Попавший в некроманта 1. Выдать замуж баронессу Леонидович Дмитрий
В пятнадцать лет, весной, не дожидаясь его совершеннолетия, старший брат сказал Тимосу выделяться из его дома. Жена ему макушку проклевала, у них уже своих детей четверо было. Да и сильной любви между братьями не сложилось – слишком большая разница в возрасте.
Через год и младшую сестру, Лексу, замуж выдали. За бездетного вдовца, небогатого, но вроде живут в любви. Тим им помогал мясом, когда детишки у них пошли, а потом Лекса его выхаживала, когда его медведь подрал. У них с Лексой разница всего в год, он в детстве постоянно с ней возился, когда был не на охоте. Так и привыкли быть вместе.
* * *
Брат выставил Тима из дома с небольшим мешком инструментов и утвари, оставшимися еще от отца. По всем понятиям, мог бы и богаче ему долю выделить. Пожадничал.
Предлагал еще помочь со строительством дома, но Тимос отказался – он здраво решил, что работать на поле ему не интересно, а значит и дом в деревне пока не нужен. Да и подати платить пришлось бы. А так – нет дома – нет податей.
Тим решил, что кормиться он будет от леса, охотой, а если кормиться там – то и жить надо там же.
Парень присмотрел себе место на склоне балки на границе леса и степи. Вырыл там свою первую землянку. Сейчас смешно вспомнить – не умел толком ничего, получилась просто небольшая пещера, там места было только для очага и ложа. Намучился потом осенью и зимой. Сначала оказалось, что во время осенних дождей вода подтекает, потом всю зиму мерз. Как вход ни утеплял, всё равно по полу холод шел. Получалось, ноги даже в унтах мерзнут, а вверху и без рубахи жарко, когда очаг горит. Чуть грудную болезнь не заработал. Спасся тем, что сшил себе рубаху и чулки из оленьей шкуры.
В ту зиму он впервые добыл пушного зверя – лису подстрелил, которая увлеклась нырянием в снег за мышами и не заметила его. Шкуру с нее Тим снял, почистил, как умел, засолил, отнес на продажу в село у баронского замка.
Там со скорняком познакомился. В тот первый раз он ему за шкуру лисы полцены только дал, сказал, что обработана плохо. Зато научил, как правильно это делать. Потом еще ловушки для куниц предложил купить, на куниц всегда хороший спрос у господ и богатых купцов. Тимка на ловушки денег пожалел, отказался. Скорняк пытался убедить, сказал, что они лучше самодельных. Охотник зацепился за его слова, стал выспрашивать, как самодельные делать. Скорняк рассказал.
Теперь я-охотник сам лучше всех знаю, как правильно ловушки на куниц делать. Нужно пару деревьев найти, чтобы рядом стояли. К ним кусок жерди горизонтально привязать, на уровне груди, так лисы приманку не достанут. Сверху еще одну жердь закрепить, чтобы она опускаться и подниматься могла. Свободный ее конец ставится на распорку, сверху кладется бревно для веса, под распорку – сторожок. Зверек к приманке подбегает, на сторожок наступает, распорка выскальзывает, верхняя жердь под весом бревна падает и зверька душит. Часто на птиц такая ловушка срабатывает, но и куницы попадаются регулярно.
Так я научился добывать пушного зверя в большом количестве. Теперь по лесу десятка три ловушек готовые стоят, зимой можно будет их подремонтировать и заряжать. В деревне об этом я никому не рассказывал, ни к чему это. Меньше люди знают – лучше спят, зависть им не мешает.
А землянку я на второе лето себе другую, правильную выстроил. Теплую, сухую, удобную. Если одному жить – лучше всякой избы, только печи нормальной нет, очаг вместо нее.
И на амулеты, отпугивающие мышей, деньги есть теперь, и одежда удобная. И о голоде забыл. При желании мог бы запас шкурок продать и хозяйством обзавестись в деревне.
Всё теперь у меня есть, кроме семьи…
* * *
Отношения с подругой у Тима сложились неоднозначные. Сам-то охотник думал, что всё у них хорошо, все проблемы разрешимы и скоро она станет его женой. Но я с высоты своего земного опыта видел – не так всё просто.
Девушку эту, Милку, Тим присмотрел, когда выздоравливал у сестры после трепки, полученной от медведя.
В первые дни он из дома не выходил, с кровати старался не вставать, чтобы раны не разбередить. Потом, как раны чуть закрылись, сходил в лес, к своей землянке. Кончалась зима, припасы тоже кончались у сестры. А Тиму, чтобы выздороветь, надо было не просто нормально питаться, а мясо есть, на одних щах из соленой листовой капусты не протянешь. Вот и пришлось идти – забрать из землянки десяток кило вяленого мяса и принести в деревню.
Потом опять дома сидел. Раны зажили – стало скучно: работать нельзя, ключица еще не срослась, а сидеть без занятия уже надоело. На улице снег сошел, потеплело. Стал гулять по деревне и окрестностям. И девки выползли с началом тепла на улицы. То у колодца стайкой встанут, щебечут о чем-то своем, то под вечер на лавочках вдоль улицы сядут. Или парочками прогуливаются вдоль улицы, не торопясь, туда-сюда, на людей смотрят и себя показывают. Парни тоже рядом крутятся.
Милка той весной только-только заневестилась.
Тим пробовал с ней заговорить у колодца, она смущалась, лицо прятала. Может просто малознакомого человека боялась, может – шрам ей не нравился на щеке, он тогда еще свежим был, припухшим. Девушкам красота нужна – чтобы кубики на прессе и лицо, как у педика. Это взрослая женщина понимает, что уродства разные бывают: какие-то на здоровье и силы влияют, какие-то по наследству ее детям передадутся, а какие-то – просто шрам, знак победы в схватке.
На контакт девушка не шла. А Тиму она нравилась. А другие – не нравились.
Тогда Тим задумал коварный план по ее покорению. Когда он в очередной раз сходил в землянку за мясом, прихватил с собой выделанную шкурку черной куницы. Вывернул ее шерстью наружу, чтобы красивее смотрелась, и положил себе в котомку.
Надо заметить, что местные куницы похожи на земных, но не совсем. Они крупнее, голова и изгиб длинной спинки у них, как у земных родственниц, а вот зад помассивнее, больше на кошачий похож. Хвост длинный, пушистый, шерстка – короткая, но густая и теплая, как у соболя. Похожа такая куница на зверушку, которую один мой партнер дома вместо кошки завел. То ли геветта, то ли циветта. Он еще рассказывал, что она гадит кофейными зернами. Прикалывался, наверное.
Так вот, о плане покорения девушки. Тим вечером нашел Милку на лавочке в окружении подруг и парней. Подошел, куницу ей на колени положил, говорит:
– Возьми, красавица, шапочку себе к зиме сшей.
Девка покраснела вся, как грудка снегиря. Сидит, то на шкурку посмотрит, то на охотника. И очень ей хочется шапочку из куницы, такие только у господ и купцов бывают, если сделает – она одна такая в деревне будет. И стыдится внимания мужчины, и перед подругами страшно. А Тим, паршивец, предлагает ей:
– Пройдемся, погуляем?
Помялась девушка и согласилась:
– Только если на виду, по улице.
В первый раз по улице погуляли, познакомились, Тим девке рассказал, как живет, про ее семью поспрашивал. Милка бояться его перестала, стали гулять по вечерам. Так пара недель прошла, у Тима уже ключица зажила, он руку перестал на перевязи носить. Стал ненадолго, на пару дней, в лес уходить. Дел у него там особых не было, пушной сезон закончился, так что Тим добывал какое-нибудь мясо, излишек вешал вялиться, а свежее утаскивал в деревню, сестре. И Милке гостинцы приносил.
Всё у них шло хорошо. Деревенские постепенно привыкли к тому, что Тим с Милкой гуляет. Милка перестала дичиться и позволяла завести себя в кусты – поцеловаться и потискать за мягкие части тела. Потом и на сеновал после заката стали ходить. Тим уже намекал, что просто потискать ему мало, хочется большего. Милка упиралась, говорила:
– Да как же потом, когда после первой брачной ночи простынь вынесут на обозрение?
– Так я готов жениться, а если женимся, я себе по пальцу ножом чиркну, и будет кровь на простыне, – уверенно отвечал Тим.
– Я еще не готовая за тебя замуж идти, – ломалась Милка. – В сомнениях я еще.
В конце каждого свидания, после жарких объятий, девушка помогала парню расслабиться своей шаловливой ладошкой, но и этого ему уже не хватало.
Тим проконсультировался у своей сестры, что можно сделать в такой непростой ситуации. Оказалось, ушлые деревенские девки, которые с одной стороны хотят парня к себе привязать, а с другой – боятся терять девственность, дают парням через задний вход.
Милка еще обдумывала этот вариант, когда в отношения пары вмешался Изик мельников.
* * *
Мельников сын встретил Тима и Милку, когда они прогуливалась по улице, дожидаясь сумерек, когда можно будет незаметно улизнуть на сеновал. Рядом с Изиком стояли трое его друзей. Мельников стал дразнить Тима, требовал, чтобы тот не ходил больше с Милкой, и вообще с деревенскими девками не ходил. Вызывал его на драку. А Тим согласился драться. Пока они спорили, сбежались зрители, молодые парни и девки с ближайших лавочек.
Изик мельников был высоким и крупным парнем. Намного крупнее Тима. И сильным – он с детства привык таскать мешки с зерном и мукой. Еще он был из богатой семьи, так что считался первым парнем на деревне. И парни ему в друзья набивались, и девки вокруг него хороводы водили. Потому и наглел.
Изик был крупным парнем. Но олень крупнее волка, а толку? Олень бьется раз в году с другими оленями за возможность трахнуть олених. А волк охотится каждый день, и олень для него – просто мясо. Мясо, у которого есть рога и копыта.
Тим был охотником, волком. Изик – оленем.
И бой у них получился, как у волка с оленем. Крупный увалень замахивался от плеча, но Тим уходил от удара, подныривал под руку и бил. Бил в ребра, если получалось – в лицо. Выбил Изику передние зубы. Сломал, после нескольких ударов, ребра с одной стороны.
После очередного удара в сломанные ребра Мельников упал на колени, скрючился и завыл от боли и бессилия. Его дружки готовились напасть на Тима, один даже полез выдирать жердь из забора, но охотник вытащил нож. Взмахнул им по кругу:
– Замерли все! Убью, – прихвостни Изика испугались.
По деревенским понятиям, драка один на один на кулаках – это одно, а всем скопом и с кольями – совсем другое. Тут охотник был бы в своем праве убивать. А что он сможет – никто не сомневался.
– Взяли эту падаль и свалили отсюда! – испуганные парни ушли, помогая согнувшемуся Изику.
И вот когда драчуны ушли, Тим бросил взгляд на Милку и понял, что она его победе не сильно-то и рада.
Разозлился. Схватил ее за руку, не особо скрываясь, утащил на сеновал.
* * *
На сеновале сказал Милке, что хватит ломаться, больше он ждать не собирается. Девка покапризничала. Тим пообещал, что принесет ей шкурок черно-бурой лисы, чтобы к шапочке она себе еще и новую шубу к зиме сшила. Милка ломаться перестала.
Вышли их отношения на новый уровень.
Теперь Милка уже не стремилась гулять с Тимом у всех на виду, после заката сразу на сеновал прибегала, когда он бывал в деревне. Там они занимались тем, чем обычно занимаются молодые парни с девушками. Только целку берегли, Милка всё еще не решила, идти ли ей замуж за Тима.
Лисиц ей на шубу парень принес, у него с прошлой зимы были запасены шкурки.
Правда, зимой, когда оказалось, что сам он ходит в куртке и чулках из куниц, девушка обиделась, что ей только лисы достались. Пришлось объяснять, что Милке эта шуба нужна только до колодца дойти и там покрасоваться, а он целыми днями по лесу бегает. У него требования к одежке другие. Вроде перестала губы кривить, но осадочек остался. Пришлось ей куницу принести еще и на муфточку для рук.
Интересно, что хоть парень испытывал настоящую страсть к Милке, и дарил подарки от души, но голову он до конца не терял. Понимал, что, несмотря на все поваляшки на сеновале, девушка еще не стала ни его женой, ни даже сговоренной невестой. Хотя он предлагал. Эта неопределенность вызывала подозрения даже у наивного и влюбленного Тима.
* * *
Воспоминания о подружке разбудили желание и напомнили, что тело очень-очень соскучилось по сексу. В тот момент, когда душа меня-земного вселилась в тело Тима, он как раз бежал в деревню, планировал свидание с Милкой.
Мысли перекинулись на важный вопрос: а что Тим знает о том, что с ним случилось? Я-земной погиб от пули снайпера, это понятно. А я-Тим?
Этот вопрос оказался слишком сложным для перевода. С переводом вообще всё было сложно: любое слово, скажем, «смерть» на русском и «смерть» на низотейском – это два разных понятия, которые никак не связаны и лежат в разных массивах моей памяти. А объяснить зрительными образами про смерть и замену души – это каким нужно быть профи в игре в «крокодил»!
Пришлось повозиться, но, после некоторых попыток, память меня-Тима выдала всё, что знала. Знала она немного. Тим шел по лесу, предвкушал доступ к горячему мягкому телу. Потом мгновенно умер. Всё.
О случаях вселения других душ в человеческое тело парень ничего не слышал.
На попытки выяснить, от чего умер, память подкинула идею, что это должно быть связано с некромантией, потому что именно некроманты имеют дело с душами людей. И именно некроманты могут убивать людей и животных одним намерением, не оставляя следов. Другим магам для этого нужно какое-то физическое воздействие – огненный шар, скажем.
* * *
Разобравшись с памятью, я сварил себе на обед вчерашнюю птицу (для сестры новую по дороге подстрелю, а то еще испортится на жаре).
Пообедал.
И побежал в деревню. За три десятка километров. Избавляться от спермотоксикоза.
Пока бежал, пришла мысль: это же у меня в моей земной молодости в периоды увлеченности тоже кровь отливала от мозга. Как я при этом учился и институт закончил, – загадка. Но как-то закончил. Выходит, я молодец был.
3. Отелло воскрес
– Молилась ли ты на ночь, Пенелопа?
– Не до того мне было. Гости у меня.
– Так пусть же все умрут!
Дай лук мне, Телемах.
* * *
Мое появление в деревне оказалось фееричным.
Когда я проходил мимо колодца, там роилась маленькая толпа девиц и дам. Это у них такая соцсеть – как бы за водой вышли, но можно остановиться и поболтать. Вот они и болтают, но в этот раз необычно много их тут собралось. Когда женщины заметили меня, я с изумлением увидел, как они разбегаются по домам. Некоторые так спешат, что даже бросили ведра.
«Это «ж-ж-ж» – неспроста!» – решил я.
Я направился сразу ко двору Милки. Показаться, что пришел, предупредить, чтобы в сумерки шла на сеновал. Ее дом было видно от колодца, и я наблюдал, как одна из женщин по дороге от колодца метнулась к лавочке, где сидела молодежь. Там парень вскочил, посмотрел в мою сторону, и бросился бежать в огороды. По росту и комплекции легко было узнать Изика мельникова. Остальные при моем приближении повставали со скамейки и отошли чуть в сторону, сгрудившись в кучку.
К моему подходу на лавочке осталась только Милка. Девушка была необычно бледна и сидела, не поднимая глаз.
– Здравствуй, красавица.
– Здравствуй, – испуганно посмотрела снизу-вверх.
На ее висках были выплетены небольшие косицы, как у сговоренной невесты. Я ей ленты покупал, она эти ленты взяла, а выплетать косы отказалась. А тут – не успел умереть, уже сговорилась. В глубине души тяжело заворочалось бешенство Тима. Я из последних сил его сдерживал.
Сел рядом.
– Ну и что всё это означает?
Говорить было сложно, потому что говорить-то приходилось на низотейском, не получалось одновременно нормально думать, потому что «нормально» – это по-русски.
– Ничего! – вскрикнула девушка.
– Мне у сестры спросить?
Милка всхлипнула:
– Вчера Изик вернулся из замка, он там с баронским некромантом говорил. Сказал всем, что ты умер и больше не придешь.
– С некромантом, значит. И ты ему сразу поверила и косички сплела.
Молчит, всхлипывает, головой кивает.
Я задумался. Тим о некромантии знал мало, вообще практически не знал. Но из общих соображений понятно, что некромант может убить или того, кого видит, или того, кого может четко идентифицировать. Достаточно ему почтового адреса «На деревню, Тимосу»? Вряд ли. Мне кажется, магические силы как-то по-другому должны работать.
А еще Милка была слишком испугана. Больше испугана, чем если бы просто боялась, что я ей за неверность претензии предъявлю.
– Подруга, а ведь ты ему помогла.
– Да! – впала она в истерику. – Помогала! Я ему твои волосы дала, чтобы он некроманту передал. А что мне было делать!? – закрыла лицо, зарыдала.
Я был озадачен. Как-то это всё было неожиданно и не соответствовало воспоминаниям из памяти Тима. Нужны были подробности.
– Так, дрянь ты этакая, быстро сопли подтерла и отвечай по существу, чем я тебе так помешал!
– Мне этой осенью замуж надо, иначе перестарком стану. А ты всех женихов отогнал, – рассказ перемежался всхлипываниями. – А Изик давно вокруг меня ходит, но тебя боится. Вот Изик и предложил тебя извести. Я ему пучок волос с твоей головы срезала, пока ты задремал на сеновале. А он к некроманту сходил, денежку ему заплатил большую, уговорил твою душу отпустить. Некромант согласился. Ты должен был вчера умереть. Некромант сказал Изику, что всё сделано. Когда ты не пришел, как обещал, я решила – всё, конец. Сразу с Изиком сговорились осенью свадьбу справлять. Завтра его родители свататься должны были прийти, – после этой Милка прикусила ртом кулачок и тихонько завыла.
В целом, положение прояснилось. Теперь стало понятно, что случилось с молодым охотником, и кто в этом виноват.
Почему моя душа в его пустое тело влетела – это уже второй вопрос, ответ на который большой практической ценности не имеет. Влетела – и хорошо.
Осталось прояснить пару моментов.
– А чего ты за меня не хотела замуж? Предлагал же, а ты упиралась.
– Как я за тебя замуж пойду? В лесу жить, в чаще, никого не видеть? – в ее интонациях прямо слышалось знакомое по земной жизни: «Там же нет ночных клубов и бутиков!». – А дети как там будут?
– Так я же вроде говорил, что собираюсь избу в деревне поставить?
– Что, правда? Да хоть бы и избу! Сам ты будешь по лесам шастать, рано или поздно тебя медведь или тигр задерет, а я как с детьми останусь?
Мой земной опыт подсказывал, что это скорее оправдания, а настоящая причина проще: с одной стороны – нелюдимый мужик со шрамом на морде и ножом на поясе, с другой – первый парень на селе. Выбор очевиден.
Ирония в том, что если бы не ухаживания Тима, мельников сын на Милку мог бы внимания и не обратить – ничем особенным она от других девок не отличалась, разве что глазами блудливыми. Но раз пришлый охотник на нее внимание обратил, у местного альфа-самца сразу инстинкт сработал – поставить чужака на место, а его самку отобрать себе.
Я задавил страсти, бушующие в глубине подсознания, подумал и выдал своё решение:
– В общем, слушай, красотка. Хочешь замуж за Изика – иди, мешать не буду. Убивать за то, что вы сговорились и пытались меня убить, тоже не стану.
Девушка успокоилась, перестала рыдать, слезы рукавом вытерла.
– Сейчас иди к своему жениху – забери у него мои волосы, отдашь мне. Если хоть один волосок у вас останется – узнаю, убью обоих.
Кивает головой, согласна.
Я на нее посмотрел, на грудь ее, колышущуюся под домотканой рубахой из тонкого льна, на бедра, очерченные тканью зеленой юбки. А под рубахой-то у нее ничего нет, женского белья тут еще не придумали. Чувствую – хочу ее, сил нет терпеть. Даже непонятно, чего больше хочу – то ли шею ей свернуть, то ли оттрахать в грубой форме. Хотя нет, зачем себе врать, – оттрахать хочется больше. Надо что-то с этим делать.
– Вечером после заката придешь на сеновал, отдашь мои волосы. Потом будешь со мной встречаться, как раньше встречалась, – на этих словах губы скривила, опять плакать собралась. – Это ненадолго, я скоро из деревни уйду, насовсем. Пока не уйду – будешь шубку и муфточку отрабатывать. Если позора боишься – можем по деревне вместе не ходить, прямо на сене вечером встречаться.
– А как же Изик?
– Ничего, год терпел и еще немного потерпит. Ты ему за это шубку в приданое принесешь. Скажешь ему – или так, или я вспомню, что он меня убить пытался.
Головой кивает.
– Ему за попытку убийства заплатить придется, как именно – я позже придумаю. И его отец пусть думает, что он мне может за жизнь своего сына предложить.
Всхлипнула. Боится. А как ты думала? Убивать – нехорошо. А безнаказанно убивать – очень нехорошо, развращает это.
Поговорили, вроде всё решили. Я встал и к сестре пошел. Сообщить, что жив, подстреленную птицу ей передать, в бане попариться, отдохнуть и подумать, что дальше делать. А Милка к своему жениху побежала.
* * *
Лексе сплетницы уже успели рассказать и о том, что я умер, и о том, что пришел живым. От таких колебаний она совсем самообладание потеряла. Как увидела меня, на шею кинулась, разрыдалась. Еще и племянник старший вышел в дверь, с босыми ножками, в детской длинной рубашонке, увидел, что мамка плачет, – заревел белугой.
Я обнял сестру, по спине погладил, потом сунул ей в руки тушку птицы, привычные хлопоты сестру успокоили. Пока она перья ощипывала, коротко рассказал свою версию событий: некромант или обманул, или ошибся, я не умирал, Милка – сука, и я с ней расстанусь, а еще я думаю уходить из деревни, потому что скучно мне тут.
– Куда ж ты пойдешь?
– Не знаю еще. Думать надо.
Лекса задумалась сама, и мужа своего загрузила – может, что посоветует. Он мужчина, иногда к замку ездит, там с людьми общается, всякие новости слышит.
Пока они переваривали новую информацию, я баню затопил.
Пока баня грелась, сел там и задумался – может мне и уходить никуда не надо? Рядом с землянкой в лесу баню поставить, колодец вырыть, вместо очага печь сложить – и жить там? Потом можно полноценную избу поставить… Буду добывать зимой пушнину. А летом можно отдыхать, по стране помотаться, посмотреть, что интересного есть вокруг.
Жить одному в лесу или среди толпы малограмотных селян в деревне – разница небольшая. Одному даже проще. Жену себе по вкусу я найду, я человек небедный. Можно и рабыню молодую красивую купить, при желании.
Опыт земного человека, прожившего жизнь, подсказывал, что такой вариант будущего, спокойный, комфортный, – очень даже неплох.
А шило в заднице утверждало, что в моем молодом теле мне такая жизнь наскучит очень скоро, и меня потянет на приключения. Это не хорошо и не плохо, просто надо с этим смириться.
* * *
Пока я парился, Лекса успела фазана поджарить. Сели за стол, перекусили.
Зять новости рассказал. Раньше Тим международной обстановкой не интересовался, а вот теперь понадобилось.
Оказывается, в Прибрежной марке перемирие заключили. Решили в этом году летом не воевать, а осенью крестьяне должны урожай собирать, потом от дождей дороги развезет, а там и зима, а потом весенние работы, так что до следующего лета воевать не будут.
Торговцы в селе при замке жаловались, что наемники без работы остались, расползлись по всей Прибрежной марке, часть даже в горные баронства вернулась, и теперь шалят. Кто-то по трактирам празднует – девкам опасно рядом пройти, да и парней бьют. А кто-то, как ушли командами из войска, так командами и двигаются – могут на дороге разбойничать, а могут и на деревеньку напасть. Если нападут – всех ограбят, кто побогаче – пытать будут, чтобы деньги найти, женщин изнасилуют. Наемники, что тут говорить. А наша деревня как раз недалека от Большого леса и через нее дорога из баронств в марку проходит. Опасно.
Обсудили, куда мне направиться, если из деревни уходить.
В равнинных баронствах везде жизнь такая же, как в нашей деревне – бедная, от урожая до урожая. Смысла менять шило на мыло нет, совсем нет.
В горные баронства идти – тоже смысла нет. Там люди своим узким кругом живут, чужака не примут. Жизнь там богатая, но для меня это скорее минус – со своими накоплениями я там ни жилья хорошего не смогу купить, ни земли, ни скота, ни в порядочное общество войти. Буду приблудным бедным чужаком до конца жизни, никому не нужным и без достойного заработка.
Получается, что нужно или оставаться и комфортную жизнь в лесу налаживать, или идти в Прибрежную марку.
В марке есть богатые города. Простой народ, хоть и кичится своей «культурностью», живет бедно. Беднее даже равнинных крестьян. Но есть и очень богатые люди, которые в особняках в роскоши живут, едят с серебра, ходят в шелках. Раз есть богатые – можно найти способ часть денег от них получить. Хоть бы и за меха – наверняка цены на шкурки куницы в Прибрежной марке намного выше, чем в нашем захолустье. Но и риски там выше – постоянно война, вокруг много разбойников, наемников, которые от разбойников отличаются только профессиональной жестокостью, да и баронов с дружинами лучше на дороге не встречать.
Так что – надо думать, стоят ли приключения риска.
На одной чаше весов – вполне спокойная, сытая и комфортная жизнь в лесу. Правда, тоже не без риска – медведь или тигр могут сожрать, или какие-нибудь разбойники на мое жилище набредут, или зимой под лед провалюсь и вовремя отогреться не сумею. Но риски в этом случае понятны и предсказуемы.
На другой чаше – возможность на мир посмотреть, на магов. Может, удастся стать чем-то большим, чем зажиточный охотник на глухом хуторе. Но риски намного выше и непонятны не только для меня-земного, но и для Тима, который в крупных городах никогда не бывал, с наемниками и баронами дел не имел, обычаев прибрежных не знает.
* * *
Пока ужинали и говорили, вечер опустился.
Как только стемнело, я вприпрыжку побежал на свидание. Ко двору Милки вышел огородами, знакомой тропинкой прошел на сеновал. Когда заходил, шел осторожно, нож в руку взял. Мало ли, что ей с Изиком в голову взбредет с перепуга.
Девушка уже меня ждала. Больше никого там не оказалось. Нож не понадобился.
Милка сразу отдала мне пучок волос, завернутый в тряпицу. Я его потом сжег.
После первых слов перешли к сладкому. Как только я руки Милке под рубаху запустил, сразу накрыло так, что соображать совсем перестал. После первого раза немного в себя пришел, но ее не отпустил. Слишком соскучился по ее телу. Валял ее полночи. И не просто валял, а с применением навыков, привычных из моего земного опыта. Они тут изысками не сильно разбалованы, поэтому даже обычные ласки Милка восприняла, как что-то чудесное. Мне это даже забавно было – под Тимом она так не стонала.
Ушел я от нее уже в полночь. Сказал – завтра приду, продолжим. Она промурлыкала: «Приходи, ждать буду», довольно улыбнулась и заснула, свернувшись под одеялом, как кошка.
Может, если бы Тимос внимательнее относился к девушке и более качественно ее трахал, она бы и не стала с Изиком заговоры устраивать. Но, как говорится, «Если бы у бабушки были яйца, она была бы дедушкой». Что случилось, то случилось.
* * *
На следующее утро я проснулся с жаждой деятельности. После избавления от спермотоксикоза я успокоился, вернул себе способность здраво мыслить.
На трезвую голову еще раз обдумал, оставаться ли мне жить в лесу или уходить в Прибрежную марку, навстречу приключениям.
С точки зрения моего земного опыта никакие приключения не стоили непредсказуемых рисков. Потому что вероятность погибнуть, сунувшись в опасную местность без понимания установленных там порядков – процентов пятьдесят. Как в анекдоте – или погибну, или нет.
Но моему подсознанию было плевать на разумные доводы, оно уже сделало свой выбор. Шило в заднице моего молодого организма требовало путешествий, сражений и гарема из юных девственниц. А еще – аристократического титула и богатства.
Так что моему разуму осталось только смириться с этим выбором и организовать путешествие так, чтобы оно прошло максимально безопасно и с комфортом.
Для начала мне нужно было избавиться от лишних ликвидных активов. Землянку и всякую хозяйственную утварь в ней я оставлял на случай, если придется вернуться. Самые ценные и легкие меха, шкурки куниц, я собирался взять с собой – в Прибрежной марке цены на них должны оказаться намного выше. А вот все остальные шкуры надо было продавать. Пару медвежьих (они объёмные, тяжелые, с собой не потащишь), десяток волчьих, пучок беличьих, кучка заячьих, целая кипа оленьих и кабаньих. Даже пара бизоньих была. Чтобы перетащить всё это из леса в село у замка требовался транспорт. Телега в лесу не пройдет, значит, нужен вьючный конь. Или два, вьючный и верховой.
Деньги на покупку коня мне тратить было жаль. Зато я знал, кто мне может его дать – мельник. В оплату виры за преступление своего сына, за попытку меня убить. Вот к мельнику я и собрался.
* * *
Перед выходом из дома сестры я достал из котомки малый нож, сунул его лезвием под кожаный наруч на левой руке. Рукоять спряталась в ладони. Теперь одно движение пальцев – и нож будет в руке, взятый обратным хватом. А под правой рукой висит охотничий нож в ножнах. Охотничий большой, но его видно, а нож в левой руке – будет сюрпризом, если что.
Казалось бы – паранойя, да? Но если неприятности уже случились, делать что-то поздно. К неприятностям надо готовиться заранее. Я за свою земную жизнь всякое видел, еще больше всякого слышал от знакомых. И хотя уже давно не ходил с охраной, но до своей смерти держал травмат в спальне, дробовик в сейфе в зале первого этажа и кинжал, спрятанный около входной двери в дом. На всякий случай. Так и сейчас. Скорее всего, не понадобится – деревенские мужики, в целом, люди мирные. Но если понадобится – у меня есть.
Пришел к мельнице. Там мельник и пара работников. Хозяин встретил меня без радости, но и в драку не лез. Поздоровались, отошли поговорить.
– Чего пришел?
– Так дело у нас есть. Твой сын меня убить пытался.
– Не убил же.
– Так попытка – тоже преступление. Нет?
– Не докажешь.
– Мне и доказывать ничего не надо. Он Милке сказал, а та половине деревни растрепала, когда все ее спрашивали, почему она так неожиданно с Изиком гулять начала и косицы заплела.
– И что? В баронский суд подашь?
– Не. Буду действовать по принципу «глаз за глаз». Попытаюсь твоего сына убить. Как думаешь, получится?
Мельник пожевал губы. Посмотрел на меня.
– Милка говорила, ты согласен виру взять за преступление. По старому закону.
– Могу, я не злобный. А что ты за жизнь сына готов дать?
– А что хочешь?
– Двух коней хочу. Уезжать я собрался.
– Двух не дам, – вздохнул. – Мне в хозяйстве надо оставить хоть одного. Тебе дам одного мерина. Немолодого. Тебе без разницы – всё равно у тебя он надолго не задержится, или отберут, или убьют.
– Маловато.
– На сдачу можешь моему балбесу морду набить.
Пошли к мельнику домой, посмотрели там коняшку.
В этом мире кони бывают двух сортов – рабочие и скаковые. Обе породы выведены ведьмами, с применением магии жизни. Рабочие – чуть выше земных пони, широкогрудые, с длинным мускулистым телом и толстенькими ногами. И еще у них короткая кудрявая шерсть по всему телу. Скаковые – похожи на ахалтекинцев, длинноногие, элегантные, с интеллигентной мордой.
Я на Земле иногда ездил кататься на лошадях, дочь как-то вытащила попробовать – и понравилось. Понравилось не столько ездить, сколько сами лошади. С тех пор время от времени практиковался. Так что какое-то минимальное представление о животных я имел. Тим в лошадях не разбирался вовсе, только знал, как их запрягать в телегу или плуг.
Походил я вокруг животного, которое мне предлагали. Посмотрел. Понять, насколько хорошего коня мне подсовывает мельник, я не мог. Обычный рабочий мерин. Спокойный. Вроде животное не собиралось умирать от старости прямо сейчас, не голодало, болезней явных не имело. А большего мне и не надо. В комплект к коньку вытребовал себе еще седло и уздечку.
Пожали с мельником друг другу руки, я увел свой транспорт во двор к сестре.
Коняшку я решил назвать «Овец». Во-первых, потому что он весь в кудряшках, как овца, которую недавно обстригли и у нее шерсть только начала отрастать. Во-вторых – он такой флегматичный, овца овцой по характеру.
* * *
Вечером опять ходил на сеновал. Опять полночи валял Милку. Хорошо повалял, душевно.
Когда прощались, она обниматься полезла и всплакнула.
А у меня желание свернуть ей шею притихло, и появились мысли на тему «понять и простить».
Не, не надо мне всего этого. Валить надо отсюда, пока не женили…
4. Подготовка к путешествию
На сцене актеры вели диалог
о любви и делах.
Но ружье на стене.
Это значит –
умрут.
* * *
После бурной ночи я проснулся поздно. Лекса уже успела подоить корову, разжечь печь и приготовить завтрак – кашу на молоке с маслом. На десерт – ранние персики, выведенные с применением магии жизни. У Лексы в саду такое дерево растет, саженец дорого покупали, но оно того стоит. Хотя ранние фрукты, они хоть селекционерами выведены, хоть ведьмами – всё равно не такие вкусные, как осенние. Не успевают сладость набрать. Вот скоро подрастет саженец яблони и осенью у нее яблоки будут, тоже ведьминской породы, – это да, это будет вкусно…
Читать бесплатно другие книги:
