели от холода пальцы. А когда поднимался безжалостный ветер, Тома сравнивал себя с моряком на мачте во время бури.

Однако в январе его работа изменилась: бригады верхолазов начали сооружать массивную платформу первого уровня башни.

Поначалу Тома испытывал странные ощущения: как будто он мастерил стол и неожиданно передвинулся от вертикальных измерений ножек к горизонтальному простору столешницы.

– Мы как будто не башню строим, а дом, – заметил он как-то.

Да, это был дом в небе, огромный дом из металла. Платформа висела на высоте около шестидесяти метров. Под ней между «лапами» башни выросли леса: они напоминали дерево, ветви которого тянулись от мощного ствола к нижним краям платформы. Поэтому, если смотреть с платформы вниз, то взгляду открывалась все та же пустота, что и с балок опор. Однако Тома заметил, что, с тех пор как стала расти горизонтальная плоскость перекрытия, он все чаще забывал о том, что под его ногами зияет пропасть.

С технической точки зрения ему было нетрудно понять, что эта платформа связывает воедино четыре мощные колонны и одновременно служит основанием для второй части башни. И все же размах строительства поражал его воображение. Боковые галереи, с которых открывались чудесные виды на панораму Парижа, протянулись более чем на девяносто метров. На платформе хватало места для разнообразных помещений, включая большой ресторан.

И этот огромный кусок пустого пространства в раме из металлических балок был аккуратно установлен точно на место. Как и предсказывал Эйфель, задача эта была сложнейшая, и на ее выполнение ушло немало времени. Только в марте, когда инженер самолично убедился, что лежащий в основании башни четырехногий стол прочен и выровнен, он отдал приказ: «Двигайтесь вверх».

Но когда мобильные краны вновь поползли по опорам, Тома кое-что заметил.

У него складывалось впечатление, будто строительство башни запаздывает по срокам. Помощники Эйфеля порой приходили в раздражение. Тома видел, как они качают головой. Он был знаком с чертежами и знал, что массивные опоры башни должны быть оформлены изящными полукруглыми арками, проходящими по внешнему краю между землей и платформой. И тем не менее к концу апреля, хотя колонны из балок вздымались все выше в небо, нижняя часть башни оставалась незаконченной. Однако Эйфель всегда был спокоен и вежлив. Если он и тревожился о чем-то, то виду не подавал.

Только раз Тома видел, как Эйфель сердился. Это случилось в один из майских дней, в обеденный перерыв. Эйфель стоял в одиночестве у северо-западной «лапы» башни и читал газету. И вдруг Тома увидел, что инженер резко сложил газету и хлопнул ею себя по ноге. Заметив, что Тома наблюдает за ним, он подозвал молодого рабочего.

– Вы знаете, что рассердило меня, юный Гаскон? – Было очевидно, что великому строителю необходимо выговориться.

– Нет, месье.

– Им не нравится моя башня. Самые знаменитые граждане Франции ненавидят ее: Гарнье, который построил Парижскую оперу, писатель Мопассан, Дюма, чей отец написал «Трех мушкетеров». Против нее подписываются петиции. Вы знаете людей, которые плохо относятся к башне?

– Да, сударь. Мадам Говри де ла Тур сказала, что мне не следует работать на ее строительстве.

– Ну вот, только посмотрите. Они даже пытаются смутить умы моих рабочих. Однако статья в сегодняшней газете превзошла все, что говорилось обо мне и башне ранее. Тут написано, что она неприлична. Что она – не что иное, как гигантский фаллос, торчащий в небе.

Тома не знал, как на это реагировать, и потому только потряс головой.

– Что представляет самую большую опасность для высокого здания, а, юный Гаскон? Вы знаете?

– Его вес, я думаю.

– Нет. Он тоже проблема, но самое опасное все же – это ветер. Форма моей башни, то, как она строится, – все это из-за ветра, который иначе сломает ее. Ветер – вот причина. И ничто другое.

– Так вот почему она вся состоит из железных балок – чтобы ветер мог дуть сквозь нее?

– Прекрасно. Да, это называется открытая решетчатая конструкция, и ее преимущество в том, что ветер будет продувать ее насквозь, не создавая нагрузки. И, несмотря на тот факт, что башня сделана из стали, которая является прочным материалом, в целом строение на самом деле очень легкое. Если поместить башню в цилиндрическую коробку – наподобие тех, в каких иногда продают бутылки вина, – то воздух, содержащийся в коробке, будет тяжелее, чем сама металлическая башня. Невероятно, но это так.

– Ни за что бы не поверил! – признался Тома.

– Но суть даже не в этом. Форма башни, ее изгиб – все просчитано математически. Внутренние напряжения конструкции точно уравниваются ветровыми нагрузками, с любой стороны. Вот чем объясняется ее форма. – Эйфель всплеснул руками. – Искусство и литература стоят на вершине развития человеческого духа. Но слишком часто те, кто занимается ими, слабо разбираются в математике и совсем ничего не понимают в технике. Они видят фаллос своим поверхностным взглядом и думают, будто что-то поняли. Но ничего подобного. Они не представляют, как устроен мир, какова его структура. Они не способны воспринять ту истину, что моя башня выражает математические уравнения и конструктивную простоту, куда более прекрасную, чем они могут себе представить.

Эйфель раздраженно уставился на смятую в кулаке газету.

– Да, месье, – согласился Тома, рассудив, что хоть ему также недоступна математика башни, по крайней мере, он ее строит.

– Вам лучше вернуться к работе, – сказал Эйфель. – Если вы все-таки опоздаете, то передайте Компаньону, что это моя вина и я прошу у него прощения. – И добавил себе под нос: – Да я и сам не хочу, чтобы строительство замедлилось еще сильнее…

До своего места Тома добрался с опозданием на минуту. Увидев Жана Компаньона, он стал оправдываться, но старший мастер отмахнулся от него:

– Да, да, я видел тебя с Эйфелем. Он любит поговорить с тобой. Бог весть почему, – недоуменно добавил он.

С того дня в ноябре Тома почти не встречался с Эдит. Однажды в декабре и еще раз в начале года он дожидался ее у лицея, но оба раза девушка давала понять, что больше не хочет его видеть. После этого он старался обходить лицей стороной, и, хотя порой он случайно замечал Эдит в Пасси, они больше не общались.

Так как все воскресенья Тома опять проводил с семьей, родители догадались, что его отношения с Эдит прервались. Но никто ничего не сказал. Только Люк однажды спросил брата, что с ней случилось, и Тома ответил, что все кончено.

– Тебе грустно? – поинтересовался Люк.

– Гм… – Тома замялся. – Просто у нас не сложилось.

Больше Люк ни о чем не расспрашивал.

Когда настала весна, Тома стал подумывать о том, чтобы найти новую подругу. Но пока ему не попадалась на глаза такая девушка, которая бы понравилась. Да и на поиски не было ни времени, ни сил.

В мае и июне скорость работ на башне выросла. Теперь верхолазы трудились по двенадцать часов в день. Под нижней платформой появилась большая арка, и леса в центральной части башни убрали.

И внезапно башня приобрела величавый вид. Четыре длинные угловые колонны взметнулись по дуге в небо, и настал черед второй платформы. На высоте сто пятьдесят метров она должна была сформировать второй четырехногий стол поверх первого. А еще выше башне предстояло взвиться цельной, все более сужающейся стрелой до головокружительных высот. К сооружению второй платформы приступили уже в июне.

И наступил этот этап как нельзя кстати. Потому что приближалось четырнадцатое июля.

День взятия Бастилии.

До чего же удачно сложилось для последующих поколений, что, когда в 1789 году оборванные санкюлоты пошли штурмом на старую крепость и ознаменовали тем самым начало Великой французской революции, на дворе стоял теплый летний день. Идеальное время для национального праздника, парадов и фейерверков.

– Четырнадцатого числа месье Эйфель организует празднование на башне, – сказал Тома Люку. – Хочешь пойти?

В тот день было тепло и солнечно. Братья шагали по мосту Иена, и Тома поглядывал на Люка не без гордости.

Младшему брату уже исполнилось четырнадцать лет. Его лицо окончательно сформировалось, темные волосы красивой волной падали на лоб, и клиенты в кафе «Мулен де ла Галетт», где он подрабатывал мальчиком на побегушках, часто принимали его за итальянца. И правда, годы, проведенные при кафе, наделили сообразительного подростка обходительными манерами и бойкостью, на которые старший брат мог лишь дивиться. В честь торжественного события Люк надел белую рубашку без куртки и соломенную шляпу.

К моменту их прибытия вокруг строящейся башни уже ходили толпы. Нижние части конструкции украсили полотнищами трех цветов: красного, синего и белого, что символизировало национальный триколор. Неподалеку установили палатку с напитками; одетый в униформу оркестр помогал создать праздничное настроение.

Что бы ни писали газеты об уродстве башни, уже сейчас было очевидно, что огромная двухуровневая арка, выстроенная между двух опор, станет впечатляющим входом на Всемирную выставку будущего года. Только что завершенная на высоте ста пятнадцати метров вторая платформа была лишь на четверть ниже Нотр-Дама и ростом не уступала большинству европейских соборов.

На праздник пришли представители разных слоев населения, в том числе и самые богатые и знаменитые люди Парижа. Тома и Люк встали рядом с палаткой, где продавались напитки.

– Я представлю тебя месье Эйфелю, – пообещал Тома брату, – если он будет проходить мимо.

Они не простояли и пяти минут, как Люк вдруг потянул его за руку:

– Смотри, вон там!

Тома повернул голову в указанном направлении, но никого из знакомых в толпе не нашел.

– Вон там! – Люк показывал на группку хорошо одетых людей. И тогда Тома увидел.

Там стояла Эдит. На ней было белое платье – должно быть, чей-то подарок, потому что сама она не смогла бы позволить себе такой наряд, – и маленький чепец. Выглядела она очаровательно. Рядом с ней стояли месье Ней и бледная девица лет тридцати – вероятно, дочь стряпчего.

– Я пойду и поздороваюсь с ней, – сказал Люк.

– Нет, что ты, она же с месье Неем! – воскликнул Тома.

Но Люк уже шел к Эдит.

Тома в растерянности наблюдал, как брат ловко снял канотье и поклонился девушке. Она что-то сказала Нею, после чего Люк поклонился стряпчему и его дочери. Затем произнес что-то, и все повернулись и посмотрели на Тома. Люк улыбался и жестами приглашал брата подойти.

Приблизившись, Тома сначала вежливо улыбнулся Эдит и с особой почтительностью поклонился Нею:

– Это большая честь для меня, месье, что вы пришли посмотреть на башню, которую я строю.

– Я рассказал месье Нею, что ты пообещал познакомить меня с месье Эйфелем, если выдастся удобный случай, – сказал Люк. – И месье Ней выразил надежду, что у тебя будет возможность представить также и его.

Самоуверенность младшего брата ошарашила Тома. Чтобы он, скромный рабочий, представил богатого юриста великому инженеру? Но еще больше его поразило то, что Ней благосклонно улыбался Люку. Видать, обаятельному мальчику в канотье прощались такие вещи, которые Тома не позволялись.

– Разумеется, месье, – пробормотал он, не представляя, как ему это сделать.

– Вы знакомы с моей дочерью, мадемуазель Ортанс? – спросил стряпчий.

– Мадемуазель. – Тома снова поклонился.

Фамильное сходство бросалось в глаза: то же длинное бледное лицо, тощее тело, пухлые губы. Удивительно, но в женском варианте такое сочетание показалось Тома чувственным. Свое впечатление он никак не проявил, но все же подозревал, что от мадемуазель Ортанс оно не укрылось. Одета она была в бледно-серое платье. Тома пришло в голову, что белое платье, в котором красовалась сегодня Эдит, могло быть одним из старых нарядов дочки стряпчего. Мадемуазель Ортанс не улыбалась, а смотрела на него с прохладной вежливостью.

– Чем же занимаетесь вы, юноша? – Ней повернулся к Люку.

– По большей части я работаю в ресторане «Мулен де ла Галетт» на Монмартре, месье. А также выполняю поручения и оказываю услуги.

– Какого рода услуги?

Люк улыбнулся и выдержал небольшую паузу.

– Это зависит от того, о чем меня попросят, месье, – ответил он негромко.

Юрист внимательно посмотрел на Люка, и Тома показалось, что Ней и его маленький брат прекрасно поняли друг друга, но как это у них получилось и о чем вообще речь, для Тома было непостижимо.

Он еще не сказал Эдит ни слова и обернулся, чтобы исправить это, но не успел, так как Люк ткнул его локтем в бок.

– Вон идет месье Эйфель, – прошептал мальчик.

Действительно, тот шагал всего в нескольких метрах от них. Тома сделал глубокий вдох и поспешил вдогонку.

– А, юный Гаскон. Надеюсь, вам нравится праздник.

Эйфель говорил дружелюбным тоном, но почти не замедлил шага, давая понять, что торопится. Тома нельзя было терять ни секунды.

– Месье, со мной пришел мой брат, а еще один известный юрист, с которым нам посчастливилось познакомиться. Он просил меня представить его вам. – Тома умоляюще посмотрел на Эйфеля. – Юриста зовут Ней. Я всего лишь рабочий, месье, и не знаю, как это сделать. – Он показал Эйфелю Нея.

Эйфелю хватило одного взгляда, чтобы понять: этот человек может оказаться полезным. Кроме того, своей главной задачей в тот день инженер считал общение с гостями. Положив ладонь на плечо Тома самым непринужденным образом, он подошел вместе с ним к Неям.

– Месье Ней, полагаю. Я Гюстав Эйфель, к вашим услугам.

– Месье Эйфель, позвольте представить вам мою дочь Ортанс.

Знаменитый инженер склонился перед девушкой.

– Месье Гаскон работал со мной еще с того времени, когда мы сооружали статую Свободы, – светским тоном произнес Эйфель. – Мы с ним старые друзья.

– А это мадемуазель Фермьер, – заговорил в ответ Ней, – чья тетя является моим самым верным помощником.

Эйфель поклонился и Эдит.

– Могу я спросить, не приходитесь ли вы родственниками великому маршалу Нею? – задал вопрос Эйфель.

– Это другая ветвь, но род один и тот же, – сказал стряпчий.

– Должно быть, вы гордитесь таким родственником, – предположил Эйфель.

– О да, месье. Его казнь стала пятном на чести Франции. Каждый год я прихожу на его могилу и возлагаю венок.

После падения великого Наполеона роялисты приговорили маршала Нея к смертной казни. Он смело встал перед расстрельной командой и заметил, что не понимает, почему командование французскими войсками в сражении против врагов Франции было признано преступлением. Большинство французов согласились с этим, и потому его со всеми почестями похоронили на кладбище Пер-Лашез.

Беседа коснулась темпов строительства башни. Эйфель сказал, что надеется приветствовать юриста с дочерью на ее вершине после завершения. И, уже намереваясь отойти, инженер заметил Люка:

– Вы ведь брат этого героя, не так ли? Я помню тот день, когда вы пропали и ваш брат отправился вас искать. – Он снова положил руку на плечо Тома. – Он надежный человек. Надеюсь, вы цените его по достоинству.

– О да, месье, – с готовностью согласился Люк.

После прощания с Эйфелем Ней сказал, что они тоже собираются уходить. Но было очевидно, что он весьма доволен услугой, которую оказал ему Тома Гаскон.

– Возможно, мы скоро увидим вас вновь, – кивнул ему стряпчий. – И вас тоже, мой юный друг, – добавил он, обращаясь к Люку.

За все время Эдит не произнесла ни слова.

– Ты прекрасно сегодня выглядишь, – сказал ей Тома. – Надеюсь, твоя мать и тетя тоже в добром здравии. – Удостоившись от нее кивка, он продолжил: – Пожалуйста, передай им мое почтение.

Ему показалось, что при этих словах Эдит улыбнулась ему.

Братья пробыли у башни до самого вечера. Тома познакомил младшего брата со своими товарищами-верхолазами, потом они послушали, как играет оркестр. На вечер Эйфель обещал большой фейерверк с верхней платформы. Но до этого Тома и Люк перешли реку и устроились в кафе перекусить.

– Я думаю, что если ты попросишь Эдит, то она согласится снова с тобой встречаться, – сказал Люк, когда с едой было покончено.

– Почему ты помогаешь мне с Эдит, – спросил Тома, задумчиво посмотрев на брата, – если считаешь, будто она к тебе не очень хорошо относится?

– Потому что мне кажется, что без нее ты несчастлив.

На душе у Тома потеплело от этого проявления братской любви.

– Ты хороший парень, ты знаешь это? – Он шутливо ткнул Люка в плечо.

– Я? – Люк обдумал слова старшего брата и мотнул головой. – Вряд ли.

– А я думаю, что хороший.

– Нет, я не хороший. На самом деле, – добавил он, – я даже не хочу быть хорошим.

– Я не понимаю тебя, братишка. – Тома взял со стола бокал вина.

– Знаю, – сказал Люк. – Так ты встретишься с Эдит?

В конце июля горожане начали замечать: с башней Эйфеля что-то не в порядке. Весь Париж знал, что ее должны закончить через восемь месяцев. За это время ей предстояло подняться еще на сто восемьдесят метров. Тем не менее люди, день за днем глядя на огромный обрубок, видели, что он практически не растет. Поползли слухи. Стали поговаривать, что великий инженер столкнулся с технической проблемой. После стольких трудов и разговоров не начнется ли весной Всемирная выставка под недостроенным обрубком? Не станет ли Франция посмешищем?

Разумеется, беспокоился и молодой Тома Гаскон.

Но все же, несмотря на уважение к башне и ее проектировщику, бывали моменты, когда ему было все равно, достроят ее или нет. У него имелись другие заботы.

В первое воскресенье августа он и Эдит встретились, чтобы вместе провести день. На свидание она должна была прийти от своей тети, поэтому они договорились, что будут ждать друг друга на углу авеню Гранд-Арме. Широкая лента Елисейских Полей, устремляясь от Триумфальной арки дальше на восток, выходила к старой разросшейся деревне Нейи и заканчивалась у необъятного Булонского леса.

День был жаркий. В такую погоду нет ничего лучше, чем побродить по лесопарку.

Когда Наполеон III и Осман прибыли к старинным охотничьим угодьям на западной окраине города, они точно знали, что делать.

– Я хочу что-то вроде Гайд-парка в Лондоне, – сказал Наполеон III, – только больше и лучше.

Само собой.

Булонский лес значительно больше, чем тот английский парк. В его южной части построили прекрасный ипподром Лоншан, к которому вела длинная и величавая авеню. Подобно Шантийи к северу от Парижа и Довилю на нормандском побережье, этот ипподром предлагал самые фешенебельные скачки в мире. Если в Гайд-парке было озеро Серпентайн, то в Булонском лесу имелось целых два искусственных озера, соединенные водопадом. Среди деревьев проложили десятки километров восхитительных аллей. Детский зверинец в северо-западном углу леса превратили в антропологический тематический парк, где можно было посмотреть образцы культуры и быта далеких стран.

Оттуда они и начали свой путь.

Когда они прошли через турникет, в зверинце было уже оживленно. Там гуляли семьи с детьми в матросских костюмчиках и муслиновых платьицах, мелкие клерки и лавочники, а также простые пролетарии вроде Тома и Эдит.

Девушка надела на прогулку синее с белым платье, а к нему шляпку с лентой. В руках она вертела зонтик. Тома догадался, что шляпка и зонт достались ей от мадемуазель Ортанс. В результате складывалось впечатление, будто Эдит принадлежит к более высокому классу, чем на самом деле. Но Тома часто замечал, что женщины имеют склонность одеваться лучше, чем их спутники-мужчины. Его собственная короткая куртка была достаточно чистой, но вот ботинки не блестели и до того, как на них осел толстый слой пыли. Неожиданно для себя он задумался, как оделся бы для подобной встречи с девушкой его младший брат.

Эдит зверинец понравился. В нем был небольшой восточный храм и несколько необычных животных. А еще там отгородили большую площадку, где готовилась новая экспозиция. Тома с Эдит подошли к служителю зверинца и спросили его, что там будет.

– А, – ответил он, покручивая кончик усов, – это для выставки. Для Всемирной выставки, которая начнется в следующем году. Это будет самая большая экспозиция из всех, что мы тут устраивали. Целая деревня.

– Что за деревня? – хотела знать Эдит.

– Африканская. С настоящими хижинами и всем остальным.

– И там будут жители? – спросил Тома.

– Ну конечно же. Нам привезут четыре сотни негров. На прошлой выставке, в семьдесят седьмом, – продолжал смотритель с энтузиазмом, – мы показывали нубийцев и индейцев инуитов.

– Это такой зоопарк? – спросила Эдит.

– Само собой, зоопарк. Человеческий зоопарк. И вы знаете, посмотреть на наши выставки явился целый миллион человек! Подумайте только – миллион!

Тома слышал о человеческих зоопарках, как назывались подобные выставки, их устраивали не только во Франции, но и в других странах. Однако масштаб зоопарка, который собирались открыть будущей весной, потрясал воображение.

– Он посоперничает с Буффало Биллом и его индейцами! – гордо провозгласил смотритель.

Когда они покинули зверинец и двинулись по одной из аллей Булонского леса, Эдит повернулась к Тома:

– Ты сводишь меня на представление Буффало Билла, когда он приедет?

– Конечно, – сказал Тома.

Он отметил про себя эту просьбу. Через неделю после Дня взятия Бастилии Тома ждал Эдит возле лицея, не зная, чего ожидать. Девушка вела себя настороженно и сказала, что не сможет увидеться с ним до начала августа, но, по крайней мере, не отказалась встречаться вообще. И вот теперь, проведя всего один час в его обществе, она пожелала сходить с ним на представление, которое состоится следующим летом.

Она изменила свое мнение о нем? Потому что месье Ней дал ей понять, что одобряет ее встречи с Тома? Или потому, что она скучала без него? Что ж, думал Тома, придется подождать и посмотреть. А пока он был доволен.

Его мучили сомнения: можно ли обнять Эдит за талию? Но, посмотрев на ее красивую шляпку и зонт, он решил, что не стоит. Во всяком случае, не сейчас.

Они вышли на «благородную» авеню. Сюда приезжали в каретах светские модные дамы, чтобы покрасоваться на публике, а богатые поклонники и офицеры сопровождали их верхом. Тома задумался: как живут люди, которым не нужно каждый день работать? Но оказалось, ему даже не представить, что это может быть за жизнь.

Страницы: «« ... 678910111213 »»

Читать бесплатно другие книги:

Долгожданная новинка от Маши Трауб. Как всегда легко, как всегда блистательно, как всегда есть над ч...
Метод Zettelkasten – это эффективная система организации полезной информации, идей для работы и учеб...
У Антона Рыжова было все! Успешный бизнес, иностранные партнеры, огромная квартира с зимним садом, э...
Воспоминания вернулись и сожгли меня в пепел. Но они ничего не значат, в его сердце мне нет места......
Она – внучка двух князей, но оба отказались от родства, воспротивившись браку ее родителей. Она – це...
Давным-давно небо над маленьким городком уже озаряли костры, на которых гибли юные и прекрасные деву...