Я спас СССР. Том IV Вязовский Алексей
– Леш, я еще не потратила те, что ты мне оставлял до Японии, – потом задумчиво поправляет накрахмаленную шапочку. – Слушай, а это, правда, что Гагарин может возглавить президиум?
– Может. – Я откашливаюсь и решительно вкладываю деньги в руку невесты: – Вик, ну ведь непредвиденные траты сейчас будут!
– Отстань, у меня тоже зарплата есть.
Еле уговорил упрямицу взять хотя бы половину. Ну, какая теперь у нее зарплата, если невеста с октября перешла на полставки? А сейчас и вовсе со мной сидит – значит, на неделю заявление за свой счет успела написать. Надо что-то делать с этой не в меру самостоятельной девушкой… Впереди первая сессия – как она собирается ее сдавать, одновременно работая?
После обеда в палату неожиданно заходят Иванов в компании Измайлова. Да уж… вот это тандем нарисовался!
Вика тревожно смотрит на обоих, но успокаивается, когда они, подмигнув мне, начинают выгружать на тумбочки апельсины и яблоки. Весело им! Значит, не все так плохо.
– Пойду помою. – Подруга, забрав фрукты, исчезает из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. А представители конкурирующих спецслужб рассаживаются на стулья у кровати.
– Ну как поживаешь, Алексей? – первым начинает разговор Иванов.
– Да хоть сейчас в бой. – Я лезу под матрас и достаю свой «ТТ», с которым я вышел из офиса Особой службы.
– Выпороть бы тебя, Лешка, за самодеятельность! – Иванов решительно забирает пистолет, прячет себе за пояс. – Я тебе что сказал? Сидеть тихо на базе! А ты что устроил? Знаешь сколько народу уже собралось у Кутафьей башни?!
– Да они и так собирались бы! – не очень натурально возмутился я. – Я просто направил все в правильное русло.
– Какое русло правильное, – вздохнул Измайлов, снимая очки, – еще не известно. Станет ясно через пару дней. Кстати, Алексей, позвольте принести вам официальные извинения за причиненные неудобства. Вот документ, подтверждающий, что у КГБ к вам претензий больше нет.
Мне протягивают какой-то официальный бланк с печатью. Я, улыбаясь, кладу его на тумбочку.
– Большое человеческое спасибо! – ерничаю я. – Какая радость знать, что КГБ я ничего не должен.
Измайлов передает мне также рентгеновский снимок и выписку из медицинской карты. Это уже явно Андрей Николаевич постарался. Прошу передать ему большущее спасибо. Мужчины начинают прощаться. Вот так быстро? Я внимательно смотрю на Иванова. Тот едва заметно качает головой – не сейчас…
– Передавайте мой пламенный привет лейтенанту Москвину, Юрий Борисович.
– Боюсь, Алексей, я не смогу этого сделать. Сегодняшним приказом Москвин переведен на новое место службы.
– Да вы что?! А далеко ли, если не секрет?
– На Камчатку.
– Да уж… – зависаю я от таких новостей. И надо бы заслать поганца подальше, да уже некуда. Дальше только Аляска. Но заслужил лейтенант свою ссылку, тут уж ничего не попишешь – А что генерал Бобоков?
– Отстранен от службы, – скупо роняет Измайлов, потом добавляет: – Начато внутреннее расследование.
Скор на расправу Степан Денисович. Молодец, так с этими заговорщиками и надо! Один раз пожалел, не додавил гадючник, теперь пришлось возвращаться к этому. Надеюсь, что впредь таких рецидивов больше не будет. Хотя… борьба добра со злом – процесс вечный.
После ухода Измайлова с Ивановым спать не хотелось, поэтому решил внимательно просмотреть все принесенные Коганом-старшим газеты. В «Правде» лишь традиционная фотография из Свердловского зала, на которой ничего не разобрать, и небольшая передовица про пленум. Товарищ Сатюков явно осторожничает, решил отделаться общими словами и привычными штампами. О митинге студентов у стен Кремля – ни слова, как будто и нет его. Ниже дано официальное заявление правительства о состоянии здоровья тов. Хрущева. Правда, от вчерашнего числа.
Сообщается, что Первый секретарь ЦК перенес инсульт, для непонятливых добавлено – кровоизлияние в мозг – и сейчас он находится под неусыпным контролем врачей, которые делают все возможное, но прогнозы даются неутешительные. Кажется, народ заранее готовят к худшему сценарию.
Зато Аджубей сразу пошел ва-банк. «Известия» сообщают, что на пленуме в Кремле развернулась острая, конструктивная дискуссия между членами ЦК о путях дальнейшего развития страны и партийного строительства. Один перечень фамилий выступивших вчера партийцев занимает пару абзацев. Но какой-то конкретики тоже мало. Видимо, члены ЦК такого друг другу наговорили с трибуны, что даже Алексей Иванович не решился это напечатать. На фото крупным планом Косыгин, выступающий с трибуны, но по его спокойному лицу трудно что-либо понять. И лиц членов президиума за его спиной практически не видно, поди догадайся, кто там сейчас сидит.
В самом низу первой страницы небольшая статья о митинге московских студентов. Ага… оказывается, он прошел «в поддержку пленума»! Ну-ну… Есть даже две небольшие фотографии – на одной студенты с транспарантами с самыми безобидными лозунгами. На второй группа людей, оживленно беседующих со студентами, – Шолохов, Гагарин и пожилой ветеран. Все выглядит довольно безобидно… Ладно, для начала и это уже неплохо, «Известия» хотя бы митинг не замалчивают.
Сразу после тихого часа ко мне началось настоящее паломничество. Сначала пришла Ася Федоровна. Принесла мои джинсы с водолазкой, чистые и выглаженные (!). Наконец-то познакомил их с Викой, рассказал, что именно Ася Федоровна приютила меня сегодня ночью. Где – не уточнял. Женщины явно понравились друг другу, но Ася пробыла у меня совсем недолго, удостоверилась, что я в надежных руках, и, сославшись на неотложные дела, ушла. Понятно, что сейчас в офисе остро требуется ее присутствие: кто-то же должен помогать Иванову координировать работу Особой службы в такое неспокойное время. Попросил ее узнать судьбу моего багажа. Намекнул, что там вещи, интересующие Георгия Ивановича.
Следующим появился Федин. Приход Константина Александровича вызвал целый переполох в отделении. Пока он сидел у меня, в палату только ленивый не заглянул в надежде увидеть живого классика. Федин смог мне рассказать только то, что узнал от Шолохова – на пленуме настоящая свара. Стоило всем услышать об отставке Суслова, как первые секретари целый бунт подняли, требуя от президиума навести порядок в партии и Комитете – боятся, что теперь их возьмут под контроль. Хрущев ведь успел отменить запрет на прослушку, только трогать кого-то побоялся. Зато, судя по всему, у Мезенцева теперь целый вагон компромата на всех членов ЦК. А «красные директора» в ответ потребовали запретить обкомам и горкомам вмешиваться в производственные вопросы. Косыгин всех еле успокоил.
Из всего конструктива, что удалось вчера добиться на пленуме, – это единогласное голосование за предложение разделить посты Председателя Совета Министров и Первого секретаря ЦК. Косыгина дружно выдвинули на пост главы Совмина, даже воздержавшихся не было. Но в прессе сообщат об этом только завтра, вместе с рядом других решений, потому что все организационные вопросы типа выборов нового президиума, Оргбюро ЦК, секретариата и Комиссии партийного контроля было решено из-за смерти Хрущева перенести на следующий день. Так что первый день пленума прошел довольно сумбурно. На прощание Константин Александрович обещал завтра подъехать к Кремлю, чтобы поддержать ребят на митинге.
Ну а ближе к шести в палату завалились мои друзья, и небольшое помещение сразу наполнилось гомоном.
– Привет симулянтам и тунеядцам! – шутливо приветствует меня Юлька.
– Но-но, попрошу без инсинуаций! У меня история болезни есть! – так же шутливо огрызаюсь я. – Даже две! И куча рентгеновских снимков.
– Фальшивки! Судя по твоему бодрому цветущему виду, ты здоров. Значит, просто скрываешься здесь от обеспокоенной комсомольской общественности и нещадно эксплуатируешь будущую жену.
– Ишь ты как заговорила, уволю! – грожу я Юльке кулаком.
– Попробуй! Я, между прочим, теперь ответственный редактор молодежного журнала, и у меня удостоверение есть. А тебе и предъявить нечего, кроме пропуска в Радиокомитет!
Я тянусь за конвертом и достаю свое удостоверение. На это Занозе возразить уже нечего, и она шутливо поднимает руки вверх. Вот то-то же.
– Отец приходил? – догадывается Левка, принюхиваясь к знакомому запаху еды в палате.
– Ага. Принес обалденные пирожки от Миры Изольдовны, сейчас угощу вас, а то небось голодные как бобики.
– Это они-то голодные?! – ехидно усмехается Юлька. – Да эти проглоты целый день что-то жуют. Их тетки из нашей библиотеки закормили. То чай с булками, то бутербродов им принесут. Я тетушек спрашиваю: «А вы не боитесь, что вас уволят?» А они мне: «Эх, милая, мы-то свое уже отбоялись! Дальше пенсии не сошлют». Потом кто-то из девчонок сгонял на Горького и притащил несколько пакетов пирожков с повидлом. Так что голод парням не грозил!
Может, и не грозил, но пирожки они быстро расхватали. Молодые организмы постоянно требуют еды. Юлька и сама не утерпела, увидев, как парни трескают бурекасы.
– Сегодня вообще народа много было, – заглотнув пару пирожков, переходит на серьезный тон Лева, – и приключений тоже хватало.
– Точно, – смеется Димон. – Утром приходим, а вся площадь оцеплена милицией. И мы такие красивые, все в красных шарфах, впереди транспаранты «С днем рождения, Ленинский комсомол!», «ВЛКСМ – главная опора КПСС». Стоим с милицией смотрим друг на друга. А народ все прибывает и прибывает, уже из метро выйти невозможно – и все мы как один в красных шарфах! Полковник мялся-мялся, побежал на пост звонить начальству. Ну, ему, видимо, там команду и дали: пропустить, митингу не препятствовать. А для прохода в Кремль они снова живой коридор выставили.
– Но митинг отличным получился! – мечтательно вздыхает Юлька. – Сначала мы просто стояли, к нам даже несколько участников пленума подходили, расспрашивали, чего мы добиваемся. А потом ребята из клуба стихи читать начали. И твои читали, и свои, и чужие. А к обеду Евтушенко с Рождественским приехали. Тоже стихи читали, пока не стемнело. Олька Пылесос чуть от счастья не умерла, когда ее Женя с Робертом познакомил. А студенты после занятий все приезжали и приезжали со всей Москвы…
– Боюсь, завтра этой площади мало уже будет, – потирает лоб Лева. – Андрей нам говорит: завязывайте, а как ты народ остановишь? Попросили, конечно, ребят, чтобы младшие курсы их вузов на митинг не приезжали, но разве тех удержишь?
– Не остановишь! – машет рукой Димон. – Еще и несколько ветеранов к обеду подтянулись. Давайте, говорят, нам плакаты про военных преступников. Мы поближе к Кремлю встанем, чтобы нас лучше было видно, а вы здесь пока свои стихи читайте.
– А провокаторы были?
– Да, даже и не знаю за кого этих дураков считать, – чешет в затылке Кузнец, – два парня, по виду из рабочих, притащили водку, начали всем предлагать выпить за день рождения ВЛКСМ. Но у нас с порядком строго, чуть что – наши дружинники сразу просят предъявить студенческий билет, а нет его – до свидания! Так что и этих они сдали милиции, пусть сами разбираются…
За дверью раздается шум голосов, как будто все люди в отделении разом заговорили. Вика выглянула за дверь, узнать что случилось, и вскоре вернулась с растерянным лицом
– Ребята… там по радио сейчас передали – Хрущев умер.
Ну вот… Теперь уже официально.
Получив вечерний укол после ужина и отправив Вику домой отсыпаться, я долго лежу при свете настольной лампы, уставившись в потолок. Никак не могу заснуть. В голове роятся мысли. Думаю о Хрущеве, которого мне искренне жаль, о милой Нине Петровне и об их семье. Размышляю о завтрашнем, завершающем дне пленума – удастся ли Степану Денисовичу и его сторонникам продавить назначение Гагарина генсеком? Еще неплохо было бы узнать, чем сегодняшнее заседание закончилось. Да и закончилось ли оно?.. Время только около десяти вечера, члены ЦК вполне еще могут быть в Кремле. Торг – дело непростое и долгое, биться за посты партийцы будут не на жизнь, а на смерть. Возможно, всю ночь.
Эх, как же не вовремя у меня пропало Слово! Прорыв в Кремле, попытка установить контакт в машине скорой помощи, а после потери сознания снова тишина. Так надо понимать, что и в «иных» сферах решающего перевеса сил пока нет. Но ведь печать-то сорвана? Пусть я не могу пока «достучаться до небес», но к своей собственной памяти расширенный доступ у меня хотя бы должен был восстановиться?!
Захваченный жизненно важной идеей, я делаю несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться и прийти в уравновешенное состояние. Прикрываю глаза и настраиваюсь. Господи, как давно я не делал проколов в памяти!.. Когда же это было в последний раз? Наверное, еще в Японии, после конфликта с американскими пловцами. Но сейчас начать лучше с чего-то легкого, но вот что конкретно мне поискать в памяти – может стихи, которые я знал когда-то давно?.. Вот, например эти:
- …Покроется небо пылинками звезд,
- и выгнутся ветки упруго.
- Тебя я услышу за тысячу верст.
- Мы – эхо, мы – эхо,
- Мы – долгое эхо друг друга…
«Эхо любви» – Роберт Рождественский. Вспоминаю слова, тут же детали стихотворения. Когда написано? В 1973 году. Погружение в собственные закрома памяти прошло так легко, что я сначала даже не поверил. Но… ведь я не помнил этих стихов еще недавно? И уж тем более забыл, когда они были написаны! Рукой непроизвольно коснулся носа… крови не было. Не теряя времени, схватил карандаш, оставленный Викой, и поскорее начал записывать слова прямо на газете. Пришлось писать мелким почерком по всей кромке страницы. Еле уместил.
Я перевел дыхание и отложил исписанную газету. Приготовился еще раз проколоть память. Теперь нужно что-то посложнее попробовать. Кем, например, можно заменить Малиновского на посту министра обороны, кто сейчас его первый зам? Начальник Генштаба маршал Бирюзов, кажется? Делаю прокол… но оказывается, он погиб совсем недавно – 19 октября, пока я был на Олимпиаде в Японии. Авиакатастрофа в Югославии. Какая горькая потеря… отличный был бы министр. Так, кто еще у нас сейчас в замах у Малиновского? Снова легкий прокол – маршал Гречко. Главнокомандующий Объединенными Вооруженными силами Варшавского договора. Ага… И организатор ввода советских войск в Чехословакию в 1968 году. А еще он начал призыв на срочную службу лиц с уголовным прошлым, из-за чего потом в армии расцвела пышным цветом «дедовщина». Нет уж, не надо нам таких министров… Это тот же Суслов, только в военном мундире, такой же черствый сухарь.
Что радует, и этот прокол дался мне легко и бескровно. Я даже вздохнул от облегчения. Мой доступ к глубинам собственной памяти точно восстановился. И за то спасибо. Иначе с писательской деятельностью пришлось бы завязывать, и долго потом объяснять Федину, куда пропал мой «талант». Ладно… значит, еще поборемся. Продолжу теперь завтра, а на сегодня хватит.
С этой мыслью я тушу свет и, окончательно успокоившись, закрываю глаза.
Глава 6
И. Губерман
- И думал я, пока дремал,
- что зря меня забота точит:
- мир так велик, а я так мал,
- и мир пускай живет как хочет.
Утром Москва просыпается в трауре. По радио передают биографию Хрущева, дикторы рассказывают о его достижениях на посту главы государства. «Верный сын партии и народа». Газеты тоже вышли с некрологами и портретами на полстраницы. Даже в нашей больнице в холле выставлен траурный портрет Хрущева, перед которым стоят живые цветы. Врачи Никиту Сергеевича жалеют. Новочеркасск, звезда Нассеру, ядерные ракеты на Кубе, кукуруза – не, не слышали… Все его грехи разом забыты. Вот такой у нас сердобольный народ. Теперь все только и говорят о том, какой он был простой, веселый и человечный. И конечно, люди очень переживают: что же теперь будет со страной? Все теряются в догадках, кто станет новым первым секретарем. Слухи в Москве ходят самые невероятные.
Все это мне пересказывает Вика, придя утром в больницу. А у нас в отделении в каждой палате на полную громкость работает радио – все ждут новостей и боятся пропустить сообщение об итогах пленума. Лица и у пациентов, и у медперсонала встревоженные. Я и сам в раздрае, хочется уже какой-то определенности. Асе, что ли, позвонить, может, она уже что-то знает? Но по телефону ведь о многом не спросишь.
Отвлекшись от своих мыслей, замечаю, что моя красавица снова чем-то смущена – то и дело нервно поправляет прядь, выбившуюся из-под шапочки. Наконец она решается:
– Леш, вчера мама до меня дозвонилась… Они с отцом и сестрой хотят на ноябрьские праздники приехать в Москву, чтобы познакомиться с тобой. Мы же вроде собирались сами в Воронеж, но куда ж теперь тебе ехать.
– Хорошо. Познакомимся наконец с будущими родственниками.
Стараюсь, чтобы мой голос звучал бодро, но на самом деле никакого оптимизма я не испытываю. Знакомство с родственниками будущей жены – то еще испытание для любого нормального мужика. Не то чтобы я их заранее не люблю, но как пожившего человека меня напрягает сам факт, что рядом существуют люди, искренне считающие, что имеют моральное право вмешиваться в мою семейную жизнь. Одна радость – живет Викина семья далеко, а значит, видеться мы будем нечасто. Надеюсь.
– Я зря согласилась? – расстроенно спрашивает Вика. – Ты еще… не готов?
– Ну, что ты! – спешу я ее успокоить, заключая в объятия. – Просто немного не ко времени, сама знаешь, что сейчас творится в Москве.
– Два выходных дня на эти ноябрьские праздники получилось, вот они и решили сейчас выбраться. До Нового года у них вряд ли получится.
– Прекрасно! Очень разумное решение. Теперь главное, чтобы меня выписали к празднику, а то как-то неудобно будет принимать их в больнице.
Целую Вику в висок, и она вроде успокаивается. Вздохнув, кладет голову мне на плечо.
Ладно, ради любимой невесты я готов многое вытерпеть, даже ее родственников. Конечно, правильнее было бы съездить самим в Воронеж, но сейчас мне точно не до этого.
– А где они остановятся?
– У отца фронтовой друг в Москве живет. Ну, на Таганке их троих даже положить некуда.
Некуда. Да, честно говоря, и неправильно это – приглашать пожить Викиных родственников в служебную комитетовскую квартиру. Может, Степан Денисович и промолчит, но…
– Нет, Вик. Это нехорошо. Зачем им стеснять чужих людей? Давай лучше забронируем им номер в гостинице и оплатим его. Так будет правильнее.
– Ой, Леш, это же дорого! – распахивает глаза моя бережливая невеста.
– Не дороже денег. И подумай, наверное, еще подарки им нужно купить? Ну… в честь знакомства, как это принято. Они ведь тоже не с пустыми руками приедут.
Вика смущенно кивает, а я, пользуясь моментом, тут же вручаю ей на расходы оставшуюся половину своей зарплаты, принесенной Коганом-старшим. А это больше ста рублей! На следующей неделе в универе стипендия, а там аж за два месяца накопилось. Да, еще и в Особой службе меня зарплата ждет – выкрутимся.
– Викуль, ты бы мне про свою семью рассказала что-нибудь, а то ведь я даже их имен не знаю.
– Ну… маму мою зовут Елена Семеновна, отца Тихон Федорович, сестру Ирина.
– Подожди… а почему тогда ты у меня Виктория Сергеевна?
– А Тихон Федорович на самом деле мой отчим. – Невеста смущенно разглаживает пододеяльник. – Просто я еще маленькая была, когда они с мамой поженились, вот и привыкла с самого детства звать его папой. Настоящий мой отец на войне погиб, как и твой.
Что ж, вполне обычная послевоенная история. При других обстоятельствах и я бы мог называть Мезенцева отцом. Но не сложилось.
– Но ты не думай, с отчимом мне повезло! – заверяет меня Вика. – Он хоть и строгий у нас, но никогда между нами с сестрой разницы не делал. Ей даже больше всегда попадало потому, что характер у нее такой же взрывной, как и у отца. А я вся в маму, покладистая.
– Да ты у меня вообще золото! А какая разница в возрасте у вас с сестрой?
– Три года. Ей в мае восемнадцать будет, она у нас школу оканчивает.
Вика еще что-то рассказывает мне, но в дверь осторожно стучат, и на пороге я вижу своих гнесинских «соловьев», которые теперь гордо именуются «Машиной времени».
– А вы здесь какими судьбами? – удивляюсь я, пожимая ребятам руки.
– Да вся Москва уже знает про митинг эмгэушников в твою защиту! – улыбаются «машинисты». – Мы были там вчера, нам Кузнецов объяснил, где тебя искать. Кстати, сейчас снова к Кремлю поедем.
– Так меня вроде как уже освободили, – усмехаюсь я, – не поздно защищать?
– Ну и что?! – возмущается саксофонист Федор. – Поддержать брата-студента никогда не поздно.
Понятно. Этим лишь бы помитинговать… Нашли себе развлечение.
Знакомлю их с Викой, представляю ее как свою невесту и музу по совместительству. Муза смущенно краснеет, парни незаметно показывают мне большие пальцы за ее спиной. А то я сам не знаю!
– Вы вот что, парни: как к Манежу подойдете, сразу доложитесь ребятам-дружинникам, кто вы и откуда, узнаете их по красным шарфам. И не забывайте, что в стране объявлен траур, никакой веселухи, пожалуйста.
– Что, совсем не петь? – расстроился Николай. – А мы гитару с собой взяли…
– Патриотическое и военное – можно. Но тихо, не горлопанить.
– Ладно, – соглашаются машинисты, – поняли. Расскажи лучше, как в Японию съездил?
– Плодотворно. Привез вам из Японии свежие диски, включая обещанную «Хали-гали». Выйду из больницы – будем новые песни учить.
Глаза у «машинистов» мгновенно загорелись нездоровым блеском. И чувствую, не уйдут они теперь, пока хоть одну новую песню с меня не стрясут. Придется кинуть им пару хитов, засвеченных мною среди олимпийцев, пусть ребятки делом займутся. Безделье плохо влияет на неокрепшие умы.
– Так, орлы. Все слышали хит японских сестричек Пинац «Каникулы любви»? – «Машинисты» заинтригованно кивают. – Вот вам для начала русский текст на их музыку, записывайте.
Федор с готовностью достает из сумки общую тетрадь для конспектов и ручку. Я начинаю постукивать по столешнице ладонью, задавая ритм, и тихо, вполголоса напеваю:
- У моря, у синего моря
- Со мною ты, рядом со мною,
- И солнце светит лишь для нас с тобой,
- Целый день шумит прибой…
– Ой, это же прямо про наши летние каникулы! – пораженно шепчет Вика. – Когда ты успел стихи написать?
– В Японии, – я отвожу глаза и чувствую как слегка краснею, – там эти «Каникулы…» из каждого окна звучат. Так, и еще одна песня будет про летний отдых. Федь, дописал?
Саксофонист кивает и переворачивает страницу. Поехали.
- …Hа недельку, до второго,
- Я уеду в Комарово
- Поглядеть отвыкшим глазом
- Hа балтийскую волну…
– Слушай, слова какие легкие, прямо с первого раза запоминаются!
– Только прошу сегодня у Кремля это не петь. Проявите уважение к умершему человеку. Успеете еще.
– А ребятам в Гнесинке можно?
– Ребятам можно. Все, бегите. А то митинг без вас закончится.
Выпроводив счастливых «машинистов», устало откидываюсь на подушку. Нет, петь мне еще точно рано, даже вполголоса. Дыхалка сбивается.
– Ой, Леш, а это что? – Вика держит в руках вчерашнюю газету, исписанную перед сном моими каракулями. Крутит ее и так, и эдак, пытаясь найти начало.
– Стихи ночью написал. Называется «Эхо любви».
– Это… про меня? – восхищенно выдыхает Вика, быстро читая строчки вслух. В карих глазах стоят слезы. – Ты правда меня так любишь?
Скромно киваю. Да, люблю. Эти стихи и про Вику, потому что я подпишусь под каждым словом этого стихотворения Рождественского. И прозвучит оно на девять лет раньше срока. Прости, Роберт.
Невеста бросает газету на столик, кидается мне на шею. И тут же награждает порцией поцелуев. Некоторые становятся ну оочень жаркими!
И тут нас снова прерывают. В коридоре поднимается шум, потом раздается уверенный стук в дверь. У меня невольно закрадывается мысль – неужели Мезенцев с новостями? Но в дверях вижу всего лишь своего довольного отца:
– Можно? Привет, Алексей!
– Денис Андреевич, а вы откуда узнали, что я в больнице?!
– А у нас у одного сотрудника сын учится в МГУ, только на юридическом, он и рассказал. Но я не один, гостя вот к тебе привел.
Вслед за отцом в палату входит… Эдуард Стрельцов. Подтянутый, в хорошем отечественном костюме. Вот так сюрприз! Отец знакомит нас, передает мне привет от всех сотрудников ЗИЛа. Стрельцов смущенно вручает трехлитровую банку меда. От неожиданности я чуть не роняю ее – тяжеленная, собака!
– Мед из самой Башкирии! Самый лечебный, самый полезный.
– Спасибо!
– Тебе спасибо, Алексей, за то, что поучаствовал в судьбе Эдуарда, – подмигивает мне отец. – Он теперь снова в «Торпедо». В новом сезоне наколотит спартачам и армейцам…
Мы улыбаемся, в палату заглядывают заинтересованные лица врачей и медсестер. Стрельцова знает вся страна.
– Я очень рад за вас, Эдуард.
Вот даже не знаю, что мне еще сказать футболисту. Нет моей особой заслуги в том, что он вернулся в строй и занял свое место в первом дивизионе. Ну, передал я письмо зиловцев Хрущеву, так ведь он им тоже был должен за июльский митинг в свою поддержку. Даже неловко как-то, стоим теперь оба смущенные. Но отец молодец – тут же начал расказывать мне про дела их КБ.
Сноуборд они уже мне смастерили, а сейчас доделывают экспериментальную партию досок для серфинга. Начальство завода даже задумалось о том, чтобы наладить их малосерийное производство, план-то по товарам народного потребления никто заводу не отменял. Написали недавно запрос в министерство, ждут теперь решения. Отец, показывая пальцем вверх, опять просит меня поддержать инициативу завода.
Ага… Значит, нужно еще одно официальное письмо. И я даже знаю, кто его мне может подписать.
Мы еще немного болтаем ни о чем, я расспрашиваю о семье, об успехах в школе себя, молодого. Учебный год уже начался – отец хвастается пятерками сына. Да… не припомню, чтобы в 64 году у меня были хорошие отметки. Ну хоть что-то в этой реальности к лучшему поменялось.
Толком договорить мы не успеваем, в дверях еще один посетитель нарисовался – Герман Седов. Нет, у меня здесь сегодня просто аншлаг! Отец со Стрельцовым понимающе улыбаются и начинают прощаться. А за дверью Эдуарда уже поджидает толпа поклонников из числа медперсонала и пациентов, слышу их восторженные возгласы и просьбы дать автограф. Герман провожает футболиста ошарашенным взглядом:
– Это ведь Стрельцов?! С ума сойти! Ты слышал, что он недавно в «Торпедо» вернулся?
– Слышал, конечно…
– «Кукурузник» напоследок доброе дело сделал.
Я согласно киваю, но никак не комментирую. Не хочу афишировать свое участие в этом деле. Герман вдруг неожиданно делает виноватое лицо.
– Лех, ты прости, что про митинг только такая куцая заметка получилась. Мы просто боялись как бы тебе и ребятам не навредить. И Алексей Иванович лично распорядился, чтобы материал нейтрального характера был. Неизвестно еще, как там – журналист смотрит в потолок, – все обернется.
– Герман, тебе не за что извиняться! – Я чищу апельсин, подвигаю коллеге несколько долек.
– Передай известинцам спасибо за поддержку, другие газеты вообще не рискнули про митинг написать. И отдельное тебе спасибо за то, что рассказал всем про мой арест в аэропорту. Если бы не ты, про него вообще бы никто не узнал.
– Да ладно… – смущается Седов, – какая в этом смелость? А вот друзья твои – настоящие герои! Надо же такое придумать – перед Кремлем встать да еще с такими правильными лозунгами! У нас вся редакция угорала, рассматривая фотографии.
– Напечатаешь потом для меня фотки?
– Хочешь для истории оставить?
– Хочу. Но ты мне лучше расскажи: что там сейчас за Кремлевской стеной происходит?
Герман сразу подобрался, улыбка сошла с лица:
– Судя по тому, что утечек практически нет, бьются они там не на жизнь, а на смерть. Вчера, говорят, чуть ли не до полуночи заседали.
– А что Аджубей?
– Утром сегодня Алесей Иванович в редакцию звонил, голос усталый, но настроение боевое. Злой, говорят, как сто чертей! А когда наш Аджубей сильно гневается, с ним лучше не связываться – танком пройдется, костей потом не соберешь.
Прямо как тесть его покойный… Эх, только бы он второй инфаркт не заработал на этом пленуме!
– И знаешь, что странно? – Седов трет подбородок, рассеянно смотрит в окно. – Ходят упорные слухи, что Козлов вчера письмо на пленум прислал с предложением включить Гагарина в состав ЦК. А он хоть в последнее время и не вылезает из больницы, авторитет в партии у него еще ого-го! До болезни Козлова Хрущев ведь его на свое место прочил, и к тому времени он уже все к своим рукам прибрал: и военную промышленность, и КГБ, и Вооруженные силы, не говоря уже о кадрах, – считай, вторым человеком в стране был после покойного Никиты. И Козлов до сих пор главный враг Микояна, с которым они терпеть друг друга не могут. Так вот скажи мне – с чего вдруг такая внезапная поддержка Гагарина? Нет, конечно, он хорошо Юрия знает, как-никак сам отвечал за программу первого полета человека в космос и даже Героя Соцтруда за это получил, но странно все как-то…
Герман, задумавшись, замолкает, а я мысленно потираю руки. Та-ак… Вот и тяжелая артиллерия в ход пошла! Нет, это даже ракетные войска скорее, если Мезенцев больного Козлова умудрился задействовать в своей борьбе против Анастаса Микояна. Или это уже Екатерина Фурцева так расстаралась? Отношения-то со сватом у нее всегда были отличные.
После ухода Седова, который куда-то сильно торопился, долго стою у окна, переваривая обнадеживающую новость. По радио непрерывным потоком идет классическая музыка с минорно-траурным оттенком. Ну, только что «Лебединого озера» не хватает. Уж лучше бы про пленум народу что-нибудь новое сообщили. Пойду-ка Асе позвоню, может, она чего скажет.
Выглядываю в коридор – вижу, как пациенты всем отделением обступили Стрельцова. Ох, нескоро еще ему удастся вырваться от своих поклонников! Ну, и хорошо. Пусть знает, что любовь народная не угасла, в отличие от любви властей. Пока все заняты звездой советского футбола, быстро дохожу до кабинета завотделением и стучусь в дверь. Сергей Леонидович сидит за рабочим столом, увидев меня, отрывается от чьей-то истории болезни.
– А, Алексей! Проходите. Что же вы, голубчик, парализовали мне работу всего отделения? – добродушно улыбается доктор. – Вчера Константин Федин был, сегодня Стрельцов, а кто завтра придет?
– Даже не знаю что сказать. Может, Гагарин? – поддерживаю я шутку врача. А чем черт не шутит? Может, еще и заглянет.
– Ну, тогда уже во всей больнице работа встанет! А вы что-то хотели, Алексей?
– Сделать пару звонков, если можно. Внизу есть телефон-автомат, но…
– Никаких прогулок, из отделения ни шагу! – строго обрывает меня доктор. – Там кругом сквозняки, только осложнений нам сейчас и не хватает. Тамара Семеновна утром хвалила вас как образцового пациента, а вы решили все ее лечение насмарку пустить? Нет уж, садитесь и звоните отсюда сколько вам нужно. А я пока пойду разгоню пациентов по палатам, иначе они бедного Стрельцова до самого вечера не отпустят.
Благодарно киваю Сергею Леонидовичу и подтягиваю к себе телефон. Первым делом звоню Асе. Но новостей у нее тоже нет. Иванов заезжал, завез обратно «боевиков» во главе с Судоплатовым, забрал какие-то документы и снова уехал в Кремль. Ага… дела-то налаживаются! Забрал Иван Георгиевич наверняка какой-нибудь компромат. А боевики не нужны, ибо все вырулило обратно в политическое русло. Попугали пленум Судоплатовым с пулеметом, теперь какую-нибудь морковку покажут. Ну и «кнут» Микояну. В специальной папочке на завязочках.
Размышляя обо всей этой кухне, на автомате прошу Асю забронировать номер в хорошей гостинице на предстоящие праздники на семью Селезневых.
– «Пекин» подойдет? – интересуется Ася.
– Вполне.
– Лешенька, за свой багаж не переживай, вчера доставили, все в целости и сохранности. Вещи ждут тебя в твоем кабинете.
Благодарю ее за заботу и хорошую новость, прощаюсь. Отлично! Будем надеяться, что комитетчики не сильно порылись в моих вещах и ничего не тронули. Главное, конечно, чтобы батарейки-контейнеры не повредили, остальное-то бог с ним – дело наживное. После Аси звоню своей соседке Ольге Мироновне узнать, как там ремонт в квартире продвигается. Добрая женщина сообщает, что за рабочими она лично присматривает и Никанор Алексеевич частенько к ним заглядывает, проверяет качество работы. Он, кстати, и сейчас там – за стеной слышен его голос.
– Ольга Мироновна, они не сильно шумят? – беспокоюсь я. – В коридоре грязь не развезли?
– Да что ты, Леша! Все хорошо. Штукатурщицы были молодые, уважительные, за собой сами все убирали. Да и Марина Сергеевна часто на наш этаж техничку присылала, чтобы общий коридор протереть. Сейчас у тебя электрик работает, шумит немного, но терпимо. Никто из соседей пока не жалуется. До праздников обещал управиться. Я сейчас Алексеича позову к телефону, пусть он лучше сам тебе расскажет, как ремонт идет.
Пока соседка ходит за техником-смотрителем, я вспоминаю, каких ему заданий надавал. В сейфе на работе ведь даже список остался. Но Алексеич, оказывается, и без меня все прекрасно помнит, не смотри что уже в возрасте дядька.
– У нас все идет по плану! – бодро докладывает он. – Все стены девчонки идеально выровнли, дверные коробки в комнатах столяры сняли, оконные рамы от краски зачистили. Электрик проводку тоже уже переделал, сейчас розетки и выключатели переносит на новое место, как вы и велели. Чудно, конечно, что выключатели теперь так низко от пола, но хозяин – барин, вам там жить.
– Никанор Алексеевич, а денег-то хватило? – беспокоюсь я.
– Хватило, еще осталось немного. Марина Сергеевна спрашивала: плиту вам заменить на новую, более современную? Но только заплатить придется.
– Конечно, меняйте! Я уже в Москве, но приболел тут немного, а после праздников обязательно появлюсь в домоуправлении и все оплачу. И еще, Алексеич, мне бы краснодеревщика хорошего, нет у вас никого на примете?
– Поищем. Знакомые-то есть, но вам же самого лучшего нужно! – посмеивается дядька.
– Желательно. А как Витек там? – интересуюсь я поведением скандального соседа-«захватчика». – Не бузит больше?
– Присмирел. Не видно и не слышно его в последнее время.
Прощаюсь с веселым дядькой. Ну, хоть с ремонтом квартиры дело движется. Не терпится уже увидеть лицо Вики, когда я ее в наш высотный «шалаш» приведу.
– Ты чего такой довольный? – удивленно встречает меня Вика, когда я, насвистывая, возвращаюсь в палату.
– Ээ… багаж мой наконец нашелся, – отмазываюсь я, – а там сувениры для ребят и подарки для тебя.
В любимых глазах-вишенках вспыхивает жгучее женское любопытство, но воспитание не позволяет моей красавице прямо спросить, что я привез из Японии – это же совсем неприлично! Со стороны довольно забавно наблюдать, как любопытство и представление о приличиях борются в Вике. Воспитание все-таки побеждает, и она, незаметно вздохнув, набирает в тарелку яблок и апельсинов, чтобы перемыть их под краном. Фруктов гости уже притащили мне столько, что на месяц вперед хватит, поэтому мы решили угостить медсестер, врачей и пациентов из числа тех, к кому никто не приходит.
Пока Вика собирает для мытья плоды природы, я раздумываю. Облегчить, что ли, немного девичьи страдания по поводу подарков?
– Малыш, я бы с радостью рассказал тебе обо всех своих японских покупках, но совершенно не уверен, что на Лубянке что-нибудь не покорежили, не сломали или не разорвали. Обидно ведь потом будет, правда? – Вика, снова вздохнув, кивает. – Вот… Поэтому давай лучше дождемся, когда я привезу все домой, и мы с тобой вместе убедимся, что там все в целости и сохранности.
Конечно, то, что предназначено для обустройства нашего семейного гнездышка, останется лежать на работе, ровно до того момента, когда после ремонта поедет сразу на площадь Восстания. Шикарный свадебный наряд я Вике тоже пока не покажу – сначала нужно подать заявление в ЗАГС и назначить время свадебного торжества. А вот все остальное – пожалуйста. Сам с нетерпением жду момента, когда Вика примерит нижнее белье и чулки с поясом. Думаю, меня ждет много радостей во время этой примерки.
До вечера больше ничего не происходит, а траурная музыка и некрологи уже засели в печенках. Но выключить радио нельзя – боюсь пропустить новости с пленума и официальное заявление властей о дате похорон Хрущева. Ну, и по закону подлости важные объявления начинаются ровно в тот момент, когда в дверях моей палаты появляется сияющий Евтушенко. Ага… размахивая традиционной авоськой с яблоками и апельсинами.
– Героям больничного фронта физкульт-привет!
– Тс-сс… – дружно шикаем мы с Викой, прикладывая палец к губам. Я тянусь прибавить громкость у радио. Женя молча плюхается на стул рядом с нами и тоже напряженно прислушивается к новостям. Прямо как к сводкам Информбюро во время войны.
Диктор скорбным торжественным голосом сообщает, что в Кремле сегодня закончился внеочередной Пленум ЦК КПСС, созванный в связи с кончиной Первого секретаря Никиты Сергеевича Хрущева. В адрес пленума поступают многочисленные телеграммы со всего света со словами соболезнования советскому народу, партии и правительству. Весь прогрессивный мир скорбит, компартии скорбят, братские соцстраны скорбят. Минут на пять растягивается перечисление тех, кто именно печалится вместе со всем советским народом. Потом долго перечисляются названия предприятий и учреждений страны, приславшие коллективные соболезнования ЦК КПСС, правительству, родным и близким Никиты Сергеевича. Мы все это нетерпеливо выслушиваем, боясь пропустить самое главное.
Наконец диктор переходит к итогам прошедшего пленума. Их он сообщает монотонно, не акцентируя внимания на чем-то отдельном и словно специально создавая впечатление, что никакой заварушки на пленуме не было, ничего особенного там не произошло. Сначала сообщается о том, что по многочисленным предложениям трудящихся и членов партии Президиум ЦК КПСС отныне переименован в Политбюро ЦК КПСС. В него избрано 11 членов. Я в ожидании их перечня даже привстаю на кровати в нетерпении. Диктор произносит эти фамилии строго в алфавитном порядке – видимо, чтобы подчеркнуть равенство всех членов Политбюро.
Первым идет Юрий Гагарин. Я облегченно перевожу дух. Мысленно вытираю пот. Сдвинулась махина истории!
Рядом охают Евтушенко и Вика.
За Гагариным идут: глава ВЦСПС Гришин, секретарь Ставропольского крайкома Ефремов, Косыгин – теперь уже Председатель Совмина, маршал Крылов – главком РВСН, белорусский «генсек» Мазуров, Мезенцев, Председатель Президиума Верховного Совета Микоян, Первый секретарь ЦК КП Латвии Пельше, секретарь Ростовского обкома Соломенцев, зам Косыгина по ВПК Устинов.
Я быстро прокручиваю в голове расстановку сил. Ага… Микояна убрать не удалось, но это понятно – за ним стеной стоят старая гвардия и весь Верховный Совет – хрен пока его сдвинешь. Гришин тоже его человек – это фигура явно компромиссная, пришлось уступить. В противовес им Косыгин как будущий реформатор и его первый зам по ВПК Устинов Д. Ф. – достойная замена выбывшему Кириленко. Ефремов и Соломенцев представляют сельскохозяйственные регионы страны. Последний еще недавно был вторым секретарем ЦК КП Казахстана, т. е. считай, интересы среднеазиатских республик через него тоже учтены, несмотря на удаление Рашидова. Еще два ярких представителя республиканских элит – Мазуров и Пельше – ничем не худший вариант. Ну, и силовики – маршал Крылов, который, видимо, станет новым министром обороны, и Мезенцев. Грубо говоря, «всякой твари по паре», а во главе списка стоит политический новичок Гагарин – и он как бы вообще над схваткой всех этих опытных тяжеловесов. Представляю, каких титанических усилий стоило Степану Денисовичу согласовать клановые интересы всех заинтересованных и противоборствующих сторон – просто ювелирная работа!
Председателем похоронной комиссии назначен Гагарин – что ж… Ожидаемо. Кто рулит похоронами, занимает в итоге пост генерального секретаря.
Похороны Хрущева назначены на понедельник, 1 ноября. Закрытое заседание Политбюро, на котором и должны будут «выбрать» и назвать имя нового Генерального секретаря КПСС, состоится во вторник. Всем абсолютно понятно, что на пленуме сегодня все уже окончательно согласовано и решено, дальше будут только постепенно озвучиваться и оформляться постановлениями ранее принятые решения.
Уже вполуха слушаю фамилии двенадцати кандидатов в Политбюро: Аджубей, Громыко, секретарь ЦК Демичев, секретарь Горьковского обкома Ефремов, маршал Захаров – начальник Генштаба, посол в Чехословакии Зимянин, предсовмина Белоруссии Киселев, зав с/х отделом ЦК Кулаков, министр внешней торговли Патоличев, маршал Соколовский, зампред Госплана Тихонов и вишенкой на торте Фурцева. Понятно лишь, что усилено представительство военных и МИДа – всем сестрам по серьгам. И полностью отстранена от власти украинская группировка. Вопрос только – надолго ли?
– Леш, ты чего такой недовольный? – радостно интересуется Евтушенко. – Все ведь отлично! Гагарин… Это же ого-ого!
Женя закатывает глаза, впадая в поэтический экстаз:
– Я землянин Гагарин…
– Эй, стой! – Я больно хлопаю Евтушенко по плечу, выводя его из «игры на публику». – Дело-то еще не решенное!
– Ты про что? – удивляется поэт.
– Микоян, – коротко поясняю я причину своего расстройства.
– Старик, это фигня на фоне того, что урали Суслова! Я слышал, что Микоян к этому тоже руку приложил.
– Да ладно?..
– Правда, правда! А раз убрали Суслова, теперь и остальных его клевретов задвинут. Ильичев – первый на выход. Может, Бог даст – еще и идеологическую комиссию при ЦК скоро расформируют.
Ну, кто о чем, а вшивый о бане. Экономика Женю мало волнует, ему идеологическую свободу подавай. Ох, чувствую, наша интеллигенция прямо сегодня отмечать и начнет – первая рюмка за упокой Хрущева, вторая – за снятие Суслова. Третья за скорую отмену цензуры. Нет, с цензурой мы так быстро не расстанемся. Иначе сразу и за упокой страны пить придется – система без тормозов мигом пойдет вразнос.
– Жень, а я слышал, твоего куратора тоже отстранили.
– Какого куратора? – настораживается Евтушенко.
Читать бесплатно другие книги:
