Глубина: Прыгун Подлевский Марцин

Она заметила его, когда добралась до места, где потрескавшийся фрагмент пляжа образовывал небольшое русло, заполненное серой водой. С такого расстояния она не могла различить сидящего, но была уверена, что это не кто-то из взрослых – маленькая фигурка выглядела не больше ее самой. «Наверняка Клаб Мурд», – решила она: сын ботаника Пекки Мурда, работавший вместе с отцом и приходивший в восторг от каждого дурацкого куста, оплетавшего руины. Что он тут делает?

Пин разозлилась – мальчишки не должно было тут быть. Он постоянно к ней цеплялся, как, впрочем, и к остальным детям из EDU-3, третьей учебной группы поселения Тартмана. Насколько она помнила, он даже как-то раз взломал ей соединенный с персоналем учебный модуль, из-за чего она лишилась большинства файлов, загруженных по поручению преподавательницы госпожи Тим. Пин была убеждена, что Клаб затаил на нее злобу, пока не покопалась слегка в Потоке и не нашла сведения о первых признаках созревания одиннадцатилетних мальчиков, а также терминах «гормональная буря» или «петушиные ухаживания».

Дурак.

Она могла поступить двояко: либо вернуться в поселение и провести последние минуты Закатной поры в обществе недовольного отца, либо отвоевать себе свой кусок пространства на Пальце. Можно, конечно, было и промучиться с отцом – ничего нового, бывало и намного хуже, но все же она склонялась ко второму варианту. Это было ее место, пусть даже Клаб полагал иначе, и она не собиралась от него так легко отказываться. Она решила, что сядет как можно дальше от него, но всем видом продемонстрирует ему свое недовольство. Так когда-то делала мать – Пинслип помнила, что, когда той что-то не нравилось, Аманда Вайз могла создать вокруг себя настояще силовое поле из холода, сквозь которое никто не мог пробиться. Отец в гневе даже как-то раз назвал ее «ледяной сукой».

«Так, скорее всего, и поступлю», – решила она, перепрыгивая через широкий участок русла, а затем начала карабкаться наверх.

Скала была влажная и дырявая, покрытая естественными захватами и углублениями. На Палец Тартмана можно было легко подняться с южной стороны, где крупный фрагмент скалы образовывал пологий склон, но Пин решила выбрать более трудный путь. Во-первых, это странным образом укрепляло ее уверенность, что она поступает правильно, словно уже само покорение скалы составляло часть той схватки, которую она намеревалась выиграть. Во-вторых, подход со стороны склона исключал фактор неожиданности – Клаб Мурд заметил бы ее раньше и успел бы подготовиться к встрече.

Естественно, он мог видеть ее и так – Палец Тартмана представлял собой превосходный наблюдательный пункт, – но не мог понять, что она карабкается по западной крутой стене. Она лезла наверх, прижимаясь к холодному камню и ощущая еще сильнее придавливавшие ее к нему легкие порывы ветра, не обращая внимания на пролетавших рядом воронов и стараясь не наступить на маленьких твинклей – птицеобразных бескрылых созданий, семенивших по небольшим скальным уступам.

В какое-то мгновение, уже почти у самой вершины, она поколебалась, словно некая сила вдруг отмерила ее судьбу, словно остановилась большая стрелка смертельных часов. На долю секунды ее оторвало от скалы, и она изо всех сил вцепилась в камень, судорожно схватившись за каменный клык и чувствуя, будто настал момент неопределенности, почти смерти. Пин закрыла глаза, но тут же снова их открыла, а затем подтянулась и выбралась на плоскую вершину.

Сидевший на скале мальчишка оказался вовсе не Клабом Мурдом.

На вид он был чуть младше ее, и у нее вдруг перехватило дыхание при виде его красоты. Она никогда прежде не видела таких красивых парней. Он сидел, не сводя взгляда с Серого моря, и в его фигуре было нечто, вызывавшее два противоречащих друг другу чувства – восхищения и беспокойства. Говорят, будто некоторые люди отличаются красотой, и действительно встречаются исключительные в этом отношении экземпляры, но тут было нечто иное – некая золотая пропорция, нечто, казавшееся почти сверхъестественным.

Черты его были словно высечены из камня, светлые, почти белые волосы волнами падали на плечи, белая кожа чуть ли не блестела. Он был одет в типовую форму EDU-3 – серые полотняные штаны и рубашку со шнуровкой, но на этом подобие заканчивалось. Рядом с ним на скале лежало нечто похожее на цветастый сюртук – странную старомодную одежду. Глаза с длинными ресницами сияли невероятной голубизной.

Пин словно ушла в себя, чувствуя, как внутри нее поднимается необъяснимый бунт против исходившей от парня красоты. Она почти ощутила нарастающий холод, душевный лед и лишь тогда поднялась на ноги, безразличная ко всему, – красота никуда не делась, но ее приглушал непонятный до конца для самой Пин гнев.

– Привет, Пинслип Вайз, – сказал мальчик, не глядя на нее. Голос его, хоть и странно низкий, звучал достаточно приятно.

– Привет, – неуверенно ответила она и, решив больше на него не смотреть, повернулась, глядя на волны Серого моря и кружащих над ним воронов. Она собиралась сесть так, как если бы парень был Клабом, а может, даже и дальше. Пин прищурилась, чувствуя, как холодный бриз ударяется о Палец Тартмана. – Ты из какого поселения? – как можно более бесстрастно спросила она.

Он не ответил, и она, не выдержав, все же взглянула на него, в то же мгновение почувствовав, как краснеют ее щеки, – он смотрел прямо на нее. Злясь на саму себя, она едва сдержалась от желания отвести взгляд и продолжала смотреть на него, пока краска на щеках не побледнела и не сошла.

– Имя у тебя есть?

Парень пожал плечами.

– У каждого есть какая-то спецификация, – сказала Пин, вспомнив уроки госпожи Тим. Похоже, он был безнадежен, и она чувствовала себя полной идиоткой, но вновь возникший в душе холод вынуждал ее продолжать: – Старая Империя была столь гигантской, что в какой-то момент оказалось, что существует множество людей с одной и той же фамилией, вследствие чего пришлось создавать новые семантические формы. Хочешь сказать, у тебя никакой нет? Может, – криво усмехнулась она, – у тебя есть только титул, как у некоторых принцев из Пограничных герцогств? Тебя зовут Принц? Ты не слишком для этого… мал?

– Пусть будет Принц, – согласился он, вновь отводя взгляд и глядя на Серое море. Пин фыркнула.

Единственное солнце Евромы-7 все еще висело над водой, с каждой минутой утрачивавшей свой серый цвет. Белая пена ударяла о пляж и Палец, и Вайз казалось, будто время растягивается и замирает. «Напасть, – вдруг подумала она. – Из-за чего я, собственно, беспокоюсь? Сейчас я просто спущусь с Пальца и вернусь в поселение, где отец начнет одну из своих лекций о том, как должна вести себя дочь системного представителя Научного клана, занятого невероятно важной работой по исследованию руин».

– Они похожи на звезды, – тихо проговорил маленький Принц, но она прекрасно его услышала, несмотря на плеск волн. Он имел в виду карбоны, полтора десятка которых лежало на плоской поверхности Пальца. – На забытые солнечные системы – те, что остались после Пепелища. Тебе нравятся звезды, Вайз?

– Не особо, – ответила она, удержавшись, чтобы не пожать плечами.

– Почему?

– Здесь их нет, – быстро объяснила она, стараясь не смотреть на его лицо. – Над Евромой их мало, их едва видно сквозь Черную Вуаль.

– Но ведь они там есть, – сказал он. – Может, их немного осталось по сравнению с временами Старой Империи, но они существуют. В Галактике было пятьдесят миллиардов планетных систем. Даже если взять хотя бы долю процента из них, остается еще много миллионов планет, которые можно увидеть.

– Тебе пришлось бы отнять от их числа еще планеты, покинутые Иными, – если вообще существовали Иные, которые в самом деле могли путешествовать в космосе, а не только какие-то вымершие планетные аборигены, как здесь, – ответила Пинслип, почти цитируя по памяти данные из учебного модуля. – И принять во внимание, что Старая Империя включала в себя чуть меньше миллиарда планет, почти все из которых были уничтожены во время Машинной войны. После двух войн и Опустошения их осталась лишь горстка. К тому же целые галактические территории были выжжены Оружием, о котором говорится в легендах о Машинной войне. Так что не так уж их и много.

– Тебе ведь нравятся звезды, Вайз, – сказал он так, будто заглядывал ей через плечо по ночам, когда, мечтая об иных мирах, она просматривала учебные модули памяти и выводила голограммы сверкающих во тьме точек, – серебряной звездной пыли, искр далеких солнц. – А может, ты их даже любишь.

Пинслип не знала, что ответить – он настолько застиг ее врасплох этим заявлением, что ей на миг показалось, будто в окутывавшем ее силовом поле холода возникает небольшая трещина. Она встала.

– Я ухожу, – сообщила она, все так же отводя взгляд. – Закатная пора заканчивается. Лучше тут не задерживайся, а то кто-нибудь тебя сожрет, дорогой мой Принц, – добавила она, стараясь заглушить иронией пробуждающийся в ее душе странный страх. Повернувшись, она начала спускаться по склону среди сверкающих жемчужин карбонов.

– Меня зовут Арсид, – сказал он, но она притворилась, будто его не слышит.

Она успела как раз до закрытия магнитного поля поселения. Не будучи особо мощным, оно играло скорее предупредительную роль, но чтобы через него пройти, требовались определенные усилия, а если срабатывала тревога, могли возникнуть проблемы. Пин миновала один из магнитных столбиков, все еще мигавший зеленым светодиодом, и ступила на ведшую в глубь долины каменную тропинку. Ее окружало множество домов из камня и дерева, возведенных поселенцами на месте обветшавших древних бетонных конструкций Старой Империи.

Поселение Тартмана было построено в виде концентрических кругов, окружавших Обелиск-66, как называли блестящее, похожее на башню строение, уходившее на сотни метров под землю, где искусственные коридоры перерастали в гроты и фрагменты уничтоженных временем сооружений. Если Иные действительно существовали, то тысячи лет назад наверняка их обитала здесь целая тьма – Научный клан был убежден, что вся планета пронизана подобными руинами, словно сыр – дырами. Имелась даже гипотеза, что евромы, как их называли, вообще не выходили на поверхность, а окутывавший планету туман то ли был для них вреден, то ли являлся последствием некоей древней химической войны.

Отец Пинслип, Кантит Вайз, считал подобные теории чушью, замечая, что мало какая планета требовала столь ничтожных усилий для терраформирования, проведенного еще во времена Старой Империи. Соответственно, утверждал он, евромы должны были биологически во многом походить на людей, а значит, могли жить и на поверхности. Так или иначе, тайна тумана и руин ушла вместе с ними – при раскопках не удалось найти ни одного тела Иных, даже фрагмента скелета или тканей. Вероятно, Машины прекрасно справились со своей задачей во время Великого исхода, или, как именовали его другие источники, Великого изгнания, когда победа человечества была уже предрешена, а Иные были изгнаны за Галактическую границу – если, конечно, источники говорили правду.

Дом Вайз находился неподалеку от Обелиска-66, будучи частично переоборудованным фрагментом руин, напоминавшим перевернутую вверх дном миску с торчащими из нее остатками кривых башенок. Человеческая изобретательность позволила его обитателям подсоединить к этой, как назвал ее один из живших тут раньше ученых, «системе вентиляции Иных», несколько жилых помещений и обставить их пустые внутренности так, что все вместе начало напоминать средневековый замок. Башенки действительно стали башнями с пристроенными к ним несколькими комнатами с яйцевидными отверстиями окон, а саму миску разделили каменными перегородками и устроили в ней второй этаж, на котором разместили лабораторию – место работы супругов Вайз и еще нескольких ученых. Никто из поселенцев не возражал против такого решения, хотя в «замке» могло бы разместиться множество семей. Однако система Евромы получала соответствующую научную стипендию от Альянса, а лично участвовавший в исследованиях планеты Научный клан занимал высокое положение в Совете Лазури, как в более цивилизованных системах называли Совет Альянса. После многих переговоров ему даже удалось закрыть планету для элохимов, разыскивавших по всей Выжженной Галактике остатки наследия Иных.

Пинслип вбежала в «миску» в тот самый момент, когда Закатная пора оборвалась словно отрезанная ножом, сменившись кромешной тьмой. Темнота на Евроме-7 наступала быстро, густая, словно чернила, – ее не озарял ни лунный свет, ни звезды. Поселенцы верили, что окутывавшая систему туманность Черная Вуаль была не природным творением космоса, но последствием применения некоего древнего оружия – очередная легенда времен Ксеновойны или Машинной войны. Пин это не интересовало – куда больше, чем старых сказок, она боялась ворчанья отца насчет ее прогулок в Закатную пору. Именно так погибла ее мать, зайдя во время одной из своих прогулок в одиночестве слишком далеко, в тень массива Дырявых гор, откуда никогда больше не вернулась.

В такое время трудно было незаметно проскользнуть во Второй рог, как называли башенку, где находилась комната Пинслип, но ей это не мешало – главное, что она не наткнулась на отца. В этом не было ничего удивительного – Кантит Вайз проводил большую часть Закатной поры и самой ночи в лаборатории, исследуя приносимые отовсюду фрагменты руин, хотя наверняка иногда поглядывал на показания локализатора, соединенного с персоналем дочери. Вихрем промчавшись по коридору, Пин поспешно шагнула к деревянной двери, ведшей на крутую лестницу Второго рога.

– Пинслип?

Она обернулась, машинально затаив дыхание. Отец стоял совсем рядом, в той части коридора, которая вела к небольшому террариуму, где ботаник Сентия Пильт пыталась модифицировать часть съедобных растений Евромы. Наверняка он отправился на обход микропроектов, как называли всякие не связанные с исследованием руин научные мелочи, которыми занимались на первом этаже ученые в рамках некоего странного хобби.

– Ты куда-то пропала, – сказал он, глядя то на нее, то на датчик своего персоналя. Пин пожала плечами. – Где ты была?

– Я пошла на Палец Тартмана.

– Так я и думал, – кивнул отец. – Локализатор свихнулся, едва ты оказалась поблизости.

– Это не моя вина.

– Потом проведем тесты, но я слышал уже от нескольких людей, что локализация иногда отказывает недалеко от моря, – он откашлялся, убирая датчик. – Я бы предпочел, чтобы ты туда не ходила.

– Мне нравится туда ходить, – заявила она, берясь за дверную ручку.

– Сможешь и дальше, как только разберемся, в чем проблема. Мы уже с тобой об этом говорили, Пинслип, и не раз. Тебе двенадцать…

– Я иду к себе, – сказала она, открывая дверь. Только что она смотрела на отца, а в следующий миг уже бежала по лестнице к своей комнатке и простому нейроконнектору, подключенному к потоковой консоли и базе данных Евромы-7. Но когда она уже услышала, как закрывается за ней дверь, заглушая гневный голос отца, ей вдруг стало ясно, что она ничего не найдет.

Как и отец, Принц Арсид был для нее чужим, и добраться до него не было никаких шансов.

За последующие лазурные полмесяца Пин ничего так и не нашла. В конце концов она решила, что с нее хватит.

Сведения об Арсиде полностью отсутствовали. Она тщательно просмотрела данные о поселенцах, внимательно приглядываясь к каждой голограмме с модулей памяти. В порыве вдохновения она даже докопалась до частично зашифрованного транспортного реестра космодрома Евромы-7. Большинство кораблей использовали официальный транспортный путь на планету. Отмечались отдельные случаи посадки кораблей поменьше за пределами порта, хотя, с точки зрения поселенцев, особого смысла в них не было. Большую часть Евромы-7 покрывали леса, горные массивы и глубокие долины. Посадка в подобной местности считалась небезопасной даже в окрестностях обелисков, которых удалось обнаружить около трехсот. Наиболее заметные фрагменты руин, они наверняка были лакомым кусочком для любого исследователя, но не существовало никаких причин, чтобы интересоваться одними из них больше, чем другими, удобно расположенными в пределах поселений. По данным исследований, все обелиски были одинаковыми, отличаясь лишь отдельными характеристиками, такими как градус наклона, степень эрозии или высота.

После недели бесплодных поисков Пин заинтересовалась космической станцией, служившей базой снабжения планеты. Станция была одна и довольно небольшая, но на ней имелось несколько «тупаков», совершавших скучные постоянные рейсы вверх-вниз. Увы, уже почти два лазурных месяца ни один «тупак» не нанес визит в поселение Тартмана; чуть меньше полугода назад поселенцы получили двойную норму снабжения после довольно интересного открытия команды отца, связанного с датировкой руин. По новейшим данным, их возраст оценивался примерно в полмиллиарда лазурных лет. Так или иначе, «тупаки» и станция казались последним шансом, и, когда Пинслип потерпела поражение и на этом поле, она решила отказаться от своей затеи.

«Все это бессмысленно», – подумала она. Не было никакого Арсида. Даже если он солгал насчет своего имени, у Пин имелся доступ к голограммам и фотографиям поселенцев. Его просто не было, и все. Повинуясь интуиции, она даже запустила программу памяти, пытаясь воспроизвести его лицо, чтобы затем ввести в потоковый поисковик, но и тут у нее ничего не вышло. Во-первых, она не могла точно вспомнить его физиономию – что-то постоянно от нее ускользало, а во-вторых, когда ей уже почти удалось воссоздать его внешность, поисковик захлестнул ее множеством бесполезных данных, словно некоторые черты Арсида оказались неверно интерпретированы системой.

– Напасть, – наконец сказала она и стерла историю поиска, пытаясь забыть о той встрече и даже о Пальце Тартмана. Дело было даже не в отце – новый поход туда она воспринимала как признание собственного поражения. С одной стороны, ей снова хотелось увидеть того парня… но при одной лишь мысли об этом ее охватывала непонятная злость. Все это не имело смысла.

«Ведь… я не…»

Даже не зная, как должна была звучать эта незаконченная мысль, она поняла, что ничего подобного никогда не случится. Она этого просто не допустит.

По крайней мере она считала так до тех пор, пока не встретила его снова.

Он стоял среди коричневых деревьев Евромы в лучах пробивавшегося сквозь золотистую листву солнца. Планета не знала осени, зимы или лета – здесь всегда стояла серая, скрытая в вечном тумане весна. Но деревья, о чем Пин не могла даже знать, всегда были осенними, с пылающими десятками цветов листьями, и цвета эти отбрасывали тени на фигуру мальчишки в полотняной одежде, похожей на форму EDU-3.

Парень прислонился к стволу дерева, словно ждал Пин, глядя на нее невероятно голубыми глазами. С одной стороны, она чувствовала, что сыта им по горло, а с другой – не могла о нем забыть.

– Привет, Вайз, – сказал он. – Больше не ходишь на пляж?

Она пожала плечами.

– Привет, Принц, – ответила она, стараясь придать голосу слегка насмешливый тон. – Идешь в школу?

– Не совсем, – он покачал головой.

– Неудивительно, – усмехнулась Пин. – Наверняка образование тебя не касается, раз ты стер себя из всех реестров.

Он засмеялся, что застигло ее врасплох и едва не сбило с толку, но, несмотря на это, она решила пойти дальше. Они стояли у большой насыпи, школьный барак находился метрах в двухстах. Пин решила, что не станет замедлять шаг, проходя мимо парня, но он внезапно попытался схватить ее за руку, и она попятилась.

– Я хотел тебе кое-что показать, – сказал он. – Если ты не против. Это недалеко, – добавил он, видя, что она молча смотрит на него. – Всего в нескольких метрах, – улыбнулся он. – Ну, идем, Вайз. Будет забавно.

Пин решительно последовала за ним, словно хотела скрыть прежнюю неуверенность. Он двигался быстро и ловко, не задевая ни единой ветки. Они поднялись почти на вершину тянувшейся на километр насыпи, внизу образовывавшей широкую дорожку, по которой они шли до этого. А потом, когда они уже оказались наверху, Принц начал быстро спускаться вниз, на другую сторону насыпи.

В какой-то момент Пинслип пошатнулась и едва не упала, но в последний миг схватилась за трухлявый корень, удержавшись, чтобы не вскрикнуть, – почему-то ей показалось, что именно так поступила бы ее мать. Не так ли она погибла? Молча? Пин не сомневалась, что именно так.

– Он упал, – сказал Арсид. Отпустив корень, Пин сошла ниже. Из земли торчал ракушечный валун, как называли особенные скалы, напоминавшие формой раковины терранских моллюсков. От остальных этот камень отличали покрывавшие его красные брызги, отчетливо видимые в струйках евромского тумана.

Тело Клаба – ибо она чувствовала, что это наверняка всегда крутившийся поблизости от нее Мурд, – лежало частью на скале, частью на серой земле, с неестественно вывернутой головой и вытаращенными в ужасе глазами, уставившимися в серо-голубое небо планеты, уже постепенно клонившееся к Закатной поре. Арсид присел возле трупа, с интересом вглядываясь в лицо.

– Интересно, – проговорил он, и от одного этого слова Пин пробрало холодом. – Наверняка он просто упал, – повторил он. – Смотри, у него глаза совсем остекленели. Интересно.

Пинслип не могла сдвинуться с места. Смерть Клаба, его придавленное вечностью неподвижное и пустое тело – все это повергло ее в необъяснимый ужас, сковав параличом. Она никогда прежде не видела мертвецов, но теперь увидела его во всем смертельном кошмаре, словно перед ней сорвали некий невидимый занавес.

Какое-то мгновение она чувствовала себя так же, как тогда, когда няня впервые рассказала ей сказку про Бледного короля и его кошмарные корабли, утаскивавшие людей в черную дыру где-то глубоко в ядре Выжженной Галактики. Арсид взглянул на нее, подперев подбородок ладонью и все еще склонившись над Мурдом.

– Ты очень красивая, Вайз, – сказал он, и, похоже, именно эти его слова заставили ее вскочить и броситься бежать обратно вверх по насыпи, не желая слышать, что он еще скажет, не желая ничего знать, хотя она чувствовала, что голос его все равно ее настигнет, и тогда она начнет кричать. – Намного красивее, чем он.

Несколько дней спустя отец, явно раздосадованный упрямством дочери, прислал к ней Филипа Гарма, исследователя евромской фауны. Пин ждала его в своей комнате, которую ей не хотелось покидать даже после разговора с главным психологом поселения, костлявой и докучливой Фебой Вильямс, постоянно задававшей ей одни и те же вопросы насчет случившегося с Клабом Мурдом.

Сперва Пин отвечала ей мертвым, прерывающимся голосом, но, поняв, что психолога не интересуют факты, впала в некое подобие апатии. В конце концов она довольно оскорбительно обозвала ее «продолжением „ПсихоЦифра“», и на этом визит закончился. С Филипом все было иначе.

Старый биолог поначалу стонал и бродил по всей комнате, прежде чем с явным трудом присел на край ее кровати. Он не сводил с нее своих водянистых глаз, пока она наконец не отвернулась от окна и не посмотрела на него – маленького иссохшего карлика, чью жизнь, похоже, поддерживал лишь персональ.

– Пинслип, – прохрипел Гарм, – может, тебе известно, на чем основано сканирование почвы? – Она медленно покачала головой. Ученый усмехнулся, и улыбка его словно утонула в море морщин. – Неудивительно. Судя по тому, что я вижу, – он неуклюже махнул рукой, показывая на светившуюся под потолком нечеткую голограмму Выжженной Галактики, – у тебя другие интересы. Но могу тебя заверить – на Евроме-7 поразительная фауна. Многие виды все еще от нас прячутся, будто инстинктивно, а другие странно напоминают уже известные формы жизни. Кто-то в свое время даже предположил, что планету заселили терранскими видами в процессе терраформирования в период Имперской эпохи и что они до сих пор борются за существование с естественными организмами планеты. – Пин невольно заинтересовали его слова, и он, похоже, это заметил, поскольку продолжил уже энергичнее: – Ты наверняка знаешь, что есть две разновидности населенных людьми планет. Одни из них приспосабливают к жизни как раз посредством терраформирования, к другим людям пришлось приспосабливаться самим. Старая Империя якобы не одобряла второй вариант, опасаясь чересчур большой дифференциации человечества. Но я не об этом… извини. Я уже стар, мысли путаются, – лицо его снова расплылось в улыбке. – Итак, сканирование почвы, – снова начал он. – Его используют, чтобы обнаружить следы фауны, даже самые древние. Это нечто вроде средневекового выслеживания дичи, но намного более действенное. В нашем распоряжении есть сканирующее оборудование высшей пробы. Территорию сканируют с помощью трех или четырех дронов на антигравитонах, отбрасывающих сканирующую сетку на интересующий нас квадрат или треугольник пространства. Радиус их действия составляет около километра, а затем можно сканировать следующий сектор. Ввиду серьезности случившегося мы просканировали окрестности дважды, благодаря чему увидели как на ладони все передвижения… Клаба, вместе с передвижениями евромских животных вплоть до лазурного месяца назад, а также людей, проходивших тем же путем как по насыпи, так и под ней, вместе с их весом, скоростью, размером ног, типом обуви и так далее. Не буду утомлять тебя подробностями, но, так или иначе, в критический момент там были только ты и Мурд – могу тебя заверить, что ничьих других следов мы там не нашли. – Гарм вздохнул так, будто испускал последний дух. – Приборы не могут ошибаться, Пинслип. Ты была там одна, не считая того несчастного мальчика.

Пинслип начала встречать его практически ежедневно.

Он постоянно находился рядом, словно следившая за ней кошмарная тень – неотступная и насмешливая. Порой Пин казалось, будто она ощущает на затылке его дыхание, но, когда она внезапно оборачивалась, там никого не было – призрак исчезал словно бестелесный дух. Иногда она не сомневалась, что слышит его голос, особенно бессонными ночами, видя под закрытыми веками исчезающий образ матери, а потом его лицо, мучительно прекрасное и потому нечеловеческое.

Пин никогда не отличалась общительностью, но теперь все поменялось. Она нуждалась в компании людей, она боялась остаться одна. Несколько раз ей казалось, будто Арсид преследует ее в школьном бараке EDU-3 и на учебной площадке. Она видела его в тени деревьев и вечном евромском тумане, слышала его шаги, пробираясь среди зданий поселения Тартмана или коридорами «миски», поднимаясь по лестнице в башне и закрывая за собой дверь. Но хуже всего было не это.

Больше всего ее приводили в ужас видения, противоречащие логике и здравому смыслу, когда Арсид, казалось, двигался слишком быстро, внезапно исчезал или взбирался на видневшийся вдали фрагмент руин, почти паря в воздухе.

– Может, это и посттравматический шок, но если только какая-то исключительно редкая и крайняя его форма, – говорила Феба Вильямс, поворачивая голограмму скана мозга Пин так, чтобы девочка могла увидеть разноцветные переливы, символизировавшие ее мысли. – Средневековая шизофрения и ее более поздние наномутации? Не факт. А даже если и так… психиатрия – всего лишь химический жонглер. Соответственно подобранное лекарство может излечить практически любое нарушение равновесия мозга. Разве что за исключением послеглубинной болезни, но при ней нейронные связи и сами синапсы изменяются и распадаются, как если бы мозг пытался формироваться заново, стремясь постичь увиденное в Глубине. Во всяком случае, даже если ты больна, дорогая, то система этого не видит. Естественно, существует определенный процент не поддающихся обнаружению нарушений, как у твоей тетки, – в подобной ситуации приходится блуждать на ощупь. К тому же некоторые болезни не удается вылечить, главным образом потому, что те слишком сильно укоренились в психике пациента, – голос психолога начал приобретать лекторский тон; казалось, будто она разговаривает не с Пин, а сама с собой. – Врач иногда оказывается перед дилеммой: не является ли лечение, по сути, насилием над неповторимостью данного мозга, его индивидуальностью? Что останется от человека, если психическая болезнь является стержнем его существования, неотъемлемым элементом его собственного «я»? Если она связана с его воспоминаниями, чувствами, решениями? – Вильямс убрала пальцы с голопроектора и посмотрела на Пинслип. – Могу прописать тебе стандартный набор лекарств, воспользовавшись помощью твоего персоналя. И, заодно… – она вывела очередную картинку, показывавшую тело Вайз в разрезе, вместе со светящимися ниточками персоналя. – У тебя он, похоже, чист. Никто его не взламывал, так что никто не внушает тебе образов и звуков извне. Я не специалист в данной области, но знаю, что персонали для таких вещей чересчур автономны и сложны. Можно, естественно, устроить атаку на систему, но ее быстро удалось бы обнаружить. Самое большее через несколько дней вирус начал бы деформироваться, не будучи в состоянии сгенерировать достаточно сложный ответ на растущий поток данных извне и изнутри организма, – она выключила голограмму.

Пин слушала ее и молчала.

Она быстро научилась слушать и молчать.

– Вайз?

– Убирайся, – прошипела она, направляясь к «тупаку» после прощания с отцом и немногочисленными друзьями.

– Что, учиться летишь? – усмехнулся он, ускоряя шаг. Теперь он шел совсем рядом с ней по потемневшей от выхлопных газов площадке порта. – Я бы помог тебе поднести твои шмотки, но не хочу вмешиваться.

– Убирайся. Тебя нет.

– Есть, есть. Думаешь, когда ты сядешь на этот дурацкий челнок и полетишь в Системную академию, то от меня освободишься? Не освободишься. Я не евром.

– Что, правда? – спросила она, пытаясь изобразить усмешку, но почувствовала, как у нее пересохло во рту. Он рассмеялся в ответ.

– Твоя последняя теория, да? Настоящий Иной, прикованный к несчастной Евроме-7? – он хихикнул. – Извини, но это очередная ошибка. Если очень хочешь знать, евромы все время здесь. Полностью и необратимо уничтоженные еще во времена войны с Ксено. Их превратили в пар – в буквальном смысле. Они стали туманом. Иногда, правда, они кристаллизуются, хотя лишь фрагментарно, – и возникают духи Иных. Так бывает ночью, когда температура падает на несколько градусов. Память атомов, побочный эффект несовершенного оружия. Наверняка именно тогда они и сожрали твою мать.

– Тебя не существует, – прошептала она, входя в «тупак» и быстро занимая одно из свободных мест.

Арсид остановился на пороге, продолжая улыбаться. Он выглядел таким же красавчиком, как и всегда, хотя теперь как будто стал на несколько лет старше, словно из вежливости помня о необходимости соответствовать возрасту. Его почти белые волосы теперь стали короче, но это лишь добавляло ему обаяния.

– Это только начало, Вайз, – сказал он, радостно ей подмигивая. – Ты увидишь намного больше, и не только меня. До свидания в Академии!

– Почему я?

– Ты мне кого-то напоминаешь. Нет, шучу, – он улыбнулся, удобнее устраиваясь на стуле в ее студенческой комнате. За молочным стеклом вращающейся рядом на орбите музейной планеты Прот, принадлежавшей Системной академии, виднелись рои белых звезд. – Все дело в том, что я сижу на всех лекциях рядом с тобой, и мне по-настоящему скучно. Машинная война? Выжженная Галактика? Что ж, конечно, это факты… но и ложь, Вайз. Все было совсем не так. Ты живешь в мире, слепленном из лжи. Но когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле.

– Может, сэкономишь мне время и сам расскажешь? – презрительно бросила она. Она неоднократно пыталась его оскорбить, рассчитывая, что он от нее отстанет, и иногда ей это удавалось. Но на этот раз исчезать он не собирался.

– Ты все узнаешь, Пин, – повторил он, и она вдруг поняла, что он говорит всерьез. – Разве не забавно? Ты узнаешь правду.

– Меня не интересует правда. Меня интересует, чтобы ты оставил меня в покое.

– В любом случае придется, – вздохнул он. – Это длится уже почти десять лет, и все указывает на то, что на несколько лет я буду вынужден оставить тебя в покое. Я уже сыт по горло твоими мозгами. Ты сходишь с ума, Вайз. Побочный эффект. Надеюсь, ты на меня не рассердишься.

– Так почему бы тебе просто не убраться?!

– Через год. Обещаю. Скоро учеба закончится, и начнется твоя первая работа. Мне хотелось бы увидеть, как у тебя пойдет вся эта астролокация, – он зевнул. – Пока что ты слишком много торчишь над книгами, Вайз. Думаешь ими от меня отгородиться, как этим своим холодом? – он пожал плечами. – Шутки шутками, но насчет работы я говорил всерьез. Я не могу тебя отвлекать, когда ты будешь рассчитывать координаты. Еще сделаешь что-нибудь не так, и тогда мы больше не увидимся. И без того уже у тебя проблемы со стазисом.

– Ты уберешься или нет? – она отложила книгу и взглянула на него, почувствовав, как у нее перехватило дыхание. Он никогда еще не говорил, что собирается уйти. – Исчезнешь или нет?

– Да, – улыбнулся он. – Конечно. Если только ты меня поцелуешь. Даром ничего не бывает.

Ночь, когда он ушел, запомнилась ей навсегда.

На корабле наступила темнота перед глубинным прыжком в направлении сектора Трех Планет, одной из невыясненных загадок Выжженной Галактики – трех небесных тел, вращавшихся вокруг двойной звезды на выжженном Машинной войной участке созвездия Стрельца. «Эриния» была кораблем Научного клана и очередным этапом на пути удачно продвигающейся карьеры Пинслип, за плечами которой уже имелось два солидных временных контракта, правда, без постоянного трудоустройства.

Три Планеты, необъяснимым образом практически не отличавшиеся друг от друга структурой, массой или величиной, находились под постоянным наблюдением Клана, и полеты в их окрестностях, несмотря на необходимость пребывания в послевоенной и потому опасной зоне, случались нередко. Остальная часть команды уже погрузилась в стазис, и Пин в последний раз проверяла координаты.

– Вайз?

Она не видела его уже давно, но сдержалась и не вскрикнула. По случайности именно в этот момент она была одна: капитан отправилась на предпрыжковый обход, а пилот пошла в туалет, чтобы, как она выразилась, пописать в призрак Глубины.

– Ты отправляешься туда, куда не могу отправиться я, – печально сказал он. – Только не в это место.

– К Трем Планетам? – пробормотала она, завершая тест. – Говорит второй астролокатор Пинслп Вайз, – бросила она, нажимая кнопку интеркома. – Прошу всех вернуться в стазис-навигаторскую. В соответствии с приказом капитана устанавливаю счетчик на пять минут.

– Вайз…

– Отцепись, Арсид, – она поморщилась, переводя стазис-кресло в полулежачее положение. – Если тебя тут что-то не устраивает, то тем лучше.

– Вайз, – повторил он, склонившись над ней. Он снова стал старше – наверняка ему было столько же лет, сколько и ей, – но при этом выглядел все тем же красавчиком, а может, даже еще красивее. Она, однако, сумела выдержать взгляд его до невозможности голубых глаз. – Поцелуй меня, – попросил он. – Мы не скоро увидимся. Поцелуй меня и скажи то, что всегда хотела сказать.

– Никогда, – прошептала Пинслип, глядя, как возвращаются капитан с пилотом, садятся в свои кресла и пристегивают ремни. Она механически ответила на несколько вопросов технического характера, наблюдая, как система вводит в персонали обоих «белую плесень».

Она пока ждала – на «Эринии» астролокатор погружался в стазис последним.

– Вайз!

Счетчик показывал около двух минут. Пинслип села в кресле, держа палец на кнопке введения «белой плесени» и не веря собственным глазам.

Арсид стоял посреди стазис-навигаторской, сжав кулаки, и дрожал так, будто его тело трепал невидимый ветер. Казалось, он пытался к ней приблизиться, но не мог, борясь с невидимой силой.

– Вайз, – повторил он уже тише. – Я ухожу, Вайз.

– Самое время. Убирайся и больше не возвращайся.

– Ты ничего не понимаешь, – добавил он. – Но поймешь. Когда увидишь. Нечто времен Машинной войны.

Она яростно нажала кнопку введения стазиса. Счетчик показывал полторы минуты, но Арсид еще не закончил.

– Все погибнут, Вайз, – проговорил он так, будто ему в самом деле было жаль. – Все рассыплется словно карточный домик. Выжженная Галактика. Война. Все, во что ты когда-то верила.

– Убирайся… – прошептала она, чувствуя, как ее начинает пронизывать «белая плесень», подавляя сознание. – Убирайся, чтоб тебя Напасть…

– Это я – Напасть, – сказал он, и это было последним, что она от него услышала.

По прошествии половины лазурного года она оказалась в Дурдоме.