Эхо прошлого. Книга 1. Новые испытания Гэблдон Диана

Ничего не соображая, Уильям заморгал, еще не очнувшись ото сна, в котором он прогуливался по домашнему зверинцу герцога Девонширского под ручку с орангутаном. Но вместо обезьяньей морды его поприветствовало встревоженное пухлощекое лицо рядового Перкинса.

– Что? – тупо переспросил Уильям.

Перкинс, казалось, плавал в каком-то мареве, и сколько Уильям ни моргал, оно не рассеивалось, и только когда Уильям сел, чтобы взять дымящуюся чашку, до него дошло, что в воздухе висит плотная водяная дымка.

Все звуки были приглушены. Отовсюду доносился привычный шум пробуждающегося лагеря, но звучал он глухо, словно издалека. И неудивительно – когда через несколько минут Уильям высунул голову из палатки, то обнаружил, что земля окутана стелющимся туманом, который приполз с болот.

Впрочем, это никого особо не волновало. Армия не собиралась никуда двигаться. Из ставки Хау пришел официальный приказ о прекращении боевых действий, и потому оставалось только ждать, когда американцы образумятся и капитулируют.

Солдаты зевали, потягивались и искали развлечений. Уильям как раз играл в кости с капралами Ярнеллом и Джеффрисом, когда перед ним вновь возник запыхавшийся Перкинс.

– Полковник Спенсер шлет свое почтение, сэр, а еще вы должны явиться с докладом к генералу Клинтону.

– Да? Зачем? – спросил Уильям.

Перкинс растерялся, похоже, ему не пришло в голову расспросить посыльного.

– Просто… думаю, он хочет вас видеть, – ответил он, стараясь хоть чем-то услужить.

– Большое спасибо, рядовой Перкинс, – сказал Уильям с сарказмом, совершенно напрасным: Перкинс радостно просиял и поспешил ретироваться, не дожидаясь, пока его отпустят.

– Перкинс! – рявкнул Уильям.

Рядовой испуганно оглянулся, на круглощеком лице читалось недоумение.

– Куда ехать?

– Что? Э-э… Я хотел сказать: что, сэр?

– Где находится штаб генерала Клинтона? – с наигранным терпением спросил Уильям.

– Ой, гусар… Он приехал вон… – Перкинс медленно, словно флюгер, повернулся на месте, сосредоточенно наморщив лоб. – Вон оттуда!

Он махнул рукой.

– Я видел за ним вот этот пригорок!

Над землей по-прежнему висел густой туман, но кое-где уже виднелись гребни холмов и деревья, и Уильям без труда разглядел холм с причудливыми выступами, на который показывал Перкинс.

– Спасибо, Перкинс. Можете идти, – торопливо добавил он, прежде чем Перкинс успел снова убежать.

Мерину туман не нравился. И Уильяму тоже. Из-за тумана у него появилось неприятное ощущение, что кто-то дышит ему в затылок.

Впрочем, это был морской туман: тяжелый, сырой и холодный, но зато не удушливый. Он то редел, то вновь сгущался, и казалось, находился в постоянном движении. Уильям не видел перед собой дальше чем на несколько футов и потому различал лишь неясные очертания показанного Перкинсом холма, хотя его вершина то появлялась, то исчезала, словно по волшебству.

Интересно, что нужно генералу Клинтону? Этот вопрос не давал покоя Уильяму, а еще ему хотелось знать, его ли одного вызвали в ставку или там собирают всех офицеров, чтобы сообщить об изменениях в стратегии? Вполне возможно, что солдаты Патнэма наконец-то сдались. Все к тому шло: в нынешней ситуации у них не осталось надежды на победу, и они наверняка это уже поняли.

Хотя, скорее всего, Патнэм решил посоветоваться с Вашингтоном. Во время сражения возле старого фермерского дома Уильям заметил на гребне холма вдалеке маленькую группу всадников, над которыми развевался незнакомый флаг. Тут же кто-то показал на знамя и сказал со смехом: «А вот и Вашингтон. Эх, жаль, что нас здесь всего пара дюжин, уж мы бы ему задали жару, не стал бы больше пялиться!»

Разум подсказывал Уильяму, что мятежники все равно сдадутся, но его не оставляло тревожное предчувствие, и к туману оно не имело отношения. За месяц пути Уильям общался со многими американцами. Большинство из них сильно тревожились, не хотели ссориться с Англией и меньше всего желали оказаться где-нибудь поблизости от мест боевых действий. Весьма разумное соображение. Но были и другие, те, кто осмелился примкнуть к мятежу. Вот они были настроены очень решительно.

Может, Рамзи и передал хотя бы часть собранной информации генералам, но, похоже, она не особо его впечатлила, а уж что касается мнения самого Уильяма… Но все же…

Лошадь споткнулась, Уильям покачнулся в седле и случайно дернул поводья. Оскорбленное животное резко повернуло голову и укусило его, царапнув по сапогу зубами.

– Ах ты, ублюдок!

Он хлестнул мерина по носу поводьями и натянул их с такой силой, что лошадиная морда с выпученными глазами и перекошенными губами оказалась почти у его коленей. Дав понять мерину, кто здесь хозяин, Уильям ослабил поводья. Лошадь захрапела, яростно встряхнула гривой, но послушно продолжила путь.

Уильяму показалось, что он едет уже довольно долго, но ведь и время, и расстояние в тумане обманчивы. Он взглянул на холм, который служил ему ориентиром, и обнаружил, что тот снова исчез. Уильям решил, что ничего страшного, и холм вскоре покажется.

Только этого не произошло.

Туман по-прежнему окутывал все вокруг. Было слышно, как падают капли с ветвей деревьев, которые внезапно вырастали из тумана и так же неожиданно исчезали. Но холм упрямо не показывался.

Вдруг Уильям понял, что уже давно не слышит звуков, которые производят люди. А должен был бы.

Если бы он приближался к ставке Клинтона, то вокруг должен был привычно шуметь лагерь, навстречу попадались бы люди, лошади, походные костры, повозки, палатки… Но не было слышно ничего, кроме журчания воды. Он, Уильям, проехал мимо этого треклятого лагеря.

– Черт тебя подери, Перкинс! – шепотом выругался Уильям.

Он ненадолго остановился, чтобы проверить запал и понюхать порох в пистолете: если бы тот отсырел, то стал бы пахнуть по-другому. Уильям остался доволен осмотром: в носу слегка запершило от острого запаха, но серной вони тухлых яиц, которой отличался отсыревший порох, не было.

Уильям держал пистолет в руке, хотя до сих пор ничего угрожающего не встретил. Впрочем, густой туман не давал видеть дальше чем на несколько футов, и Уильям боялся, что если вдруг кто-нибудь появится из мутной пелены, то придется срочно принимать решение: стрелять или нет.

Кругом стояла тишина: артиллерия молчала, ружейных выстрелов, как накануне, тоже не было слышно. Похоже, враг отступил. Но если вдруг он, Уильям, наткнется на каких-нибудь заплутавших в тумане мятежников, должен ли он стрелять? От этой мысли у него вспотели ладони, но Уильям решил, что стрелять все-таки придется: любой солдат Континентальной армии пальнет в него не задумываясь, как только увидит красный мундир.

Хотя Уильяма больше беспокоила унизительная перспектива быть подстреленным своими же войсками, чем возможная смерть от рук повстанцев, полностью забыть о подобной опасности он не мог.

Треклятый туман становился все гуще, и напрасно Уильям искал солнце, чтобы сориентироваться: даже небо куда-то делось. Он подавил легкий приступ паники, от которого защекотало в копчике. Так, на этом чертовом острове тридцать четыре тысячи британских солдат, и хотя бы несколько из них должны сейчас находиться на расстоянии выстрела. «Тебе достаточно оказаться на расстоянии выстрела от одного-единственного американца», – напомнил себе Уильям, мрачно продираясь сквозь заросли лиственниц.

Неподалеку раздался какой-то шум и треск ветвей. В лесу, несомненно, кто-то был. Только вот кто?

Британские войска точно бы не стали передвигаться в таком тумане. Будь ты проклят, Перкинс! Уильям решил, что если услышит американцев, то замрет и постарается, чтобы его не заметили, иначе… Он надеялся, что все-таки наткнулся на войсковое подразделение, и вот-вот раздадутся типичные для войск звуки, например громкие команды…

Некоторое время он ехал медленно и в конце концов убрал пистолет, от тяжести которого устала рука. Господи, как долго он уже едет? Час? Два? Может, развернуться и поехать назад? Но Уильям не знал, куда именно повернуть, наверное, он просто кружил на одном месте. Все вокруг выглядело одинаково: серые размытые очертания деревьев, скал, травы. Еще вчера Уильяма трясло от возбуждения, он рвался в атаку. Сегодня же его боевой задор существенно поостыл.

Вдруг кто-то выскочил перед ним, отчего мерин так резко встал на дыбы, что Уильям толком не разглядел незнакомца. Впрочем, тот не был одет в британскую форму – это Уильям заметить успел. Он бы выхватил пистолет, если бы не держался обеими руками за поводья, пытаясь совладать с лошадью.

А у мерина началась настоящая истерика: он подпрыгивал, как ворона, и бешено кружился на месте, с каждым прыжком сотрясая позвоночник Уильяма. Вокруг все вертелось и мелькало, сливалось в сплошное серо-зеленое пятно, но Уильям будто сквозь сон услышал громкие голоса, которые не то подбадривали его, не то насмехались.

Казалось, это продолжалось целую вечность, но на самом деле прошло всего секунд тридцать, прежде чем Уильям усмирил чертову тварь, которая теперь стояла, фыркая и тяжело дыша, но по-прежнему крутила головой с выкаченными, влажно поблескивающими глазами.

– Ах ты, проклятый кусок конины! – выругался Уильям, натягивая поводья и выворачивая мерину голову.

Бока животного тяжело вздымались под Уильямом, влажное и горячее дыхание проникало сквозь бриджи из оленьей замши.

– Не самая покладистая лошадь на моей памяти, – согласился чей-то голос, и кто-то схватил мерина за уздечку. – Но выглядит неплохо.

Уильям мельком увидел человека в охотничьей одежде, плотного и загорелого, но тут его самого кто-то хватил за пояс и рывком стащил с лошади.

Уильям грохнулся на землю, упал навзничь, и у него перехватило дыхание, но он мужественно попытался достать оружие. Чье-то колено придавило ему грудь, а здоровенная ручища отняла пистолет. Бородатое лицо, ухмыляясь, наклонилось над Уильямом.

– Не очень-то дружелюбно, – с упреком произнес бородач. – А я-то думал, что вы, англичане, культурные.

– А ты отпусти его, Гарри, он встанет и «окультурит» тебя так, что мало не покажется!

Из-за плеча Гарри выглянул другой человек, пониже ростом и тощий, но с приятным, похожим на учительский голосом.

– Впрочем, ты можешь дать ему подышать.

Давление на грудь ослабло, но едва Уильям успел сделать пару вдохов, как из него снова вышибли воздух: тот, кто опрокинул его на землю, теперь ударил кулаком в живот. Чьи-то руки торопливо обшарили карманы Уильяма и, больно ободрав ему нос, сдернули через голову горжет. Кто-то обхватил Уильяма, расстегнул ремень и снял, восхищенно присвистнув при виде прикрепленного снаряжения.

– Весьма неплохо, – одобрительно заметил второй незнакомец, глядя на Уильяма, который лежал на земле и хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. – Спасибо, сэр. Мы премного благодарны. Как там у тебя, Алан?

Он повернулся к человеку, удерживающему лошадь.

– В порядке, коняга у меня, – отозвался гнусавый голос с шотландским акцентом. – Все, сматываемся!

Бандиты отошли в сторону, и на миг Уильяму показалось, что они исчезли навсегда, но тут широченная ладонь схватила его за плечо и дернула вверх. Корчась от боли, Уильям с трудом поднялся на колени, и та же самая рука схватила его за косицу и оттянула голову назад, обнажая горло. Уильям увидел отблеск ножа, широкую ухмылку бородача, но не успел ни сделать вдох, ни помолиться, ни выругаться.

Нож полоснул вниз, и от резкого рывка за волосы у Уильяма выступили слезы. Человек недовольно хмыкнул, рубанул еще пару раз и наконец торжествующе выпрямился с косицей Уильяма в огромной, похожей на окорок руке.

– На память!

Он ухмыльнулся Уильяму и побежал догонять приятелей. Словно в насмешку, до Уильяма сквозь туман донеслось лошадиное ржание.

Уильям страшно жалел, что не убил хотя бы одного из бандитов. Они застали его врасплох, как ребенка, ощипали, как гуся, и оставили лежать на земле, как кусок дерьма! Злость переполняла его, он остановился и со всего размаху ударил кулаком по стволу дерева. От резкой боли Уильям чуть не задохнулся, но и почти бездыханный, он все равно жаждал мести.

Он зажал ушибленную руку между бедрами и шипел сквозь зубы до тех пор, пока боль не утихла. Потрясение смешалось с яростью; Уильям никогда еще не чувствовал себя настолько растерянным, и у него кружилась голова. Тяжело дыша, он провел здоровой рукой по затылку и, нащупав колючий ежик коротких волос – остатки косицы, – изо всех сил пнул дерево в новом приступе бешенства.

Хромая и чертыхаясь, Уильям бродил кругами, пока не рухнул на камень и не опустил голову на колени, шумно втягивая воздух.

Постепенно дыхание выровнялось, и способность рассуждать начала возвращаться к Уильяму.

Значит, так. Он по-прежнему блуждает в дикой глуши Лонг-Айленда, только теперь без лошади, без съестного и без оружия. И без волос. От этой мысли Уильям выпрямился, сжал кулаки, но ему удалось совладать с яростью, хотя и не сразу. Так. Сейчас нет времени злиться. Эх, попадись они ему снова – Гарри, Алан или коротышка с учительским голосом… Ладно, у него еще будет время, когда их пути вновь пересекутся.

Главное сейчас – найти любую воинскую часть. Уильяму вдруг захотелось сбежать, дезертировать, сесть на корабль до Франции и больше никогда сюда не возвращаться, и пусть все думают, что его убили. Однако по разным причинам Уильям не мог этого сделать, и не в последнюю очередь из-за отца, который, возможно, предпочел бы, чтобы Уильям действительно погиб, а не трусливо сбежал.

Что ж, ничего не поделаешь. Уильям обреченно поднялся на ноги, пытаясь радоваться хотя бы тому, что бандиты не сняли с него мундир. Кое-где туман рассеялся, но, сырой и холодный, по-прежнему стелился по земле. Впрочем, холод и сырость не тревожили Уильяма – его кровь все еще кипела от гнева.

Уильям огляделся, посмотрел на призрачные силуэты скал и деревьев вокруг. Они выглядели точно так же, как прочие чертовы скалы и деревья, что попадались ему на пути за весь этот поганый день.

– Так, – произнес Уильям вслух и стал поворачиваться на месте, тыча пальцем и декламируя детскую считалочку: – Эни-мини-майни-мо… Ох, к черту все!

Слегка прихрамывая, он пустился в путь. Уильям понятия не имел, куда идти, но не мог не двигаться, иначе бы его разорвало. Некоторое время он развлекался, воображая недавнюю стычку в несколько другом, более приятном свете. Он представлял, как хватает Гарри за грудки и разбивает ему нос в кровавое месиво перед тем, как размозжить голову толстяка о камни. Отобрав нож, потрошит высокомерного маленького ублюдка… вырывает у него легкие… Так называемый «кровавый орел», развлечение диких германских племен: через разрезы на спине они вытаскивали легкие человека, чтобы те хлопали, словно крылья, пока несчастный не умрет…

Постепенно Уильям успокоился, но только потому, что больше не мог выдерживать подобный накал злости. Нога почти не болела, ободранные костяшки пальцев уже не ныли, а фантазии о кровавой мести стали казаться слегка нелепыми. Уильям задавался вопросом, похожа ли ярость сражения на те чувства, что он испытал. Неужели человек стреляет и наносит удары ножом потому, что ему это нравится, а не только потому, что так велит долг? Хочет убивать так же сильно, как желает женщину? А потом чувствует себя дураком?

Уильям уже думал об убийстве в бою. Не постоянно, но время от времени. Он приложил немало усилий, чтобы представить себе, как все это происходит, когда решил стать военным. И он прекрасно понимал, что иногда ему придется сожалеть о содеянном.

Однажды отец рассказал ему, откровенно и не оправдывая себя, о том, как впервые убил человека. Убил не в бою, а уже после сражения. Добил раненого шотландца, которого бросили на Каллоденском поле.

– Был приказ никого не щадить, – сказал тогда отец. – Письменный приказ, подписанный герцогом Камберлендским.

Рассказывая, отец не отрывал взгляда от книжных полок, но в этот миг он в упор посмотрел на Уильяма.

– Приказ, – повторил отец. – Конечно, тебе придется выполнять приказы, но иногда приказов не будет или обстоятельства вдруг изменятся. И обязательно, слышишь, Уильям, обязательно придет час, когда твоя честь скажет тебе, что следовать приказу невозможно. И тогда ты должен будешь руководствоваться лишь собственным мнением, а потом жить с последствиями принятых решений.

Уильям серьезно кивнул. Он только что принес отцу документы о своем назначении: там требовалась подпись лорда Джона, как его опекуна. Сам Уильям считал эту подпись простой формальностью и не ожидал ни исповеди, ни проповеди, чем бы ни был рассказ отца.

– Я не должен был этого делать, – внезапно сказал отец. – Не должен был в него стрелять.

– Ты действовал по приказу…

– Он не касался меня лично. Тогда я еще не получил назначение и в той кампании лишь сопровождал брата. Я не был солдатом, не поступил на военную службу и мог бы отказаться.

– А если бы ты отказался, разве его не застрелил бы кто-нибудь другой? – рассудительно спросил Уильям.

Отец невесело улыбнулся.

– Конечно, но суть не в этом. И да, мне даже не пришло в голову, что у меня есть выбор, вот в чем дело. У тебя всегда есть выбор, Уильям. Помни об этом, ладно?

Не дожидаясь ответа, лорд Джон вытащил перо из сине-белой китайской вазы у себя на столе и откинул крышечку хрустальной чернильницы.

– Ты уверен? – спросил он, серьезно глядя на Уильяма.

Тот кивнул, и отец поставил на бумагах размашистую подпись. Потом поднял голову и улыбнулся.

– Я горжусь тобой, Уильям, – тихо сказал он. – И всегда буду гордиться.

Уильям вздохнул. Он не сомневался, что отец всегда будет его любить, но вот что касается гордости… Именно эта кампания вряд ли покроет его славой. Если повезет, он вернется в свой полк прежде, чем кто-либо заметит его отсутствие и поднимет тревогу. Господи, какой позор, все запомнят, что первым делом он заблудился и его ограбили!

И все же это лучше, чем если бы он прославился из-за того, что его почти сразу убили бандиты.

Уильям пошел дальше, осторожно пробираясь через окутанный туманом лес. Идти было довольно легко: земля не раскисла, хотя кое-где в низинах попадались заболоченные участки с застоявшейся дождевой водой. Один раз до Уильяма донеслись разрозненные ружейные выстрелы, он поспешил на них, но они стихли, прежде чем Уильям разобрал, откуда стреляли.

Он угрюмо брел по лесу, задаваясь вопросом, сколько времени понадобится, чтобы пересечь этот треклятый остров пешком, и как близок он, Уильям, к тому, чтобы это сделать? Дорога круто пошла в гору, и теперь Уильям карабкался, обильно обливаясь потом. Ему показалось, что туман слегка рассеялся, пока он лез вверх по склону. И действительно, когда Уильям очутился на небольшом скалистом выступе и глянул вниз, то увидел, что клубящийся серый туман спустился вниз, почти полностью скрывая землю. От этого зрелища у Уильяма закружилась голова, и ему даже пришлось посидеть, закрыв глаза, и только потом двигаться дальше.

Пару раз Уильям слышал людские голоса и ржание лошадей, но звучали они как-то неправильно, не было в них армейской четкости, и он разворачивался и осторожно уходил в другую сторону.

Внезапно местность изменилась, теперь Уильям брел по редколесью из невысоких чахлых деревьев, которые торчали из светлой, хрустящей под сапогами почвы. Вскоре до него донесся шум воды – волны бились о берег. Море! «Ну, слава богу!» – подумал Уильям и ускорил шаг, идя на звук. Рокот волн приблизился, стал громче, но теперь Уильям услышал и другие звуки.

Лодки. Он слышал, как корпуса с шуршанием трутся о гальку, скрипят уключины, плещет вода. А еще до него доносились голоса. Приглушенные, но возбужденные. Проклятье! Уильям нырнул под ветку приземистой сосны, надеясь, что в стелющемся тумане появится просвет.

Рядом что-то задвигалось, и Уильям отпрянул в сторону, потянулся за пистолетом, не сразу вспомнив, что он теперь безоружен. Через секунду выяснилось, что его напугала большая голубая цапля, которая смерила его взглядом желтых глаз и взметнулась ввысь, оскорбленно щелкая клювом. Неподалеку, всего лишь футах в десяти, раздался встревоженный крик, грохнул выстрел, и прямо над головой Уильяма цапля взорвалась в воздухе ворохом перьев. На Уильяма брызнули капли птичьей крови, которые были гораздо теплее, чем холодная испарина на его лице. От неожиданности он сел, перед глазами мелькали черные пятна.

Уильям не смел даже шевельнуться, а тем более подать голос. Из кустов доносились приглушенные голоса, но недостаточно громкие, чтобы разобрать, о чем они говорят. Через несколько секунд он услышал негромкий шорох, который постепенно удалялся. Стараясь не шуметь, Уильям опустился на четвереньки и полз в другую сторону до тех пор, пока не почувствовал, что можно без опаски встать на ноги.

Ему показалось, что он все еще слышит голоса. С колотящимся сердцем он осторожно подкрался поближе и замер, уловив запах табака.

Рядом не было никаких передвижений, и, хотя Уильям по-прежнему слышал голоса, они доносились издалека. Он осторожно принюхался, но табаком больше не пахло. Уильям решил, что ему померещилось. И пошел дальше, на звуки.

Теперь они стали отчетливее: приглушенные, взволнованные возгласы, скрип уключин и шлепанье ног по мелководью. Шорох шагов и негромкий гомон почти сливались с шумом прибоя и шелестом травы. Уильям в отчаянии посмотрел на небо, но солнце по-прежнему не показывалось. Должно быть, он сейчас в западной части острова, подумал Уильям. Нет, не должно быть, а точно, он почти уверен. А если это так…

Если это так, то звуки, которые он слышит, издают американские войска, бегущие с острова на Манхэттен.

– Стой смирно! – услышал он шепот сзади, и одновременно кто-то довольно жестко двинул его ружейным дулом прямо в почку.

Уильям замер. На какой-то миг ствол отвели, а потом ткнули в то же место с такой силой, что в глазах Уильяма потемнело. Он крякнул от боли и выгнулся, но не успел сказать ни слова, как чьи-то мозолистые руки схватили его за запястья и вывернули их за спину.

– Ну и зачем? – проворчал надтреснутый низкий голос. – Отойди-ка в сторону, я его пристрелю.

– Нет, не пристрелишь! – ответил другой голос, такой же низкий и сердитый. – Глянь, он же совсем мальчишка! Да и прехорошенький!

Шершавая ладонь погладила Уильяма по щеке, и он напрягся, но сделать ничего не смог: ему крепко связали руки.

– Если бы ты хотела его пристрелить, сестра, то уже давно бы так и сделала, – произнес тот же голос и добавил: – А ну-ка, паренек, повернись!

Уильям медленно повернулся и увидел, что его взяли в плен две невысокие и коренастые, как тролли, старухи. Одна из них – та, что с ружьем, – курила трубку; это запах ее табака он учуял. Заметив на его лице ужас и отвращение, старуха ухмыльнулась уголком морщинистого рта, крепко зажав мундштук пеньками почерневших зубов.

– Красив, как сама красота, – заметила она, оглядывая его с ног до головы. – И ни к чему тратить на него выстрел.

– Мадам, – обратился к ней Уильям, взяв себя в руки и пытаясь быть обходительным. – Полагаю, вы ошибаетесь насчет меня. Я – солдат короля, и…

Обе старухи расхохотались, скрипя, как ржавые дверные петли.

– В жизни бы не догадались, – ухмыльнулась курильщица, не вынимая изо рта трубки. – А мы-то думали, ты так, погулять вышел.

– Помолчи-ка, сынок! – Другая сестра не дала Уильяму ответить. – Мы тебе ничего не сделаем, пока ты стоишь и помалкиваешь.

Она окинула Уильяма взглядом, оценивая его потрепанный вид.

– Небось воевал? – не без сочувствия спросила старуха.

Не дожидаясь ответа, она толкнула его на валун, заросший мидиями и еще влажными водорослями, из чего Уильям сделал вывод, что берег моря совсем рядом.

Уильям ничего не ответил, и не потому, что испугался старух, просто сказать было нечего.

Он сидел и вслушивался в звуки массового бегства. Уильям не представлял, сколько там человек, потому что не знал, как долго это уже длится. Ничего интересного он не услышал, только обрывки разговоров людей, тяжело дышащих от натуги, негромкий ропот ожидающих своей очереди да редкие сдавленные смешки, которые возникали скорее от волнения.

Туман над водой рассеялся, и в сотне ярдов, не более, Уильям отчетливо увидел маленькую флотилию, состоящую из весельных лодок, легких плоскодонок и рыбачьих суденышек, которые сновали туда-сюда по гладкой, как стекло, воде, а еще толпу людей на берегу. Она постепенно сокращалась, но люди стояли, сжимая в руках оружие и настороженно озираясь, видимо, опасались погони.

«Знали бы они!» – с горечью подумал Уильям.

Меньше всего Уильяма сейчас беспокоило собственное будущее. Было стыдно за то, что он видит, как вся американская армия бежит у него прямо из-под носа, а он ничего не может сделать. От мысли, что придется вернуться и доложить обо всем генералу Хау, на душе стало еще горше. Даже если бы старухи решили зажарить его и съесть, это уже не имело значения.

Уильям настолько увлекся происходящим, что не сразу сообразил: раз он так хорошо видит американцев, то и они его прекрасно видят. Впрочем, солдаты Континентальной армии и ополченцы настолько увлеклись отступлением, что никто не обращал внимания на Уильяма, пока один из отступающих не оглянулся и не стал всматриваться в верхнюю часть берега.

Человек замер, бросил короткий взгляд на своих ничего не замечающих товарищей и решительно зашагал по гальке, не сводя глаз с Уильяма.

– Что там у вас, мамаша? – спросил он.

В форме офицера Континентальной армии, невысокий и плечистый, он чем-то напоминал тех двух женщин, но был гораздо мощнее. Он сохранял внешнее спокойствие, но, судя по выражению налитых кровью глаз, замыслил что-то недоброе.

– Вот, рыбачили, – отозвалась хозяйка трубки. – Выловили этого красноперого окунька, теперь думаем, может, бросить его обратно?

– Да? Ну, может, чуть попозже.

С появлением незнакомца Уильям настороженно застыл и теперь смотрел на него снизу вверх, стараясь выглядеть как можно суровее.

Мужчина взглянул на редеющий позади Уильяма туман.

– Ты здесь прям как дома, да, паренек?

Уильям промолчал. Незнакомец вздохнул, размахнулся и ударил его кулаком под дых. Уильям согнулся пополам, упал с камня, и его стошнило прямо в песок. Незнакомец схватил его за шиворот и поднял, как будто он ничего не весил.

– Давай, парень, отвечай! У меня мало времени, и вряд ли ты хочешь, чтобы я тебя поторопил, – мягко сказал он, коснувшись ножа на своем поясе.

Уильям, как смог, вытер рот о плечо и уставился на незнакомца пылающим взором. «Ну и ладно, – подумал он и вдруг ощутил некое спокойствие. – Если я погибну, то, по крайней мере, за что-то».

Но тут вмешалась сестра курильщицы и прервала драматическую сцену, ткнув его мучителя в бок дулом ружья.

– Да если бы их здесь было больше, мы бы с сестрой давно их услышали, – сказала она с легким отвращением. – Вояки шумят будь здоров.

– Верно, – согласилась курильщица и замолчала, чтобы вытащить изо рта трубку и сплюнуть. – Ты же видишь, малец потерялся. И говорить с тобой он не станет.

Она по-свойски ухмыльнулась Уильяму, показав единственный сохранившийся желтый клык.

– Скорее умрешь, чем заговоришь? Так ведь, парень?

Уильям слегка наклонил голову, и женщины насмешливо захихикали. Они насмехались над ним, по-другому и не скажешь.

– Шел бы ты к своим, – сказала тетка незнакомцу, – а то уплывут без тебя.

Но тот даже не взглянул на нее, он не сводил глаз с Уильяма. Однако через пару секунд он коротко кивнул, повернулся и зашагал прочь.

Уильям почувствовал, как одна из сестер зашла ему за спину, и что-то острое коснулось запястий, а потом бечевка, которой его связали, лопнула. Уильяму хотелось потереть затекшие запястья, но он сдержался.

– Ступай, паренек, – почти ласково велела хозяйка трубки. – Пока тебя не увидели, а то мало ли что кому взбредет в голову.

И Уильям ушел.

На самом верху берега он остановился и посмотрел назад. Старухи исчезли, а незнакомец сидел на корме лодки, которая стремительно удалялась от берега, уже почти обезлюдевшего, и пристально глядел на Уильяма.

Уильям отвернулся. Наконец-то показалось солнце: бледно-оранжевый диск, пылающий сквозь туман. Сейчас, после полудня, оно уже спускалось к горизонту. Уильям повернулся и побрел в глубь острова на юго-запад, но еще долго чувствовал спиной взгляд, даже после того, как берег исчез из поля зрения.

Живот болезненно ныл, а в голове крутилась одна-единственная мысль – слова капитана Рамзи: «Слышали о дамочке по имени Кассандра?»