Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти Гэблдон Диана

Глава 40. Благословление Брайд и святого Михаила

Могавки звали его Тайенданега – Дважды Метнувший Жребий, англичане – Джозеф Брант. Йен много слышал о нем, когда жил с могавками, и не уставал удивляться той ловкости, с которой Тайенданега ладил с обеими сторонами. Сейчас он ехал в дом Бранта. По словам Росомахи, Солнечный Лось уехал из Снейктауна, желая присоединиться к Бранту, и его жена последовала за ним.

– Они в Унадилле, – сказал Росомаха. – Ты ведь знаешь, что Тайенданега сражается вместе с англичанами. Он разговаривает с лоялистами, убеждает их присоединиться к нему и его людям – зовет их «волонтерами Бранта». – Росомаха говорил равнодушно – политика его не интересовала, хотя время от времени он сражался, когда требовала душа.

– Правда? Хорошо, – так же равнодушно произнес Йен.

На следующее утро он вышел в путь, придерживаясь северного направления. Сопровождали его лишь пес да мысли. На летней стоянке могавков, куда он зашел по пути, его встретили радушно. Он сел среди мужчин, завязалась беседа. Вскоре девушка принесла ему миску с тушеным мясом и овощами. Он ел, почти не замечая вкуса; главное, желудок обрадовался теплой еде и перестал сжиматься от голода.

Трудно сказать, что его отвлекло; он вдруг поднял взгляд и увидел ту девушку, которая принесла ему еду. Она сидела за костром и смотрела на него, едва заметно улыбаясь.

Он начал жевать медленней, и внезапно ощутил вкус еды: медвежье мясо, щедро политое жиром, кукуруза и бобы, сдобренные луком и чесноком. Объеденье. Девушка склонила голову набок, подняла тонкую бровь и внезапно удалилась.

Йен поставил наземь миску и рыгнул, проявляя вежливость. Затем встал и пошел следом, не обращая внимания на понимающие переглядывания мужчин, с которыми делил еду.

Бледное пятно в тени березы – она ждала. Они разговорились. Его губы произносили слова, ее речь щекотала его уши, но Йен почти не осознавал, о чем они говорили. Его гнев мерцал, словно уголь на ладони, сердце еще курилось дымом. Вряд ли она станет той водой, что погасит это пламя. И ее он не собирался воспламенять. Йен ощущал себя таким же бездумным, как пламя, – разгорался, если было топливо, и угасал, когда топлива не хватало.

Она пахла едой, выделанной кожей и землей, нагретой солнцем; ни грана дерева или крови. Высокая, она ткнулась в него мягкой грудью, и он положил руки на ее бедра. Она отстранилась – и прохладный воздух коснулся его кожи там, где только что было тепло, – взяла его за руку и повела в свой дом. Никто на них не смотрел. Она подвела его к постели и в темноте прильнула к нему, уже нагая.

Темнота… Пусть для нее это станет быстрым случайным удовольствием. А для него – передышкой, хотя бы на тот миг, когда он забудется от страсти.

Но в темноте она стала для него Эмили, и Йен в стыде и гневе сбежал от недоумевающей девушки.

Следующие двенадцать дней он шел в компании пса и ни с кем не разговаривал.

Дом Тайенданеги стоял особняком. Деревня почти ничем не отличалась от других таких же, вот только у входа в каждый дом стояли два-три жернова: женщины предпочитали сами молоть муку для семьи, а не носить зерно на мельницу.

На улице, в тени повозок и стен дремали собаки. Учуяв Ролло, каждая из них удивленно поднималась. Некоторые рычали или лаяли, но ни одна не решилась на схватку.

Несколько мужчин, прислонившись к забору, наблюдали за идущим по полю человеком с лошадью. Одного из наблюдателей – Едока Черепах – Йен знал по Снейктауну; другим был Солнечный Лось.

Прищурившись, он посмотрел на Йена и удивился – точь-в-точь как один из псов, – а затем шагнул к нему.

– Что ты здесь делаешь?

На долю секунды Йен задумался – не сказать ли правду? Но правда была такова, что ее не расскажешь быстро, тем более перед чужаками.

– Не твое дело, – спокойно ответил он.

Солнечный Лось говорил с ним на языке могавков, и Йен отвечал ему на том же языке. Остальные мужчины удивленно подняли брови, а Черепаха поспешно его приветствовал. Похоже, он хотел предотвратить грядущие неприятности, дав понять всем, что Йен тоже каньенкехака. Йен поздоровался с Черепахой; остальные мужчины ничего не предпринимали, лишь смотрели на него озадаченно и заинтересованно.

Зато Солнечный Лось… Ладно, Йен не ждал, что тот радостно бросится ему на шею. Он надеялся – когда изредка вспоминал о нем, – что его здесь не будет. Однако надежды не оправдались, и Йен криво улыбнулся самому себе, вспомнив, как однажды старая бабушка Уилсон сказала о своем зяте Хираме, что он «выглядит так, словно не уступит дороги даже медведю».

Сейчас это описание было уместно, как никогда: ответ Йена и его улыбка отнюдь не улучшили настроение Солнечного Лося.

– Чего ты хочешь? – требовательно спросил он.

– Из того, что принадлежит тебе, – ничего, – ответил Йен со всей возможной кротостью.

Солнечный Лось сузил глаза, но прежде чем он успел что-нибудь сказать, вмешался Черепаха и пригласил Йена отобедать у него дома.

Йен согласился. Отказывать было невежливо. К тому же он мог спросить у него позже, когда они останутся вдвоем, где Эмили. Однако нужда, погнавшая его через триста миль по диким землям, не признавала культурных условностей и не терпела отлагательств.

«Кроме того, – думал Йен, собираясь с духом, – я знал, что все так и будет. Нет смысла оттягивать неизбежное».

– Я хочу поговорить с женщиной, которая когда-то была моей женой. Где она?

Кое-кто из мужчин прищурился, заинтересованно или смущенно, но Йен заметил, что взгляд Черепахи метнулся к воротам большого дома в конце улицы.

Солнечный Лось, к его чести, лишь выпрямился и расставил шире ноги, готовясь при необходимости противостоять даже двум медведям. Для Ролло это не имело значения, он ощерился и зарычал; некоторые из мужчин отшатнулись. Солнечный Лось, которому лучше всех было известно, на что способен Ролло, не сдвинулся ни на дюйм.

– Ты хочешь натравить на меня своего демона? – спросил он.

– Конечно, нет. Sheas, a c[12], – тихо приказал Йен Ролло.

Ролло послушался не сразу: показывая, что это он так решил, еще немного порычал – и лишь потом отвернулся и лег.

– Я пришел не для того, чтобы забрать ее у тебя, – сказал Йен.

Он не верил, что его попытка примирения окажется удачной. Так и вышло.

– Думаешь, у тебя бы это получилось?

– Какая разница, раз мне это не нужно? – запальчиво воскликнул Йен, переходя на английский.

– Она не пойдет с тобой, даже если ты убьешь меня!

– Сколько раз повторить, что я не собираюсь ее уводить?

Солнечный Лось какое-то время хмуро смотрел на него в упор.

– Столько раз, чтобы на твоем лице отразилось то же самое, – сжимая кулаки, прошептал он.

Остальные мужчины принялись заинтересованно перешептываться и неосознанно подались назад. Они не вмешаются в схватку за женщину. Йен счел, что это хорошо, и посмотрел на руки Солнечного Лося. Он помнил, что тот был правшой. На поясе Солнечного Лося висел нож.

Йен примирительно выставил руки ладонями вперед.

– Я хочу всего лишь поговорить с ней.

– Зачем? – гаркнул Солнечный Лось.

Йен стоял близко, и на его лицо попали брызги слюны, но он не стер их. Отступать и опускать руки он тоже не стал.

– Дело касается только ее и меня. Скорее всего, она потом тебе расскажет.

При мысли об этом ему стало больно.

Он не переубедил Солнечного Лося, и тот без предупреждения ударил Йена в нос.

Хрустнуло, боль пронзила верхние зубы Йена, а Солнечный Лось ударил его в скулу. Йен тряхнул головой, сквозь слезы увидел смазанное движение и пнул Солнечного Лося в пах. Попал, но скорее по счастливой случайности, а не благодаря ловкости.

Он тяжело дышал, роняя кровь на дорогу. Шесть пар глаз перевели взгляды с него на Солнечного Лося, скорчившегося в пыли и тихо стонавшего. Ролло поднялся, подошел к лежащему мужчине и заинтересованно его обнюхал. Все снова посмотрели на Йена.

Кратким движением руки Йен приказал Ролло идти с ним к дому Бранта. Шесть пар глаз смотрели ему в спину.

Дверь открыла молоденькая белая девушка. Круглыми, словно пенни, глазами она смотрела, как Йен подолом рубахи вытирает бегущую из носа кровь. Покончив с этим, он вежливо произнес:

– Будь любезна, спроси у Вакьотейехснонса, согласится ли она поговорить с Йеном Мюрреем?

Девушка пару раз моргнула, затем кивнула и закрыла дверь, успев еще раз глянуть в щель на Йена, чтобы удостовериться – он ей не привиделся.

Испытывая странное ощущение, Йен вошел в сад – типичный английский сад с кустами роз, лавандой и вымощенными камнем дорожками. Царивший здесь запах напомнил ему о тете Клэр, и Йен мимолетно удивился – неужели Тайенданега привез из Лондона английского садовника?

В саду на некотором расстоянии друг от друга работали две женщины. Одна из них была белой – судя по цвету выбившихся из-под косынки волос – и уже немолодой, о чем свидетельствовала сутулая спина. Жена Бранта? Быть может, та девушка, что открыла ему дверь, – их дочь? Другая женщина была индеанкой, в ее косе, спускавшейся на спину, уже белела седина. Ни одна из работниц не обернулась.

Услышав щелчок дверной задвижки, он повернулся не сразу, подготавливая себя к разочарованию, – ее могло не быть здесь или, что хуже, она могла отказаться встречаться с ним. Но это оказалась она, Эмили, маленькая и стройная. Ее груди круглились в вырезе голубого ситцевого платья, длинные волосы были забраны в пучок на затылке и ничем не прикрыты. На лице застыл страх – и надежда. Ее глаза радостно заблестели, и Эмили шагнула к нему.

Он бы сжал ее в объятьях, подойди она и потянись к нему. «И что тогда?» – мелькнула мысль. Не важно, ведь после первого порывистого движения она остановилась. Стиснула ладони перед собой и спрятала их в складках юбки.

– Брат Волка, – сказала она на языке могавков. – При виде тебя у меня на сердце становится тепло.

– У меня тоже, – ответил он ей на том же языке.

– Ты пришел поговорить с Тайенданегой? – кивнув в сторону дома, спросила она.

– Позже, быть может.

Никто из них не упомянул о его носе, хотя он уже, похоже, распух вдвое, а кровь запачкала весь перед рубахи. Йен огляделся. От дома вглубь сада вела тропинка, он кивнул на нее и спросил:

– Пройдешься со мной?

Она колебалась. Радость в ее глазах не потухла, но приугасла; ее заслонили другие чувства – настороженность, легкая тревога и то, что он назвал бы гордостью.

– Я… дети… – полуобернувшись к двери, промолвила она.

– Не важно. Я всего лишь… – Из носа опять хлынула кровь, Йен умолк и провел тыльной стороной ладони по верхней губе. Он сделал два шага вперед и оказался так близко к Эмили, что мог бы коснуться ее, однако постарался, чтобы этого не случилось. – Я хотел сказать тебе, что сожалею. О том, что не дал тебе детей. И я рад, что теперь они у тебя есть.

Ее щеки мило зарумянились, гордость одолела тревогу.

– Можно мне посмотреть на них? – спросил Йен, удивив этим вопросом не только ее, но и себя.

Мгновение поколебавшись, она повернулась и вошла в дом. Он сел на каменную стену и принялся ждать. Вскоре она вернулась с маленьким мальчиком лет пяти и девочкой лет трех или около того с коротенькими косичками. Девочка мрачно посмотрела на него и принялась сосать кулак.

Йен сглатывал кровь, она была терпкой и на вкус как железо.

Когда он шел сюда, то время от времени вспоминал объяснения тети Клэр. Не для того, чтобы пересказать их Эмили, – для нее они ничего не значили, да он и сам их едва понимал. А скорее, чтобы обрести в них поддержку в тот миг, когда он увидит ее с детьми, которых не смог ей дать.

«Назови это судьбой – или неудачей. Но ты не виноват. И она не виновата», – сказала тогда тетя Клэр, гляд на него, словно ястреб, что смотрит свысока, – с такой высоты, с которой, быть может, то, что видится безжалостностью, на самом деле оказывается искренним состраданием.

– Подойди ко мне, – попросил Йен на языке могавков и протянул мальчику руку.

Тот глянул на мать, но все-таки подошел к Йену и с любопытством уставился на него.

– Он похож на тебя лицом, – сказал Йен по-английски. – И руками, – добавил он, беря удивительно маленькие ручки ребенка в свои ладони.

Это было правдой: ручки мальчика походили на руки Эмили – изящные и тонкие, они лежали в его ладонях, словно спящие мышки, затем пальцы вдруг распрямились, словно паучьи ноги, и мальчик захихикал. Йен тоже засмеялся и быстро накрыл руки мальчика своей ладонью – словно медведь, схвативший пару форелей. Мальчик вскрикнул, и Йен отпустил его.

– Ты счастлива? – спросил он Эмили.

– Да, – ответила она. И пусть она не смотрела на него, опустила взгляд, отвечая, он знал: она ответила честно, просто не хотела видеть, ранил его ее ответ или нет. Он коснулся подбородка Эмили – какая мягкая у нее кожа! – и приподнял ее голову.

– Ты счастлива? – снова спросил он и слабо улыбнулся.

– Да, – снова ответила она, однако после тихо вздохнула и наконец коснулась его лица нежными, словно крылья мотылька, пальцами. – Иногда я скучаю по тебе, Йен.

Горло перехватило, но Йен продолжал улыбаться.

– Ты даже не спросишь, счастлив ли я?

Она быстро глянула на него – словно ножом кольнула.

– У меня есть глаза, – сказала она просто.

Они молчали. Глядя в сторону, он ощущал ее присутствие, слышал ее дыхание. Она проявила мудрость, не пойдя с ним в сад, – здесь, когда у ее ног играл сын, было безопасней. Для нее, по крайней мере.

– Ты останешься? – спросила она наконец.

Он покачал головой.

– Я возвращаюсь в Шотландию.

– Ты возьмешь жену из своего рода. – В ее голосе звучало облегчение и в то же время – сожаление.

– Разве люди твоего племени больше мне не родня? – вспылил Йен. – Они вымыли белую кровь из моего тела в реке – ты тоже была там.

– Да, я была там.

Эмили смотрела на него ищущим взглядом. Хорошо, что они больше не увидятся. Интересно, она хочет запомнить его – или высматривает что-то в его лице?

Похоже, последнее. Она отвернулась, подняла руку, жестом прося его подождать, и ушла в дом.

Маленькая девочка убежала за ней, не желая оставаться с незнакомцем, но мальчик остался.

– Ты Брат Волка? – поинтересовался он.

– Да. А ты?

– Меня зовут Диггер.

Детским именем пользовались для удобства, до тех пор, пока истинное имя как-нибудь не проявит себя. Йен кивнул. Они молча, с интересом разглядывали друг друга, не испытывая неловкости.

– Мать матери моей матери говорила о тебе, – внезапно сказал Диггер.

– Правда? – удивился Йен.

Похоже, мальчик говорит о Тевактеньон. Великая женщина, глава Совета женщин Снейктауна. Именно она изгнала его.

– Неужели Тевактеньон до сих пор жива?

– Да. Она старше, чем горы, – серьезно ответил мальчик. – У нее осталось только два зуба, но она до сих пор ест сама.

Йен улыбнулся.

– Хорошо. И что же она рассказала обо мне?

Мальчик нахмурился, вспоминая слова.

– Она сказала, что я ребенок твоего духа, но не должен рассказывать об этом своему отцу.

Это известие ударило Йена сильнее, чем отец мальчика; какое-то время он просто не мог говорить.

– Знаешь, я тоже считаю, что ты не должен об этом рассказывать, – сказал Йен, когда к нему вернулся дар речи, и повторил еще раз на языке могавков, на случай, если мальчик не поймет по-английски.

Мальчик спокойно кивнул.

– Я буду жить с тобой, ну, иногда? – спросил он, мало интересуясь ответом. Его глаза были прикованы к ящерице, что взобралась на камень и грелась на солнце.

– Если я буду жив, – как можно спокойнее заверил Йен.

Мальчик прищурился, наблюдая за ящерицей, его правая рука слегка шевельнулась. Понимая, что расстояние слишком велико, он посмотрел на Йена, который был к ней ближе. Йен, не шевелясь, искоса глянул на ящерицу и посмотрел на мальчика. «Не двигайся», – говорил его взгляд, и мальчик понимающе затаил дыхание.

В подобных случаях не раздумывают. Йен рванулся вперед – и в его руке оказалась извивающаяся удивленная ящерица.

Мальчик ликующе засмеялся, запрыгал на одном месте, хлопая в ладоши. Затем протянул руки за ящеркой и взял так, чтобы она не убежала.

– Что ты будешь с ней делать? – улыбаясь, спросил Йен.

Мальчик поднес ящерицу к своему лицу, задумчиво посмотрел на нее и слегка нахмурился.

– Я дам ей имя. Тогда она станет моей и поздоровается при встрече. – Он поднял ящерицу чуть выше, и они, не мигая, уставились друг на друга. – Тебя зовут Боб, – по-английски сказал мальчик и торжественно опустил руки к земле. Боб соскочил с его ладони и исчез под бревном.

– Очень хорошее имя, – серьезно произнес Йен. Его ушибленные ребра болели от усилий сдержать смех, но он тут же забыл об этом, когда услышал звук открывшейся двери. Из дома вышла Эмили с каким-то свертком в руках.

Она подошла к нему и показала ребенка. Он был спеленут и привязан к заспинной доске[13], неподвижностью напомнив Йену ящерку, которую он вручил Диггеру.

– Это моя вторая дочь. Ты выберешь для нее имя? – спросила Эмили с застенчивой гордостью.

Он был тронут просьбой и слабо коснулся руки Эмили, прежде чем взять девочку и всмотреться в ее лицо. Эмили не могла оказать ему большей чести; возможно, она до сих пор испытывала к нему какие-то чувства.

Но когда он посмотрел на девочку, на него снизошло понимание.

Йен положил руку – огромную, мозолистую, испещренную порезами, – на крошечную, покрытую мягкими волосками головку девочки.

– Я призываю благословение Брайд и святого Михаила на всех твоих детей. – Он притянул к себе Диггера. – Однако дать имя я должен ему.

Эмили изумленно перевела взгляд с него на сына и обратно и нервно сглотнула. Она колебалась, зато Йен был уверен.

– Твое имя – Быстрейший Из Ящериц, – сказал он на языке могавков.

Быстрейший Из Ящериц задумался на миг, затем довольно кивнул и убежал, восторженно смеясь.

Глава 41. Укрытие от бури

Уже не в первый раз Уильям поразился, сколько у его отца знакомых. В разговоре с Дензилом Хантером он как-то упомянул, что отец знал доктора Джона Хантера. История их знакомства включала в себя электрического угря, спонтанную дуэль и похищение трупа и стала одной из причин, приведших лорда Джона в Канаду и втянувших в битву на Равнине Авраама. Уильям поинтересовался, не мог ли этот Джон Хантер быть тем самым родственником-благодетелем, о котором говорила мисс Рэйчел?

Денни Хантер просветлел.

– Наверняка! Тем более ты упомянул о похищении тела. – От волнения он даже раскашлялся. – Это знакомство вышло крайне… познавательным. Хотя и обескураживающим. – Денни оглянулся на сестру, но Рэйчел ехала довольно далеко от них, ее мул семенил неторопливо, и она дремала в седле, покачивая головой, словно подсолнух. – Понимаешь, друг Уильям, – понизив голос, продолжил Хантер, – для того, чтобы хорошо изучить хирургию, нужно понять, как устроено человеческое тело, как оно действует. Не все можно узнать из книг – а книги, которыми руководствуются большинство докторов… откровенно говоря, они неверны.

– Правда?

Уильям практически не слушал, поглощенный надеждой достичь обитаемого места и поужинать, а также разглядыванием стройной шейки Рэйчел Хантер – в тех редких случаях, когда она ехала впереди. Он хотел обернуться и снова посмотреть на нее, но не мог – слишком мало времени прошло с прошлого раза, а это неприлично. Вот через несколько минут…

– …Гален и Эскулап. Считается – и уже давно, – что древние греки записали все известное о человеческом теле, и потому нет нужды сомневаться в их книгах и искать тайну там, где ее нет.

– Слышал бы ты мнение моего дяди о древних книгах по войне! – проворчал Уильям. – Он целиком и полностью поддерживает Цезаря, который, как он говорит, был довольно хорошим генералом, а вот Геродот, по его мнению, никогда не видел сражения.

Хантер заинтересованно посмотрел на него.

– То же самое – разумеется, в иных терминах – Джон Хантер говорил об Авиценне! «Он никогда не видел uterus[14] беременной женщины». – От избытка чувств Денни ударил кулаком по луке седла, и его лошадь, испугавшись, дернула головой.

Уильям потянулся и аккуратно взял поводья из рук Дензила, ослабив их натяжение.

Он обрадовался помехе, которая не дала Хантеру и дальше распространяться на тему uterus. Уильям не знал, что это такое, но раз оно имело отношение к беременной женщине, то, возможно, являлось частью женских половых органов, и мисс Хантер лучше не слышать разговоров на подобную тему.

– Ты сказал, что твое знакомство с доктором Джоном Хантером было обескураживающим. Почему? – сменил он тему и вернул поводья доктору.

– Видишь ли… мы, его студенты, познавали тайны человеческого тела… на человеческом теле.

Желудок Уильяма слабо дернулся.

– Ты имеешь в виду вскрытие?

– Да. – Хантер посмотрел на него с интересом. – Знаю, тема для обсуждения неприятная, но все же стоило увидеть, до чего замечательно Господь нас сотворил! Сложное устройство почек, удивительное внутреннее строение легких… Уильям, я просто не могу передать, каким откровением это стало!

– Кхм… понимаю, – сдержанно согласился Уильям. Теперь он мог вполне оправданно глянуть назад, что и сделал. Рэйчел сидела в седле прямо, расправив плечи. Она подставила лицо солнцу, ее соломенная шляпка сползла на спину, и Уильям улыбнулся. – Вы… э-э… где вы брали тела для вскрытия?

Доктор Хантер вздохнул.

– Приходилось нелегко. Брали тела бедняков, умерших по весьма прискорбным причинам. Частенько нам доставались тела казненных преступников. И, хотя мне нравилось, что после смерти они послужили доброму делу, их смерть меня расстраивала.

– Почему?

– Почему? – Хантер удивленно моргнул, но потом качнул головой, словно отгоняя мух. – Прости, я забыл, что ты не один из нас. Мы не одобряем насилие, друг Уильям, и уж тем более не убиваем.

– Даже преступников? Убийц?

Дензил поджал губы.

– Нет. Пусть они сидят в тюрьме или трудятся на благо общества. Ведь если государство, в свою очередь, совершает убийство, то это чудовищное нарушение Божьих заветов, и грех ляжет на всех нас, понимаешь?

– Я понимаю, что государство несет ответственность за своих граждан, – раздраженно ответил Уильям. – Ты ждешь, что констебли и судьи будут следить за безопасностью твоего имущества, ведь так? И если государство несет ответственность, то оно обязано иметь возможность поддерживать порядок.

– Не спорю: посадите преступников в тюрьму, если нужно. Но государство не имеет права убивать людей в моих интересах!

– Разве? – сухо спросил Уильям. – Ты хоть что-нибудь знаешь о том, какими были некоторые из казненных преступников? Знаешь об их преступлениях?

– А ты? – выгнул бровь Хантер.

– Я – да. Начальник Ньюгейтской тюрьмы – еще один знакомый моего отца. Я не раз обедал с ним и слышал такие истории, от которых распрямились бы завитки твоего парика – если бы ты его носил.

Хантер мимолетно улыбнулся.

– Зови меня по имени, – сказал он. – Ты ведь знаешь, что мы не используем звания и титулы. Признаюсь, ты прав. Я слышал – и видел – и более чудовищные преступления, чем те, о которых ты мог слышать у своего отца за обедом. Однако справедливость в руках Бога. Учинить насилие – отнять чью-то жизнь – значит нарушить Божью волю и совершить тяжкий грех.

– А если на вас напали, вы не станете отбиваться? – требовательно спросил Уильям. – Не станете защищать себя? Свои семьи?

– Мы полагаемся на доброту и милосердие Господа. И если нас убьют, то мы умрем с твердой верой в обещанную Богом жизнь и воскрешение.

Помолчав, Уильям произнес:

– Или же вы полагаетесь на желание кого-то другого совершать насилие за вас.

Дензил глубоко вздохнул. Какое-то время они ехали в молчании, а последовавший затем разговор был о птицах.

Наутро пошел дождь. Не ливень с грозой, который проходит быстро, а нудный затяжной дождь, который, похоже, зарядил на весь день. Пережидать его под скалистым навесом, где они ночевали, было бессмысленно: ветер сдувал воду прямо в костер, и тот больше чадил, чем грел.

Кашляя, Уильям и Дензил нагрузили пожитками вьючного мула, а Рэйчел завернула в парусину охапку более-менее сухого хвороста. Если удастся найти укрытие на ночь, они хотя бы смогут развести огонь и приготовить ужин, даже если дождь к тому времени не прекратится.

Промокшие, путники медленно ехали на северо-восток. На перекрестке Дензил тревожно сверился с компасом.

– Что скажешь, друг Уильям? – Он снял очки и протер их полой пальто. – Ни одна из дорог не ведет именно туда, куда нам нужно, а друг Локет не упоминает об этом перекрестке в своих записях. Та дорога ведет на север, а та – на восток. По крайней мере, в данный момент.

Три дня назад они общались с фермером по фамилии Локет и его женой. Фермерша угостила их ужином, продала хлеб, яйца и сыр, а ее муж рассказал о дороге, которая вела в Олбани, – где-то на ней они должны были столкнуться с Континентальной армией. Но перекресток он не упоминал!

Перекресток лежал в низине и теперь представлял собой маленькое озеро. Тем не менее дорога, по которой они ехали, вроде бы была шире той, что пересекала ее.

– Эта, – решительно сказал Уильям и ударил пятками по бокам лошади, заставляя ее перейти озерцо.

Позже, к вечеру, он начал подозревать, что ошибся. Будь они на правильной дороге, то к концу дня должны были, со слов Локета, доехать до маленького поселения под названием Джонсонс-Форд. Конечно, из-за дождя они ехали медленней, убеждал себя Уильям. И, хотя местность вокруг выглядела как всегда нежилой и раздражающе зеленой, деревеньки и фермы обычно предстают перед глазами внезапно, словно грибы после проливного дождя. И потому они могут увидеть Джонсонс-Форд в любой момент.

– Может, селение затопило! – наклонившись вперед, крикнула Рэйчел. Она и сама вымокла так, словно побывала под водой, и Уильям, невзирая на тревогу, усмехнулся. Края соломенной шляпки намокли и обвисли; Рэйчел, которой приходилось их приподнимать, чтобы хоть что-то увидеть, напоминала ему подозрительно выглядывающую из-под листа лягушку. Ее одежда тоже промокла насквозь, а поскольку она была одета в три слоя ткани, то походила сейчас на бесформенный ком постиранного белья, вынутого из исходящего паром котелка.

Прежде чем он успел ответить, ее брат выпрямился в седле, осыпав все вокруг брызгами воды, и театральным жестом вытянул руку.

– Смотрите!

Уильям начал оглядываться, решив, что они недалеко от селения. Ничего подобного. Зато дорога уже не была пустой. К ним торопливо брел по грязи какой-то мужчина, укрывший голову и плечи от дождя разрезанным мешком. Встретить в этой пустынной местности человека – уже повод для радости, и Уильям слегка пришпорил лошадь, чтобы побыстрее поздороваться с незнакомцем.

– Рад встрече, юноша, – сказал мужчина, глядя на Уильяма из-под мешка. – Куда вы направляетесь в этот непогожий день? – Он заискивающе улыбнулся, показав сломанный клык, пожелтевший от табака.

– В Джонсонс-Форд. Мы правильно едем?

Мужчина подался назад, словно в удивлении.

– Джонсонс-Форд?

– Да. Далеко еще? – раздраженно спросил Уильям. Он понимал, что в сельской местности людей мало и ее жители имеют склонность задерживать путешественников, но сегодня ему было не до общения.

Мужчина удивленно покачал головой.

– Боюсь, вы пропустили поворот. На перекрестке нужно было сворачивать налево.

Рэйчел жалобно вздохнула. Темнело, тени у лошадиных ног сгущались, а до перекрестка было несколько часов езды. Они не успеют вернуться туда до наступления темноты и уж тем более не доедут до Джонсонс-Форда.