Обращаться с осторожностью Пиколт Джоди
– В следующий раз, – сказала Шарлотта Эмме, – я зашью и твой костюм, когда буду делать это для Амелии.
Мне понравилось, что мы так быстро подружились. Нам было суждено стать сообщниками преступления, родителями-бунтарями, которых не волновало мнение общественности. Как раз в этот момент в дверном проеме появилась голова тренера.
– Амелия! Эмма! – прикрикнула она. – Мы все вас ждем!
– Девочки, вам лучше поторопиться. Вы слышали, что сказала Ева Браун.
Эмма нахмурилась:
– Мамочка, ее зовут мисс Хелен.
Шарлотта засмеялась и, когда девочки поспешили на каток, сказала:
– Ни пуха ни пера! Или так говорят только на обычной сцене?
Не знаю, можно ли заглянуть в прошлое и увидеть, подобно скрытым символам, вплетенным в карту сокровищ, путь, который указывает на твой пункт назначения, но я много раз вспоминала тот момент, когда Шарлотта пожелала удачи. Помню ли я это из-за твоего рождения? Или же ты родилась благодаря этому напутствию?
Роб склонился надо мной, раздвигая мои ноги, целуя меня.
– Мы не можем, – шепнула я. – Эмма еще не спит.
– Она не войдет сюда…
– Ты этого не знаешь…
Роб уткнулся лицом в мою шею:
– Она знает, что мы занимаемся сексом. Если бы мы этого не делали, ее бы не было на свете.
– А ты бы хотел думать о том, что твои родители занимаются сексом?
Роб скорчил мину и откатился от меня:
– Хорошо, ты убила весь настрой.
Я засмеялась:
– Дай ей десять минут, пусть уснет, и я снова разожгу это пламя.
Он подложил руки под голову, уставившись в потолок:
– Как думаешь, сколько раз в неделю занимаются сексом Шарлотта и Шон?
– Не знаю!
Роб взглянул на меня:
– Конечно же знаешь. Вы, девчонки, любите о таком болтать.
– Во-первых, нет, не любим. А даже если и так, я не стану любопытствовать, как часто моя лучшая подруга спит с мужем.
– Да, конечно. То есть ты никогда не смотрела на Шона и не думала, каково это – переспать с ним?
Я приподнялась на локте:
– А ты?
Он заулыбался:
– Шон не мой типаж…
– Очень смешно. – Я перевела на него взгляд. – Шарлотта? Серьезно?
– Ну… знаешь… просто из любопытства. Даже Гордон Рамзи должен иногда думать о «Биг Маках».
– Значит, я сложное блюдо для гурманов, а Шарлотта как фастфуд?
– Плохая вышла метафора, – признался Роб.
Шон О’Киф был высоким, мускулистым, физически развитым, в противоположность худощавому, как у бегуна, телосложению Роба, с его ухоженными руками хирурга и страстью к чтению. Одна из причин, по которой я влюбилась в Роба, – он больше обращал внимание на мой ум, чем на ноги. Если бы я даже захотела закрутить с кем-нибудь вроде Шона, то желание быстро бы угасло: после стольких лет болтовни с Шарлоттой я знала его слишком хорошо и не считала привлекательным.
Но упорство Шона также распространялось на его родительские качества: он был помешан на своих девочках, а еще яростно оберегал Шарлотту. Роб больше отличался рассудительностью, чем стихийной нерациональностью. Что значит быть объектом такой безудержной страсти? Я попыталась представить себе Шона в постели. Носит ли он пижамные штаны, как Роб? Или ходит без белья?
– Ого, – проговорил Роб, – я и не знал, что ты можешь покраснеть до самых…
Я натянула одеяло до подбородка:
– Отвечая на твой вопрос, я даже не уверена, что раз в неделю. Учитывая рабочий график Шона и заботы о Уиллоу, они, возможно, даже не ночуют в одной комнате.
«Странно, что мы с Шарлоттой не обсуждали секс», – подумала я. И даже не из-за дружбы. Все же я была ее гинекологом – медицинское анкетирование содержит вопросы о том, есть ли у пациента проблемы во время соития. Спрашивала ли я ее когда-нибудь об этом? Или пропустила, потому что вопрос казался слишком интимным для подруг? Секс был просто способом получить желаемое: ребенка. Но что теперь? Счастлива ли Шарлотта? Лежат ли они с Шоном в кровати, сравнивая себя со мной и Робом?
– Так, давай подумаем. Мы с тобой в одной комнате по ночам. – Роб склонился надо мной. – А что, если нам объединить усилия?
– Эмма…
– Уже сладко спит. – Роб стащил с меня верх пижамы через голову и принялся разглядывать. – У меня тоже есть несколько грез…
Я обхватила его руками за шею и медленно поцеловала:
– Все еще думаешь о Шарлотте?
– О какой еще Шарлотте? – пробормотал Роб и поцеловал меня в ответ.
Раз в месяц мы с Шарлоттой ходим в кино, а потом в бар под названием «Пещера Макси» – место, чье название меня абсолютно развеселило, учитывая гинекологический подтекст, хотя уверена, что сам Макси об этом не догадывался – седовласый рыбак из Мейна, который, когда мы впервые заказали шардоне, сказал нам, что у них такого пойла не бывает. Я тащила Шарлотту на сеанс, даже когда показывали кровавые фильмы с драками или подростковые комедии. В остальное время она редко выходила из дому.
Гордостью Макси был его внук Мус, полузащитник, которого выгнали из колледжа из-за скандала с жульничеством. Он стал работать у деда барменом три года назад, когда вернулся домой, взвешивая все «за» и «против», и так никуда и не уехал. Представьте себе мускулистого блондина ростом шесть футов шесть дюймов с сообразительностью кулинарной лопатки.
– Держите, мэм, – сказал Мус, передавая светлый эль Шарлотте, которая практически не глянула на него.
Сегодня с Шарлоттой что-то было совершенно не так. Она пыталась отложить нашу назначенную встречу, но я не позволила бы. Последние несколько часов подруга вела себя рассеянно и отстраненно. Я попыталась объяснить это заботами о тебе: процедуры с памидронатом, переломы обоих бедер, операция со штифтом – голова у нее была совершенно забита, а я собиралась немного отвлечь ее.
– Он тебе подмигнул, – сказала я, когда Мус отвернулся к другому посетителю.
– Ой, да брось! – сказала Шарлотта. – Я слишком стара для флирта.
– Сорок четыре – это те же двадцать два.
– Да, поговорим, когда ты будешь моего возраста.
– Шарлотта, я всего на два года моложе тебя! – Я засмеялась и сделала глоток пива. – Боже, мы такие жалкие! Он, возможно, думает: «Эти тетки такие бедолаги, я могу помочь им, лишь притворившись, что они хотя бы немного сексуальны».
Шарлотта подняла бокал:
– Выпьем за то, чтобы наши мужья не были слишком молоды, чтобы арендовать машину в «Херц».
Именно я познакомила твоих родителей. Думаю, это естественное желание женатого человека найти пару своим незамужним и холостым друзьям. Шарлотта не была до этого замужем – отец Амелии употреблял наркотики, пытался завязать во время беременности Шарлотты, но безуспешно, после чего уехал в Индию с семнадцатилетней стриптизершей. Когда меня за превышение скорости остановил симпатичный коп без обручального кольца на пальце, я пригласила его на обед, чтобы познакомить с Шарлоттой.
– Я не хожу на свидания вслепую, – сказала мне твоя мать.
– Тогда прогугли его.
Через десять минут она позвонила мне и взволнованно объяснила, что Шон О’Киф был педофилом, недавно выпущенным на свободу. Через десять месяцев Шарлотта вышла замуж за другого Шона О’Кифа.
Я наблюдала за тем, как Мус ставит бокалы на барную стойку, как свет играет на его мускулах.
– Как у вас дела с Шоном? Уже убедила его сделать это?
Шарлотта вздрогнула, чуть не перевернув бокал с пивом:
– Сделать – что?
– Операцию со штифтом для Уиллоу. Алло, ты здесь?
– Точно. Я забыла, что рассказала тебе об этом.
– Шарлотта, мы общаемся с тобой каждый день. – Я внимательнее посмотрела на нее. – Ты уверена, что все в порядке?
– Мне просто нужно выспаться, – ответила она и, опустив голову, посмотрела на пиво, провела пальцем по краю бокала, и тот запел для нас. – Знаешь, я кое-что читала в больнице, один журнал. Там была статья о семье, которая подала в суд на больницу, после того как их сын родился с кистозным фиброзом.
Я покачала головой:
– Меня бесит это перекладывание ответственности. Повесь вину на другого, чтобы самому стало лучше.
– Вдруг кто-то другой и впрямь виновен.
– Это дело случая. Знаешь, что скажет акушер, если у пары родится ребенок с КФ? «У них больной ребенок». И это не оценка, а констатация факта.
– Больной ребенок, – повторила Шарлотта. – Так ты подумала и обо мне?
Иногда я позволяла себе сболтнуть лишнего, как сейчас, не задумываясь, что Шарлотта заинтересована в этой теме не с теоретической стороны. Мои щеки загорелись.
– Я не говорила о Уиллоу. Она…
– Идеальная? – с вызовом ответила Шарлотта.
Но ты и была такой. Ты могла состроить самую забавную рожицу Пэрис Хилтон, пропеть алфавит наоборот, а черты твоего лица напоминали сказочного эльфа. О хрупких костях я вспоминала в последнюю очередь.
Внезапно Шарлотта пошла на попятную:
– Прости. Мне не следовало этого говорить.
– Нет, ты права, мой рот не должен открываться, если мозг занят чем-то другим.
– Я просто очень устала. Давай закончим на этом. – Когда я привстала с барного стула, она покачала головой. – Оставайся, допей пиво.
– Давай я провожу тебя до машины…
– Пайпер, я уже большая девочка. Правда. Забудь, что я говорила.
Я кивнула. И на свою голову, так и сделала.
Амелия
Я пришла в школьную библиотеку, одно из немногочисленных мест, где я могла притвориться, что моя жизнь не разрушена полностью из-за твоего несовершенного остеогенеза, и тут я наткнулась в журнале на фотографию женщины, как две капли воды похожей на тебя. Я словно увидела снимок ФБР, где они с помощью программы старят изображение ребенка, похищенного десять лет назад, чтобы его могли узнать на улице. Такие же, как у тебя, пушистые шелковистые волосы, заостренный подбородок, искривленные ноги. Я и раньше встречала детей с НО и знала, что у вас схожие черты, но это уже выходило за рамки.
Еще более странным показалось мне то, что женщина держала на руках ребенка и стояла рядом с гигантом. Он обнимал ее одной рукой и улыбался с фотографии, демонстрируя чудовищный прикус.
«Альма Дакинс, – сообщалось в статье, – всего три фута два дюйма ростом, а ее муж Грейди – шесть футов четыре дюйма».
– Что делаешь? – спросила Эмма.
Она была моей лучшей подругой: казалось, мы дружили всегда. После кошмара в «Дисней уорлд», когда одноклассники узнали, что меня на ночь забрали в приют для детей, она а) не относилась ко мне, как к прокаженной, и б) грозилась уложить любого, кто будет так вести себя. Сейчас Эмма подошла ко мне со спины и положила подбородок на мое плечо:
– Эй, эта женщина похожа на твою сестру.
Я кивнула:
– У нее тоже НО. Может, Уиллс подменили при рождении.
Эмма опустилась на пустой стул рядом со мной.
– А это ее муж? Мой папа мог бы исправить ему прикус. – Она вгляделась в снимок. – Боже, да как они вообще это сделали?!
– Фу, омерзительно! – произнесла я, хотя подумала о том же.
Эмма надула пузырь из жевательной резинки.
– Наверное, все примерно одного роста, когда они лежат и занимаются всякими гадостями, – сказала она. – Я думала, что у Уиллоу не может быть детей.
Я тоже так думала. Должно быть, никто никогда не обсуждал этого с тобой, потому что тебе было всего пять, и поверь мне, я вовсе не хотела говорить о чем-то столь противном, но, если ты могла сломать кость, кашлянув, как из тебя вышел бы ребенок или что-то вошло бы?
Я всегда знала, что если захочу спиногрызов, то однажды они у меня будут. Если же ты решилась бы на детей, все было бы не так просто, а может, и невозможно. Конечно, несправедливо, но, когда дело касалось тебя, разве могло быть иначе?
Ты не каталась на коньках. На велосипеде. На лыжах. Даже когда ты играла в какую-то физическую игру, вроде пряток, мама настаивала, чтобы тебе дополнительно считали до двадцати. Я в шутку сердилась, чтобы ты не чувствовала, будто к тебе относятся иначе, но в глубине души знала, что поступаю правильно, ведь ты не могла передвигаться так же быстро, как я, с костылями, ходунками или на инвалидном кресле, и тебе требовалось больше времени, чтобы спрятаться. «Амелия, подожди!» – всегда говорила ты, когда мы куда-то шли, и я ждала, потому что знала, что есть миллион других способов оставить тебя позади.
Я вырасту, а ты останешься ростом с дошкольника.
Я пойду в колледж, уеду из дому и не буду волноваться о том, как заправить машину или воспользоваться банкоматом.
Может, я найду парня, который не будет считать меня неудачницей, выйду замуж, рожу детей и буду носить их на руках, не волнуясь, что у меня в позвоночнике образуются микротрещины.
Я прочла статью в журнале:
Альма Дакинс, 34 года, родила 5 марта 2008 года здоровую девочку. Дакинс, у которой диагностирован несовершенный остеогенез третьего типа, ростом всего 3 фута 2 дюйма и весила всего 39 фунтов до беременности. Она набрала около 19 фунтов во время беременности, и ее дочь Лулу родилась с помощью кесарева сечения на тридцать второй неделе, когда небольшое тело Альмы не смогло дальше вмещать увеличивающийся плод. Девочка весила 4 фунта 6 унций и имела рост 16,5 дюйма при рождении.
Когда ты играла с куклами, то устраивала целый театр. Мама говорила, что я тоже раньше так делала, но я только помню, как отрывала им конечности и отрезала волосы. Иногда замечала, как мама следит за тобой: ты накладывала гипс на руку пупса, и на лице мамы проскальзывала тень, – возможно, она думала, что у тебя никогда не будет ребенка, и в то же время испытывала облегчение, что ты не узнаешь, что это такое – смотреть, как твой ребенок рассыпается на миллион косточек.
Несмотря на все мамины мысли, передо мной лежало доказательство, что человек с диагнозом «несовершенный остеогенез» мог завести семью. У Альмы тоже был третий тип. Она не ходила, как ты, а была прикована к креслу. И тем не менее она смогла найти мужа, пусть и с глупой улыбкой, и родить ребенка.
– Тебе нужно показать это Уиллоу, – сказала Эмма. – Возьми с собой. Кто узнает?
Я проверила, сидит ли библиотекарь за компьютером, заказывая одежду с gap.com (мы следили за ней), а потом изобразила приступ кашля. Согнулась пополам и сунула журнал под куртку. Неуверенно улыбнулась, когда библиотекарь посмотрела на меня, словно бы убедиться, что я не оставила на полу легкие.
Эмма ожидала, что я сохраню журнал для тебя и покажу тебе или маме подтверждение, что однажды ты вырастешь, выйдешь замуж и родишь ребенка. Но я украла его совершенно по другой причине. Скоро ты должна была пойти в детский сад. И однажды ты будешь в седьмом классе, как я. Придешь в библиотеку, увидишь этот глупый журнал и узнаешь, что нашла я: Альму с мужем и этого ребенка, слишком огромного на ее руках.
Они не выглядели счастливой семьей. Скорее уродцами из циркового шоу, вот только цирк уехал. Зачем еще печатать их в журнале? Нормальные семьи не становятся сенсацией.
На уроке английского я отпросилась в туалет. Там я вырвала страницу из журнала и измельчила снимок на кусочки. Потом смыла в унитазе, тем самым защитив тебя.
Марин
Люди считают, что закон – это виртуальный зал правосудия, но правда в том, что моя работа больше похожа на плохой ситком. Однажды я представляла в суде женщину, которая купила в местном магазине «Стоп-н-сейв» замороженную индейку за день до Дня благодарения, а когда выносила ее, индейка вдруг выскользнула из пакета, упала ей на ногу и стала причиной трещины. Женщина подала иск на «Стоп-н-сейв», но мы также включили в жалобу производителя пакетов, и клиентка ушла от нас вовсе не на костылях, а на несколько сотен тысяч долларов богаче.
А вот еще один случай: женщина ехала домой в два часа ночи по проселочной дороге со скоростью восемьдесят миль в час и врезалась в заплутавший трактор, который сдавал назад, чтобы развернуться. Смерть настигла ее мгновенно, а муж хотел засудить компанию по производству тракторов, потому что у них не было боковых фар и жена не заметила машину. Мы подали на водителя иск о смерти вследствие халатности, указав утрату супружеской общности жизни и запросив миллионы, чтобы компенсировать потерю мужем его возлюбленной жены. К сожалению, в ходе дела адвокат ответчика обнаружил, что жена моего клиента ехала домой со встречи с любовником.
Где-то выигрываешь, где-то проигрываешь.
Глядя на Шарлотту О’Киф, сидевшую у меня в кабинете с зажатым в руке телефоном, я уже знала, в каком направлении пойдет это дело.
– А где Уиллоу? – спросила я.
– На физиотерапии, – сказала Шарлотта. – Она пробудет там до одиннадцати.
– А переломы? Они хорошо срастаются?
– Будем надеяться, – ответила Шарлотта.
– Ждете звонка?
Она опустила голову, будто сама удивилась тому, что держит телефон:
– Вовсе нет. Надеюсь, что нет. Просто хочу быть на связи, если с Уиллоу что-то случится.
Мы обменялись вежливыми улыбками.
– Нам еще… стоит подождать вашего мужа?
Шарлотта покраснела:
– Он не придет сегодня на встречу.
Если честно, когда Шарлотта позвонила мне и попросила увидеться, чтобы поговорить об иске, я удивилась. Шон О’Киф предельно четко обозначил свою позицию, когда вылетел из кабинета Боба. Телефонный звонок Шарлотты указывал на то, что он успокоился и готов подать иск. Однако, глядя сейчас на женщину, я забеспокоилась:
– Но он ведь хочет подать иск, верно?
Она заерзала на стуле:
– Разве я не могу сделать этого сама?
– Очевидно, что ваш муж все равно рано или поздно об этом узнает, но есть и законные основания. Вы с мужем оба несете ответственность за заботу и воспитание Уиллоу. Допустим, вы сами нанимаете юриста и выигрываете дело у врача, а потом вас сбивает машина. Ваш муж может вернуться и подать иск на врача самостоятельно, потому что он не был участником иска, что не освобождает врача от ответственности в будущем. По этой причине любой ответчик будет настаивать, чтобы подаваемый иск или процесс в суде включал обоих родителей. Даже если сержант О’Киф не хочет участвовать, его все равно привлекут – вызовут в суд, чтобы исключить дальнейшие иски.
– Понятно, – нахмурилась Шарлотта.
– С этим будут проблемы?
– Нет, – сказала она. – Никаких проблем. Но… у нас нет денег на услуги юриста. Мы еле сводим концы с концами, учитывая нужды Уиллоу. Поэтому… поэтому я сегодня пришла поговорить об иске.
Каждая адвокатская контора, занимающаяся исками, включая фирму Боба Рамиреса, сперва оценивает расходы и прибыль. Поэтому мы так долго не перезванивали О’Кифам после первой встречи: я просматривала жалобу с экспертами, делала комплексное исследование, изучала схожие иски и суммы выплат. Если я понимала, что предполагаемая компенсация хотя бы покрывает наши расходы и услуги экспертов, я звонила будущим клиентам и сообщала, что их жалоба имеет веские основания.
– Вам не нужно беспокоиться о гонораре адвокатам, – спокойно сказала я. – Это часть компенсации. Однако вы должны знать, что большинству исков о неправомерном рождении присуждают меньшую компенсацию, чем было заявлено для жюри присяжных, потому что страховые компании по врачебным ошибкам не хотят огласки в прессе. Из тех исков, которые идут в суд, семьдесят пять процентов получают компенсацию в пользу истца. Ваше дело, которое основывается на неправильно истолкованном скрининге, может не убедить жюри – УЗИ не является самым надежным свидетельством в суде. К тому же будет пристальное внимание общественности. С иском о неправомерном рождении всегда так.
Шарлотта подняла голову и посмотрела на меня:
– Люди будут думать, что я делаю все ради денег?
– А разве это не так? – прямо ответила я.
Глаза Шарлотты наполнились слезами.
– Я иду на это ради Уиллоу. Именно я дала ей рождение, и я должна обеспечить, чтобы она страдала как можно меньше. Это не делает из меня монстра. – Она поднесла пальцы к уголкам глаз. – Или делает?
Я стиснула зубы и передала ей коробку с салфетками. Разве дело не в шестидесяти четырех тысячах долларов?
Возможно, к тому времени, как иск попадет в суд, ты уже повзрослеешь и сможешь осознать последствия того, что сделала твоя мать, как и я в тот день, когда мне сказали об удочерении. Мне знакомо чувство, что ты не нужна родной матери. Все свое детство я придумывала оправдания ее поступку. Вариант первый: она отчаянно влюбилась в парня и забеременела от него, семья не вынесла позора, и мать отправили в Швейцарию, сказав всем, что она учится в пансионе, пока она вынашивала меня. Вариант второй: она направлялась в Корпус мира, чтобы спасти человечество, когда поняла, что беременна, и решила поставить нужды других выше своего желания иметь ребенка. Вариант третий: она была актрисой, любимицей американцев, которая рисковала потерять аудиторию западных приверженцев семейных ценностей, узнай они, что она мать-одиночка. Вариант четвертый: они с отцом были бедными фермерами-молочниками, которые желали ребенку лучшей жизни и ничего не могли предложить ему сами.
Наверное, в жизни женщины есть такой судьбоносный момент, когда она осознает все тяжести материнства. Возможно, моя биологическая мать поняла это, передав меня медсестре и сказав «прощай», а та, что вырастила, – когда мы сели за кухонный стол и я узнала, что удочерена. Для твоей матери таким мигом стало решение подать иск, несмотря на мнение общественности и внутренние противоречия. Мне казалось, что быть хорошей матерью значило принять риск, что ты можешь потерять своего ребенка.
– Я так хотела другого ребенка, – тихо проговорила Шарлотта. – Хотела испытать это с Шоном. Хотела водить ее в парк, качать на качелях. Печь с ней печенье и ходить на школьные спектакли. Научить ее кататься верхом или на водных лыжах. Хотела, чтобы она заботилась обо мне, когда я состарюсь, – сказала она, поднимая на меня взгляд. – А не наоборот.
На моем загривке волоски встали дыбом. Мне не хотелось верить, что женщина, давшая жизнь ребенку, так легко откажется от него, столкнувшись с проблемами.
– Думаю, большинство родителей понимают, что, кроме плохого, есть и хорошее, – ровным тоном ответила я.
– Я не ходила в розовых очках, у меня уже была на тот момент дочь. Считала, что позабочусь об Уиллоу, если ей будет плохо. Знала, что придется вставать посреди ночи, когда ей приснятся кошмары. Но не догадывалась, что у нее будут травмы по несколько недель кряду, по несколько лет кряду. Не знала, что не буду спать каждую ночь. Не знала, что она никогда не поправится.
Я опустила голову, притворяясь, что поправляю документы. Что, если мать отдала меня, потому что я не соответствовала ее ожиданиям?
– А что с Уиллоу? – спросила я, играя в адвоката дьявола. – Она умная девочка. Как думаете, она вынесет слова матери о том, что та не желала ее рождения?
Шарлотта вздрогнула:
– Она знает, что это неправда. Я не могу представить свою жизнь без нее.
В моей голове вспыхнул красный свет.
– Стоп! Этого говорить нельзя. Даже намекать. Если вы подаете иск, миссис О’Киф, вам придется принести клятву под присягой, что, если бы вы знали о диагнозе своей дочери заранее, если бы у вас был выбор, вы бы прервали беременность. – Я ждала, когда наши взгляды встретятся. – С этим будут проблемы?
Она отвернулась, уставившись на что-то за окном:
– Можно ли скучать по человеку, которого не знал?
В дверь постучали, секретарь просунула голову внутрь.
– Простите, что прерываю, Марин, – сказала Бриони, – но уже одиннадцать часов, и пришли клиенты на следующую встречу.
– Одиннадцать? – сказала Шарлотта, поднимаясь на ноги. – Я опаздываю. Уиллоу будет волноваться.
Она взяла сумочку, повесила на плечо и поспешила прочь из кабинета.
– Я буду на связи! – крикнула я ей вслед.
Только днем я вспомнила, что мне сказала Шарлотта О’Киф. Она как раз ответила на один вопрос по аборту в другом деле.
Шон
В десять часов вечера в субботу стало понятно, что я еду в ад.
Субботний вечер заставлял вспомнить, что скрывается за акварельными открытками Новой Англии – здоровые улыбающиеся парни, которых видишь в журнале «Янки», могут валяться пьяными в местном баре. Субботним вечером одинокие подростки пытались повеситься в шкафу в своих комнатах в общежитии, а старшеклассниц насиловали мальчики из колледжа.
В субботний вечер можно поймать тех, кто виляет по дороге, и столкновение с пешеходом или с другим автомобилем лишь вопрос времени. Сегодня вечером мне пришлось притормозить за банковской парковкой, когда мимо прополз белый «камри», проехав почти по желтой разделительной линии. Я включил сирену и последовал за водителем, вынуждая его съехать на обочину.
Я вышел из машины и приблизился к водительской дверце.
– Доброго вечера, – произнес я, – вы знаете, почему…
Но не успел я закончить предложение и спросить, почему, по мнению водителя, я остановил его, когда стекло опустилось и я посмотрел на нашего приходского священника.
– Ах, Шон, это ты, – сказал преподобный Грейди.
На его голове пушилось облако седых волос, которые Амелия называла прической Эйнштейна; он был в сутане. Глаза его блестели.
Я замешкался:
– Преподобный, мне придется проверить ваши права и страховку…
– Никаких проблем, – сказал священник, порывшись в бардачке. – Ты просто делаешь свою работу.
Я видел, как он суетился, как уронил права три раза, прежде чем смог передать их мне. Когда я заглянул в машину, то не увидел бутылок или банок.
– Преподобный, вы ехали по всей ширине дороги.
– Правда?
Я отчетливо слышал идущий от него запах алкоголя.
– Преподобный, вы что-то пили сегодня вечером?
– Не могу сказать, что пил…
Священники не лгут, правда ведь?
– Не могли бы вы выйти из машины?
– Конечно, Шон. – Он, шатаясь, вышел из машины и прислонился к капоту «камри», сунув руки в карманы. – Давно не видел твоей семьи на мессе…
– Преподобный, вы носите контактные линзы?
– Нет…
Это было началом проверки на горизонтальный нистагм, непроизвольное подергивание глазных яблок, которое могло указывать на алкогольное опьянение.
– Я хотел бы попросить вас проследить за лучом света, – сказал я, доставая карманный фонарик и удерживая в нескольких дюймах от его лица, чуть выше уровня глаз. – Следите за ним одними глазами, головой не шевелите, – добавил я. – Вам это понятно?
Преподобный Грейди кивнул. Я смотрел, как расширяются зрачки, как следуют за лучом света, отметил крайнюю точку нистагма, когда перевел луч света к левому уху.
– Спасибо, преподобный. А теперь не могли бы вы встать на правую ногу, вот так? – Я изобразил, и он поднял левую ногу. Священник покачнулся, но держался прямо. – А теперь левую, – сказал я, и на этот раз он накренился вперед.
– Хорошо, преподобный, и последнее – могли бы вы пройтись сначала на пятках, потом на носках?
Я продемонстрировал ему, а потом смотрел, как он идет, путаясь в ногах.
Бэнктон был столь крошечным, что нам не требовалась на дежурстве помощь напарника. Возможно, мне стоило отпустить преподобного Грейди: никого мудрее у нас не было, и, может, он замолвил бы за меня словечко на небесах. Но отпустить его значило бы обмануть себя, а это не менее тяжкий грех. Кто мог ехать по дороге, которая вела к его дому… подросток, который возвращался со свидания? Отец, прилетевший в город из командировки? Мать с больным ребенком, которая направлялась в больницу? Я пытался спасти не преподобного Грейди, а людей, которые могли пострадать.
– Мне очень не хочется этого делать, преподобный, но мне придется арестовать вас за вождение в нетрезвом виде.
Я зачитал священнику права и аккуратно повел к своему внедорожнику.
– А что с моей машиной?