Три сестры Моррис Хезер

– Я не знала, что вы здесь, – шепчет Гита. – Сколько вы здесь?

– Несколько месяцев, – отвечает Циби. – А ты?

– То же самое. Жаль, мы не встретились в поезде из Вранова. Мне кажется, я здесь уже целую жизнь, – вздыхает Гита. – Я работаю в прачечной.

– Ну а мы возили кирпичи. – Циби указывает на новые бараки.

– Можешь поблагодарить нас за новое роскошное жилище, – говорит Ливи с озорным огоньком в глазах.

– Правда? – У Гиты ошеломленный вид. – Звучит сурово.

– Мне жаль, что ты здесь, Гита. – Ливи опускает взгляд, озорной огонек исчез. – Жаль, что все мы здесь.

– Отставить разговоры! – вопит надзиратель.

Гита поворачивается лицом к началу очереди, и они продолжают медленно продвигаться вперед.

Ливи и Циби смотрят, как Гита подходит к столу, за которым сидит татуировщик, занимающийся обновлением номеров на руках девушек. У Гиты испуганный вид, она неохотно протягивает руку. У Циби перехватывает дыхание. «Пожалуйста, Гита, – умоляет она подругу. – Пусть он это сделает». Они смотрят, как татуировщик осторожно берет руку Гиты и что-то при этом говорит. Похоже, Гита немного расслабилась.

Когда подходит очередь Циби, татуировщик все еще смотрит вслед уходящей Гите.

Видимо, он человек мягкий. Закончив, он шепотом говорит:

– Прости меня.

Сестры, с рук которых вновь капает кровь, входят в блок 21. Здесь нет деревянного настила и соломенных тюфяков, как в их первом «доме». Пол здесь залит серым бетоном. Обширное душное помещение заставлено ярусами деревянных нар. Одеял нет, и нет матрасов, просто кипы соломы, которую девушкам предстоит собрать и разложить на своих нарах, если они вообще собираются спать.

Циби думает о зиме, до которой осталась пара месяцев, и вздрагивает. По обе стороны от входной двери есть еще две пустые комнаты.

– Но где же умывальня? – спрашивает Ливи.

– Наверное, снаружи, Ливи. Должно быть, мы не заметили ее, но давай не будем сейчас волноваться.

Пока в помещение вводят других девушек, Циби и Ливи находят себе нары, и вскоре к ним присоединяются еще две девушки. Эти нары рассчитаны по меньшей мере на четверых. Они как раз начинают знакомиться, но пугаются звуков дубинки, которой вновь и вновь колотят в дверь.

Девушки затихают, когда в барак входит худощавая женщина. На ее одежде видна эмблема в форме черного треугольника, каким помечают заключенных-уголовников. На рубашке вышита цифра 620. У нее светлые волосы до плеч и вздернутый нос. Циби она кажется почти хорошенькой.

Но когда она широким жестом обводит нары, бетонный пол, кирпичные стены, ее черты искажает садистское удовольствие.

– Добро пожаловать в новый дом, дамы. Я Рита, ваша новая капо. Если вас интересует умывальня… – она для эффекта делает паузу, – забудьте об этом. – Она хохочет, вглядываясь в лица девушек, ни одной не хватает смелости посмотреть ей в глаза. – Если вам потребуется облегчиться, придется прогуляться в конец лагеря и сделать свои дела у забора, под взглядами охранников на вышках. – Ее жуткая улыбка становится шире. – Если выйдете после темноты, вас пристрелят.

Рита медленно проходит по всему бараку, усмехаясь при виде жмущихся друг к другу девушек. Циби шокирована явным удовольствием, которое доставляют Рите их страх и слабость.

– Завтра вам дадут новые рабочие наряды. Предлагаю вам сегодня познакомиться с вашим новым домом. – Повернувшись, она уходит из барака.

Циби удивлена тем, что эта новая капо – подруга Ингрид, и не тешит себя надеждой, что та позаботится о ней с сестрой. Циби собирается поделиться своими мыслями с Ливи, когда к ним подходит Гита.

– А Магда здесь? – спрашивает она, оглядываясь по сторонам.

– Нет, Гита. К счастью, Магда осталась дома с мамой. Когда нас увезли, она была в больнице, – говорит Циби.

– Она здорова?

– У нее был просто грипп, она в порядке. А твои сестры здесь? – спрашивает Ливи.

– Нет, им понадобилась только одна из нас. У Фрэнни двое маленьких детей, а Рахель и Голди, к счастью, слишком молоды.

Три девушки обнимаются, а потом Гита возвращается к своим нарам. Ливи смотрит ей вслед. С одной стороны, она рада, что сестер Гиты в лагере нет, а с другой стороны, ей жаль, что Гита одна. Она берет Циби за руку:

– Я плохая, Циби, если радуюсь, что ты здесь со мной?

Циби тоже смотрит вслед Гите.

– Ливи, я отлично понимаю твои чувства, – сжав пальцы сестры, отвечает она.

Утром на перекличке Рита распределяет девушек по группам. Некоторым везет, и их отправляют в прачечную, швейную мастерскую, на сортировку или на почту, но, поскольку эти работы по-прежнему выполняются в Освенциме, девушкам придется совершать ежедневные двухмильные переходы в основной лагерь и обратно.

Рита прохаживается взад-вперед вдоль рядов оставшихся узниц, то и дело хватая кого-то за руку, чтобы прочитать номер. Она подходит к Циби, которая сама протягивает руку капо. Рита переводит взгляд с номера на лицо Циби, потом на стоящую рядом Ливи.

– Это твоя сестра? – спрашивает она у Циби.

– Да, Рита.

Рита наклоняется и шепчет Циби на ухо:

– Ингрид попросила меня присмотреть за вами двумя. Я мало что могу сделать, но она моя подруга, а их здесь не так-то много. Вы будете работать на сортировке, в «Канаде», как называют этот барак. Вас ждет капо.

У Риты голубые глаза, как у Магды, думает Циби. Может, это знак того, что она не такая злая, какой показалась сначала. Рита с силой сжимает запястье Циби, но та даже не вздрагивает.

– Не заставляйте меня пожалеть об этом одолжении для подруги! – шипит она. – А теперь постройтесь. Вы идете обратно в Освенцим.

Циби берет Ливи за руку, и они быстро присоединяются к своей бригаде и шагают в старый лагерь.

В Освенциме Циби и Ливи отводят в «Канаду», барак для сортировки, где, замотав голову белой косынкой, они будут рыться в вещах новых заключенных, точно так же как потрошили недавно их чемоданы в поисках чего-то ценного для нацистов.

Глава 11

Освенцим-Биркенау

Осень 1942 года

Каждое утро и каждый вечер, когда сестры идут в Освенцим, а потом обратно в Биркенау, Циби одолевает страх по поводу приближающейся зимы. Сестры с тоской глядят на лес за Биркенау, замечая сезонные изменения: зеленые листья желтеют, краснеют и начинают опадать. Они вспоминают о чудесном времени, проведенном с их дедом во Вранове. Вскоре после смерти Менахема Ицхак взялся познакомить сестер с лесными тайнами. Девочки узнали, как отличить орляк от других папоротников, росших у подножия деревьев, какие виды грибов можно есть и как не соблазниться привлекательными на вид ядовитыми грибами, каждую осень заполонявшими лес.

– Спорим, мы нашли бы там грибы, – время от времени с тоской говорит Ливи. – Помнишь, Циби? Ты, я и Магда с корзинками, полными ягод и яблок?

Циби редко отвечает, потому что это фантазия, а здесь фантазии опасны. И более того, она не хочет впускать в лагерь мысли о Магде.Образ сестры с матерью дома – единственное, что приносит ей настоящее утешение.

Когда выпадает снег, сестры тайком проносят из сортировочного барака одеяло и пару пальто, но им по-прежнему холодно.

«Канада» – земля изобилия. Работа сестер заключается в том, чтобы искать в конфискованной одежде новых узников тайники с едой, деньгами, ювелирными украшениями – все, что представляет ценность. Под присмотром эсэсовцев девушки проверяют брючные швы, подолы юбок, воротники пальто. Когда что-то обнаруживается, они распарывают швы и достают содержимое тайников. Циби обнаружила рубин, Ливи – бриллиант. Девушки на сортировке сталкиваются с искушением, однако Циби не собирается рисковать жизнью ради драгоценностей, независимо от того, что это им сулит. Однако некоторые девушки идут на риск, особенно сейчас, зимой, когда они отчаянно нуждаются в еде, дополнительной одежде и участии.

После поисков тайников они сортируют одежду по виду: рубашки, пальто, брюки и белье. В бараке тепло, и работа эта менее изнурительная, чем на стройке, чему сестры очень рады.

Возвращаясь по вечерам в Биркенау, Циби время от времени замечает какую-нибудь девушку, прячущую украденную вещь в промерзшей земле под снегом. Потом девушка дождется возможности передать драгоценности или что-нибудь другое известным «привилегированным» заключенным, которые в свою очередь обменяют их у желающих эсэсовцев на еду.

Время от времени Циби понуждает Ливи натянуть на ноги лишнюю пару носков или замотать шею шарфом: маленькие, незаметные предметы, почти не несущие с собой риска, но немного облегчающие жуткие условия их жизни. Иногда, если получается, Циби приносит лишние предметы одежды в барак для кого-нибудь из девушек.

Некоторые девушки выменивают нижнее белье на хлебный паек, однако ни Циби, ни Ливи не могут заставить себя «продавать» унесенные тайком вещи. От случая к случаю они находят среди вещей еду – черствую горбушку хлеба или полупротухший пирог, – и даже это они охотно отдают, за исключением пары случаев, когда голод пересиливал страх быть пойманными и они запихивали в рот твердое, нескольких недель давности тесто.

– Ливи, Ливи, взгляни на это, – шепчет однажды Циби сестре, которая в этот момент складывает пару носков, добавляя их к кипе перед собой.

Циби раскрывает ладонь под кипой пальто, которые она сортирует.

– Что это такое?

– Это франк, французский франк. Ну до чего красивая монета!

Ливи еще раз смотрит на монету и в сияющие глаза Циби. Сестра уже давно не казалась ей такой довольной.

– Она действительно красивая, Циби, но зачем она тебе нужна?

Циби выходит из оцепенения и сжимает в пальцах монету. Пройдя через комнату, она протягивает монету Рите, потом возвращается на свое место и продолжает ворошить пальто. На несколько мгновений она словно попадает на улицы Парижа, смотрит на сверкающую в лунном свете Сену, восхищается гуляющими парочками, которые улыбаются ей при встрече.

В этот вечер на обратном пути в Биркенау Ливи отстает от других. После того как отдала монетку, Циби не сказала ни слова ни ей, ни кому-то другому. Смеркается, идет снег, и до прожекторов на сторожевых вышках еще целая миля. Рахель, девушка из их бригады, догоняет Циби, привлекая ее внимание к Ливи, которая все больше отстает от группы. Циби улыбается Рахели, благодарная ей и другим девушкам за то, что берут на себя сестринскую заботу о самой младшей в их группе, о Ливи.

Сначала немного рассердившись на Ливи за медлительность, Циби распекает ее.

– Что случилось? Почему ты еле идешь? – спрашивает она, когда Ливи в конце концов догоняет ее.

По лицу Ливи текут слезы, она указывает на свои ноги.

– У меня окоченели ноги. Кажется, я не могу больше идти, – рыдает она.

– У всех замерзли. Просто старайся идти рядом со мной.

Ливи опирается на плечо Циби и, подняв левую ногу, показывает, что от ботинка оторвалась подошва. Нежная кожа ободрана и кровоточит.

– Когда ты потеряла подметку? – Встревоженная Циби смотрит на ступню Ливи.

– Когда мы вышли за ворота Освенцима.

– Обними меня и прыгай, ладно?

Под прикрытием группы сестры подходят к воротам Биркенау. На входе стоят эсэсовцы, высматривающие слабых заключенных, неспособных к работе.

Циби убирает руку Ливи со своей талии:

– Ливи, ты должна сама пройти через ворота. Выше голову, не обращай внимания на холод, просто иди. Покажи, что ты хочешь быть здесь.

Впереди сестер идут две девушки с опущенными плечами. Они двигаются медленно, как во сне. Ливи старается не смотреть на то, как эсэсовцы оттаскивают их в сторону. Ливи интуитивно понимает, что завтра в «Канаде» освободятся две вакансии, за которые другие будут бороться. Она не намерена освобождать третье место.

В бараке Циби помогает Ливи забраться на нары, осторожно стирает с ее ноги кровь и грязь и разминает ступню, дуя на пальцы, которые постепенно розовеют.

– Прежде чем нас запрут на ночь, надо показать Рите твой ботинок. Она может нам помочь, – говорит Циби.

Сестры идут ко входу в барак, где стоит капо, поджидая возвращения девушек с различных работ.

– Поторопитесь или утром можете оказаться в газовой камере! – кричит Рита.

– О чем это она? – шепчет Ливи. – Что такое газовая камера?

– Ливи, пожалуй, нам не стоит сейчас об этом говорить, – отвечает Циби.

– Почему не стоит? Что это такое?

– Ливи, прошу тебя. Давай просто разберемся с твоими ботинками, ладно?

Однако Ливи не двигается с места:

– Циби, пожалуйста, не обращайся со мной как с ребенком! Скажи, что это такое.

Циби вздыхает, но сестра права. Как в таком месте можно оставаться наивным ребенком? Она смотрит в широко открытые глаза Ливи:

– Куда, по-твоему, отправляют тех, кто не прошел отбор? Скажи, что, по-твоему, с ними происходит?

– Они умирают?

– Да, умирают. В газовой камере. Но пусть это тебя не волнует. Пока жива, я не позволю этому произойти с нами.

– От этого бывает дым и запах? Их потом сжигают?

– Мне жаль, Ливи.

– И ты каким-то образом собираешься не дать им отправить нас в газовую камеру, сжечь нас? – спрашивает Ливи, повышая голос. – Расскажи, как ты собираешься это сделать?

– Не знаю, котенок. Но до сих пор я не дала нам умереть, верно? Пойдем добудем тебе новые ботинки.

Ливи бредет за сестрой, преследуемая новым страхом. Она думает о том, больно ли бывает при удушении ядовитыми газами.

– Рита, у ботинка Ливи полностью оторвалась подошва, – говорит Циби, показывая капо ботинок. – Прошу вас, можно сходить за новой парой?

Рита смотрит на ботинок и стоящую перед ней Ливи, которая отводит глаза.

– Знаете, куда идти? – спрашивает она.

– На склад в передней части лагеря? – уточняет Циби.

– Тогда поспешите, скоро я закрою барак. Вы же не хотите, чтобы вас поймали снаружи.

Циби и Ливи мчатся к небольшому зданию, где хранится странный ассортимент лишней обуви и одежды. Внутри они видят капо, которую никогда прежде не встречали, и Циби протягивает ей дырявый башмак Ливи.

– У меня тридцать девятый размер, – тонким голосом произносит Ливи.

Женщина указывает на скамью, на которой всего три пары ботинок.

Ливи подходит, чтобы рассмотреть.

– Но я не смогу их носить, – говорит она. – Они слишком маленькие! – Ливи измотана, нога у нее болит, и на миг она забывает, где находится. – У меня тридцать девятый размер, – нетерпеливо повторяет она.

Никто из них не ожидает последовавшей реакции. Капо делает к ним широкий шаг, глядя на Ливи, и сильно бьет ее дважды по лицу. Ливи ударяется о стену.

– Простите, мы не можем обеспечить вас обувью нужного размера, мадам. Может, соблаговолите зайти в другой день, – ухмыляется капо.

Циби одной рукой хватает пару ботинок, другой – Ливи и вытаскивает ее из барака. На улице она останавливается и шепчет:

– Ливи, подними ногу. – (У Ливи красные щеки; она не отвечает.) – Пожалуйста, Ливи, давай примерим и наденем их.

Ливи уставилась на губы Циби.

– Что с тобой? – беспокоится Циби.

– Я тебя не слышу! Я тебя не слышу! – кричит Ливи, тряся головой и пытаясь избавиться от звона в ушах.

Циби опускается на колени и старается втиснуть ноги Ливи в ботинки, но они по крайней мере на два размера меньше. Она радуется, что Ливи не слышит, как она тихо умоляет свою мать о поддержке. Ботинки не налезают, и Ливи наверняка умрет, если будет босиком ходить в Освенцим и обратно. Сквозь ветер, сквозь лай собак и ругань эсэсовцев она слышит ответ матери: «Надень ботинки своей сестре».

И она пробует опять. Ливи, ноги которой онемели от холода, не чувствует пальцев ног, стиснутых чересчур тесной обувью.

Однако верх ботинок сделан из парусины, которая после пары походов в Освенцим и обратно немного растягивается, и обувь становится чуть более удобной. У ботинок рифленые деревянные подошвы, которые после длинных переходов забиваются снегом. Девушки шутят, что Ливи стала выше. Ливи отвечает, что теперь старшая сестра – она. Она сбивает снег с подошв и становится прежнего роста. Этот ритуал, повторяющийся два раза на дню, немного развлекает сестер.

Постепенно Циби с Ливи становятся на сортировке более смелыми, тайком принося в свой блок дополнительную одежду, оставляя часть себе для утепления в эти зимние месяцы и раздавая остальное. Циби прячет в карманах драгоценности и деньги, а во время походов в уборную выбрасывает их – пусть лучше навсегда пропадут, чем достанутся нацистам. Их обыскивают лишь в конце дня на выходе из «Канады».

Суровая и безжалостная погода способствует тому, чтобы свести на нет добрые чувства женщин друг к другу. Часто Циби и Ливи, возвращаясь после работы, не находят своей одежды, оставленной на нарах. Столкновений не происходит: все слишком измучены.

Новые заключенные добавляют напряженности: вспыхивают ссоры и рушатся прежние привязанности. Новым девушкам для выживания нужна одежда, а старожилы делиться не хотят. Во время переклички эсэсовцы устраивают отбор, обрекая на уничтожение слабых и больных. Циби и Ливи кажется, что отбор происходит каждый день, поскольку пропадает все больше и больше девушек.

Рождество возвещает о себе новой вспышкой тифа, со всей силой обрушившейся на их барак, и Циби заболевает. На несколько дней она погружается в лихорадочный бред, но каждая девушка знает: если она останется в бараке, когда остальные утром уходят на работу, вечером ее здесь уже не будет.

Следующие две недели Циби практически носят на руках в Освенцим и обратно. Вечером Рита закрывает глаза на Циби, дрожащую и потеющую под ворохом чужой одежды в лихорадке, сокрушающей ее изможденное тело. Пока Циби мечется на койке, Ливи всю ночь держит сестру за руку. Скудные глотки воды не в силах утолить ее жажду. Иногда ей мерещится лицо Магды, которая склоняется над ней, желая выздоровления. В другие моменты Магда кормит ее кусочками печенья, принесенного девушками с сортировки.

Огромным усилием Циби собирает силы каждый раз при прохождении ворот Освенцима или Биркенау, и Ливи уговаривает ее, как это делала сама Циби, пройти без посторонней помощи под неусыпным оком эсэсовцев. Часто плохая погода играет им на руку, поскольку охранникам неохота слоняться под снегом.

Циби медленно, но неуклонно поправляется. В сознании у нее хранится расплывчатый образ Магды, и это помогает, но она не рассказывает Ливи о своих видениях. Достаточно того, что Магда у нее в голове и в душе.

На Рождество девушкам дают выходной, но христианское Рождество ничего для них не значит. Они пропустили Хануку, им пришлось работать долгие часы, в то время как они должны были зажигать менору – семисвечник – и ставить ее на окно дома, произносить с родными молитвы. Для немецкой охраны, эсэсовцев и капо Рождество – время пирушек и попоек, а не истребления узников.

Христианский праздник или нет, но девушки рады получить подарок в виде горячего супа с лапшой, овощами и мясом. Это настоящий пир, а для Циби это также первая еда, которую она может съесть без посторонней помощи. Она надеется, еда даст ей сил встать утром и самостоятельно вернуться на работу.

В тот вечер, когда сестры устраиваются на нарах вместе с двумя своими соседками, Циби шепотом желает Ливи спокойной ночи.

– Это все, что ты хочешь мне сказать? – спрашивает растерянная Ливи.

– А что еще надо говорить? – Циби закрывает глаза.

– Наши молитвы, Циби. Наши вечерние молитвы. Даже в бреду ты все равно молилась перед сном.

– Не будет больше молитв, сестренка. Никто нас не слышит.

Ливи прижимает к себе сестру и закрывает глаза. Но, несмотря на сильную усталость, сон не идет. Ливи думает о матери и о том, что та сказала бы, если бы узнала об отказе Циби от веры. Они привыкли каждый вечер благодарить свою семью, друзей, еду у себя на столе и дом, дающий им кров. Ливи думает о Магде. Циби так уверена, что Магда сейчас дома, в безопасности, но что, если она ошибается? Что, если Магда в другом лагере, таком же, как этот, но без поддержки сестер?

На следующий день Циби и Ливи, как и другие девушки из их бригады, по дороге в Освенцим ощущают прилив энергии. Невероятно, как моральное состояние зависит от дополнительной еды и хорошего ночного сна.

– Знаешь, о чем меня только что спросила Рита? – говорит Ливи.

Девушки находятся на сортировке. Циби только что вернулась из уборной.

– Понятия не имею. О чем спросила Рита? – Циби начинает разбирать свитеры, юбки и брюки.

– Она спросила, умею ли я печатать на машинке.

– И что ты ответила? – Циби раскладывает одежду и смотрит Ливи в глаза.

– Ну я сказала «нет».

– Ливи, пойди разыщи ее и скажи, что я умею печатать. – Голос Циби звучит с непривычной настойчивостью.

– Не могу, Циби. Ты же знаешь: я говорю с ней, только когда она о чем-то меня спрашивает.

– Ах, Ливи, правда! Побудь здесь.

Циби направляется через комнату к Рите, которая ходит кругами, время от времени останавливаясь переговорить с девушками и, вероятно, задавая им тот же вопрос.

– Рита, Ливи сказала, вы спросили, умеет ли она печатать на машинке, и она ответила «нет».

– Это верно, я сейчас спрашиваю…

– Я умею печатать, – перебивает ее Циби. – Научилась в школе. Я печатаю десятью пальцами и… и хорошо знаю арифметику также. – Она дрожит, не вполне понимая, во что только что ввязалась.

– Пойдем со мной, – бросает Рита и ведет Циби к кабинету в передней части сортировочного помещения.

За большим письменным столом в комнатушке сидит эсэсовец. На столе поменьше стоит пишущая машинка, лежит пачка чистой бумаги, поднос и несколько карандашей. Рита представляет Циби офицеру, говоря, что это новая машинистка, которая будет печатать ежедневные списки отсортированной одежды.

Офицер Армбрустер кивает Циби. Это худощавый мужчина лет пятидесяти. Седые волосы и морщины вокруг глаз придают ему вид умудренного жизнью человека. Он мог бы быть ее дедом. Рита садится за маленький стол и берет напечатанный лист. Она вручает Циби несколько написанных от руки листов бумаги с описанием собранной одежды, готовой к отправке. Она объясняет, как Циби должна составлять ежедневные списки мужской, женской и детской одежды. Циби должна одну копию ежедневно отправлять с транспортом, одну копию оставлять себе и составлять ежемесячный перечень. Ошибки не допускаются.

Когда Рита выходит из кабинета, Циби закладывает в машинку лист бумаги и поворачивает рычаг. Не очень уверенно она начинает двумя пальцами печатать список мужской одежды.

– Значит, так ты печатаешь? – спрашивает Армбрустер.

Циби смотрит на немецкого офицера.

– Нет. Я училась печатать всеми пальцами, но двумя получается быстрее, – отвечает она.

– Когда напечатаешь страницу, дай мне. Я проверю перед отправкой.

Он отворачивается.

Циби медленно составляет список одежды, беря новые цифры с клочков бумаги. Закончив, она театральным жестом вынимает лист из машинки и относит Армбрустеру.

Вернувшись за свой стол, она принимается за список женской одежды и продолжает работать над ним, когда к ней подходит офицер.

– Ты сделала несколько ошибок, и я исправил твою орфографию. Придется переделать, – говорит он, но в его голосе нет хорошо знакомой нотки угрозы. – Не торопись и делай хорошо. Это не гонки.

Наступил новый, 1943 год, ничем не отличающийся от 1942-го. Ливи работает в «Канаде», Циби – помощница офицера СС Армбрустера, так что, по крайней мере, они остаются вместе в бригаде белых косынок. Циби не молится, но каждый вечер шепчет: «Мама, Магда, дедушка», представляя их себе в безопасности в маленьком домике во Вранове. Каждую ночь она прижимает к себе Ливи. Вместе они все преодолеют.

Глава 12

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Март 1943 года

– Пора, Магда! Надень пальто и иди, – шепотом говорит Хая, стараясь не разбудить Ицхака, дремлющего в кресле.

Магда лежит на диване, свернувшись калачиком, и переводит взгляд с незажженного камина на спящего деда.

– Магда, вставай! Тебе нужно уйти! Скоро они придут, – более настойчиво повторяет Хая.

– Зачем, мама? Какой в этом смысл? Рано или поздно они доберутся до меня, и, может быть, в этом случае я буду рядом с Циби и Ливи, – отвечает Магда, не двигаясь с места.

Хая снимает с вешалки у двери пальто Магды и кладет ей на колени.

– Магда Меллер, надень пальто и отправляйся к госпоже Трац! Недавно я разговаривала с ней, и она тебя ждет.

Встав, но не сделав попытки надеть пальто, Магда бросает еще один взгляд на деда. Она догадывается, что он не спит и слушает их спор. Интересно, вмешается ли он, думает она. И чью сторону он примет? Но он не шевелится.

– Прошел уже почти год, мама. Мы не можем так жить дальше. Посмотри вокруг, нам уже почти нечего продать. В какой момент мы сдадимся? Когда не останется стульев и не на чем будет сидеть? И не останется кроватей? Все ушло за кусок хлеба!

– Они забрали двух моих дочерей, и я не позволю им забрать тебя. У меня осталось немного драгоценностей на продажу, но сейчас я хочу, чтобы ты ушла. Только на одну ночь.

– В этот раз я пойду, – наконец надевая пальто, говорит Магда. – Но узнай, пожалуйста, у дяди Айвана, нет ли новостей?

– Узнаю. А теперь иди.

Магда целует мать в щеку, а потом легким поцелуем касается головы деда.

– Я знаю, что ты не спишь, – шепчет она.

Открыв глаза, он улыбается и встречается взглядом с Магдой. Это разбивает ей сердце.

– Умница, всегда делай то, о чем просит мама. А теперь беги.

Вставая и потягиваясь, Ицхак подходит к окну, где стоит Хая. В это время Магда открывает дверь, посмотрев налево и направо – нет ли глинковцев, – а потом сворачивает на тропинку и, выйдя на улицу, бежит к дому на противоположной стороне.

Как только за Магдой закрывается дверь соседей, Хая опускает штору.

– Я приготовлю нам что-нибудь поесть.

– Я не голоден, ешь сама, – говорит Ицхак. – Выпью липового чая, если что-то осталось.

Госпожа Трац высматривает Магду. Она знает, скоро явятся глинковцы, разыскивающие оставшихся еврейских девушек и юношей. Они приходят в Шаббат, зная, что все еврейские семьи будут дома. Ее собственные взрослые дети, живущие в Братиславе, защищены своей римско-католической верой. Как же они критиковали мать, узнав, что она прячет в доме Магду, – вера не защитит ее, если станет известно, что она укрывает еврейку.

– Скорее, дорогая моя, они могут в любой момент постучать в дверь. Наверху я оставила для тебя немного хлеба и сыра.

– Спасибо, госпожа Трац, не надо было, но спасибо вам. Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас за то, что вы так сильно рискуете ради моей семьи.

– Отблагодаришь меня, оставшись в живых и наказав тех, кто преследует тебя. Теперь пора прятаться.

Немного помедлив и горячо обняв соседку, Магда спешит к стулу, стоящему в узком коридоре, над которым в потолке размещается небольшой люк. Откинув его, она забирается в маленькое пространство за ним, на антресоли.

Свет из коридора освещает тарелку с хлебом и сыром. Магда знает: как только люк закроется, она окажется в кромешной тьме, а потому быстро замечает одеяла и подушку рядом с собой. Здесь она будет лежать, пока на следующее утро не раздастся знакомый стук снизу – знак спуститься. До нее доносится царапающий звук, когда госпожа Трац тащит стул по деревянному полу обратно в кухню. Она надеется, стул не оставил никаких предательских отметок, ведущих прямо к ее тайнику.

Немного погодя Магда слышит громкий стук во входную дверь и голос, требующий открыть дверь.

Скрип входной двери подсказывает Магде, что госпожа Трац сейчас стоит лицом к лицу с кем-то из Глинковой гвардии.

– Госпожа Трац, есть в доме кто-нибудь еще, кроме вас? – спрашивает глинковец.

– Ласло, ты ведь знаешь, мой сын и моя дочь живут сейчас с семьями в Братиславе. Зачем им быть здесь?

– Мы обязаны спросить. И вы это знаете. Не возражаете, если мы войдем и осмотрим дом?

– А если бы я возражала, это разве остановило бы вас? – следует дерзкий ответ госпожи Трац.

– Отойдите, дайте нам пройти! – требует другой глинковец, явно раздосадованный этими разговорами.

– Закройте за собой дверь. Вы впускаете холод, – говорит госпожа Трац.

Магда слышит звуки шагов, идущих от входной двери к кухне. Когда шаги раздаются прямо под тем местом, где она прячется, Магда задерживает дыхание. Могут ли они заметить следы от стула?

– Надеюсь, вы не ждете, что я предложу вам чай, – заявляет госпожа Трац.

– Мы в порядке, нам ничего не нужно, – отвечает Ласло.

– Вы видели дочь Меллеров, живущую напротив? – спрашивает другой глинковец.

– Мне хватает забот о собственных детях, чужие меня не интересуют, – резко отвечает госпожа Трац.

– Мы спрашиваем лишь о том, видели ли вы ее недавно. Время от времени ее встречают в городе, но, когда мы приходим, ее никогда не бывает дома. Что вы можете о ней сказать?

– Ну, она очень красивая девушка. Хотите пригласить ее на свидание?

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Джеймс Аллен – один из первых в XX веке американцев, который дал в своих литературных произведениях ...
Мой жених обещал познакомить меня со своим другом. Место для знакомства он выбрал своеобразное. Стри...
Друзья верят, что Рита приносит удачу. А владельцу торговой сети как раз нужна капля везения. Рита д...
Говорят, война – не женское дело, и для самой обычной попаданки воинское искусство недостижимо. Но у...
Ее, смертную девушку, выкрали из привычного мира и подарили Демону Высшего Ранга, полководцу Армии А...
Почти два десятка лет потребовалось Мстиславу Зиганшину, чтобы оставить в прошлом свою первую любовь...