Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти Гэблдон Диана
– Дензил, – мимолетно улыбнувшись, сказал он. – Друг Стэктоу хочет ампутировать под коленом…
– Разумеется! – запальчиво произнес Стэктоу. – Я хочу сохранить коленный сустав, к тому же необходимости отрезать выше нет!
– Как ни странно, я склонна согласиться с вами, – сказала я ему и повернулась к Дензилу Хантеру. – У вас иное мнение?
Он покачал головой и пальцем вернул сползшие очки на переносицу.
– Нужно удалять до середины бедра. У этого мужчины подколенная аневризма. Это…
– Я знаю, что это такое, – сказала я, нащупывая аневризму под коленом Ормистона. Он хихикнул, резко умолк и покраснел от смущения. Аневризма – большая плотная опухоль в подколенной впадине – мягко пульсировала под моими пальцами. Удивительно, что сосуды не лопнули во время морского боя или тяжелого переезда в Тикондерогу. В современной операционной можно было бы ампутировать ногу до колена и удалить аневризму, но не здесь.
– Ты прав, друг Дензил, – выпрямившись, сказала я. – Как только миссис Рэйвен принесет кипяток, мы…
Мужчины не слушали – смотрели на что-то позади меня. Я обернулась. По проходу шел Гвинейский Дик, из-за жары раздетый до набедренной повязки. Украшенная татуировками кожа блестела от пота. Он торжественно нес бутылку черного стекла, держа ее между ладонями.
– Капитан послать тебе грог, Джо.
– Боже, благослови капитана за его щедрость! – искренне воскликнул Ормистон.
Взяв бутылку, он зубами вынул пробку и принялся жадно пить.
Плеск воды возвестил о приходе миссис Рэйвен – найти кипяток оказалось легко: чуть ли не у каждого очага стоял чайник. По счастью, она принесли и холодной воды, так что я смогла помыть руки, не рискуя обварить их.
Я взяла один из коротких и широких ампутационных ножей и хотела уже опустить его в кипяток, но раздраженный лейтенант Стэктоу вырвал его у меня.
– Что вы делаете, мадам! Это мой лучший нож!
– Именно поэтому я и собираюсь им воспользоваться. Только сперва обмою.
На голове у Стэктоу топорщилась седая щетина; он был худощав и невысок, на два-три дюйма ниже меня – это выяснилось, когда я выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Его лицо покраснело.
– Если вы опустите его в кипяток, то нарушите характер закалки металла!
– Нет, горячая вода всего лишь очистит его, – возразила я, до поры не проявляя своего характера. – Я не стану оперировать грязным ножом.
– Вот как? – Глаза Стэктоу радостно сверкнули, он прижал нож к груди. – Значит, оперировать придется не вам, правда?
Гвинейский Дик, с интересом прислушивавшийся к нашей перепалке, вдруг наклонился и вырвал нож из руки Стэктоу.
– Капитан говорит – она делает это для Джо. Она делает.
Грубое неповиновение разозлило Стэктоу – скривив губы, доктор бросился на Дика и попытался отобрать нож. Но у Дика была отличная реакция, натренированная межплеменными стычками и годами плавания под английским флагом, – он замахнулся на Стэктоу, похоже, намереваясь отрезать тому голову. У Дензила Хантера реакция была немногим хуже – он лишь чуточку промахнулся и не успел перехватить руку Дика, зато от толчка гвинеец врезался в Стэктоу и выронил нож. Мужчины вцепились друг в друга и какое-то время боролись, затем, потеряв равновесие, упали на койку Ормистона. Больной, бутылка грога, миска с кипятком, Дензил Хантер и хирургические инструменты полетели на каменный пол с грохотом, перекрывшим голоса всех присутствующих.
– О-о-о! – восторженно застонала потрясенная миссис Рэйвен. На подобное она не смела и надеяться.
– Денни, что ты делаешь? – раздался не менее потрясенный голос из-за моей спины.
– Помогаю оперировать другу Клэр, – сев, с достоинством ответил Дензил. В поисках очков он руками хлопал по полу вокруг себя.
Рэйчел Хантер нагнулась, подняла с каменного пола очки и водрузила их на нос брата. При этом она не сводила настороженного взгляда с лейтенанта Стэктоу. Распираемый злостью, тот медленно, словно воздушный шар, который надувают горячим воздухом, поднимался с пола.
– Ты, – хрипло сказал он и ткнул дрожащим пальцем в Дика. – Я повешу тебя за оскорбление офицера! – Обвиняющий перст указал на Дензила Хантера. – Вас предадут военному суду и уволят! А что до вас, мадам, – он выплюнул последнее слово и умолк, не в силах сразу придумать достаточно ужасную кару для меня. – Я попрошу вашего мужа вас побить!
– Пощекочи меня, дорогая, – невнятно произнес кто-то с пола. Посмотрев вниз, я увидела ухмыляющегося Ормистона. Падая, он ухитрился поймать бутылку с грогом и еще выпить.
Лейтенант Стэктоу издал звук, свидетельствующий о том, что чаша его терпения переполнена. Он торопливо собрал свои инструменты и ушел, звякая ножами и пилами и роняя некоторые из них на пол.
– Ты искала меня, Сисси? – спросил Дензил Хантер. Поднявшись с пола, он принялся расправлять пострадавшую койку.
– Не столько я, сколько миссис Браун. Она утверждает, что вот-вот родит, и хочет видеть тебя. Без промедления, – сухо ответила его сестра.
Доктор Хантер коротко фыркнул и посмотрел на меня.
– Миссис Браун – истеричка, в буквальном смысле этого слова, – пожал он плечами.
– Я знаю ее, – стараясь не улыбаться, сказала я. – Лучше вам ею заняться, коллега.
Миссис Браун и в самом деле была истеричкой. А также женой командира ополчения – и потому считала, что наблюдать ее должна не простая повитуха, а доктор. Она услышала, что доктор Дензил Хантер работал с доктором Джоном Хантером, акушером самой королевы… Полагаю, мои услуги были бы отвергнуты.
– У нее не течет кровь и воды еще не отошли? – смирившись с неизбежным, спросил Дензил у сестры.
Гвинейский Дик, на которого недавний конфликт не произвел впечатления, поднял с пола матрас и уложил его на койку. Затем, присев, поднял Ормистона с той же легкостью, что и перьевой матрас, и уложил его на койку вместе с бутылкой.
– Чуточку ниже, дорогая, да, вот так… – довольно прошептал Ормистон.
– Он готовый, – заявил Дик.
Дензил беспомощно посмотрел на сестру, потом на меня.
– Я пойду к миссис Браун, хотя срочности никакой. Не могла бы ты подождать, пока я вернусь и проведу операцию?
– Она делает это, – пристально глядя на Дензила, сказал Дик.
– Да-да, она, – заверила я его, приглаживая волосы. – Другое дело, чем она будет это делать. Ты можешь одолжить мне инструменты, док… друг Дензил?
– У меня есть неплохая пила. – Он мимолетно улыбнулся. – И я не буду против, если ты захочешь ошпарить ее кипятком. Только ножа у меня подходящего нет. Рэйчел может попросить его у других хирургов.
Рэйчел нахмурилась. Должно быть, другие хирурги недолюбливали доктора Хантера.
Я посмотрела на ногу Ормистона, оценила ее толщину, сунула руку в прорезь на юбке и коснулась ножен с ножом – хорошим, крепким, который Джейми недавно наточил. Изогнутый нож подошел бы больше, зато у моего подходящая длина…
– Не беспокойся, обойдусь своим. Пожалуйста, мисс… Рэйчел, найдите пилу брата. – Я улыбнулась ей. – Миссис Рэйвен, воды у нас больше нет, не могли бы вы…
– Разумеется! – воскликнула она и ушла, подобрав миску и по дороге пнув один из выроненных лейтенантом Стэктоу инструментов.
Многие завороженно наблюдали за скандалом вокруг ноги Ормистона, да и сейчас с опаской поглядывали на Гвинейского Дика.
– Миссис Браун может подождать четверть часа? – спросила я Дензила. – Мне будет легче оперировать с теми, кто понимает, что происходит, и может подержать ногу, пока я ее отпиливаю. А Дик будет держать больного.
– Четверть часа?
– Сама ампутация продлится меньше минуты, если не возникнет внезапных осложнений. Но подготовка к ней займет какое-то время, а еще мне потребуется ваша помощь в перевязывании перерезанных кровеносных сосудов. Кстати, куда подевалась бутылка с выпивкой?
Темные брови Дензила едва ли не коснулись линии роста волос, однако он все же указал рукой на Ормистона, который заснул в обнимку с бутылкой и уже начал похрапывать.
– Нет, я не собираюсь его поить, – сухо сказала я в ответ на выражение лица Дензила.
Взяв бутылку, я плеснула немного грога на чистую тряпицу и принялась протирать волосатое бедро Ормистона. К счастью, лейтенант забыл здесь хирургические нитки, а инструмент, который пнула миссис Рэйвен, оказался зажимом. Он пригодится, когда настанет пора зажимать концы перерезанных артерий, которые имеют неприятное свойство втягиваться в плоть, не переставая при этом кровоточить.
– Помочь? – спросил пребывающий в растерянности Дензил.
– Могу я взять твой пояс, чтобы перетянуть ногу?
– Конечно, – пробормотал он и без колебаний расстегнул пряжку. – Вижу, тебе уже приходилось делать это раньше, – добавил Дензил, глядя на меня с интересом.
– И не раз, к сожалению.
Я нагнулась к Ормистону. Дыхание у него было хриплым, но не затрудненным. За каких-то пять минут он выпил чуть ли не половину бутылки. Такая доза убила бы непривычного к грогу человека, но только не английского моряка. Невзирая на жар, пульс и дыхание Ормистона были в пределах нормы. Опьянение – не анестезия, больной в оглушенном состоянии, однако придет в себя, когда я начну резать его ногу. Хотя выпивка изгоняет страх и немного приглушает боль. Интересно, смогу ли я когда-нибудь – и где-нибудь – снова использовать эфир при анестезии?
В длинной зале было два или три небольших стола, на них лежали бандажи, корпия и прочие перевязочные материалы. Я выбрала что почище и вернулась к кровати больного. Как раз подошла миссис Рэйвен с миской воды, покрасневшая и запыхавшаяся, – видимо, боялась пропустить что-нибудь интересное. Вскоре вернулась и Рэйчел Хантер с пилой брата.
– Друг Дензил, не мог бы ты окунуть лезвие пилы в кипяток? – спросила я, обвязывая вокруг талии мешок, – он послужит мне фартуком. Капельки пота сбегали по спине и щекотали ягодицы; чтобы во время операции пот не затекал в глаза, я повязала на лоб полоску ткани. – Еще нужно соскрести грязь у рукояти. Мой нож и этот зажим тоже опусти в кипяток.
Он повиновался с озадаченным видом. Из толпы донеслись заинтересованные шепотки – людям никогда не доводилось видеть столь удивительного зрелища, хотя присутствие Дика заставляло их держаться на почтительном расстоянии.
– Как ты думаешь, лейтенант в самом деле собирается повесить нашего друга? – кивнув на Дика, шепотом спросил у меня Дензил.
– Уверена, ему бы хотелось его повесить, но вряд ли удастся. Дик – пленник-англичанин. А вот тебя лейтенант может привлечь к военному суду.
– По-моему, в армии не так уж много хирургов, чтобы начальство могло позволить себе их вешать. А если меня понизят в звании, это вряд ли отразится на моей компетенции. – Он весело улыбнулся. – У тебя вообще нет звания, а я верю, что ты справишься с операцией.
– Если будет на то воля Божия, – ответила я.
– Если будет на то воля Божия, – серьезно кивнув, повторил Дензил и дал мне нож, еще горячий после кипятка.
– Вам лучше отойти, – сказала я зрителям. – Здесь будет грязно.
– Боже мой, Боже мой, – дрожащим от предвкушения голосом пробормотала миссис Рэйвен. – Какой ужас!
Глава 45. Три стрелы
10 июня 1777 года, Мотвиль, Пенсильвания
Грей внезапно сел, едва не ударившись о нависающую над головой балку и какое-то время не осознавая, где находится. Сердце учащенно билось, на шее и висках выступил пот.
– Третья стрела, – произнес он вслух и тряхнул головой, пытаясь сопоставить эти слова с необычайно ярким сновидением, которое так внезапно оборвалось.
Сон, воспоминание или нечто схожее по природе с ними обоими?.. Он стоял в главной гостиной «Трех стрел» и смотрел на картину Стаббса, висящую справа от камина в стиле барокко. Стены были увешаны картинами – сверху, снизу, безо всякой последовательности. Было ли так на самом деле? Он смутно помнил давящее ощущение от обилия орнамента, но правда ли картины висели так тесно, сверху донизу, и с каждой на него смотрели лица? В этом сне барон Амандин стоял рядом с ним, мощное плечо касалось его плеча, они были одного роста. Барон рассказывал что-то об одной из картин; Грей не помнил, что именно – возможно, о приемах художника. Сесиль Бошан, сестра барона, стояла с другой стороны от Грея; ее обнаженное плечо касалось его плеча. Она благоухала жасмином, ее волосы были напудрены. Он барона пахло бергамотом и цибетом. Разве может присниться запах? В душной комнате тяжелый аромат парфюма мешался с горьким запахом пепла, вызывая дурноту. Чья-то рука легла на его зад, сжала, а потом принялась поглаживать.
Это было не во сне.
Грей медленно лег на кровать, закрыл глаза, стараясь вспомнить привидевшиеся образы. Затем сон стал эротическим: ему пригрезился чей-то рот на его исключительно чуткой плоти; собственно, именно связанные с этим видением ощущения и разбудили его. Кому принадлежал рот, он тоже не знал. Во сне присутствовал и доктор Франклин. Вспомнились его белые ягодицы, когда он шел по коридору впереди Грея, – слегка обвисшие, но еще довольно крепкие, его седые волосы, елозящие по костлявой спине, складки кожи на талии. Франклин с полнейшим равнодушием обсуждал висевшие на стенах картины. Воспоминание было ярким, окрашенным эмоциями. Разумеется, они с Франклином не… даже во сне. Но картины имели к этому какое-то отношение.
Грей попытался вспомнить что-то из картин, вот только реальность мешалась с порождением сна. Пейзажи… Нечто с египетскими мотивами, хотя вряд ли художник когда-либо бывал южнее Бретани. Традиционные семейные портреты…
– Да! – Он резко сел и на этот раз все-таки ударился головой о потолочный брус, причем сильно – до звезд в глазах, до невольного возгласа боли.
– Дядя Джон, что случилось? – донесся удивленный голос Дотти с соседней кровати; судя по шелесту покрывала на полу, ее служанка тоже проснулась.
– Ничего, ничего. Спи дальше. Я всего лишь иду… в отхожее место. – Он спустил ноги с кровати.
– Ох.
С пола донеслось шуршание, шепот, оборвавшийся после строгого шиканья Дотти. Входную дверь Грей нашел на ощупь – из-за закрытых ставней в комнате было темно, как в душе грешника. По лестнице он спустился благодаря слабому отсвету фонаря из главной залы трактира.
Свежий прохладный воздух снаружи пах чем-то знакомым; Грей не помнил, как это называется, но оно прочно засело в памяти. После сладострастных снов он почти с облегчением предался воспоминаниям. Долгие поездки в Виргинии, грязные дороги, свежие листья, отдача выстрелившего ружья, текущая по руке оленья кровь… Разумеется, они тогда охотились с Уильямом.
Внезапно он ощутил, что вокруг дикая природа – странное, острое чувство, свойственное Америке: словно где-то рядом среди деревьев таится нечто, не враждебное, но и не дружелюбное.
Ему нравились годы, проведенные в Виргинии, вдали от европейских интриг и лондонского общества. Он особо ценил их за то, что они способствовали сближению с сыном.
Грей всматривался в густую траву, однако, наверное, было уже слишком поздно: светлячки появляются в основном ранним вечером. Он хотел показать их Дотти. Когда они с сыном поселились в Виргинии, Уильям был очарован светлячками: он ловил их, осторожно накрывал другой рукой и вскрикивал от восторга, глядя, как в темноте меж ладоней зажигается свет. Каждое их летнее появление он встречал с радостью.
Облегчившись и, как ни странно, успокоившись, Грей медленно сел на колоду для рубки дров, что стояла во дворе трактира. Возвращаться в душную комнату не хотелось.
Интересно, где Генри? Где он ночует сегодня? В каком-нибудь карцере? Впрочем, в Колониях карцеров, как таковых, нет. Здесь даже обычные дома уютны и просторны. Наверное, его племянника держали в казарме, сарае, каком-нибудь подполе, – и все же он, насколько известно, пережил зиму, невзирая на довольно серьезные ранения. У него наверняка были какие-то деньги, он мог заплатить, чтобы его разместили в лучшем месте. Может, ему хватило денег даже на лечение.
Через два дня они уже будут в Филадельфии. К тому же у него есть рекомендательные письма, которые дал Франклин. Опять Франклин! Черт бы побрал этого мужчину с его воздушными ваннами. Хотя Грей из любопытства однажды присоединился к нему и нашел этот процесс приятным, но сидеть в чем мать родила в изысканно обставленной комнате с растениями в горшках на подоконниках и картинами на…
Нет-нет, в той комнате на верхнем этаже поместья «Три стрелы», разумеется, не было картин.
Снова нахлынули, мучительно дразня, смутные видения. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул душистый воздух летней ночи и усилием воли отогнал их.
«Три стрелы». Кто же третья?.. Словно наяву он увидел слова из письма Хэла и от удивления открыл глаза. Он давно уже привык к туманным рассуждениям Хэла, но в тот раз ничего не понял. Однако их смысл, похоже, пустил корни в его подсознании – и все для того, чтобы проявиться посредством бредовых снов в разгаре ночи, посреди дикой природы. Зачем?
Грей осторожно потер макушку, которая болела от удара о балку. Пальцы машинально скользнули вниз, нащупав место, где жена Джейми Фрэзера после трепанации прикрыла дырку в его черепе сплющенным серебряным шестипенсовиком. Она умело натянула кожу на рану, там теперь даже волосы росли. Грей редко замечал его или думал о нем, кроме тех случаев, когда в холодную погоду металл леденел, иной раз вызывая головную боль и насморк.
Промелькнула мысль, что, когда он приехал в «Три стрелы», было холодно, очень холодно.
За трактиром раздался шум. Стук копыт по засохшей грязи, чьи-то перешептывания.
Какие могут быть дела в такой час? Разве что темные…
Незнакомцы приближались. Грей не мог уйти – заметят, и затаил дыхание.
В двух шагах от него куда-то неторопливо проехали трое всадников, один из них держал поводья навьюченного мула. Грей не двигался, и всадники свернули на дорогу в Филадельфию. К чему такая таинственность? Впрочем, неудивительно. Он еще в прошлом году после возращения в Северную Каролину заметил: вокруг царило нездоровое волнение, смутная тревога витала в воздухе. Люди стали подозрительными на новый лад: они не знали, кому верить. И не верили никому.
Мысль о доверии тут же вызвала в памяти образ Перси Уэйнрайта.
«Есть ли на земле тот, кому я верю еще меньше?» – подумал Грей.
И внезапно осознал, что есть. Перси предстал перед ним, как наяву: темноглазый, улыбающийся, он водил пальцем по бокалу с вином так, словно это был член Грея, а затем произнес: «Я женился на одной из сестер барона Амандина…»
– Одной из сестер, – прошептал Грей, вспомнив сон. Источаемый камнями «Трех стрел» холод казался таким реальным, что он поежился, невзирая на теплую ночь. Два теплых похотливых тела, как наяву, сжали его с двух сторон. А на стене, незаметный среди множества картин, висел портрет троих детей: две девочки и мальчик с собакой на фоне узнаваемой стены «Трех стрел».
Вторая сестра. Третья стрела, которую Хэл, с его безошибочным чутьем на странное, никогда не видел, но все равно распознал.
Бошаны – знатный древний род, они очень любили говорить о себе. Во время визита Грей слышал о деяниях кузенов, дядьев, теть, дальних родственников… и только о второй сестре ни слова.
Разумеется, она могла умереть в детстве, подобное случается нередко. Но почему тогда Перси сказал…
Заболела голова. Грей со вздохом поднялся и вошел в трактир. Однажды он поговорит с Перси – неизвестно, когда и где, но поговорит. Как ни странно, эта перспектива его больше не тревожила.
Глава 46. Леи
Брианна остановилась у домика, откуда можно было наблюдать за рыбой. Сезон нереста, когда косяки лосося плыли вверх по желобу специальной лестницы, чтобы преодолеть дамбу Питлохри, еще не настал, но сердце замирало, когда то здесь, то там внезапно вспыхивала серебром чешуя.
Глупо волноваться о том, что уже случилось. Брианна знала, что у родителей все хорошо, – ну, по крайней мере, они выбрались из форта Тикондерога: в коробке оставалось еще много писем. В любой момент можно прочитать эти письма и все выяснить. Вот потому-то она и чувствовала себя странно. Похоже, она не беспокоилась по-настоящему. Так, слегка волновалась. И в то же время Бри слишком хорошо знала, сколько подробностей опускается даже в самом подробном письме. Согласно книге Роджера, генерал Бергойн покинул Канаду в начале июня и пошел на юг, намереваясь соединиться с войсками генерала Хау, что разделило бы Колонии на две части. А шестого июля он остановился, чтобы напасть на Тикондерогу…
– Coimhead air sin![20] – раздалось позади.
Брианна удивленно обернулась. Роб Кэмерон восторженно указывал на окно. Повернувшись в ту сторону, она увидела, как огромная серебристая, с темными пятнами на боках, рыбина выпрыгнула из воды и скрылась в желобе.
– Nach e sin an rud as bragha a chunnaic thu riamh?[21] – спросил Роб, с чьего лица так и не сошло изумленнное выражение.
– Cha mhr![22] – ответила она и, невзирая на беспокойство, слабо улыбнулась. Почти улыбнулась.
На лице Роба тоже цвела улыбка, но теперь он улыбался уже ей.
– А, так ты все-таки говоришь на гэльском! Я не поверил кузену – это с твоим-то боу-стоу-нским акцентом! – сказал он, растягивая звуки, словно бостонец, – так, по крайней мере, ему казалось.
– Оставь а-авто в па-арке Гарва-арда, – сказала она с настоящим – пусть и слегка преувеличенным – бостонским акцентом.
Роб рассмеялся.
– Как это у тебя получается? На гэльском-то ты говоришь без акцента. То есть он у тебя есть, но не такой. Скорее, как на острове Барра, может, или Юст.
– Мой отец – шотландец. Я переняла акцент у него.
– Правда? А откуда он? Как его зовут?
– Джеймс Фрэзер, – ответила она. Называть имя не опасно – Джеймсов Фрэзеров десятки. – Но его… уже нет в живых.
– Соболезную тебе. Мой отец погиб в прошлом году. Вот ведь как бывает, да? – Роб сочувственно коснулся ее руки.
– Да, – кратко ответила Брианна и прошла мимо.
Он тут же повернулся и последовал за ней.
– Роджер говорил, у вас детишки есть? – Роб улыбнулся уголком рта, уловив ее удивление. – Встретил его в ложе. Хороший парень.
– Хороший, – настороженно согласилась Брианна.
Роджер не говорил, что встретил Роба. Интересно почему? Они, похоже, общались довольно долго, раз уж Роб выяснил, что Роджер ее муж и у них есть дети.
– Как жаль проводить такой чудесный день на дамбе. Сейчас бы побыть у воды… – Роб кивнул в сторону потока, где на мелководье стояли, словно цапли, шестеро рыбаков. – Вы с Роджером умеете рыбачить?
– Я умею, – сказала она и вспомнила подергивание удочки в руках, отзывающееся нетерпеливой дрожью в теле. – А ты, значит, любишь рыбачить?
– Да, у меня есть разрешение на рыбалку в национальном парке Ротимерчус. Скажи, если когда-нибудь захочешь съездить, босс.
Он обогнал ее и, насвистывая, первым вошел в офис дамбы.
«Лей – это невидимая линия между двумя значимыми географическими объектами, обычно древними сооружениями или мегалитами. Существует несколько теорий, объясняющих существование леев; ведутся споры на тему, феномен это или всего лишь объект человеческой культуры.
Я имею в виду следующее: если выбрать два значимых для людей объекта, то от одного до другого, скорее всего, будет проложен путь, и не важно, что это за объекты. Например, Лондон и Эдинбург соединяет широкая дорога, потому что люди хотят часто ездить из одного города в другой. А леем называют древний путь, ведущий, скажем, от мегалита к старому аббатству, построенному на месте языческого святилища.
Поскольку иных материальных свидетельств, помимо очевидного существования подобных линий, нет, о леях ведется много пустых разговоров. Некоторые придают им магическое или мистическое значение. Я не вижу причин для этого, и такого же мнения придерживалась и твоя мать, а она все-таки ученый. С другой стороны, наука порой меняет точку зрения, и то, что кажется магией, может обрести научное обоснование. (Примечание: сделать сноску о Клэр и заготовке трав.)
Тем не менее одну из теорий о леях можно объяснить физическими законами. Возможно, ко времени, когда тебе в руки попадет этот текст, ты уже будешь знать, кто такие лозоходцы. Если получится, я постараюсь познакомить тебя с одним из них. На всякий случай поясню: лозоходец может обнаружить под землей воду, а иной раз залежи руды. Некоторые из лозоходцев для обнаружения воды используют раздвоенную на конце ветку, металлический прут или иной предмет, другие же просто чувствуют ее. У этого умения нет обоснования; твоя мать говорит, если следовать принципу Оккама, подобные люди просто знают геологию и признаки мест, под которыми залегают подземные воды. Я видел, как работают лозоходцы, и могу сказать, что это не совсем так, – особенно учитывая теории, о которых я тебе рассказываю.
Одна из теорий гласит, что вода или металл имеют некое магнитное излучение, которое и чует лозоходец. Твоя мать полагает, что первая часть утверждения верна и в земной коре существуют геомагнитные полосы, которые опутывают весь земной шар. Более того, она сказала, что эти полосы можно определить специальными приборами, но они непостоянны – меняют свое направление. Считается, что в этом виноваты пятна на солнце и смена полюсов.
Еще один интересный факт: почтовые голуби (возможно, другие виды птиц тоже), похоже, чувствуют геомагнитные линии и с их помощью определяют, куда лететь.
Мы с твоей мамой подозреваем, что леи – если они существуют – проходят по геомагнитным линиям (или вдоль них). Там, где они пересекаются или сливаются, возникает место, где магнитные излучения становятся… другими (я использую это слово за неимением лучшего определения). Мы полагаем, что эти слияния – или некоторые из них – вполне могут быть теми самыми местами, в которых люди, чувствительные к подобному излучению (словно голуби), в состоянии перемещаться из одного времени в другое (как твоя мать, я, ты, Джем и Мэнди). Если же мой текст сейчас читает родившийся после моей смерти ребенок (или внуки), то я не знаю, есть ли у тебя эта чувствительность или способность – назови как хочешь, – но заверяю тебя, она действительно существует. Твоя бабушка подозревает, что она генетическая, похожая на умение сворачивать в трубочку язык. Если у тебя нет такой способности, ты просто не поймешь, что нужно сделать, даже если несколько раз увидишь, как это делают другие. Но если ты обладаешь ею, то я даже не знаю, пожалеть тебя или поздравить, хотя она вряд ли хуже всего остального, что родители, сами не зная, передают своим детям: кривых зубов, например, или близорукости.
Весь смысл в том, что умение путешествовать во времени может зависеть от врожденной чувствительности к этим… точкам слияния? завихрениям времени?.. или еям.
Из-за особой геологической истории Британских островов на них можно обнаружить немало леев, или, что одно и то же, множество археологических объектов, которые как будто связаны этими линиями. Мы с твоей матерью собираемся описать их, насколько это возможно сделать, не подвергая себя опасности. Главное, не ошибиться, ибо объект может оказаться порталом.
Если моя гипотеза верна, то «открытость» данных мест в дни, соответствующие древним праздникам Солнца и Огня (по крайней мере, большая, чем в иное время), зависит от силы притяжения Солнца и Луны. Логично: раз уж небесные тела влияют на Землю, создавая приливы и меняя погоду, то почему бы им, в конце концов, не сотворить и временные завихрения?
Примечание: твоя мать говорит… вообще-то она много чего говорит, но я уловил лишь слова «Единая теория поля». Насколько мне известно, «Единая теория поля» еще не существует, но когда ее откроют, она объяснит чертову тучу всего и, помимо прочего, даст ответ, почему точка слияния геомагнитных линий влияет на время. Из объяснений твоей матери я понял, что пространство и время под влиянием притяжения иногда становятся единым целым. Хотя понял ли? Это столь же необъяснимо для меня, как и все остальное, что касается данного явления.
Примечание второе…
– Ты какой-то смысл здесь видишь? – спросил Роджер. – По крайней мере, сейчас?
– Сейчас все, что относится к этой теме, имеет смысл.
Его серьезный вид вызвал у нее улыбку. На щеке Рождера было чернильное пятно, черные волосы растрепались.
– Преподавание должно быть в крови. – Вынув из кармана платок, Брианна лизнула его и поднесла к лицу мужа. – Знаешь, есть такое замечательное современное изобретение – шариковая ручка…
– Мне они не нравятся, – ответил он и закрыл глаза, принимая ее заботу. – Даже авторучка уже роскошь по сравнению с птичьим пером.
– Так и есть. Когда отец писал ей письма, он вечно выглядел, как после взрыва на чернильной фабрике.
Ее взгляд вернулся к первому примечанию, и она коротко фыркнула, заставив Роджера улыбнуться.
– Стоящее объяснение?
– Учитывая, что оно для детей, звучит более чем убедительно, – заверила Брианна. – А что во втором примечании?
– Ах, это… – Он смущенно откинулся на спинку стула и сцепил руки.
– В нем будет что-то наподобие Самого Веского Довода в пользу того, чтобы идти туда?
– Вообще-то, да, – неохотно ответил Роджер и посмотрел ей в глаза. – Записи Гейлис Дункан. Книга миссис Грэм будет третьим примечанием. Пояснения твоей матери о насаждении суеверий – четвертым.
У Брианны зашумело в ушах, и она на всякий случай села.
– Уверен, что стоит об этом писать?
Она не знала, где находятся записи Гейлис Дункан, – и не хотела знать. Маленькая книжица, которую Фиона Грэм, внучка миссис Грэм, дала им, хранилась в Эдинбурге, в сейфовой ячейке Королевского банка Шотландии.
Роджер со вздохом покачал головой.
– Не уверен. Но сама подумай – мы не знаем, сколько лет будет детям, когда они это прочтут; нам обязательно следует дать хоть какие-то указания. На тот случай, если с нами что-нибудь случится прежде, чем они достаточно повзрослеют и мы сможем рассказать им… все.
Спину обдало холодом, словно по ней скользнул кубик льда. Роджер прав. Вдруг они оба погибнут в автомобильной аварии, как родители ее матери. Или дом загорится…
– Нет, вряд ли этот дом сгорит, – сказала она вслух, глядя на окно за спиной Роджера, проделанное в каменной стене толщиной восемнадцать дюймов.
Роджер улыбнулся.
– Да уж, пожар нам не грозит. Но записи… Я понимаю, что ты имеешь в виду. Надо будет просмотреть их и отфильтровать информацию: у нее там немало написано о том, какой из каменных кругов активен в то или иное время – это может пригодиться. Потому что читать все остальное… – Он замялся в поисках верного слова.
– Противно, – предложила Бри.
– Словно наблюдаешь, как кто-то у тебя на глазах медленно сходит с ума. Но «противно» тоже подходит. – Роджер взял у нее листы и сложил в одну стопку. – Как истинный ученый, я считаю неправильным урезать оригинальный источник.
Бри фыркнула, выразив тем самым свое отношение к Гейлис Дункан как к источнику чего-либо еще, помимо неприятностей. Хотя…
– Пожалуй, ты прав, – неохотно признала она. – Можно сделать резюме и просто упомянуть, где находятся сами записи, – на случай, если кто-нибудь из потомков ими сильно заинтересуется.
– Дельная мысль. – Он положил листы в ноутбук, закрыл крышку и встал. – Я схожу за ними, скорее всего, после уроков. Может, возьму с собой Джема и покажу ему город; он уже достаточно взрослый, чтобы пройти Королевскую Милю[23], да и замок ему наверняка понравится.
– Только не води его в подземелья!
Роджер усмехнулся.
– Так познавательно – восковые фигуры людей, которых некогда пытали. Настоящая история!
– Не будь это историей, было бы не так ужасно… – Повернувшись, Брианна случайно взглянула на часы. – Роджер! У тебя ведь урок гэльского языка в школе!
Он в ужасе тоже глянул на часы, подхватил со стола стопку книг и бумаг и выскочил из комнаты, витиевато высказавшись на гэльском.
Бри вышла из комнаты и увидела, как Роджер торопливо поцеловал Мэнди и бросился к двери. Мэнди встала в дверном проеме и принялась воодушевленно махать вслед отцу.
– Пока, папа! Пвинеси мне мовоженое!
– Если он забудет купить тебе мороженое, то мы сами после ужина сходим за ним в деревню, – пообещала Брианна и подхватила дочь.
Она стояла в дверном проеме с Мэнди на руках и наблюдала, как старый оранжевый «Моррис» чихнул, поперхнулся, вздрогнул и тронулся с места, выпустив голубоватое облако дыма. Нахмурившись, Бри подумала, что нужно поменять свечи зажигания. У поворота Роджер обернулся и улыбнулся им, и она помахала ему рукой, а потом притянула ближе к себе головку Мэнди, вдыхая сладкий запах шампуня «Джонсонс бэби» и потного ребенка. Она до сих пор слегка нервничала – скорее всего, из-за упоминания о Гейлис Дункан. Эта женщина давно умерла – и все же она была прапрабабушкой Роджера. Врожденной может оказаться не только способность путешествовать через каменные круги.
Хотя кое-что со временем ослабевает. Например, Роджер не имеет ничего общего с Уильямом Баккли Маккензи – сыном Гейлис Дункан от Дугала Маккензи, который повесил Роджера.
– Сукин сын, гореть тебе в аду! – тихонько выругалась Брианна.
– Это пвохое свово, мама, – укоризненно сказала Мэнди.
Класс был заполнен детьми, пришли также некоторые из родителей, и даже несколько бабушек и дедушек расположились у стен. Роджер испытывал легкое головокружение – не полноценную панику или испуг, а то ощущение, которое возникает, когда заглядываешь в широкий каньон и не видишь его дна. Он ощущал подобное, когда выходил на сцену. Он глубоко вздохнул, положил книги и бумаги, улыбнулся присутствующим и произнес:
– Feasgar math![24]
Как всегда, этого оказалось достаточно: первое слово сказано – или спето, – и он ощущает себя проводом, по которому течет ток. Устанавливается связь между ним и публикой, и следующие слова приходят будто из ниоткуда, текут сквозь него, как водный поток через гигантскую турбину на работе Бри.
Коротко представившись, Роджер заговорил о смысле гэльских ругательств – ведь именно из-за них пришли большинство детей. Родители недоуменно подняли брови, однако дедушки и бабушки понимающе улыбнулись.
– В гэльском нет таких плохих слов, как в английском. Извини, Джимми, – усмехнулся он взъерошенному блондину во втором ряду, который, скорее всего, был сыном мерзавца Гласкока, сказавшего Джемми, что тот попадет в ад.
Когда смех утих, он продолжил:
– Впрочем, это не означает, что нам не удастся высказать свое негативное мнение. Однако гэльские ругательства – это искусство, а не грубость.
Теперь уже засмеялось старшее поколение, и несколько детей удивленно посмотрели на своих дедушек и бабушек.
– Например, я однажды слышал, как фермер сказал свинье, залезшей в кормушку с едой: «Чтоб твои кишки вылезли наружу и их склевали вороны!»
– О-о-о! – восхищенно вздохнули дети.
Роджер улыбнулся и произнес несколько отредактированных версий самых изобретательных ругательств, которые время от времени произносил его тесть. Вряд ли стоило упоминать, что даже невзирая на отсутствие в гэльском грязной брани, при желании всегда можно выразиться по-настоящему грубо, назвав кого-либо «дочерью суки». Если же дети хотят узнать, что Джем на самом деле сказал мисс Гленденнинг, им придется спросить его самого. Может, они уже спросили.
Затем он перешел к более серьезной теме и вкратце описал гэльтахт – области Шотландии, где издавна говорили на гэльском. Потом рассказал несколько анекдотов про то, как подросток изучал гэльский на судне для ловли сельди в проливе Минч, – включая полную версию речи капитана Тейлора, которую он произнес, когда шторм вымел из нор всех омаров и расколотил все его кружки (этот образчик красноречия вместе со сжатым кулаком адресовался морю, небесам, команде и омарам). Слушатели снова засмеялись, а два старикана на заднем ряду с усмешкой принялись перешептываться – должно быть, тоже попадали в подобную ситуацию.
– Но гэльский – все-таки язык, – сказал Роджер, когда смех утих. – А значит, что изначально он предназначен для общения, а не для ругани, чтобы люди разговаривали друг с другом. Кто из вас когда-нибудь слышал построчное пение? А «песни прачек»?
Многие заинтересованно зашептались. Роджер объяснил, что такое «песни прачек»: женщины работают вместе, отбивают, трут и мнут влажную шерсть, чтобы сделать ее плотной и непромокаемой. Ведь в старину не существовало макинтошей и резиновых сапог, а людям все равно нужно было выходить из дома днем и ночью, в любую погоду, скот и земля требовали постоянного внимания. Во время работы женщины поют…
Читать бесплатно другие книги:
