Детский остров Булычев Кир

– И что он с вами стал делать в сторожке?

– Он взошел со мной на ложе, – официально заявила девица, – и намеревался меня любить.

– И при этом совершенно не вонял.

– Да что вы с этой вонью к ней пристали! – воскликнула Ко. – Если ей показалось, что не пахнет, значит, это не играет роли.

– Еще какую роль играет! Представьте себе, госпожа Аалтонен не успела бы откликнуться на крики несчастной жертвы…

– Я тихо кричала, – буркнула Вероника. – Я кричала, потому что в таких случаях положено кричать. Знала бы, что вы подслушиваете, взяла бы себя в руки и промолчала.

– Разумно, разумно, – задумчиво произнес комиссар. Он пошел вокруг сторожки, остальные последовали за ним. С дальней стороны находилась полуразрушенная стена.

– Здесь привидение выскакивало наружу? – спросил Милодар.

– О да! – подтвердила его версию мадам Аалтонен. – Он ударил, как будто бульдозер. Есть такое русское слово?

– Еще как есть! – подтвердил комиссар.

– Могли вполне меня и погубить, – добавила Вероника.

– Удивительное привидение, – сказал Милодар. – Не воняет, горячее, как печка, убегает из сторожки, выломав половину стены. А потом?

– Потом он побежал вон туда, – показала директриса. – Там была привязана лодка.

– И привидение, ко всем своим бедам, еще вынуждено было управлять лодкой.

– И притом неудачно, – сказала директриса.

– Он утонул? – спросил комиссар.

– Я надеюсь, что он выплыл, – сказала Вероника. – Вообще-то говоря, он отлично плавает. Мне приходилось видеть, как он плавает.

– И он вернулся к себе в могилу… – завершил беседу Милодар. Затем он обратился к директрисе: – А как вы думаете, где прячутся мертвецы на день?

– Наверно, в земле, – сказала директриса. – Или, может быть, в морге, если его не успели похоронить.

– Вы так себя ведете, словно вы нам не верите, – с осуждением заявила Ко.

– А вы себя ведете так, – ответил Милодар, – будто верите во всю эту чепуху.

– Это не есть чепуха! – неожиданно обиделась директриса. – Я сама его почти поймала. Такой страшный.

– Страшный? – спросил Милодар у Вероники.

– Когда как, – уклончиво ответила девушка.

– Тогда все свободны, – заявил комиссар Милодар.

– Как так свободны? – не поняла директриса. – Вы хотите сказать, что желали произвести наш арест, а затем передумали?

– Все правильно, за исключением ареста, – ответил комиссар. – Девушкам пора приступать к занятиям, вам, госпожа Аалтонен, надо бы вернуться в свой кабинет и подхватить бразды управления Детским островом. А я пойду гулять.

– Но почему? Вы же расследуете очень серьезное дело! – воскликнула директриса.

– Но я же буду очень серьезно гулять, – ответил Милодар. – И очень серьезно думать, как мне разгадать это дело.

Он кинул быстрый взгляд на Веронику. Та наморщила круглый лобик. Решение комиссара ее встревожило. Ко стояла рядом и внимательно смотрела на комиссара. Она, судя по всему, ему не поверила. Ну что ж, сами придумали, сами и расхлебывайте, подумал комиссар.

И, приказав женщинам оставить его одного, комиссар Милодар стоял на месте до тех пор, пока они не скрылись за стволами сосен, сопровождаемые громким карканьем вороны, сидевшей на низкой ветке сосны.

Тогда он и начал свое расследование.

Комиссар был сторонником классической криминалистики. Подобно деревенскому знахарю или старенькому сельскому доктору, он верил в интуицию и лечил общество с помощью жизненного опыта, знания человеческой натуры, а если надо было – твердости характера и пренебрежения к риску и воплям больного.

Убедившись в том, что никого поблизости не осталось, комиссар осторожно вошел в сторожку. Так как он был голограммой, физическая опасность ему не угрожала, но психологически трудно ползти под упавшими палками, бревнами, досками, которые могут рухнуть в любой момент.

Если бы вы задали комиссару вопрос, что же он ищет, комиссар пожал бы голографическими плечами и ничего не ответил. Он сам не знал. Он искал то, что попадется. А уж из этого он сделает нужные выводы.

В развалинах сторожки было темно, шуршали мыши-полевки. На опрокинутой широкой скамье обнаружился клок белой шелковой одежды. Это был след любви. Он ничего не давал расследованию, лишь подтверждал то, что свидетели говорили правду.

Милодар повторил путь бегства мертвеца из сторожки в сторону причала, для этого ему пришлось проникнуть сквозь доски, дико проломанные телом Джона Грибкоффа. На одном из изломов Милодар обнаружил следы крови с помощью специального малозаметного манипулятора, который, в отличие от комиссара, не был голографическим. Он сложил образец в мешочек у пояса: определение группы крови мертвеца могло помочь следствию и, главное, доказать со всей очевидностью, был ли это мертвец либо вполне живой охотник за телами юных воспитанниц.

Милодар выбрался на причал. Дождь и роса смыли следы на досках, и молекулярная собака Милодара не взяла следа. Впрочем – а что его брать, если ясно, что подозреваемое лицо скрылось на лодке. Что было, впрочем, странным решением для мертвеца. Привидениям лодка обычно не требуется, так как любое привидение может пройти по поверхности воды. Да и лодка… Как же он забыл!

Милодар нажал на кнопку браслета часов и попросил дать ему связь с кабинетом директрисы.

– Госпожа Аалтонен, надеюсь, я вам не помешал? – спросил он.

– О нет, вы еще не успели помешать. Я только вернулась. А что у вас есть за вопрос?

– Вы не можете описать мне лодку, на которой скрылся тот человек?..

– О, вене! То есть лодка… Это была голубая вене. У нас такая была для прогулок… я не знаю, теперь не сезон для прогулки…

– У вас лодки с номерами?

– Вы задали правильный вопрос, комиссар! – откликнулась директриса. – Каждая наша вене имеет свой нумеро. Большая цифра, вам понятно?

– Какой номер был на той лодке? Я понимаю, было темно, но все же…

– Нумеро есть очень нехороший.

– Тринадцать?

– Как вы догадались?

– Жизненный опыт, – скромно отозвался комиссар.

Он выключил связь и, внимательно осмотрев причал, легко спрыгнул на берег, усыпанный галькой, затем пошел вдоль воды.

Путь по берегу острова местами был легок, подобно прогулке по Черноморскому побережью, но иногда комиссару приходилось преодолевать немалые препятствия. «Какое счастье, – думал он в таких случаях, – что я всего-навсего голограмма».

В легких местах неширокий пляж, серый от гальки, был ровным, и если на нем попадались коряги, выброшенные штормом, их легко было обойти. Хуже приходилось в тех случаях, когда к самой воде подходили скалы. Порой Милодар брел по колено, а то и по пояс в ледяной воде, а иногда взбирался на крутой откос.

На узкой оконечности острова сосновый бор сбегал к озеру, так что исковерканные тяжелой жизнью корни громадных деревьев касались воды. Некоторые деревья уже упали, не выдержав испытания ветром и водой. Сюда сверху, от замка, вела узкая заросшая тропинка, которую скорее можно было угадать, нежели увидеть. Пожалуй, подумал Милодар, воспитанники и воспитанницы приюта приходили сюда, чтобы выяснить сложные отношения, а то и помечтать в тишине и одиночестве.

Милодар задержался в этом месте и принялся лазить между перепутанных сосновых корней. Поиски его были не напрасны и вскоре увенчались результатом, к которому Милодар стремился.

Заглядывая в темные ямы между корней и обвалившихся в озеро стволов, под обломками скал и мшистыми валунами, достигающими размеров паровоза, Милодар в тени коряги увидел голубую полоску. Зайдя по пояс в воду, Милодар потянул на себя нос небольшой спасательной лодки, которую кто-то притопил под корягой, полагая, что этим надежно спрятал ее от постороннего взора. На носу была выведена цифра 13.

Милодар не стал вытаскивать лодку на поверхность и вычерпывать из нее воду – ему было достаточно убедиться в ее существовании. И в том, что ее не могло загнать под колоду случайной штормовой волной. Это могли сделать лишь сильные человеческие руки.

Затем Милодар, подобно куперовскому следопыту, принялся обыскивать окрестности, стараясь не наступить невзначай на сучок или листочек, чтобы не погубить вещественное доказательство, что ему, как голограмме, было нетрудно сделать.

Поиски вскоре дали свои плоды.

Отвалив камень, на поверхности которого острый взгляд комиссара заметил свежие отпечатки человеческих пальцев, он увидел небольшую банку фиолетовой краски с надписью на ней: «Краска маскарадная, употреблять только для раскраски чертей и духов подземелья. Беречь от детей, так как, принятая внутрь, она может вызвать несварение желудка».

– Так, – произнес Милодар вслух. – Страшный мертвец обретает плоть.

Сдвинув сухие листья, под тем же камнем Милодар обнаружил черную матерчатую маску. Теперь от туалета мертвеца Джона Грибкоффа не хватало только шортов. Но их Милодар найти и не рассчитывал. Таким образом, была обнаружена база таинственного мертвеца и даже следы его переодевания. Можно было предположить, что после бегства из сторожки, спугнутый директрисой, мертвец инсценировал кораблекрушение, а затем, пользуясь плохой погодой и волнами, скрытно подогнал перевернутую лодочку к своему убежищу. А раз убежище мертвеца было на Детском острове, то весьма вероятно, что он относился к числу его обитателей. А раз он относился к числу обитателей острова, то любопытно было бы его отыскать и с ним побеседовать. Милодару еще никогда не приходилось беседовать с настоящим мертвецом.

Внимательно осмотревшись и не найдя больше ничего подозрительного, Милодар двинулся в глубь острова по незаметной тропинке. Обыкновенному человеку этот лес ничего бы не рассказал, но комиссар сразу увидел сломанную сосновую иголку, прижатую к листку кислицы песчинку… Слишком громко и недружно перекликались над головой две вороны, и на это комиссар тоже обратил внимание.

На открытом участке скалы прилип листок, на нем и без лупы виден отпечаток подошвы. Ага, подумал Милодар, значит, наш мертвец смог обуться и, наверное, переодеться в своем тайнике – любопытная деталь.

Тропинка привела Милодара к площадке, заросшей орешником, – над ней возвышалась задняя стена замка.

– Ну, вот мы и ближе к дому, – заметил вслух Милодар, и вороны, передразнивая его, зловеще закаркали.

Незаметная тропинка сквозь орешник вывела Милодара к потайной двери в задней стене замка. Перед дверью зеленел небольшой водоем, по берегам которого, скрываясь в осоке и болотной зелени, сидели сонные лягушки. Одна из ворон спикировала и схватила лягушку пожирнее. Остальные с громким плеском ухнули в воду. Вода в прудике закачалась, и Милодар пошел по краю к дверце.

Дверца со скрипом приоткрылась, обнаружив слабо освещенное помещение.

Столб мутной воды вырвался из двери, ударил Милодара в лицо и опрокинул в водоем. Только то, что Милодар был голограммой, спасло его если не от смерти, то от больших неприятностей.

На его крик из двери высунулись две прачки, которые только что опорожнили бадью с мыльной водой.

– Господи, нам еще такого чудища не хватало! – воскликнула одна из них.

– А что, я не первое чудище? – сразу среагировал комиссар, сбрасывая с себя водоросли, лягушек и стебли осоки. Одна крупная кувшинка осталась у него на голове и придавала комиссару несколько лукавый и легкомысленный вид.

– Бывают, – неопределенно ответила прачка. – А вы откуда к нам крадетесь?

– Да так, вот проходил леском, – простодушно откликнулся Милодар, – вижу прудик, только собрался на берегу видом полюбоваться, как вы в меня водой плеснули.

– Значит, вы гуляли? – спросила прачка.

– И увидели прудик, – добавила вторая прачка.

Обе они были молоденькие, краснощекие. Здоровая жизнь на свежем воздухе превратила их в простушек-красавиц – кровь с молоком.

– А если вокруг посмотреть, – заметила первая прачка, вся в веснушках, – то увидишь, что попал на помойку, вон и баки помойные стоят. Самое лучшее место, чтобы гулять…

Говоря так, прачки медленно, не смывая с лиц улыбок, приблизились с обеих сторон к комиссару, железными захватами постарались вывернуть ему назад руки, резкими подножками постарались сбить его с ног и обезвредить.

Но с комиссаром Милодаром, как известно, такие приемы не проходят.

Руки прачек прошли сквозь бицепсы Милодара, как сквозь воздух. Ноги прачек пролетели по пустому месту, и в результате прачки сами потеряли равновесие и благополучно опустились точно в середину прудика, который и на самом деле наполнялся водой от стирки и некоторых хозяйственных сбросов.

Милодар отошел на несколько шагов и, опершись о ручку двери, ждал, пока прачки вылезут на сухое место.

– Пароль – Флоренция, – сказал он, как только прачки, попрыгав, вытрясли из ушей воду.

– Отзыв – Микеланджело, – откликнулись хором прачки.

– Надо смотреть, на кого кидаетесь, – сказал Милодар.

– А когда же смотреть – мы сначала действовали, господин комиссар, – ответила веснушчатая прачка.

Прачки, как и многие другие работники обслуживающего персонала, находились на службе в ИнтерГполе и даже имели чины. Прачки, например, обыскивали сданное им белье на предмет обнаружения в нем забытых предметов или надписей, затем проводили химический анализ белья, старались, к примеру, обнаружить, не содержится ли чего-нибудь подозрительного в слезах сироток, которыми они орошали свои наволочки.

Кроме того, прачки оберегали все ходы и выходы замка, и потому Милодар, не сказавший пароля заранее, стал жертвой их бдительности.

Но все закончилось благополучно, никто из прачек не пострадал, голограмма Милодара также избежала повреждений.

Поэтому комиссар сразу же приступил к допросу.

– Давно здесь дежурите? – спросил он.

Первая прачка ответила, что с утра.

– Кто проходил?

– А этим ходом никто не пользуется, – ответила вторая прачка. – Только те сотрудники, которые имеют допуск.

– А ночью?

– А ночью дверь запираем и идем спать.

– Значит, ночью можно ходить через эту дверь сколько тебе пожелается?

– Никак нет, – ответила первая прачка. – Особый патентованный замок прошел проверку в управлении секретности. Никто не сможет его открыть.

– Ясно, – ответил Милодар. Он внимательно осмотрел замок и саму дверь, затем приказал прачкам отступить на шаг внутрь замка. Когда дверь за прачками захлопнулась, он велел им запереть ее на замок. Что они и сделали. Милодар прислушивался к тому, как щелкнул замок.

– Готово? – спросил он.

– Готово.

Тогда Милодар, несмотря на то что был голограммой самого себя, начал ковырять в замке ногтем указательного пальца, который сохранял твердость и упругость. Через минуту замок щелкнул и дверь медленно распахнулась.

– Этого не может быть! – воскликнула вторая прачка.

Милодар мысленно уволил прачку из ИнтерГпола и, отстранив подчиненных, уверенно поднялся по узкой винтовой лестнице на второй этаж.

Он попал в служебный коридор. Комната с надписью на двери «Канцелярия» попалась ему одной из первых, что он счел благоприятным знаком.

В канцелярии сидела лишь сама директриса, которая проверяла классные журналы. Желтые с проседью волосы толстухи были собраны в кукиш на затылке.

– Попрошу вас дать мне списки всех сотрудников Детского острова мужского пола, – попросил Милодар.

– Молодых, сильных, высокого роста, лилового цвета? – спросила директриса.

– Последнее необязательно, – оборвал Милодар слишком догадливую госпожу Аалтонен.

– Вы заблуждаетесь, – сказала директриса. – Среди сотрудников моего заведения нет ни одного киоллют. То есть мертвого человека.

– Проверка этого вопроса находится в моей компетенции, – произнес Милодар устало. Разгаданные истории для него не представляли интереса – как бывшие жены. Он даже забывал посылать им алименты.

Директриса пробежала толстыми пальцами по клавиатуре компьютера и протянула Милодару распечатку. Но острове, не считая воспитанников, среди которых, правда, не нашлось ни одного отвечающего богатырским параметрам покойного Джона Грибкоффа, отыскалось лишь три могучих молодых человека. Один из них был капитаном катера, который осуществлял связь острова с материком. Каждый день он совершал рейсы на своем небольшом грузовом судне на воздушной подушке, привозя продукты и увозя что надо. Второй молодой богатырь, стоматолог, мог бы попасть под подозрение, тем более что был негром, который вполне мог избрать лиловую краску как подходящий камуфляж, но уже вторую неделю, как знали на острове, стоматолог мучился воспалением надкостницы, щеку ему раздуло так, что он задевал ею при ходьбе за стены домов, и о любви стоматолог думать был не в состоянии.

Оставался третий и наиболее подозрительный.

Преподаватель физкультуры, кумир детдомовских мальчишек, милый и очаровательный Артем Тер-Акопян.

Что ж, он еще на пути к причалу показался Милодару подозрительным. А интуиция – основное достоинство сыщика.

– Будьте любезны, – произнес Милодар ледяным тоном, – личное дело преподавателя физкультуры Артема Тер-Акопяна!

– А я его как раз просматриваю, – ответила директриса. – Я очень заинтересовалась личными делами наших новых сотрудников.

– Какое удивительное совпадение, – заметил Милодар и не сдержал смеха. – Вам он тоже показался подходящим кандидатом в мертвецы?

– О да! – ответила директриса. – Но я не смела отвлекать господина комиссара от серьезных мыслей.

Милодар подошел к директрисе и взял у нее распечатки компьютерного дела физкультурника и спортсмена, которого никак нельзя было заподозрить в том, что он и мертвец Джон Грибкофф – одно лицо.

Но тут же Милодар отбросил распечатки в сторону.

– Нет, тут что-то неверно! – воскликнул он. – Я должен с ним поговорить. Где он сейчас?

– Он сейчас должен быть в своей комнате, отдыхает после обеда, – сказала директриса. – Разрешите, я вас провожу.

Директриса осталась возле двери в комнату с табличкой «А.Тер-Акопян».

Милодар постучал в дверь.

Никто не откликнулся.

Милодар постучал сильнее.

– О! – прошептала директриса, которую, видно, мучили тяжелые предчувствия.

Так как ответа и на этот раз не последовало, Милодар толкнул дверь. Дверь открылась. Внутри никого не оказалось.

Директриса громко вздохнула от дверей, видно, полагая, что в страхе перед разоблачением молодой человек бросился с башни на камни. Но Милодар был настроен не так трагически.

Он огляделся. Освещенная тусклым дневным светом через единственное узкое окно, комната была спартански пуста и неуютна.

Узкая, так называемая девичья кровать была аккуратно застелена серым одеялом. На полу лежали гантели, в угол закатился футбольный мяч. На тумбочке у кровати лежало несколько книжек лирической поэзии, в основном русских и армянских поэтов.

Тонкими пальцами Милодар, несмотря на то что был всего-навсего голограммой, перелистал книжки, задерживая на секунду взгляд на страницах, уголки которых были загнуты. Но страницы эти отличались от остальных лишь частотой употребления слов «любовь» и «кровь».

Затем Милодар попытался произвести в комнате Артема обыск, но директриса запретила это делать в отсутствие хозяина помещения.

– Нет, нет и еще раз нет! – воскликнула мадам Аалтонен. – Вы будете ждать возвращения хозяина комнаты, а потом обыскивать по санкции прокурора!

– У меня нет на это ни секунды.

– Тем не менее! – отрезала директриса.

Милодар пожал плечами и ответил:

– Поздно будет, когда вы пожалеете.

– Я никогда не пожалею о соблюдении правил, – не сдалась директриса, и тогда сдался Милодар. Ничего не трогая, он обошел комнату, словно гулял по ней как по бульвару, и в этом директриса не могла ему помешать. Он стрелял искрами из глаз, освещая темные углы, благо их было немного, и даже заглядывал в щели между тесно пригнанными глыбами кладки.

– А вот и свидетель обвинения! – торжественно воскликнул Милодар и вытащил из тонкой щели между камнями небольшую любительскую цветную мобильную фотографию Вероники. Такие делают на ярмарках и на карнавалах. Фотография улыбалась, шептала одними губами: «Я люблю тебя!», делала серьезное лицо, томно закатывала глаза, затем все начиналось сначала. Для влюбленного такие фотографии не казались произведением дурного вкуса. Милодар уже проверял этот эффект на себе. Как-то у него начался роман с русалкой-амазонкой, руководительницей делегации этого народа, который населяет океан на Эврипиде. Русалки-амазонки носятся там по океану, оседлав дельфинов или даже акул. Руководство ИнтерГпола было категорически против романа Милодара с русалкой-амазонкой, к тому же ее родственники объявили, что забросят десант террористок в наши водоемы, если Милодар посмеет дотронуться своими отвратительными сухими пальцами до их влажной красавицы. Так что у Милодара от этого неудачного романа остался лишь фотопортрет русалки. Она улыбалась, шептала ему на трех языках «Я люблью тьебя», закрывала глаза, загадочно улыбалась, и единственная слеза скатывалась у нее по зеленоватой прекрасной щеке…

– Где он может скрываться? – спросил Милодар директоршу.

– Может быть, он в библиотеке? – ответила вопросом директриса. Наивность ее могла сравниться лишь с ее скромностью.

– Хорошо, – вздохнул Милодар. – Тогда вы поищите его в библиотеке, а я кое с кем поговорю.

– С кем? – строго спросила директриса.

– Вот об этом я вам пока не скажу, потому что вы немедленно захотите присутствовать при беседе, а мне хотелось бы сохранить ее в тайне…

– Ни в коем случае! Никаких интимных встреч! – воскликнула госпожа Аалтонен.

Но тут терпение комиссара лопнуло.

– Госпожа Аалтонен, – сказал он сухо и спрятал в карман своего голографического костюма фотографию Вероники. – Вы совершенно забыли, что директорствуете не в обыкновенной школе и даже не в обыкновенном детском доме, а в тюрьме повышенной опасности для малолетних преступников.

– О нет! Так не смеете говорить! – закричала директриса и замахала толстыми руками, словно индейка крыльями. – Это дети, несчастные крошки…

– Не надо дискуссий, – ответил кратко Милодар. – Идите в библиотеку и проверьте, надежна ли охрана острова. А я объявлю положение особой опасности.

И Милодар быстрыми шагами покинул комнату физкультурника и поспешил прочь по коридору к комнатам девочек, оставив директрису в растерянности посреди коридора.

В комнате девочек была лишь одна Ко.

– А где Вероника? – спросил Милодар от двери.

– Она гуляет, – ответила Ко.

– Ты мне покажешь, где она гуляет? – спросил Милодар.

– Наверное, на причале, – ответила Ко. – Она тоскует.

– Ты меня проводишь к ней? – спросил Милодар.

– Вы отлично знаете туда дорогу, – сказала девушка.

Милодар любовался девушкой со странным именем Ко. Он любил высоких женщин, а Ко в свои семнадцать лет уже вытянулась на шесть футов и обещала подрасти еще. У нее были тяжелые гладкие светло-русые волосы, синие, как у Вероники, глаза, пухлые светло-розовые, не знавшие помады губы и крепкий круглый подбородок.

– И тем не менее я прошу, чтобы вы меня проводили. Я объясню вам почему, – заявил Милодар. – С одной стороны, мне не хочется оставлять вас одну, потому что вы уже много знаете, а с другой стороны – я продолжаю беспокоиться за судьбу Вероники, и мне хотелось бы, чтобы в эти тяжелые для нее минуты рядом с ней находилась ее лучшая подруга.

– Спасибо за доверие, – улыбнулась Ко, и Милодару показалось, что она услышала в его монологе больше, чем он хотел ей сообщить, и куда больше, чем он на то рассчитывал.

Ко накинула на себя серую куртку и легко вскочила с постели, лежа на которой она только что читала.

Милодар острым взглядом окинул комнату, словно надеялся отыскать еще одну фотографию, но ничего, конечно, не увидел, потому что, если даже в комнате и были фотографии или любовные письма, их уже надежно спрятали.

Комиссар с Ко спустились вниз и пошли по тропинке к озеру.

– Что ж, давайте спрашивайте, – попросила Ко.

– Почему я должен вас спрашивать?

– Потому что иначе зачем вам тащить меня к озеру? – сказала Ко. – Вам хочется, чтобы я говорила с вами откровенно и никто нас не слушал.

«Черт побери, – подумал Милодар. – Если бы у меня все агенты были такими сообразительными, организованная преступность в Галактике была бы изжита».

– Тогда напомните мне, почему у вас такое странное имя.

– Вы это знаете.

– Я забыл! Я не могу помнить всякие пустяки! – рассердился Милодар. – Не делайте из меня гения – я просто талантливый руководитель полиции.

– Простите. Я вам напомню, господин комиссар. Когда меня нашли у дверей геологической станции, на моем платочке и пеленках были вышиты две буквы – К и О. Вот меня и стали звать Ко, ожидая того момента, когда мое настоящее имя будет обнаружено.

– На каком языке? – спросил Милодар.

– Что?

– Буквы были на каком языке?

– Неизвестно, – ответила Ко, совсем не удивившись такому вопросу. – Алфавит был либо латинским, либо кириллицей. Иначе кто-нибудь бы удивился.

– А почему вы не приняли условное имя?

– Это очень странно, комиссар, – ответила Ко голосом, который выдавал в ней открытую и доброжелательную натуру, – но мне несколько раз пытались дать условное имя и фамилию, обычно начинающиеся с этих букв. В детском приемнике я была Катей Осколковой, потом в обыкновенном детдоме меня называли Кэтт и Кэтрин Осборн, а здесь пытались переименовать в Кристину Оннеллинен.

– Перевод, попрошу!

– Кристина Счастливая.

– Молодцы. И не прижилось?

– Что-то во мне сопротивляется. Отчаянно сопротивляется. Будто в глубине моей памяти живет мое настоящее имя. И пока я его не вспомню, мне суждено обходиться двумя буквами.

– И сколько же тебе было, когда тебя нашли?

– Несколько месяцев.

– Хорошая у тебя должна быть память!

– Господин комиссар, – ответила на это девушка. – Не надо во всех нас видеть только опасных для Земли чудовищ. Вы полицейский, вам по чину положено подозревать. Но если бы вы были подобрее, всем было бы лучше.

– Я не имею права быть добрее, – возразил Милодар. – Вот ты, например, говоришь, что с рождения знаешь, как тебя зовут.

– Подсознательно.

– А по мне хоть подсознательно или надсознательно – все равно! Где гарантия, что ты не носишь в себе бомбу замедленного действия или вирус?

– Меня уже столько раз обследовали и изучали, что еще удивительно, как во мне что-то осталось.

– Все же пока карантин не кончится, вы все – пленники и пленницы.

– Но он уже скоро кончается. По закону в восемнадцать лет живое существо в Галактике получает галактическое гражданство и полную свободу передвижений. Остался всего год.

– Этот год мы должны провести особенно осторожно и исследовать вас втрое интенсивнее, – твердо заявил Милодар.

– Ну ладно, ладно, потерпим! Но не надо из-за ваших страхов и подозрений портить жизнь моей лучшей подруге, чудесной и тонкой Веронике.

Милодар остановился посреди тропинки и посмотрел на Ко снизу вверх.

– Значит, ты так рассуждаешь! Значит, тебя не удивляет, что твоя подруга затеяла роман с мужчиной фиолетового цвета, который погиб уже много лет назад, разбившись о вершину Эвереста?

– Вы имеете в виду Джона Грибкоффа? – засмеялась Ко.

– Что в этом смешного! Я никогда еще не сталкивался с девушками, которые так бурно вели бы романы с мертвецами.

– Дорогой мой комиссар, – сказала Ко, – неужели вы думаете, что наш замок и весь наш Детский остров настолько велики, что каждый ваш шаг мгновенно не становится известен любому первоклашке? Неужели никто не знает, что вы бегали на оконечность острова и нашли там притопленную лодку номер тринадцать?