Как спасти жизнь Скотт Эмма

Образовалась короткая пауза.

– Очевидно, советчиков нашлось немало. Так ведь? – поинтересовалась она, постучав пальцами по «Гильотине».

– Можно и так сказать.

– Кто-нибудь смог предложить способ, который облегчил бы твои переживания?

– Немного, – призналась я, – но я переезжала настолько часто, что до сногсшибательных событий не доходило.

– Ты посещаешь психолога?

– До переезда сюда я узнавала о такой возможности. Мне сказали, что местный психолог по уши увяз в работе с абитуриентами в университет, – как можно небрежнее произнесла я.

Боже, зачем я разболтала о том, что наводила справки? Почему наклонилась к ней так, будто учительница – огонь, а я жутко замерзла?

– Не исключено, – согласилась она. – Можешь приходить ко мне раз в неделю или чаще в рамках поэтического проекта.

– Зачем?

– Мы будем обсуждать твои стихи. Анализировать их с литературной точки зрения.

Не будучи глупой, я прекрасно понимала скрытый в ее словах смысл. Защищаясь, мне хотелось заявить мисс Политано, что это не ее дело, и посоветовать быть учителем английского, а не кабинетным психологом.

Только вот разбитые осколки внутри меня едва слышно молили о помощи и тянулись к тому, что она предлагала. Я сама себе казалась Чарли Брауном [9], который уже рядом с мячом, готов пнуть его, думая: «Вот оно! Наконец-то!» А та сучка, Люси, постоянно его отбрасывает. Можно предположить, что после стольких провалов Чарли поумнеет, но нет. И этим я походила на него. В первой попавшейся протянутой мне руке видела возможность и стремилась к ней всем сердцем. Мне хотелось бежать к ней со всех ног. Пульс учащался, а надежда буквально душила. Очевидно, в глубине души я нуждалась в помощи.

Однако мы с Джерри слишком часто и быстро переезжали. Он отбирал у меня всякую возможность на спасение, и я оставалась лежать в нокауте. Ветер сбивал меня с ног, и мне приходилось подниматься и начинать все сначала.

Но уже слишком поздно, чтобы начинать эти игры с мисс Политано. Время почти вышло.

– Если вы действительно хотите мне помочь, то позвольте закончить школу. Я напишу любовное послание, но на этом все. Я просто… устала.

Раздался звонок, означающий конец перерыва. Я встала и закинула сумку на плечи. Учительница собрала мои стихи в папку и протянула ее мне, глядя на меня мягко, но разочарованно. Немного даже встревоженно.

– Мне не терпится посмотреть на результат.

– Мне тоже.

Что-то в этом было. Для меня сочинять любовное послание в стихах или прозе – все равно что взбираться на темный пыльный чердак, в царство паутины и грязи. Тесное, забытое и давно нетронутое помещение. Серое и никому не нужное.

В обеденный перерыв я сидела за столом вместе с коллективом Mo Vay Goo, но не ела и не участвовала в беседе. Краем глаза я осматривала столовую, пока мой взгляд не наткнулся на Эвана Сэлинджера. Он расположился на своем привычном месте – на скамейке у кирпичной стены. Над ним находилось окно, и свет оттуда давал ему возможность читать. Эван уткнулся носом в книгу, поглощая сэндвич из пакета.

Сейчас, в солнечных лучах, он был прекрасен. Когда Эван наклонился к коленям, волосы упали на его лицо, и я завороженно наблюдала за тем, как он рассеянно их убирает. Меня в очередной раз поразило, что он является местным фриком.

Я посмотрела на стол, где расположились популярные ребята: спортсмены, группа поддержки, кружок «4Н». На первый взгляд казалось, что Эван Сэлинджер принадлежит к их числу. Я с легкостью могла представить, как он разговаривает и смеется вместе с ними, обнимая за плечо какую-нибудь девушку. Не сомневаюсь, что их выбрали бы королем и королевой бала.

Выглядело абсолютным абсурдом, что он вынужден плыть по течению мимо островков безопасности в виде столов в школьных буфетах. У Эвана не имелось своего острова. Даже чудаки его избегали. Даже моя компания неудачников держалась от него подальше. Если кому-то и следовало взять парня под свое крыло, то именно нам. Ведь именно мы могли показать всем остальным средний палец. Однако Марни предупредила, что у меня будут неприятности, если я брошу ему спасательный круг.

Поэтому я задавалась вопросом, стоит ли оно того.

За моим столиком Адам вещал о программе «Голос» и против кого, по его мнению, проголосуют. Марни болтала о выпускном, что он, конечно же, чертовски глуп, но она все равно собирается туда пойти. Все мы знали, что с тех самых пор как Логан Гринвей пригласил ее, она очень взволнована этим событием. Я перестала их слушать, увлеченная Эваном Сэлинджером. Меня заинтересовало, что он читает. Я попыталась рассмотреть корешок книги, но тот находился достаточно далеко. Парень поднял голову, словно кто-то окликнул его по имени. Я затаила дыхание. Какая-то глупая часть меня требовала, чтобы парень обратил взгляд в мою сторону.

И он посмотрел.

И улыбнулся.

Мое проклятое сердце остановилось. Я почувствовала жар во всем теле, а улыбка Эвана словно поймала меня в ловушку. Он взирал на меня с нежным любопытством. Что-то типа: «Привет, как дела?». Этот взгляд мог бы меня успокоить, если бы сначала не вывернул наизнанку.

Я таращилась на Эвана добрых три секунды, окутанная его теплом, затем вздрогнула и вырвалась из ловушки. Спрятавшись за волосами, я отвернулась. Когда жар покинул тело, я, все еще укрываясь за волосами, посмотрела туда, где сидел парень.

Он ушел. Луч света теперь освещал пустоту, и все, что осталось, – лишь колышущиеся в воздухе пылинки.

Мы с Джаредом договорились встретиться после школы за трибунами. Под выражением «договорились встретиться» я имею в виду, что в читальном зале он бросил на меня вопросительный взгляд, а я кивнула. Но когда подошло время, я не испытывала желания.

– Извини, я сегодня не в настроении.

Джаред, благослови господи его маленькое сердечко, пялился на меня в полном недоумении, словно не мог сообразить, при чем тут мое настроение. Однако он не был совсем уж мерзавцем. И пусть он изменял своей девушке и доставал Эвана Сэлинджера, но отступил, когда я сказала «нет».

Джаред вздохнул и поправил свое достоинство.

– Только впустую потратил время. Вместо этого мог бы пойти с ребятами в пиццерию «Спинелли».

– Прости.

Он склонил голову набок, и копна непослушных каштановых волос упала ему на глаза. Большинство девушек в Уилсоне находили это притягательно неряшливым. Джаред пристально посмотрел на меня, вероятно, впервые с тех пор, как мы начали встречаться.

– Знаешь, тебе повезло, что я вообще уделяю тебе время.

– Да ладно? – выгнула я незакрытую волосами бровь.

– Я считаю тебя по-настоящему хорошенькой. С той стороны, где нет шрама. Без него ты была бы горячей. Как ты его получила?

Я решила покрутить колесо трагедии. Ну, пусть будет землетрясение.

– Я навещала семью в Сан-Франциско. Там же землетрясения. Я стояла у огромного окна, когда оно началось, шесть с половиной баллов. Окно разлетелось вдребезги. Я оказалась в ненужное время в неправильном месте.

Джаред тихо присвистнул.

– Черт. Отстой.

– Да, – согласилась я, – что есть, то есть.

Разговор о моем шраме снова вызвал гадкие воспоминания о его появлении. Джаспер, шуруп, которым я порезала лицо, арест дяди, а потом моя мать.

Я нашла ее в ванной. Посреди ночи проснулась от боли в забинтованной и зудящей щеке. Поплелась из своей комнаты в санузел, чтобы пописать. В руках я держала любимую игрушку – голубого кита, хотя и уже выросла из детского возраста. Сонно толкнула дверь.

Я не сразу заметила маму. Только обрывки картины: брызги крови на белом кафеле. Мой мозг разбил этот момент на кусочки и преобразовал в новую рифму стихотворения, которое мы в тот месяц изучали в школе.

Изображение, склеенное из двадцати двух слов. Рифмы, поэзия… с тех пор они стали моим защитным механизмом, когда терапия носила периодический характер или вовсе отсутствовала. Утешительный приз – обнаружить художественную страсть в ужасной трагедии. Смерть матери разделила мою жизнь на две части. Пропасть, оставшаяся позади, оказалась настолько глубокой и широкой, что мне просто не удавалось разглядеть берег своего прошлого. Спрятанный за серым и плотным туманом, он был утерян для меня. Мама… она покинула меня, как и все наши счастливые воспоминания до Джаспера. Все это осталось на том запертом от меня берегу.

Я могла бы прыгнуть в эту пропасть вместе с ней, но решила продолжать свой путь дальше.

Не могу сказать, что поступила правильно.

Я оделась, зашнуровала ботинки, схватила блокнот и выскользнула в окно. Знала, что если улизну, меня не кинутся. Скорее рак на горе свистнет, чем Джерри придет в голову идея зайти в мою комнату и проверить, на месте ли я. Он, наверное, храпит в кресле перед телевизором, а очередное ведро с блюдом из «KFC» упало с его колен.

Я направилась на восток, к окраине города, где располагался новый аквапарк. Ночь выдалась жаркой. Уличные фонари разрезали темноту бледно-желтыми облачками. Мотыльки бились о лампочки. Смесь звуков, издаваемых в конце весны саранчой, сверчками и другими насекомыми, обитающими в этой части страны, превращалась в безжалостную какофонию. Но то были единственные звуки. Ни одной проезжающей мимо машины. Всего девять часов вечера, а Планервилл уже спит.

Подойдя к «Фантауну», я перелезла через задрапированный зеленым брезентом высокий забор и оказалась на другой стороне. И пусть горки и распылители давно выключили, но территория хорошо освещалась. Новые лампы, установленные на одинаковом промежутке друг от друга, оставляли включенными, чтобы отпугивать нарушителей. Таких, например, как я.

Я миновала горки-туннели, извивающиеся, словно змеи. Не могу сказать, что они меня пугали. Воспоминание о маме в ванной исчезло. Вместо этого я вспомнила наше совместное путешествие на остров Тайби, когда мне было четыре года. Серое, как кусок заплесневелого хлеба, воспоминание, но всяко лучше, чем ванна.

Мы строили замки из песка, бесились в грязи. Трудно вспомнить все, но я слышу отголоски ее смеха, больше похожего на детский, чем на взрослый. Даже в четыре ее взгляд казался мне немного рассеянным. Все в ней выглядело шатким и бесцельным. Когда она испытывала счастье, то говорила мне: «Это нервы».

Из-за ее бесконечных поисков стабильной работы мы часто переезжали. Когда мама была довольна, она вскрикивала, пританцовывая и кружась со мной по крошечной убогой квартирке, где мы жили.

– Свет зажегся, Джози!

Иной раз «свет гас», и мама днями лежала в своей кровати. Я подходила к ней, она высовывала голову со спутанными волосами и улыбалась.

– Свет выключился, мама? – спрашивала я тихим, испуганным голосом, и она кивала, гладя меня по щеке.

– Да, детка, но это ненадолго. Будешь хорошей девочкой и дашь мамочке поспать?

Я ела хлопья и смотрела мультики, пока «свет не зажигался» вновь. Мама возвращалась домой счастливая, а от этого становилась счастливой и я.

У меня не выходит вспомнить счастье. Как я уже говорила, все покрыто серым. Знаю, что испытывала это чувство, но вызвать его в памяти не получилось, поэтому я продолжила путь.

Я бесцельно бродила по аквапарку, пока в северо-восточном углу не заметила бассейн, частично огороженный кованым забором. За ним обнаружились шезлонги. Идеальное место, чтобы лечь на спину и черкать в блокноте. Может, закончу стихотворение для Mo Vay Goo. Сегодня я в настроении написать о своей матери. Марни хочет беспросветную темноту, что ж, ее ждет чертово удовлетворение.

Находясь примерно в двадцати ярдах от бассейна, я услышала плеск воды и увидела темную фигуру.

Там плавал какой-то парень.

«Черт. Замечательный способ испортить мне вечер, придурок», – подумала я и собралась разворачиваться, чтобы уйти. Кажется, я видела несколько шезлонгов возле детского бассейна. Мне хотелось поработать в тишине. Одной. А еще не нравилось находиться в темноте с незнакомыми парнями.

Но вместо этого я подошла чуть ближе. Подводный свет позволил мне разглядеть, что ночным пловцом является молодой парень, со светлыми… Я остановилась. Эван Сэлинджер. Одетый, он застыл на глубине девяти футов. Ну, по крайней мере, с того места, где я стояла, выглядело так. Я даже могла в деталях рассмотреть хлопковую футболку, прилипшую к его плечам.

Парень меня не видел. Он смотрел прямо перед собой, раз за разом глубоко вдыхая, но не выдыхая. А потом нырнул. Прямо вниз, размахивая руками, чтобы быстрее добраться до дна и замереть уже там.

Предостережения подруги насчет общения с Эваном всплывали в моей голове, но меня распирало любопытство. Какого черта он плавает в одежде? Может, он все же псих? Я устала от сплетен, поэтому, скрестив руки на груди, принялась ждать.

Прошла минута.

Вытащив телефон, я проверила время. 21:23.

В 21:25, когда он пробыл под водой уже целых две минуты, я безжалостно теребила губу, переминаясь с ноги на ногу.

«Какого хрена он делает?»

В 21:26 меня охватила паника. Эван, кажется, не собирался всплывать на поверхность. Я бросилась к краю бассейна, размахивая руками и топая ногами.

– Эй! Эй!

Тишина. Только медленное движение его рук внизу, словно водоросли в спокойном течении.

В 21:27, спустя четыре минуты после того как Эван нырнул, я бросила телефон на резиновый настил недалеко от шезлонга. Мобильник отскочил и ударился о бетон. Откинув блокнот, я прыгнула в воду. В одежде и ботинках.

Когда же схватила парня за плечо, он испуганно дернулся. Одной рукой я ухватилась за футболку, ухитрившись поддержать его за талию другой. А потом постаралась оттолкнуться от дна, как это делают в фильмах. Но у меня не вышло подняться так же легко вместе со своей тонущей жертвой. Ботинки тянули меня на дно, словно якорь, а Эван, казалось, превратился в чертов валун. Я изо всех сил старалась вытолкнуть его наверх, но лишь еще больше погружалась вниз, только ухудшая ситуацию. Наконец парень поплыл сам. Мы вместе вынырнули на поверхность, хватая ртом воздух и оказавшись лицом к лицу. Моя рука все еще сжимала его футболку.

Мир замер, пока мы смотрели друг на друга. Мы находились так близко, что я могла разглядеть его небесно-голубые глаза. Почувствовать мятную сладость дыхания, когда он судорожно хватал ртом воздух. Увидеть, как капли воды стекают по его волосам и щекам, словно слезы. Если бы я захотела, могла бы его поцеловать или влепить пощечину за то, что напугал меня до смерти.

Я оттолкнулась от него, разметав брызги, и отплыла с глубины. Сердце колотилось как бешеное от всплеска адреналина и странного волнующего трепета, который появлялся, когда Эван находился рядом. Марни описывала эти ощущения: кожа покрывается мурашками, словно ты прошел под линией электропередачи. Она рассказывала об этом с ноткой неприязни, но на деле оказалось наоборот. Мне стало тепло. Теплее, чем вода, в которую я окунулась в бассейне.

Эван смотрел на меня и слабо улыбался. Его взгляд казался мне теплым и умиротворенным. Словно мы собирались здесь встретиться, но он все равно удивился, увидев меня.

А потом я вспомнила, что он пытался утопиться, и похолодела.

– Какого черта? – Я начинала злиться, неловко топоча ботинками по дну. – Ты не можешь этого сделать. Не имеешь права оставить свое мертвое, вздутое тело какой-нибудь домохозяйке с карапузом. Или маленькому ребенку, который будет здесь прогуливаться. Это же гребаный ад.

– Что? – Эван растерянно покачал головой. – Нет, я…

– Если хочешь покончить с собой, сделай это в другом месте.

Я выбралась из бассейна. С одежды потоками стекала вода. Обувь отяжелела и, скорее всего, испорчена. Проклятье! Я села на шезлонг и принялась развязывать шнурки.

Эван оставался в центре на глубине, легко передвигаясь в воде. Его зачесанные назад длинные волосы блестели золотом в свете ламп, а глаза были такого же цвета, что и вода в бассейне в жаркий полдень.

– Я не пытался покончить с собой, – тихо сказал он.

– Разве? – рявкнула я. – Черт возьми, видимо, мне померещилось.

– Я задерживал дыхание.

– Тогда почему так долго находился под водой?

– Чтобы проверить, насколько могу задерживать дыхание. – Он склонил голову набок. – Как думаешь, долго?

– Да ты издеваешься?

Я перевернула ботинок и вытряхнула его содержимое на цемент.

– Просто любопытно, – произнес он отстраненно, словно протягивал мне руку, а сейчас убрал ее назад. – Прости за ботинки, Джо.

– Забудь, – пробормотала я и вскинула голову. – Откуда ты знаешь мое имя?

Эван вздохнул с таким измученным видом, будто подозрения являлись свинцовым грузом, который он носил на шее.

– Ты сидишь рядом со мной на истории Запада.

– А, точно, – быстро ответила я.

– Прости, что напугал. Я не хотел.

– Да…

Я не знала, что сказать, потому что чувствовала себя виноватой. Мне следовало извиниться перед Эваном, однако я не понимала, за что. Ведь из-за него я перепугалась до чертиков, мои ботинки, вероятно, испорчены, а мобильный сломан. Да и вечер пошел насмарку.

Между нами повисло молчание. И я чувствовала, как мой гнев немного утих.

– Четыре минуты, – произнесла я, снимая второй ботинок.

Эван обрадовался.

– Неужели? Я провел под водой четыре минуты? Черт возьми, это долго.

– Эм, да, – сухо ответила я, – прямо как в шоу Гудини. Для этого тренируешься? Чтобы присоединиться к цирку фри…

Фриков.

Я успела замолчать прежде, чем слово вылетело из моего рта, но оно достаточно ясно и отчетливо повисло в воздухе.

Лицо парня потемнело, и он отвернулся. Я сразу же ощутила себя полным дерьмом во всех смыслах. Из-за этого у меня волосы встали дыбом. Мне не нужны осложнения в жизни. Но в Эване имелось нечто такое, что заставляло злиться на него, чувствуя себя отвратительно и неправильно.

Я отжала волосы.

– Почему бы тебе не купить водонепроницаемые часы, чтобы засекать время?

– Они не входят в мой план расходов.

– Ты ведь работаешь в автомастерской отца, верно? Он тебе не платит?

Я подумала, что нагло вмешиваюсь в чужие дела. Не говоря уже о том, что жестокое обращение, которому подвергается Эван со стороны братьев, вполне могло – и, скорее всего, исходит – от всех членов семьи Сэлинджер, включая родителей. Или началось с них и впоследствии просочилось дальше.

– Да, он мне платит, – кивнул парень, к моему облегчению, – но я коплю деньги на другое.

– И на что же?

– Хочу убраться отсюда к чертовой матери.

Эван перевел взгляд на аквапарк, на город за ним, а потом на будущее, которое он рисовал в своем воображении. Я осознала, что глазами следую за ним, но не вижу дальше турникетов.

– А куда бы ты уехал? – поинтересовалась я, так и держа в руке перевернутый вверх дном мокрый ботинок.

– Куда угодно. Хотя нет. Хочу съездить к Гранд-Каньону. Да, я бы туда отправился. Ты была там?

– Нет.

– Я тоже.

Между нами повисла пауза. Судя по всему, Эван хотел сказать что-то еще, но не стал. Разговор, видимо, закончился, и я, нахмурившись, опустила подбородок.

– Итак. В любом случае, четыре минуты – это очень долго. Мои поздравления. Мне пора.

Я сняла носки и сунула их в ботинки. Идти домой босиком отстойно, но еще хуже хлюпать тяжелой промокшей обувью фирмы «Доктор Мартенс». «В следующий раз поеду сюда на велосипеде», – подумала я. Но будет ли этот следующий раз?

Эван молчал, и я решила, что он ничего не скажет и дальше. Однако когда я повернулась, он подошел к краю бассейна и положил руки на бетон.

– Спасибо, что спасла меня, Джо.

Я остановилась, потрясенная его словами.

– Я не спасала тебя. Ты не тонул.

– Верно, но ты этого не знала.

Я повернулась и вновь посмотрела на него. Эван улыбался. А в голове крутились слова, как будто я обдумывала стихотворение.

«Обремененная проблемами улыбка: печальная, душераздирающая и полная надежд».

Я избавилась от этих мыслей. Ни стихов, ни розовых соплей. Нежность к симпатичному парню с грустной улыбкой не входила в мои планы.

– Это неважно, – произнесла я два самых неэтичных слова в английском языке.

Его улыбка стала еще шире.

– Спокойной ночи, Джо.

Точно так же, как и в моем сне. Тот же тон и все такое. Такое же ощущение омывающей меня теплой воды. Я подняла свой, к счастью, целый мобильник, блокнот и ушла не оглядываясь.