Родной. Чужой. Любимый Орланд Лилия

Мы втроём двинулись в путь.

Причём, не сговариваясь, и я, и Тёма старались, чтобы младший брат всё время шёл в центре. Мне было проще находиться по другую сторону от Тёмки. Думаю, ему тоже.

Дом бабушки и дедушки, Сашиных родителей, находился на той же улице. Точнее это папа, когда мы вернулись из Парижа, купил дом рядом с ними.

Мария Григорьевна и Сергей Львович не были моими родными бабушкой и дедушкой. И это я знала сразу. Но они любили меня по-настоящему, как настоящую внучку. И я их тоже любила. И звала ба и дедой. Как и Тёма с Гришкой.

Ба и деда возились в огороде. Нам они очень обрадовались. Особенно ба, и это бросалось в глаза, потому что она сразу же поспешила в дом, чтобы приготовить нам свой фирменный домашний лимонад.

Деда любил розы. С тех пор как он вышел на пенсию, начал выращивать какие-то особые редкие сорта. Он переписывался с другими цветоводами, они обменивались саженцами, приезжали друг к другу в гости, чтобы похвастаться успехами.

И ба поначалу всецело разделила увлечение мужа. Первое пенсионное лето они оба провели среди розовых кустов. А осенью ба вернулась в больницу, сообщив мне по секрету, что моченьки её больше нет заниматься «этим нудным, грязным и тяжёлым делом».

Но деду розы радовали, и у ба не хватало смелости признаться. Поэтому по официальной версии главврач прямо-таки умолял её вернуться, даже плакал. И она не смогла ему отказать.

Мы полюбовались розами, послушали жалобы на паутинного клеща и очень обрадовались, когда ба наконец-то позвала нас попить лимонада.

В дверях даже образовался небольшой затор, когда Тёмка и Гришка попытались проскочить одновременно. Тёма был большим, а Гриша юрким, поэтому он сумел проскользнуть между рук старшего брата.

Мы с ба переглянулись и дружно закатили глаза – мальчишки. А вот деда ничего не заметил. Паутинный клещ – дело серьёзное. Он и пришёл минут двадцать спустя, когда мы уже вовсю лакомились бабушкиными пирожками. Она восхитительно умела их готовить. Из всех начинок моими самыми любимыми были пирожки со щавелем.

Ба так и говорила: «А это для нашей Алинки».

– Ну, что у вас нового? – спросил деда, откусывая большой кусок пирожка.

Я даже не успела подумать над ответом, потому что в основном мои мысли крутились вокруг Тёмы. Того, что вот он сидит рядом, но усиленно не смотрит на меня. Как будто я и вовсе теперь для него не существую.

Пока я исподволь предавалась невесёлым мыслям, Гришка уже докладывал последние новости:

– Алина нам неродная. Бабушка Таня сказала, что она приблудыш.

Я вздрогнула и поймала взгляд Тёмы. К моему удивлению, он был сочувствующим.

А ба с дедой посмотрели на меня одинаково ошалело. И я поняла, что они тоже не знали. Почему-то от этого стало легче.

Тёме хотелось дать Гришке подзатыльник за слишком длинный язык. А лучше два.

У Алины сделался такой жалкий вид, что стало мучительно стыдно. И в первую очередь за то, что натворил сам и потому теперь не мог быть ей братом, другом и всем тем, кем был до злополучного вчерашнего вечера.

И дело здесь вовсе не в признаниях старой дуры, оказавшейся по какому-то недоразумению его бабушкой, а в том, что почти всю ночь ему снилась Алина, растрёпанная, обнажённая и горячая в его постели… Артём хотел её, ту, кого много лет считал своей сестрой, и это было просто невыносимо.

Снова пиликнул телефон, и Тёма с каким-то неестественным облегчением переключился на него, благодарный, что хотя бы пару минут не нужно поддерживать неловкий общий разговор и постоянно ловить на себе растерянный и расстроенный взгляд Алины.

Артём понимал, что виноват. Он предал её. Он должен был подставить плечо, поддержать, а сам повёл себя как скотина, глупый самец, думающий не головой, а тем местом, что находится в штанах…

Вряд ли Алина теперь сможет простить его. Впрочем, он и сам себя не простит.

Но хуже всего было это гнетущее чувство одиночества. Как будто из груди у него вынули сердце, а вернули обратно только его половину. И теперь Артём никогда не станет цельным…

Сообщение пришло от Флоранс. Ещё вчера вечером она нашла его в соцсети и написала. Артём ответил ей только утром, когда проснулся, так остро ощущая вкус Алининых губ, что был рад любой возможности отвлечься.

Переписка несла в себе явственный эротический подтекст. Флоранс начала с острожных вопросов о поисках Алины, её самочувствии и сожалении, что казавшаяся такой приятной на первый взгляд мадам Татьяна оказалась совершенно лишена деликатности. Постепенно переписка переросла во флирт. Причём Флоранс была так очаровательно непосредственна, что Тёма даже не сомневался. Он попробует этот цветочек и тем самым убьёт сразу двух зайцев: узнает, так ли хороши француженки в постели, как он слышал, и избавится от мыслей об Алине. Переключится на другую девушку, из-за влечения к которой не будет чувствовать себя грязным извращенцем.