Последняя колония Скальци Джон

Джейн улыбнулась – такое случалось редко, и каждая улыбка заслуживала внимания.

– По-моему, это интересно.

Она поглаживала ветку «дерева». Одна из блох перепрыгнула с меха ей на руку; Джейн с любопытством посмотрела на нее, а потом осторожно сдула обратно.

– Ты думаешь, что можешь быть счастлива здесь? – спросил я.

– Я думаю, что у меня здесь будет много дел. Генерал Райбики может говорить о высоком качестве отбора колонистов для этой планеты все, что ему заблагорассудится. А я изучила личные дела каждого из них. И вовсе не уверена, что среди колонистов окажется мало таких, кто может представлять опасность для других и для самих себя.

Она кивнула в сторону шаттла.

– Возьми хотя бы Кранджича. Его совершенно не интересует колонизация. Он хочет всего лишь написать о том, как это делают другие. И самым искренним образом уверен, что, оказавшись здесь, будет преспокойно тратить время на съемку своего шоу и написание книги. Пожалуй, ему понадобится наголодаться и отощать до полусмерти, прежде чем он поймет, что это не так.

– Возможно, он один такой, – предположил я.

– Ты оптимист, – отозвалась Джейн и добавила, вновь обведя взглядом меховое «дерево» и копошившихся на нем мурашек: – Это мне очень в тебе нравится. Но не думаю, что нам стоит оценивать будущую работу с оптимистической точки зрения.

– Разумно, – кивнул я. – Но ты должна признать, что была не права насчет меннонитов.

– Пока что кажется, что я не права насчет меннонитов, – ответила Джейн, делая ударение на каждом слове, и оглянулась на меня. – Но приходится с тобой согласиться. Из них могут получиться вполне серьезные колонисты.

– Просто тебе никогда прежде не приходилось иметь дело с меннонитами.

– Прежде, до того как мы попали на Гекльберри, я вообще не была знакома с религиозными людьми. А индуизм не произвел на меня особого впечатления. Хотя Шива у них довольно внушителен.

– Что есть, то есть, – согласился я. – Хотя верования у индуистов и меннонитов малость различаются.

– Ну вот, помяни черта… – проворчала Джейн, взглянув мне через плечо.

Я повернулся и увидел подходившего к нам высокого бледного мужчину. Простая одежда и широкополая шляпа. Это был Хайрам Йодер, избранный колониальными меннонитами для участия в ознакомительной поездке.

Я улыбнулся ему. В отличие от Джейн, я неплохо знал меннонитов – в той части Огайо, где я жил, их обитало немало, наряду с амишами, моравскими братьями и представителями других направлений анабаптизма. Как и во всех человеческих сообществах, среди них попадались разные люди, но в общем они производили впечатление порядочных и честных. Если мне нужно было что-то сделать в доме, я старался найти подрядчика из меннонитов, потому что они всегда все делают с первого же раза, а если в чем-то ошибаются, то не спорят с вами, а спокойно исправляют недоделки. Такая философия заслуживает бережного отношения.

Йодер поднял руку в приветственном жесте.

– Я подумал, что стоит к вам присоединиться, – сказал он. – Смотрю, руководители колонии что-то рассматривают, вот и мне захотелось узнать, что вас заинтересовало.

– Это всего лишь дерево, – ответил я. – Или… в общем, не важно, все равно мы как-нибудь его назовем.

Йодер некоторое время разглядывал «дерево».

– По мне, дерево как дерево, – серьезно заявил он. – Только с мехом. Ну и что? Мы могли бы прямо так его и назвать: меховое дерево.

– Вы словно мысли мои читаете, – откликнулся я. – Так мы наверняка не перепутаем его ни с одним земным растением.

– Конечно, – согласился Йодер. – А то получилось бы совсем по-дурацки.

– Что вы думаете о вашем новом мире? – спросил я.

– Я думаю, что он может оказаться очень даже неплохим. Хотя многое будет зависеть от людей, которые тут будут жить.

– Согласен с вами, – кивнул я. – Но отсюда возникает вопрос, который я просто обязан задать вам. Мне доводилось общаться с меннонитами еще на Земле, в Огайо. Так вот, некоторые из них стремились уйти от людей – удалиться от мира. Я должен знать, не намерена ли ваша группа повести себя так же.

Йодер улыбнулся:

– Не беспокойтесь, мистер Перри. Меннониты бывают разные – каждая церковь исповедует веру по-своему. Мы – колониальные меннониты. Мы хотим вести простую жизнь и носить простую одежду. Мы не отказываемся от использования технологий, когда они действительно нужны, но избегаем их в тех случаях, когда без них можно обойтись. Мы хотим не укрываться от мира, а жить в нем, это так же естественно, как соль и свет. Мы надеемся стать хорошими соседями и для вас, и для других колонистов, мистер Перри.

– Очень рад это слышать. Похоже, что у нашей колонии многообещающее начало.

– Твое впечатление может еще не раз измениться, – вмешалась Джейн и снова кивнула в сторону шаттла.

В нашу сторону шли Кранджич с Беатой. Кранджич бодро шагал впереди, Беата тащилась следом. Было ясно, что беготня за колонистами в надежде вырвать у кого-нибудь два-три внятных слова вовсе не соответствует ее понятиям о приятном времяпрепровождении.

– Наконец-то я вас поймал, – обратился Кранджич к Йодеру. – Я уже узнал мнения всех остальных присутствующих колонистов… правда, кроме нее.

Он махнул рукой в сторону Джейн.

– И теперь мне не хватает лишь нескольких ваших слов, которые мы могли бы предоставить для распространения по всем планетам.

– Я ведь уже говорил вам, мистер Кранджич, что предпочел бы не фотографироваться и не давать интервью, – чрезвычайно вежливым тоном ответил Йодер.

– Это связано с вашими религиозными убеждениями, да?

– Не совсем. Я просто хотел бы, чтобы вы оставили меня в покое.

– Жители Киото будут разочарованы, если их земляк…

Кранджич запнулся на полуслове и уставился куда-то нам за спины.

– Черт бы меня побрал! Кто это?

Мы повернулись, стараясь не делать резких движений, и увидели два существа размером примерно с крупного оленя. Они безмятежно рассматривали нас из-за меховых деревьев.

– Джейн? – вопросительно произнес я.

– Понятия не имею, – негромко отозвалась Джейн. – У нас не так уж много сведений о местной фауне.

– Беата! – крикнул Кранджич. – Подойди-ка поближе, получатся клевые кадры!

– Черта лысого, – огрызнулась Беата. – Мне вовсе не хочется, чтобы меня сожрали. Так что снимай свои клевые кадры сам.

– Не бойся, подходи! – продолжал блажить Кранджич. – Если бы они хотели нас съесть, то уже давно напали бы. Смотри!

И он двинулся навстречу неведомым существам.

– Ну и как, позволим мы ему эту глупость? – спросил я Джейн.

Она пожала плечами:

– Формально колонии еще не существует.

– Ты очень кстати об этом вспомнила.

Кранджича отделяло от животных чуть более двух метров, когда одно из них решило, что с него достаточно, выразительно взревело и быстро шагнуло навстречу журналисту. Кранджич истошно завопил, молниеносно повернулся и, спотыкаясь на каждом шагу, устремился со всех ног к спасительному шаттлу.

Я повернулся к Беате:

– Признавайтесь: вы это сняли?

– Могли бы и не спрашивать. Сами знаете, что сняла, – ответила она скучным голосом.

Не в пример репортеру, неведомые существа удалялись неторопливо, решив, очевидно, что выполнили свою задачу на сегодня.

– Обалдеть! – воскликнула Савитри. – Не каждый день видишь, как главный поставщик новостей во всех колониях наложил в штаны от страха.

– И впрямь смешно, – согласился я. – Хотя, если начистоту, я уверен, что мог бы прожить долго и счастливо до самой смерти, не видя этой сцены, и считал бы, что ничего не потерял.

– В таком случае вы получили бесплатную ложечку перца к вашей долгой и счастливой жизни, – сказала Савитри.

Мы сидели в моем кабинете. Назавтра мне предстояло окончательно покинуть Гекльберри. Савитри устроилась за столом в моем кресле, я притулился на одном из стульев для посетителей.

– Ну и как тебе обзор из этого кресла? – осведомился я.

– Обзор замечательный. Вот только сидеть в нем очень неудобно. Такое впечатление, что какой-то лентяй своей задницей промял и перекосил его до невозможности.

– Ты в любой момент можешь заказать новое кресло.

– О, конечно, администратор Кулкарни будет просто счастлив выложить столько денег на новую мебель для меня. Он всю жизнь считает меня главным смутьяном в селении.

– А ты и есть главный смутьян, – сказал я. – Это, между прочим, основная обязанность омбудсмена.

– Насколько мне известно, омбудсмен должен не устраивать неприятности, а улаживать их, – заметила Савитри.

– Что ж, мисс Буквоедка, пусть так и будет, – ответил я, – если уж вы решили придираться.

– Какое прекрасное имя! – Савитри принялась раскачиваться в кресле. – К тому же я всего лишь помощница смутьяна.

– Уже нет. Я рекомендовал тебя Кулкарни на должность деревенского омбудсмена, и он согласился.

Савитри перестала раскачиваться.

– Серьезно? Вы заставили его согласиться?

– Не сразу, – признался я, – но я постарался говорить убедительно. И доказал ему, что таким образом ты, по крайней мере, будешь обязана помогать людям, а не просто надоедать им.

– Рохит Кулкарни… – протянула Савитри. – Какой прекрасный человек…

– Должен признать, что у него действительно есть кое-какие недостатки, – согласился я, – но он в конце концов на самом деле согласился. Тебе стоит сказать «да», и это место твое. Вместе с креслом.

– Что-что, а это кресло мне точно не нужно, – заявила Савитри.

– Как хочешь. Но в таком случае у тебя не останется ничего на память обо мне.

– И работа эта мне тоже не нужна.

– Что?

Я не мог поверить своим ушам.

– Я сказала, что эта работа мне не нужна. Как только я узнала, что вы уезжаете отсюда, я отправилась искать новую работу. И нашла ее.

– Какую же?

– Тоже помощником.

– Но ты могла бы стать омбудсменом.

– Ну да, хороша вершина карьеры – омбудсмен в Новом Гоа! – воскликнула Савитри и лишь потом заметила недовольство на моем лице: как-никак, это была моя работа на протяжении многих лет. – Только не обижайтесь. Вы взялись за эту работу после того, как повидали вселенную. А я всю жизнь провела в одной-единственной деревушке. Мне тридцать лет. Пора выбираться отсюда.

– Ты нашла работу в Миссури-Сити? – предположил я.

Так называлась столица нашего района.

– Нет.

– Я уж и не знаю, что подумать, – протянул я.

– Всем известно, что это ваше обычное состояние, – заявила Савитри и поспешно продолжила, чтобы не дать мне вставить слово: – Теперь я буду работать на другой планете. В новой колонии, она называется Роанок. Вы могли где-нибудь случайно услышать о ней.

– Н-да, теперь я на самом деле ничего не понимаю.

– У той колонии вроде бы будут двое руководителей, – доверительным тоном сообщила мне Савитри. – Я попросила одну из них взять меня на работу. И она согласилась.

– Так ты – помощница Джейн?

– Вообще-то я помощница руководства колонии, – сказала Савитри. – А поскольку руководство состоит из двух человек, значит, я и ваша помощница тоже. И потому, как и прежде, не буду заваривать вам чай!

– Но ведь колонистов отбирали всего в нескольких колониях. И Гекльберри среди них не было.

– Не было, – согласилась Савитри. – Но вы, как руководители колонии, имеете право составлять свой собственный персонал из кого вам в голову взбредет. Джейн меня знает, доверяет мне и в курсе, что мы с вами хорошо работаем вместе. Так что это вполне разумно.

– Когда же она тебя зачислила в наш штат? – осведомился я.

– В тот же день, когда вы сообщили, что уезжаете. Она пришла сюда, когда вы отправились на ланч. Мы поговорили о том о сем, и она предложила мне работу.

– И никто из вас не удосужился сообщить мне об этом! – возмутился я.

– Она хотела, – созналась Савитри. – Но я попросила ее этого не делать.

– Почему же?

– Потому что если бы она вам сказала, то у нас не было бы этой замечательной, восхитительной беседы!

Савитри громко рассмеялась и несколько раз прокрутилась вместе с креслом.

– Брысь с моего места! – прикрикнул я.

Хикори и Дикори подошли ко мне, когда я, испытывая довольно ощутимую грусть, стоял в опустевшей гостиной моего дома, все имущество которого уже было упаковано и вывезено.

– Нам нужно поговорить с вами, майор Перри, – сказал Хикори.

– Да, конечно.

Я не на шутку удивился. За семь лет, которые Хикори и Дикори провели с нами, мы часто общались. Но они никогда не начинали беседу сами: всегда молча ждали, пока мы их заметим.

– Мы воспользуемся нашими имплантатами, – добавил Хикори.

– Ради бога, – кивнул я, недоумевая все сильнее.

Хикори и Дикори почти синхронными движениями ощупали воротники, обрамлявшие их длинные шеи, и нажали находившиеся справа кнопки.

Обиняне были искусственной расой. Консу, ушедшие от нас почти немыслимо далеко вперед, когда-то отыскали предков обинян и при помощи своих фантастических технологий наделили этих ничтожных существ разумом. Обиняне превратились в высокоинтеллектуальную расу, но не обрели индивидуальности. Та часть разума, которая обеспечивает самосознание и эмоциональные переживания, у них полностью отсутствовала. Отдельно взятый обинянин не имел никакого ощущения своего «я» или индивидуальности и определял себя только как часть группы. В то же время они понимали, что лишены чего-то такого, чем обладают все прочие разумные расы. Случайно или преднамеренно консу лишили обинян индивидуального самосознания – это оставалось полностью закрытым и спорным вопросом. Я же, исходя из опыта ряда встреч с консу, подозревал, что ими двигало в первую очередь любопытство, и обиняне явились для них всего лишь объектом очередного эксперимента.

Обиняне жаждали обрести личностное самосознание, настолько жаждали, что рискнули вступить в войну с Союзом колоний, чтобы обрести его. На войну их сподвиг Чарльз Бутэн, ученый, которому первым удалось выделить, записать и сохранить вне мозга самосознание и эмоциональную сферу человеческой личности. Специальные силы прикончили Бутэна, прежде чем он успел передать обинянам личностное сознание. Но его работа была очень близка к завершению, так что Союзу колоний удалось достичь с обинянами соглашения об окончании работ. Таким образом, эта раса внезапно превратилась из противника в друга, а Союз колоний успешно справился с работой Бутэна и изобрел имплантируемые носители эмоций, базирующиеся на используемой в ССК технологии МозгоДруга. Было создано нечто вроде вспомогательной личности для обинян.

Люди – во всяком случае те немногие, кто вообще знал об этой истории, – вполне естественно считали Бутэна предателем, стремившимся погубить Союз колоний, что повлекло бы за собой скорую гибель миллиардов людей. Обиняне же, столь же естественно, относились к нему как к одному из великих героев своего народа, как к Прометею, давшему им не просто огонь, а нечто большее – личность. Если вам когда-нибудь потребуется доказательство относительности понятия героизма, можете не задумываясь использовать эту коллизию.

Мое собственное отношение к данному вопросу было несколько более сложным. Да, он был предателем своей расы и заслуживал смерти. Но помимо этого он являлся еще и биологическим отцом Зои. А моя приемная дочь – не только красавица и умница, но и на редкость замечательный человечек. Трудно сознаться даже самому себе, что ты рад гибели ее отца.

Неудивительно, что обиняне буквально обожествляли Зои: одним из первых условий соглашения с СК было не что иное, как требование постоянного права общения с нею. Это право им в конечном счете было дано, и два обинянина с тех пор постоянно жили бок о бок с Зои в нашей семье. Зоя назвала их Хикори и Дикори. Они получили разрешение пользоваться своим имплантированным самосознанием для записи части того времени, которое проводили с Зои. Эта запись, опять же через имплантаты, поступала ко всем обинянам, так что получалось, будто рядом с Зои находятся все они. За прошедшие годы Хикори и Дикори овладели английским языком едва ли не лучше большинства представителей человечества, с которыми мне приходилось иметь дело. Разве что иногда путались в словах.

Пока Зои была еще слишком мала для того, чтобы в полной мере понять, что именно происходит, мы с Джейн допускали эту практику в очень ограниченных масштабах. Когда же дочь стала достаточно взрослой, она решила сохранить прежнее положение. Ей очень понравилась мысль о том, что она будет делить свою жизнь с целой расой, хотя, конечно, как и любой подросток, очень высоко ценила возможность побыть в одиночестве. Если она выказывала такое желание, Хикори и Дикори выключали свои имплантаты, очевидно, не видя смысла тратить попусту драгоценные эмоции на время, которое приходилось проводить вдали от Зои. А вот желание общаться со мной с использованием искусственной личности было чем-то совершенно новым.

Включение воротников, куда была вмонтирована электроника, и установление связи между приборами и нервными системами Хикори и Дикори разделялись небольшой паузой. То, что происходило за эти секунды, походило на пробуждение лунатиков, если наблюдать за ними со стороны. И еще это было немного жутковато. Но самая жуть началась потом: Хикори улыбнулся мне.

– Нам будет очень грустно расстаться с этим местом, – сказал он. – Пожалуйста, поймите, что мы провели здесь всю свою сознательную жизнь. То, что мы здесь испытали, глубоко врезалось в наши чувства – наши и каждого представителя народа обинян. Мы благодарны вам за то, что вы позволили нам разделить с вами эту жизнь.

– Нам это было приятно, – ответил я.

Было похоже, что обиняне просто-напросто решили провести с нами совершенно тривиальную сентиментальную беседу.

– Вы говорите так, будто собираетесь покинуть нас. Но я-то думал, что поедете с нами и дальше.

– Мы поедем с вами, – продолжил Хикори. – Дикори и я, мы оба хорошо осознаем всю тяжесть доставшегося нам бремени – общения с вашей дочерью и передачи впечатления всем остальным обинянам. Это порой бывает немыслимо тяжело. Видите ли, мы не можем надолго оставлять наши имплантаты включенными. Слишком велико эмоциональное напряжение. Имплантаты далеко не совершенны, и нашим мозгам из-за этого приходится несладко. С нами происходит… это нечто вроде сильнейшего перевозбуждения.

– Я этого не знал, – несколько растерянно произнес я.

– Нам не хотелось обременять вас этой информацией. К тому же вам было совсем не нужно этого знать. Мы все организовали так, чтобы вы оставались в неведении. Но недавно и Дикори, и я обнаружили, что, когда мы включаем имплантаты, нас сразу же захлестывают эмоции – относящиеся к Зои, к вам и к лейтенанту Саган.

– Сейчас у всех нас напряженное время, – заметил я.

Обинянин снова ответил улыбкой, еще более ужасной, чем первая.

– Прошу меня извинить, – сказал он. – Я выразился неясно. Наши эмоции – это не просто неопределенное волнение из-за отъезда из этого места или с этой планеты и не возбуждение или нервозность, связанные с путешествием в новый мир. Это совершенно определенное переживание. Это беспокойство.

Последнее слово он произнес с ударением.

– Я думаю, что у всех нас есть основания для беспокойства… – начал было я, но тут же умолк, увидев на лице Хикори новое выражение, какого никогда прежде не замечал: Хикори выглядел раздраженным или, возможно, расстроенным моей тупостью. – Прошу прощения, Хикори. Продолжайте, пожалуйста.

Он с минуту стоял неподвижно, как будто обдумывал что-то, а потом резко повернулся и принялся совещаться с Дикори. Я между тем думал, что никогда еще имена персонажей старинного стишка, которые маленький ребенок шаловливо дал этим существам несколько лет назад, не подходили им до такой степени.

– Прошу простить меня, майор, – в очередной раз извинился Хикори, вновь обернувшись ко мне. – Очень жаль, что я высказываюсь настолько невнятно. Нам очень трудно правильно передать суть нашего беспокойства. Вы можете быть не осведомлены о некоторых фактах, и, возможно, совсем не наше дело сообщать их вам. Позвольте мне задать вопрос: каково, по вашему мнению, состояние этой области космоса? Той, в которой живем мы, народ обинян, вы, Союз колоний, и множество других рас.

– Вся эта область находится в состоянии войны, – не задумываясь ответил я. – У нас есть колонии, которым мы пытаемся обеспечить безопасность. У других рас тоже есть колонии, и они точно так же стремятся обеспечить их существование. Все мы сражаемся за планеты, соответствующие потребностям наших рас. И потому деремся друг с другом.

– Да-да, – сказал Хикори. – Все мы деремся друг с другом. И нет никаких союзов? Никаких соглашений?

– Судя по всему, есть, но очень немного. У нас есть соглашение с обинянами. Другие расы тоже вполне могут заключать соглашения и иметь союзников среди других народов. Но в целом так оно и есть. Все грызутся со всеми. А в чем дело?

Пугающая улыбка Хикори стянулась к ротовому отверстию и исчезла.

– Мы скажем вам все, что можем, – сказал он. – Мы можем сказать вам о тех вещах, которые уже обсуждались. Мы знаем, что ваш министр колонизации заявил, будто планета, которую вы называете Роаноком, передана вам обинянами. Та планета, которую мы называем Гарсинхир. Мы знаем, что утверждается, будто мы взяли у вас другую планету взамен.

– Совершенно верно.

– Такого соглашения нет, – заявил Хикори. – Гарсинхир остается территорией обинян.

– Но ведь этого не может быть! Я и сам был на Роаноке. Ходил по тому самому месту, где будет колония. Мне кажется, что вы, скорее всего, ошибаетесь.

– Мы не ошибаемся, – твердо сказал Хикори.

– А я думаю, что ошибаетесь. Пожалуйста, поймите меня правильно, но ведь вы всего лишь спутники и телохранители подростка человеческой расы. Возможно, те, кто снабжает вас информацией, полагающейся для вашего уровня, имеют неполные или неточные сведения.

На лице Хикори мелькнуло еще одно новое для меня выражение; я подозреваю, что это было не что иное, как насмешка.

– Не сомневайтесь, майор, обиняне не пошлют охранять и заботиться о дочери Бутэна и ее близких простых телохранителей. И не сомневайтесь в том, что Гарсинхир принадлежал и принадлежит народу обинян.

Я задумался.

– Получается, что Союз колоний лжет, говоря о статусе Роанока.

– Возможно, вашего министра колонизации дезинформировали, – предположил Хикори. – Тут мы не можем ничего сказать. Но, какова бы ни была причина ошибки, она существует как факт.

– Может быть, обиняне решили позволить нам колонизировать свой мир? Насколько я понимаю, химическая организация ваших организмов делает вас восприимчивыми к местным инфекциям. Получить союзника выгоднее, чем оставить за собой непригодный к заселению мир.

– Возможно.

Мне показалось, что это слово Хикори произнес ничего не выражающим тоном, какой мог быть присущ опытному дипломату.

– Колонистское судно отправится от станции «Феникс» через две недели, – сказал я. – Еще одна неделя – и мы приземлимся на Роаноке. Даже если то, что вы говорите, верно, я не могу предпринять ровным счетом ничего.

– Я должен снова принести вам извинения, – сказал Хикори. – Я вовсе не имел в виду, что вы должны или могли бы что-нибудь сделать. Я лишь хотел, чтобы вы знали. И еще понимали хотя бы часть сути нашего беспокойства.

– Хотите ли вы сообщить мне что-нибудь еще?

– Мы сказали вам все, что могли. Кроме одного. Мы – ваши слуги, майор. Ваши, лейтенанта Саган и, конечно, всегда и неизменно – Зои. Ее отец подарил нам самих себя. Он запросил за это высокую цену, которую мы с готовностью и желанием заплатим.

Я внутренне содрогнулся при этих словах, вспомнив, какую цену он запросил.

– Он умер до того, как мы смогли расплатиться с ним. Теперь этот долг принадлежит его дочери; он возрос, поскольку она разрешила нам сопутствовать ей в ее жизни. И за это мы тоже в долгу перед ней. И перед ее семьей.

– Благодарю вас, Хикори, – сказал я. – Мы чрезвычайно благодарны за то, что вы и Дикори так старательно и заботливо служили нам.

И снова лицо Хикори украсила устрашающая улыбка.

– Должен с сожалением заметить, что вы снова неправильно истолковали мои слова, майор. Да, конечно, я и Дикори находимся и навсегда останемся на службе у вас. Но, когда я говорю, что мы ваши слуги, я подразумеваю народ обинян.

– Народ обинян… – повторил я. – Вы хотите сказать: всех вас?

– Да, – подтвердил Хикори. – Всех нас. До последнего из нас, если потребуется.

– О… – протянул я. – Теперь уже я должен просить у вас прощения, Хикори. Я никак не соображу, что вам на это ответить.

– Скажите, что запомните это, – подсказал Хикори. – И вспомните, когда придет время.

– Обещаю.

– И еще мы просили бы вас сохранить этот разговор в секрете, – добавил Хикори. – Пока не придет время.

– Хорошо.

– Спасибо, майор.

Хикори оглянулся на Дикори и вновь обратился ко мне:

– Боюсь, что мы сделали себя чрезмерно эмоциональными. Теперь мы, с вашего позволения, выключим имплантаты.

– Пожалуйста.

Оба обинянина подняли руки к шеям, чтобы отключить свои искусственные личности. Я отчетливо видел, как оживление покидало их лица, сменившись выражением полного безразличия.

– Пришло время нам отдохнуть, – сказал Хикори и вместе со своим напарником удалился, оставив меня одного в пустой комнате.